I слой

Капитан резко повернулся, подошел находящемуся в отдалении столу, взял какую-то толстую папку и направился в сторону коридора, который несколько минут назад мусоросборщикам под пристальным присмотром надоедливых сканеров пришлось преодолеть.

– До свидания! – громче, чем нужно сказал Эдуард.

Полицейский вдруг остановился и бросил через плечо фразу:

– Кстати, тело антисоциала должно быть сброшено за стену к шестнадцати ноль-ноль, о чем должна быть произведена отметка в вашем отчете. Мы после все проверим. Так что у вас есть работа вне графика. И последнее – примерно около шести вечера ожидается Сезон Нищеты, о котором остальному населению сообщат по селектору лишь за час до начала. Считай мою информацию знаком хорошего к тебе расположения. Будет очень большой сброс отходов со всех городских промышленных предприятий. До встречи!

И продолжил свой путь, ускорив шаг.

Болотов видел, как сзади Кроткина упал некий листок бумаги, вероятно, выпавший из той папки, что так бережно подхватил капитан, покидая помещение морга. Он хотел было окликнуть того, но полицейский уже скрылся за дверьми-воротами, так быстро, что, навряд ли, его зов был бы услышал.

Мужчина подошел и поднял с холодного бетонного пола сложенный вчетверо мятый бумажный листок. Повертел его в руках и неспешно раскрыл. На бывшем когда-то белоснежным листке простым карандашом был аккуратно выведен некий план помещения с пометками из мелко написанных букв. Очертания комнат Болотову показались до боли знакомые. Где-то он был в нечто похожем. О нет, Боже, так это же его квартира!.. Не может быть!.. Стоп! Сегодня они сопровождают на станцию для сброса тело парня-соседа, жившего как раз над квартирой Болотова, папку капитан Кроткин подхватил со стола, по всей вероятности, с уголовным делом убитого, значит, это мог быть рисунок, сделанный рукой убитого юноши квартиры, в которой тот проживал.

Осенившая догадка застала мужчину врасплох. Мозг мгновенно оживился, а руки, державшие бумагу, нервно задрожали. Не зная, как поступить со всем этим, Эдуард быстро сложил лист, запихнул его глубоко во внутренний карман и стремительным шагом последовал к черному входу, где его, вероятно, уже заждались коллеги в служебном автомобиле.

Было уже почти без четверти четыре по полудню, когда рабочий телефон в кабинете начальника мусоросбросной станции взорвался забористой трелью. Эдуард как раз производил запись в отчете, и звонок его отвлек в самый неподходящий момент. С недовольной гримасой он нажал на кнопку принятия вызова на аппарате.

– Эдуард Болотов? – глухо прохрипело в кабинете; голос был незнакомым.

– Да, я вас слушаю.

– Вас беспокоит криминалист Олег Варин из полицейского управления. Вашим рабочим номером любезно поделился небезызвестный вам капитан Кроткин.

– Интересно, чем я могу помочь? – мужчина отложил в сторону ручку и откинулся на спинку старого скрипучего кресла.

– Я звоню вам из квартиры вашего бывшего соседа-студента Игоря Власа, ликвидированного вчера антисоциала. Мы здесь с утра проводили необходимые следственные действия, после которых накапливаются сопряженные с ними непредвиденные отходы. И…э…Короче, Эдуард, вам просто нужно сюда сейчас подъехать и вывезти на мусоросбросную станцию весь накопившийся мусор. Такие слова меня уполномочило передать вам мое начальство. Вы быстро сюда сможете явиться?

– Думаю, минут через десять-пятнадцать.

– Прекрасно. Вас встретит на улице молодой сержант в форме, не смотря на то, что вы и так знаете куда следовать. Таковы инструкции регламента следственных действий.

Болотов тяжело встал со своего места:

– Один вопрос, Олег. Малый грузовик подойдет? Или же, как обычно, средний брать?

– Малого будет вполне достаточно, – без раздумья тут же выпалил криминалист. – Все, мы вас ожидаем, Эдуард.

И повесил трубку. Из динамика телефонного аппарата послышался обесцвеченный женский голос робота оператора связи:

– Связь прервалась. Положите трубку или же совершите обратный вызов. Связь пре…

Болотов оторвал руку от коммутатора и медленно подошел к окну, выходящему на приграничную улицу. Его рассеянный взгляд свидетельствовал о легкой задумчивости, навеянной только что совершенным звонком. Некоторое время спустя он вышел из оцепенения, достал из грудного кармана листок бумага с нарисованным карандашом от руки планом квартиры убитого парня-соседа и стал, в который раз за время пребывания по приезду из морга на станции, изучать его.

Для чего он его изобразил? Не просто набросил, а в точности и в верном масштабе вывел каждую линию. Зачем? И что означают эти сокращенные надписи в середине длинной стены гостиной комнаты, «пр. А», «пр. Б», «пр. В»? И еще указано расстояние от пола и от окна: «1 м 72,3 см», «2 м 19 см» соответственно. Может тайник какой? Или нечто другое, связанное с его уже известной преступной деятельностью? Да, любопытно… Здесь явно кроется какая-то тайна.

Мужчина снова посмотрел на улицу через стекло окна, затем быстро сложил листок, положил его обратно в карман и, повернувшись к дверям, решительно зашагал прочь из кабинета. Он направился на склад приборов. По пути достал мобильный телефон и набрал номер сына.

– Привет, папа, спасибо за омлет, – ответил Алик на том конце провода. – Было очень вкусно.

– Здравствуй, сынок. Сегодня в шесть вечера ожидается Сезон Нищеты. Я бы сейчас сорвался с работы к тебе домой, но появилось очень срочное дело. Но не переживай, перед началом Сезона я обещаю тебе со стопроцентной гарантией, что уже буду рядом с тобой. Так что настраивайся и ничего не бойся. А теперь я не могу дальше с тобой разговаривать, нужно срочно лететь в одно место. Из дома – ни ногой! Пока!

– Пап… – хотел что-то спросить ребенок, но Эдуард нажал на кнопку сброса вызова.

Временя поджимало, нужно было спешить.

Автомобиль, принадлежащий мусоросбросной станции, приземлился возле подъезда жилого блока, где проживал со своим сыном Эдуард. Не успели заглохнуть двигатели, как к двери водительской кабины резво подошел молоденький сержант в новенькой, тщательно отутюженной, полицейской форме.

– Добрый день, гражданин Болотов, – произнес он тоненьким голоском, смахивающий на детский, когда мужчина покинул транспорт. – Прекрасно, что вы явились без опоздания. Всегда приятно иметь дело с пунктуальным человеком. Забыл представиться: Павел Круглов, сержант.

И протянул худую бледную ладонь в знак приветствия. Эдуард немного замешкался, молчаливо наблюдая этот старомодный жест, но все же в ответ протянул руку для рукопожатия, одновременно коротко посмотрев на окна своей квартиры. Шеренга темно-серых прямоугольников ответила холодной неподвижностью.

– Давайте сразу к делу, – выпалил Болотов, направляясь непосредственно к подъезду. – У вас там все готово? Уже упаковано?

– Да, – засеменил сзади сержант. – Осталось только вам вынести и погрузить в машину весь этот хлам. Думаю, одной ходки будет вполне достаточно.

– Ну и прекрасно, – Болотов поднес к двери подъезда электронную карточку жильца, тут же заиграла красивая мелодия из его далекого и безвозвратного детства и, не сбавляя шага, нырнул в полумрак лестничной площадки.

Дверь квартиры на третьем этаже, где еще недавно жил сосед-студент, была настежь открыта. Изнутри раздавался мерный гул ведущих неторопливую беседу людей, сразу стихший, когда начальник мусосбросной станции показался в прихожей. Навстречу ему выдвинулся крепкого телосложения, с роскошной копной рыжих волос на голове парень около тридцати лет:

– Еще раз здравствуйте, Эдуард. Это я вам звонил двадцать минут назад. Для вас тут скопилась небольшая работенка в виде двух не очень тяжелых мешков. Поэтому, считайте, что в этот самый момент пребываете на легкой прогулке вне своей станции.

– А это очень срочно? Сброс немедленно? – Болотов осмотрел квартиру преступника: везде царило запустение, засаленные обои с редкими пятнами от краски или еще чего; старая потертая мебель, отпраздновавшая уже полувековой юбилей эксплуатации, венцом которой был возле стены громоздкий коричневый шкаф с разбросанными вокруг книгами; диван с раскиданными на нем личными вещами бывшего жильца; тусклый свет лампочки под потолком небрежно загораживали толстые хрустальные ромбики запыленной люстры.

– Нет, – расслабленным тоном ответил криминалист Олег Варин. – Их можете отправить за стену завтра согласно графику.

Болотов все также стоял и оглядывался, изучая квартиру, по сторонам.

– Эдуард?.. – позвал криминалист.

– Да, – буркнул мужчина и посмотрел на Варина.

– Может, вы уже приступите к своей работе, а то мы тоже с ребятами ждем вас, чтобы поехать в управление?

– Ах, да… Извините меня, – виноватым тоном произнес Эдуард, проследовал к стоявшим в прихожей к двух туго набитым холщовым мешкам с мусором и суетливо взялся за их горловину.

Затем неуклюже, передвигаясь словно пингвин, вынес их в коридор этажа и поставил возле стены. Слышно было, как полицейские в прихожей пришли в движение и стали один за другим покидать квартиру. Замыкал движущуюся колонну молоденький сержант Павел Круглов. Он задержался возле входа, похлопывая по карманам формы и явно что-то ища. Эдуард в этот момент сопроводил взглядом уже достигших лестницы полицейских и повернулся к стене. Он расстегнул две пуговицы рабочего пиджака, извлек из него висящий на веревке за шею миниатюрный сканнер и привел в ждущий режим. Украдкой посмотрел через плечо.

Наконец сержант Круглов нашел, что искал, и в свете коридорной лампы блеснул электронный ключ от квартиры. Пропищал сигнал замка двери, и на приборе Эдуарда высветились слова: «Код определен и сохранен». После чего Болотов нагнулся над мешками с мусором, на ходу пряча обратно за пиджак сканнер и застегивая пуговицы.

– Всего доброго, гражданин Болотов, – сержант Круглов проследовал мимо, легонько хлопнув ладонью того по спине. – Рад был знакомству.

– И вам того же, – проговорил Эдуард, поднимая мешки и направляясь вслед за полицейским к лестнице.

Спустившись вниз и выйдя из подъезда, мужчина увидел, что полицейские уже покинули улицу. Массивный, но стильно выглядящий криминалистический автобус на большой скорости уплывал прочь отсюда, превращаясь в чернильную кляксу.

Закинув мешки с мусором в грузовой отсек служебного автомобиля, Эдуард запустил автопилот на водительской панели. Двери машины автоматически захлопнулись, щелкнули их блокираторы, и грузовик неспешно взмыл вверх, направляясь на станцию.

Болотов равнодушно посмотрел вслед удаляющемуся стальному пятну автомобиля и двинулся обратно в подъезд к себе домой.

Отрадно было наблюдать, что Алик не сидел, сложа руки. К приходу отца мальчик успел убрать все острые предметы на кухне и запереть их в ящике кухонного шкафа. Стол и стулья накрыл толстым ворсистым покрывалом, а теперь этим занимался в комнатах.

Когда входная дверь просигнализировала открытие, мальчик выглянул из своей комнаты и с открытой улыбкой произнес:

– Привет, папа. А я тут решил без тебя подготовиться к Сезону Нищеты. Прячу все острое и ломкое, чтобы избежать неприятностей. Ты уже все? Окончательно домой вернулся?

– Да, сегодня я уже, вероятно, никуда из дома ногой.

Эдуард снял в прихожей запыленные черные ботинки, поставил их на нижнюю полку для обуви, незаметно для сына поместил туда же рабочий сканнер, посмотрел на часы, вмонтированные в кожу левого запястья:

– Так, Алик, бросай-ка ты это дело. Еще чуть больше половины пятого, времени – уйма! Давай лучше сейчас перекусим бутербродами с колбасой да с крепким чаем. Как на такое смотришь?

– Ничего не имею против. Я, если честно, только что собирался немного передохнуть. Получается, что я – за!

– Ну и чудненько! – мужчина прошел в ванную комнату, вымыл руки и, вернувшись обратно на кухню, включил двухлитровый чайник на разделочном столе.

Тут же, урча, заработал насос. Из водопроводной трубы по тоненькому шлангу, присоединенному к чайнику, ласково зашуршала вода, наполняющая внутреннюю его емкость. Достигнув отметки в два литра, бывший дотоле прозрачным чайник стал в мгновение око непроницаемым для глаза, сработал механизм турбосауны. По его краям из маленьких щелей верхней и нижней части прибора выехали темно-красные пластины из суперпластика и встретились точно на отметке в один литр. Несколько секунд и легкий звон известил хозяев о том, что воду можно уже наливать. Чайник снова стоял прозрачным на столе.

Когда напиток заварился в керамических кружках, и они сели за стол, Эдуард спросил:

– Как дела в школе, ученик? Биология сегодня была?

– Да, папа, – Алик отхлебнул источавшую лениво-сонный пар темно-коричневую жидкость из кружки. – И меня вызвали к доске. И ты знаешь, про что меня спросили?

– Дай догадаюсь… Про фотосинтез?

– Верно. А точнее вопрос звучал так: «Механизм реализации фотосинтеза у растений».

– Ну и как?.. Каков результат твоих познаний оказался?

Мальчик нарочно сделал недовольным лицо, пытаясь показать, что ответ у доски прошел не очень гладко, но это у него получилось не очень хорошо, и он улыбнулся, догадываясь, что розыгрыш не удался:

– На «отлично». Учительнице даже не пришлось сыпать меня дополнительными вопросами, ей все и так понравилось.

– Смотрю, у тебя сегодня триумф?

– Ага, но, что интересно, вот в этот данный момент про фотосинтез и про все эти движущиеся электроны спроси – провалюсь тут же. Половина из головы уже выветрилось.

Эдуард поставил почти допитую чашку чая на стол и внимательно посмотрел на сына:

– Учить необходимо так, чтобы на всю жизнь в голове отпечаталось. А не к уроку.

Лицо мальчика превратилось в большой немой вопрос:

– А для чего мне этот фотосинтез? Он мне разве в будущей специальности пригодиться? Да и растения можно сейчас наблюдать только в центре города, в Золотом Улье, и то только по телевизору. Поэтому я и не вижу большего смысла в таком заучивании, разве что только для хорошей отметки.

– Не помню уже, кто это сказал, – мужчина поднялся из-за стола и направился к мойке, чтобы сполоснуть кружку. – Все усвоенные знания о мире – это наши незаданные вопросы. Прислушайся… Незаданные вопросы… В фразе таится глубокий смысл.

– Интересно, какой? Я что-то немного не пойму.

– А такой… Когда жизнь тебя заставит, выдаст ситуацию, где будет звучать множество вопросов, ты всегда сможешь обратиться к самой главной книге для каждого человека – это твой мозг, твоя память. Понятно?

– А сердце? Куда же оно делось? Или в наше непростое время оно ушло на второй план?

– Нет, сердце и сейчас пребывает там, где ему и положено быть, рядом с душой. Но то, что ты закладываешь в свой разум, свои оценки об окружающих предметах и явлениях, то, хочешь-не хочешь, отдается и в сердце. Именно сознание в содружестве с сердцем не дают человеку сбиться с верного для него пути.

В кухне повисла тишина.

– Я об этом как-нибудь поразмыслю, папа, о твоих словах, – наконец проговорил задумчивым тоном Алик, допивая остатки чая в кружке.

– Сделай милость, сын. Я знаю, о чем говорю. Однако, – Болотов посмотрел на часы в запястье. – Уже почти пять часов, пора бы продолжить подготовку к Сезону Нищеты. Ты окна не трогал в мое отсутствие?

– Пока не дошел до них. Решил начать с мелких предметов.

– И правильно. Так что, давай, продолжай, что не закончил, а я окна тщательно заделаю… Вот нам и подспорье, чтобы не расслаблялись.

Из гостиной донесся противный лающий звук, способный вывести из себя кого угодно. Вслед за ним из селектора, закрепленному на стене под самым потолком, раздался бездушный в своей однотональности голос информационного робота:

– Граждане, тревога! Около восемнадцати часов по подсчетам экологов ожидается Сезон Нищеты. Будет совершен масштабный выброс отходов предприятий. Всем немедленно прекратить дела и проследовать в свои жилища! Рекомендуется очень тщательно подготовиться во благо собственного здоровья! Внимание! Граждане, тревога!..

– Ну, теперь станет напевать своим колючим голосом одно и то же, – произнес Алик. – Любопытно, папа, а откуда ты узнал о времени начала Сезона, ведь сообщение только сейчас прозвучало?

– Один человек из полиции сказал, – Болотов достал из антресоли ультрапрочную клейку оконную ленту и принялся ее аккуратно раскладывать на кресле гостиной.

– Друг?

– Не думаю. Просто жест доброй воли. Ладно, не будем отвлекаться, иди дальше острые углы закладывай тряпками, а также хорошенько под подоконниками, я же займусь непосредственно окнами. Не забывай, у нас осталось менее часа.

Алик тяжело вздохнул и, ничего не говоря, проследовал в свою комнату.

На запястье показывало без двадцати минут шесть вечера, когда отец и сын, уставшие после проделанной работы, примостились на широком гостином диване. Они какое-то время молчали, уставившись в некие только им зримые точки, пока тяготившее обоих беззвучие, нарушаемое беспрестанно голосящим селектором, не нарушил Эдуард:

– И будем так сидеть? Может, телевизор посмотрим? Про каналы я ничего не говорю, там все будет посвящено надвигающемуся Сезону Нищеты, и то в записи, так давай какой-нибудь фильм из того сборника поставим, что хранится на флеш-карте?

– Я – за! – Мальчик подпрыгнул с дивана и в три прыжка оказался возле черного прямоугольника телевизора, края которого были обклеены поролоном. – Какой поставим? Может «Чужой человек»? Или ты другое предпочтешь?

– Не люблю я этот жанр. И что это такое – комедия ужасов? Смеяться и параноидально трястись от страха? Бред какой-то. Набери лучше в поисковике: Чарльз Чаплин. Это то самое, что нам поможет поднять настроение в ожидании не очень смехотворного в ближайшее время ужаса.

– Фу, такое старье?.. – воспротивился было Алик. – Его еще смотрят?

– Я смотрю. И тебе понравится. Мы когда-нибудь умрем, а эти комедии будут жить, не смотря ни на что. В них обитает душа их создателя, а она, сам знаешь, бессмертна.

– Хорошо, уболтал. К тому же до Сезона осталось совсем ничего, поэтому я смогу твоему Чаплину выделить немного времени.

– Меньше говори, лучше включай. Выбери «Малыш». Он немой, создан еще на заре кинематографа, но субтитры к нему – классные, в свое время постарались студийные переводчики.

– Так он еще и незвуковой… – обреченно протянул мальчик, усаживаясь с пультом в руке рядом с отцом и выбирая курсором в меню экрана подсвеченную радужными мерцающими огоньками надпись «Малыш. Фильм Ч. Чаплина». – Здорово…

Только начался фильм, появилась заставка на английском языке под первые аккорды фортепианной музыки, как за надежно закрытым окном комнаты что-то заурчало, улица пришла в движение. Нервно залязгала рама, оживленная неким внешним воздействием.

Голос из селектора трижды истерически громко прокричал: «Начало Сезона Нищеты! Начало Сезона Нищеты! Начало Сезона Нищеты!» и тут же оборвался, совершив в заключение бессвязную звуковую трель.

– Выключай телевизор, – повелительным тоном сказал Эдуард. – И иди ко мне в объятия, мой любимый сын. Все будет хорошо. Главное – верь моим словам.

Телевизионный экран незамедлительно погас, и Алик ярко почувствовал через отцовскую одежду тепло жилистого тела мужчины, а также частый стук бьющегося сердца. Крепкие объятия папиных рук придали мальчику такие необходимые сейчас уверенность и спокойствие. Но ничего, кроме дребезжания окон в квартире, не происходило. Оба надеялись, чтобы все именно на этом и прекратилось.

Так они сидели, прильнув друг к другу, несколько минут, молча, ощущая каждого дыхание и казавшийся таким громким стук сердца. Как вдруг Алик тихо и со стоном вскричал и попытался вырваться из заботливых рук родителя. Эдуард едва совладал с сыном, чтобы тот не упал на пол. Тело мальчика начало выкручивать, а голова замоталась из стороны в сторону, словно пытаясь избавиться от чего-то навязчивого.

Мужчина еще крепче обхватил сына, прижал свое лицо к детской груди. Тихий стон ребенка резал отцово ухо, потом раздались непонятные крики, перешедшие в различимые слуху фразы.

– Зачем? Зааачем ты снова здесь? Ты…ты…ты за мной пришел? Не дам…не дамся… Ты вовсе не друг… ищешь моей гибели!..

На посеревшем лице Алика вздулись клокочущие от бешеного ритма пульса вены. Казалось, они вот-вот и лопнут. Голова еще сильнее забилась из стороны в сторону, будто вышедший из-под контроля маятник.

Эдуард, как мог, пытался успокоить сына, но все было тщетно. У него самого все поплыло перед глазами, стало дурно, и он никак не мог сообразить от чего, толи от безумства той ситуации, в которой находился, толи действие Сезона Нищеты коснулось и его.

Алик не успокаивался, и, не зная, как облегчить страдания сына, мужчина заплакал, тяжелым грузом ощутив свое бессилие перед реальностью. Так они и сидели несколько долгих минут: Эдуард, сжимающий худое тельце собственного сына, и Алик, пытавшийся вырваться из этих объятий и мотавший в некоем безумии головой, выкрикивая пугающие, к кому-то ему только известному фразы:

– Уходи!.. Уходи!.. Ты пришел жалеть меня?.. Враки! Враки! Ты злой!.. Ааа!..

– Алик, сынок, что с тобой? – не выдержал, наконец, Болотов. – Тебя что-то тревожит? Мы тут одни, никого больше нет, посмотри. Здесь только папа, и он тебя очень любит! Алик!..

Слезы у мужчины полились из глаз уже градом. Он ничего не мог поделать. Был не в силах хоть как-то облегчить страдания ребенка. Чувство беспомощности жгуче теснило грудь.

– Пошел отсюда!.. – продолжал мальчик и сделал движение рукой так, словно хотел кого-то прогнать. – Ты не мой друг!.. Прочь! Вон! Не подходи ко мне!.. Не души меня!.. Теперь я знаю, для чего ты ко мне приходишь!.. Ты просто желаешь смерти мне!.. А!.. Больно!

Эдуард от этих слов ребенка стал лихорадочно озираться по сторонам, пытаясь увидеть того, к кому были обращены эти последние слова Алика. Но сковавшая глаза пелена от слез и Сезона Нищеты не позволяла что-либо внимательно рассмотреть.

– Алик, что тебя тревожит? – только и мог Эдуард, разве что лишь спросить. – Ответь, пожалуйста. Мы вдвоем сможем победить это. Папа всегда с тобой. Он здесь, рядом… Только скажи…

Неожиданно резко мальчик рванул к отцу так, что надежная хватка рук Болотова ослабла, и ладони ребенка, что есть сил, вцепились в обшивку спинки кресла. Пальцы тотчас побелели, с такой силой они схватили ткань. Они с ожесточением дергали на себя ее, пытаясь порвать, уничтожить с такой ненавистью, что отец едва удерживал мальчика, чтобы тот вконец не вырвался и не натворил еще более ужасающих поступков.

– Ну, успокойся!.. Никого тут нет. Здесь только я, твой любящий папа. Ты в безопасности. Не бойся. Поверь мне, сынок, мы одни, и посторонних тут нет. Алик!.. Услышь меня!..

Но Алик был непреклонен. Его тонкие ногти словно впились в спинку кресла. Еще мгновение, и тут их хватка неожиданно ослабла, детские руки обессиленно упали на отцовы плечи, следом за ними и голова. Отец с замиранием сердца крепко обхватил за торс ребенка, заботливо прижал к груди и принялся мягко целовать шею мальчика. Спустя время помутнение в глазах стало сходить на нет, и Эдуард уже был в состоянии ясно различать некоторые предметы в комнате. Мужчина посмотрел на лицо сына. Сероватый оттенок кожи уступал место розовому. Мальчик ответил на взгляд отца слабой, но спокойной улыбкой и едва шевелившимися губами произнес:

– Папа, я его, наконец-то, победил… Я свободен и счастлив…

– Кто или что это было? – тихим, стараясь погасить еще неостывшую тревогу, спросил Болотов. – Здесь кто-то был? Оно страшное?

– Нет. Уже нет… Я победил его… Убил… Больше он не будет отравлять мою жизнь… Я люблю тебя, папа…

– И я тебя тоже, сын. Как себя чувствуешь?

– Лучше всех… Только спать очень хочется. Устал…

Болотов внимательно посмотрел на мальчика и, поняв, что действительно сыну сейчас лучше отдохнуть, проговорил:

– Давай, я отнесу тебя в твою комнату на кровать, чтобы ты смог спокойно уснуть?

– Согласен, папа… Ты такой добрый у меня.

– Я – отец твой, и я не могу быть злым, даже, когда ты делаешь что-то не то.

Снова заголосил селектор, трижды возвестивший, что Сезон Нищеты закончился, предупредил об обязательном посещении всех граждан в течение недели поликлиники для выявления возможных последствий для здоровья и пожелал удачного вечера.

– Вот и все, – тихо сказал Эдуард, поднимая на руках сына. – Самое страшное прошло. О последствиях скоро узнаем по сплетням жителей нашей улицы. Ты как? Не лихорадит, как в прошлый раз?

– Со мной все хорошо. Я же сказал, и это правда. В теле такая легкость, будто оно от чего-то, наконец, освободилось. В сон только неумолимо тянет.

– Сейчас, Алик, сейчас. Скоро отдохнешь.

Эдуард миновал прихожую, вошел в маленькую, но уютно обставленную, комнату сына и бережно, без резких движений, положил мальчика на пружинистую кровать. Затем накрыл того тонким полосатым покрывалом. Он задержал взгляд на худом юном лице, затем нагнулся для поцелуя: