Поход во мрак

В этот момент в дверь позвонили.

– О, вот и пицца. Я просто умираю от голода, – побежав, пробормотала жена.

А дальше пицца, сериал, капля, ну может две, водки с колой. Кто же считает? И спокойный крепкий сон до последнего перед отпуском будильника.

– Пятница, ура! – закричал Эрик, прыгнув на кровати, после того как заглушил будильник. – Детка, вставай! А я пожарю яйца с беконом.

И после того как Эрик поцеловал свою жену на прощанье, он, как обычно, уселся на своё любимое кресло с книгой в руках. И, казалось бы, только сел, как стрелки часов сказали о том, что пора идти за лампочкой и встречать жену.

День был чудесный, а настроение – как у школьника во время последнего звонка. А до конца рабочего дня жены оставалось ровно 45 минут, поэтому он взял горячий капучино и уселся на лавочке в парке у её работы и, как кот в окне, просто сидел и наблюдал за прохожими. Иногда в голове перебирал уже собранные сумки, волнуясь, всё ли собрано и готово к походу. Иногда просто ругал себя, когда его взгляд ложился на какую-нибудь девушку. Но в целом просто сидел и мечтал о завтрашнем дне.

«Уже выхожу, – прочитал он на телефоне. – Задрало, у меня отпуск, так что встречай. Детка». И в третьей эсэмэске пришла поцелуйка.

Эрик, хорошо зная скорость своей жены, засёк пять минут, а когда время вышло, медленно пошёл к зеркальному тридцатисемиэтажному банковскому зданию, где и работала бухгалтером его супруга. У входа ещё пришлось подождать минут пять, и ровно в 17.00 он увидел через начисто натёртые окна улыбавшуюся ему супругу.

– Привет, милый, о, как я счастлива, что этот день закончился. Давай свалим отсюда, и я голодная как не знаю кто. Зайдём куда-то поесть?

– Ну, день ещё не закончился, ещё только пять.

– Да всё уже. Сейчас покушаем и будет шесть. Потом домой придём, я хочу прибраться немножко, чтобы, когда мы вернёмся, у нас всё было чистенько, и в ванну хочу залезть, – она пробежала глазами по сторонам и тихо добавила: – На природе-то у нас не будет такой роскоши.

– Ну, мы можем…

– Да вот щас, у меня всё так накипело. Я волк, мне нужна охота! – совсем не сдержанно воскликнула она, перебив мужа. Некоторые прохожие даже обратили на них внимание и рассосались среди массы других людей, которые тоже, видимо, работали до 17.00.

– Моя ты волк, – посмеялся Эрик, не придав никакого значения тому, что их кто-то мог услышать. Мало ли, кто и о чём болтает. Иногда при открытых в доме окнах такого можно понаслушаться от местной детворы, обсуждающей какую-нибудь игру или фильм, что если это брать в расчет, то из дома лучше вообще не выходить.

Эрик, уже сосредоточившись на еде, открыл жене дверь в рыбный ресторан.

– Ну да, как всегда, всё битком, конечно, жарить дома рыбу. Это просто преступление перед итальянскими шторами, – констатировала жена, бегая глазками от столика к столику в поисках свободного местечка.

– Когда мы жили в трущобах, ты мне всё равно рыбу не жарила, – как можно тактичнее высказался Эрик.

– Слушай, отвали. Я не была на обеде сегодня. Так что вот только не надо мне свою хрень заливать. О том, что я такая хреновая жена, что не готовлю, или что, якобы, мы жили с тобой в трущобах. – Эрик видел, как она ещё была готова что-то сказать, даже немного прищурился. Но молодая официантка спасла положение.

– Один столик на двоих освободился, прошу за мной. Пожалуйста, вы можете сесть здесь, – снова услужливо сказала официантка. – Может быть, вам что-то принести сразу?

– Два стейка из лосося, два молочных коктейля со сливками и счёт, пожалуйста, – улыбнувшись, ответил Эрик.

В пятницу в ресторане всегда было шумно, а сегодня ещё, видимо, был чей-то корпоратив, полресторана было огорожено стульями, где уже весёленький народ начинал подпевать клипам на ТВ. «Отвратительно», – сама с собой ругнулась жена и ушла с головой в инстаграм. А Эрик просто сидел и смотрел по сторонам.

– Отвратительно! – снова ругнулась жена, попробовав ломтик на вид аппетитного рыбного стейка.

– А мне нормально, – выдвинул в защиту стейка Эрик, слегка пожав плечами. Хотя блюдо на самом деле было так себе. По пятницам тут всегда подавали суховатую рыбу. То ли из-за большого притока посетителей, то ли из-за того, что по пятницам люди больше пьют алкогольные напитки и становятся менее привередливыми в еде.

                              ***

– Отвратительно! Ты опять не открыл дома окна? – ещё на пороге снова заругалась жена. – Сколько раз можно тебе повторять? Идёшь из дома – открывай окна для свежего воздуха. Почему тебе постоянно нужно всё напоминать? И что за пакет ты там за собой постоянно таскаешь? Я уже в ресторане его увидела, просто отвратительно. Таскаешься с этим пакетом как нищеброд, неужели нельзя в сумку положить свою хрень и ходить как нормальный человек?

– Там лампочка, – просто и элегантно ответил Эрик, ничуть не обращая внимания на настроение жены, за эти годы уже давным-давно привыкнув к её перепадам настроения. «Сейчас сделаю свет и всё, стану героем», а как ей за такой подвиг придётся расплачиваться, он уже давным-давно придумал. По правде говоря, об этом он сейчас только и думал.

Жена ходила из комнаты в комнату, открывая окна и впуская свежий воздух, а Эрик под наблюдением Зверя взял из коридора табуретку, купленную со скидкой в антикварном магазине с видом на набережную. Распаковал лампочку и кинул коробку вместе с пакетом на пол, живо посмотрев в дверной проём, не видела ли этого жена. И залез на табуретку с резными ножками, стал выкручивать старую лампочку. Но успел провернуть её лишь на полнитки резьбы, как ножка табуретки с треском обломилась. А спустя мгновение Эрик уже летел на пол спиной вниз, крепко сжимая так и не поставленную лампочку. С криками «Суукааа!»

Секундой позже раздался ещё один треск, но чего именно: шеи или итальянской раковины с рисунком лотоса, Эрик сказать не мог. Потому что уже лежал на полу. А перед глазами была лишь тьма.

Убежище

По временным ощущениям это было так, словно идёшь себе в холодную зимнюю пору по каким-нибудь своим многочисленным и, естественно, крайне важным делам по улице. Смотришь налево, смотришь направо, соблюдаешь правило светофоров, и тут хлоп, ты, поскользнувшись на льду, прикрытом снегом, лежишь на боку, кряхтя от боли. А в другое мгновение ты снова стоишь на ногах, испытывая чувство стыда, аккуратно поглядываешь по сторонам, чтобы выяснить, как много людей видело твоё фиаско. Вот именно столько времени по ощущениям прошло для Эрика с момента, как он потерял картинку. Но теперь зрение снова к нему возвращалось.

В глазах было совсем темно, виден был лишь желтый тусклый свет и мутная кирпичная стена по левую сторону.

– Ой-ёй. Вот это меня приложило. Но я в порядке. Не волнуйся, милая, – Эрик открыл глаза и, снова увидев совершенно не то, на что рассчитывал, повторился. – Я в порядке…

Это было обшарпанное помещение, сложенное из разносортного камня, примерно в 15 квадратных метров. Эрик определил это довольно точно, так как до смерти всей его семьи он с супругой жил в квартире именно с такой площадью. Слева, как он и определил в первый раз, была глухая стена. Справа идентичное помещение делила ржавая металлическая решетка, а в углу у другого конца глухой стены лежал какой-то человек. Но, кроме образной фигуры в углу, больше ничего разглядеть было невозможно. Тусклый свет из дыр в двери ложился едва у самого прохода.

Эрика сразу заинтересовала дверь, он повернулся к своему источнику света, и как у соседа, деревянная дверь закрывала большую часть тусклого свечения.

Быстро он подбежал к ней и стал разглядывать коридор, ведущий в обе стороны, освещаемый редкими факелами. Напротив его камеры стояла идентичная дверь, в дверные решётки которых так же, как и он, смотрело лицо девушки. Но как только их взгляды перекрестились и Эрик открыл рот, чтобы задать ей миллион вопросов, она заорала и скрылась из виду.

– Да, что за хрень тут происходит! – возмутился Эрик. – Где я? Что вам от меня нужно? Помогите, кто-нибудь, пожалуйста! – заорал он, барабаня в дверь кулаками, а затем взялся за дверную ручку и начал её трясти. Но дверь не колыхалась и на полмиллиметра, зато, когда он в истерических конвульсиях дёрнул за дверной засов, он с лёгкостью поддался, и дверь, несмотря на её внешний вид, поддалась и открылась с помощью усилия одного лишь пальца.

– О чёрт, о чёрт, – повторял он снова и снова, стоя у настежь открытой двери. – Это вот совсем ни разу не подозрительно, – слёзы сами собой полились ручейками вниз. Смахивая их со щёк, Эрик высунул голову в коридор и посмотрел по обе стороны. Ничего, чистый коридор по обе стороны с симметричными дверями, освещаемый факелами, ведущий дальше того, что мог он разглядеть.

Неожиданный страх поразил его, и размышления нахлынули одной волной. «Пойти туда, но это слишком просто. Что-то тут не так. Остаться в камере? – Эрик осмотрел ещё раз свой «пятизвёздочный номер» и не увидел ничего, кроме кучки грязных тряпок в углу. – Да, от ужина тут многого ждать не стоит. Сука, что происходит? – всхлипнув, вытер последние капли слёз и с силой захлопнул дверь, оставшись в камере. – Ну ладно, твари. Посмотрим!»

Эрик собрал в кучу все тряпки под свою пятую точку и уселся в самом углу своего номера, уставившись на спящего соседа. Глаза уже привыкли к темноте, так что теперь он отчётливо видел в углу спящего жиробаса. Он спал на спине, обутый в крестные кеды, в обычных синих джинсах и мешковатой майке с надписью «ПИВО – ЖИЗНЬ», с вываливающимся мерзким брюхом, поросшим чёрными волосами.

К счастью, пузан не заставил себя долго ждать и вскоре начал, постанывая, шевелиться. А затем, как и недавно Эрик, вскочил на ноги. Огляделся вокруг, но самого Эрика он не увидел. Его сразу заинтересовала дверь, в которую он в ту же секунду стал ломиться, орать и умолять выпустить его, а также просить прощения у Саши. Рыдая навзрыд, моля, кричал, что он не знал, сколько ему лет или ей лет. Эрик так и не понял, а тем временем безобразно ожиревший мужик добрался до той самой щеколды, на которую у него, как и у Эрика, запиралась дверь изнутри. Дверь легко распахнулась.

– Ну же, давай, жиртрест, не подведи! – громко подумал Эрик, сжав обе руки в кулаки.

И не подвёл его загадочный сосед. Не подвёл ни на секунду, так как дверь ещё не успела полностью распахнуться, как он уже был в общем коридоре, просочившись, как мышь в дыру в стене. И побежал, громко смеясь и задыхаясь, прочь от своей камеры.

Через зарешеченное окошко в двери мужчины видно не было. Но открыть дверь, чтобы высунуть голову, Эрик не решался. Особенно после того как увидел, как бледная девушка напротив тоже стоит у двери, высунув одно ухо в квадратное окошко, и слушает.

– Что она слушает? Слушает и шевелит губами. Она что-то считает? – анализируя, думал Эрик, всматриваясь в девушку, в её болезненно бледный, истощённый вид, не выпуская ни одного звука со стороны беглеца. – Боже мой, сколько она провела здесь времени?

Как вдруг ликующий, перевозбуждённый смех без какой-либо паузы или предупреждения сменился на крик. Крик такой боли, какой сложно себе представить, что человек способен на такой отчаянный и пронзительный крик. Только от этого звука тело Эрика словно одновременно пронзила тысяча раскалённых игл, смазанных горьким ядом. «Что могло доставить такую боль бедолаге?» – подумал Эрик, стоя в луже собственной мочи. А когда посмотрел на дверь напротив, там снова были видны лишь чёрные пустые квадраты. Девушка исчезла так же, как и появилась.

Трудно сказать, сколько ещё времени Эрик простоял у двери. Трудно вообще было хоть что-нибудь сказать. Эрик стоял, смотрел в окно. Пытался думать, пытался не думать, но, кажется, ни то, ни другое у него не получалось.

– Что такое тут происходит? – вздохнув, шепнул он и пошёл к себе в угол.

Шёл он долго, может, даже час. То останавливался, то делал шаг назад, то садился на корточки, зажимая уши руками, и, зажмурившись, кричал во всю мощь, а когда упёрся спиной о стену на сделанном ложе, истерично расхохотался.

– Знаешь, я всю жизнь жаловался, что наш мир полное говно, что в нём нет магии и всё такое, что там скука смертная. Знаешь, я, кажется, передумал, можно мне забрать свои слова обратно? Я передумал, я… – всё тише и тише повторял Эрик, поджав ноги, уже лёжа на полу в позе эмбриона. – Я передумал… – и уснул, в глубине души надеясь на то, что, очнувшись, увидит над собой испуганную жену, которая с заплаканными глазами будет трясти его за плечи. И когда она увидит его открытые глаза, то зарыдает ещё сильнее. А он ей скажет: «Всё в порядке, это всего лишь сон».

Но сном тут и не пахло вовсе. Открыв глаза, он всё ещё был там, где и вчера. Разве что сейчас не было так тихо. Сегодня его камеру заполняли крики из коридора множества людей. Сколько точно, трудно было сказать. Там были мужские и женские крики, но ни один из них не играл на страхе Эрика как детский вопль, просящийся к маме.

Спросонья Эрик даже не сразу понял, что камера по соседству была снова обитаемой. По ней в этот раз кругами бегала молодая девушка в шикарном наряде и красиво уложенными волосами. Она металась по кругу, махая руками, и что-то постоянно орала на незнакомом языке. Что раздражало Эрика ещё сильнее.

В конце концов Эрик больше не выдержал и, подойдя к решетке, крикнул ей:

– Эй, дура, ты чё орёшь?

Девушка, явно не ожидая, что она не одна, взвизгнув, отскочила к дальней стене и молча прижалась к ней спиной. К несчастью для Эрика, она быстро поняла, что он находится по другую сторону решётки и не может ей причинить вреда, и снова начала орать. И в этот раз на самого Эрика, словно он её сюда затащил и держит её без согласия.

– Твою ж мать! – выругался Эрик, стукнув головой о металлические прутья. – Дверь открыта, дебилка, – сказал он, показав пальцем на дверь.

Девушка, естественно, ни слова не поняла из того, что сказал ей Эрик, и стала ещё громче и яростнее на него орать и швыряться в него тряпками, валявшимися у неё под ногами.

Конечно, тут он ей был даже благодарен и быстренько забрал себе всё, что так мило она в него запулила, а когда он пошёл в свой угол с новыми вещичками, заметил, что бледнокожая соседка напротив высунула свой тонкий нос на исхудалом лице и корчит кривую, мерзкую улыбку. Явно радуясь тому, что у него сейчас жизнь хуже, чем у неё.

– Говно, ненавижу. Да заткнись ты, тварь тупая! – заорал он сам как ненормальный и кинулся снова к решеткам. – Дверь открыта, тварина ты безмозглая, иди туда и там ори.

Странно, но на этот раз она посмотрела в сторону двери так, словно её до этого момента не видела. И живо побежала к ней, не обращая на Эрика ни малейшего внимания. Побарабанила в дверь ладошками, затем отдёрнула затвор. Дверь покорно распахнулась, и та так засмеялась, словно на балу один из её ухажеров рассказал ей смешную шутку. Затем она грациозно выпрямилась и, поправив свой золотистый локон за ухо, неумело плюнула в Эрика. И помахав ему правой утончённой ручкой с тонким надрезом вдоль запястья, скрылась из виду, где вскоре издала свой последний вопль или проклятие. Эрик не знал, что она там постоянно орала. Главное, что её он больше не увидит и не услышит. Никогда.

Крики за дверью тоже прекратились, и наступила неестественная тишина, в которой стали рождаться собственные до жути пугающие мысли.

«Ладно, надо себя чем-то занять, а то и есть как-то хочется», – с тревогой о том, что в этой гостинице питание не предусмотрено, подумал он. И начал с того, с чего во всех непонятных ситуациях начинала его жена – с уборки, а в этом доме стены, видимо, ещё ни разу за свою историю не видели хозяйственной женщины. Но это было лишь на первый взгляд. В процессе уборки всё оказалось куда хуже. По углам всюду валялись зубы, в стенах тут и там между камнями Эрик вытаскивал чьи-то ногти. Да и сами стены были все липкие не пойми от чего. Тут как раз и пригодились ему так мило подаренные тряпки шикарной мадам. Которые он потом любезно выкинул обратно в соседнее помещение.

После уборки, на которую он убил целых два дня, уютнее не стало, разве что чуть-чуть. Но на два дня он занял себя и прожил ещё два дня, а за это время он мимолётно успел познакомиться и попрощаться ещё с двумя соседями.

– Пожалуйста, дайте воды. Я вас умоляю. Воды, еды…– так прошёл ещё один день. Крича, стоя у зарешеченного окошка, но никто не пришёл.

– Я здесь умру, о Боже. Сука, я не хочу умирать, – без устали рыдал Эрик в своём углу. Но слёз на его глазах не было.

– Кто здесь? Пожалуйста, отзовитесь. Умоляю вас, помогите мне, – раздался вдруг голос за его спиной.

Эрик обернулся. Силы уже покидали его тело, а жажда иссушила рот и язык настолько, что он не смог бы ответить, даже если бы сильно того пожелал. Но всё же он развернулся от стены.

Перед ним у самой решётки стоял мужчина лет сорока, насколько можно было судить в тех условиях. Одет он был, что называется, с иголочки. Костюм, запонки, и даже в полумраке было отчётливо видно его идеально начищенные сапоги дороже, чем у многих квартальная зарплата. В обществе, когда на такого человека смотришь, даже мысль пробегает, что он и гадит баблом.

– Эй. Я вижу тебя. Я вижу, что ты жив. Помоги мне развязать руки, и вместе мы выберемся, я обещаю помочь тебе. Ты только развяжи их, и больше в твоей жизни проблем не будет, обещаю. Ты меня понимаешь? Так как, мы договорились? – блеснув улыбкой, мужчина повернулся к нему спиной и показал свои руки, связанные обычным проводом от телевизора или, может, от тостера за три евро. Шнур явно не сочетался с запонками, усыпанными бриллиантами.

– Спасибо, я не умру. Боже, спасибо тебе, – бормоча, пополз к нему Эрик, прихватив из тряпок кожаный ремень, который давно присмотрел для себя. «Уж лучше повеситься здесь, чем идти туда», – думал он об этом всё чаще и чаще.

– Да, да, конечно, парень. Всё будет хорошо. Я обещаю, ты только освободи мне руки, – идеальным тоном повторил мужчина и, присев на корточки, просунул между прутьями свои руки, растопырив пальцы в разные стороны.

Эрик встал за ним на колени. Без спешки обмотал один конец ремня вокруг правой руки, затем просунул его между железным прутом и шеей мужчины и сделал виток ремня вокруг левой руки. А «толстосум» сидел, как мышонок перед змеёй, сидел и всё видел, всё чувствовал. Наверное, даже всё понимал, но по каким-то непонятным причинам сидел и не шевелился.

– Эй, парень… – Но в этот момент Эрик натянул ремень, что было мочи уперевшись своим грязным коленом в дорогущий выглаженный пиджак, а через минуту Эрик разорвал его шею зубами и жадно пил бившую фонтанчиком, словно из родника, кровь. Это было мерзко во всех смыслах этого слова, но жить чертовски хотелось.

Напившись, Эрик всеми силами держал себя в руках, чтобы его не стошнило, а когда ему полегчало, принялся отдирать у трупа руки и ноги. «Про запас. Это про запас», – слегка потеряв контроль над собой, нудел он. А потом он снова уснул. Прямо посреди своей камеры в обнимку с какой-то из ног.

Проспал дня два, не меньше. По соседству никого не было, как и останков. Но собранные с таким трудом части по-прежнему оставались у него. Отчего он с облегчением вздохнул и, прихватив с собой руку, подошел к окошку.

Прямо напротив его двери сидела собака. Увидев Эрика, она оскалила зубы, хотя, быть может, она просто улыбнулась. Из-за отсутствия половины верхней и нижней губы было крайне сложно определить её эмоций. Чего нельзя было ошибочно предположить об Эрике. Его и без того бледный вид стал ещё более заметно бледным при виде до мяса изодранной псины рядом с его дверью, с жуткими клыками, в полметра ростом.

– Даа, видимо, придётся сырое мясо на ужин есть. Собачка, ты мне позволишь взять факел из коридора? – ласково спросил Эрик. Но псина не сдвинулась с места, не моргнула и глазом. Хотя Эрик не мог разглядеть, есть у неё веки или нет.

– Нет, не пустишь? Печалька. А если я с тобой поделюсь обедом? Или ужином? Кстати, не подскажешь, что сейчас – день, вечер? Не люблю на ночь наедаться, потом сны тяжелые снятся. А ты как к этому относишься?

Собака не шелохнулась.

– Ну да. Вот, держи, – и Эрик кинул ей кусок мяса, который она охотно проглотила и снова села на своё место.

– Хороший пёсик. Ты просто… эм, ты просто красавчик. Да, да, именно красавчик, – подмазывал Эрик жуткую псину, похожую на давно уже разложившийся труп, ещё одним свежим куском мяса. – Нравится человечинка, да? А вот если изжарить мясо на медленном огне и приправить щепоткой базилика, я тебя уверяю, ты просто проглотишь свой язык. Не хочешь попробовать? Ну, базилика у тебя, скорее всего, не найдётся, но что насчёт того, чтобы я быстренько взял факел и вернулся обратно к себе в этот прекрасный номер?

Видимо, услышав разговоры напротив, бледнолицая девушка тоже показалась в своём окне. А псина, посмотрев на неё, развернула свою голову, как сова, и неспеша ушла с глаз.

– Ты тупорылая тварь! Ты какого чёрта сюда вылезла! – брызжа слюной, заорал на неё Эрик. – У меня только контакт наладился с псиной, и тут ты свою рожу вытащила на свет. Ты всё испортила!

Девушка с впавшими чёрными глазами только рассмеялась. Громко и звонко, и смеялась она, стоя у двери, сутки как минимум, а когда Эрик показывался в своём окне, чтобы одарить её парой-тройкой «ласковых» слов, она плевала в его сторону красной от крови слюной. Видимо, тоже, как и Эрик, нашла способ выживания в этих условиях. И пару раз даже попадала в него, отчего Эрик бесился ещё сильнее и плевал в неё в ответ. Но так ни разу и не попал, что злило его ещё сильнее.

И так шли дни, дни сменялись неделями. Соседи тоже менялись чуть ли не каждый день. Кто-то погибал в первый день, кто-то на второй. Кто в коридоре, но многие – от рук Эрика, пополняя его запасы, которые он всегда делил на три кучи. Одна ему, одна на чёрный день и третья была для собаки, которая, как оказалось, была просто ненасытная прорва и съедала всё и в любых количествах, что давал ей Эрик.

Отношения с Тварью (Тварью он назвал свою постоянную соседку, живущую напротив) с каждым днём ухудшались. Теперь они затачивали кости и кидали друг в друга в надежде смертельно ранить или покалечить. Конечно, желаемого результата это не приносило никому, кости только пугающе бились о дверь или отскакивали от железных прутьев. Тут польза была только для псины, она всегда с радостью подбегала и разом съедала кость любого размера. А затем снова пряталась вне видимости Эрика.

Плеваться так и не перестали. Бывало, Эрик часами сидел под дверью с полным ртом слюны, выжидая, пока эта Тварь выглянет в окошко послушать, как в очередной раз разрывают на кусочки эти мрачные псы какого-нибудь бедолагу. Но Эрик так в этом и не преуспел, что нельзя было сказать о Тварюге. Она всё чаще и чаще попадала своей слюной ему в лицо.

А два месяца спустя, после того как Эрик стал вести счёт дням, делая зарубку на стене каждый раз, как просыпался… Хотя спал он, бывало, по два раза на дню, как он сам думал, а иногда ни разу. Тут по двум причинам: Тварь могла без устали орать и смеяться, или люди, жившие по обе стороны коридора, разом, видимо, сходили с ума и все начинали покидать свои убежища. В такие дни крики и мольбы могли длиться сутками. Кстати говоря, такие дни были единственным временем, когда Эрик с бледнолицей соседкой мысленно заключали перемирие и могли часами напролёт стоять друг напротив друга и наблюдать, словно пялясь в телевизор, за бегающими туда-сюда людьми, ни разу не оскорбив и не плюнув в чужую сторону. Но когда гам стихал, их вражда каждый раз вспыхивала вновь…

Таким образом, точность Эрика могла здорово отклоняться от действительности, но вот в этот день, когда Эрик, как обычно, кормил своего питомца, он случайно отвлёкся на шум из «убежища» соседки. Шум был похож на то, что её жертва дала ей отпор и теперь уже её ужин избивал её и хотел сожрать её сам.

– О, да, пожалуйста, Боже. Сделай так, чтобы она сдохла! – подумал он про себя, крепко зажмурив глаза, забыв о руке с мясом за решёткой и псине.

И в следующий миг у него внутри словно что-то оборвалось, когда он на своей руке почувствовал холодный, скользкий язык животного.

Эрик открыл глаза и увидел перед собой довольную морду псины, стоявшей на задних лапах. Увидев, что Эрик смотрит на неё, она ещё раз лизнула его руку, но мясо без разрешения не взяла.

Эрик аккуратно положил кусок ей в пасть и погладил её за ушком, а у самого навернулись слёзы на глаза.

– Боже, спасибо, я наконец свободен. И теперь я смогу идти домой к своей красотке, – сказал он с такой уверенностью в сердце, словно ему только что дали настоящий документ с подписью и печатью об амнистии.

                              Остров

Не зная, зачем и почему, но Эрик переоделся в те лохмотья, которые всё это время служили ему матрасом. Это, как оказалось, были чёрные штаны с дырами и потёртостями до колен. Бесформенная серая рубашка, что была ему на размер больше, и чёрный пиджак с протёртыми манжетами. Но в целом оказалось совсем неплохо, по крайней мере гораздо теплее, чем в его ещё домашней майке и спортивках, которые уже давным-давно поиздержались и потеряли свой первоначальный цвет.