Кузя

«Но что поделать, такова казачья доля! Вон, батя, даже не удивился. Все понял! – думал Кузьма, – дело казака Родину защищать, когда ей тяжело. И это его не право, а обязанность. Так делали деды, прадеды, батя и все, кого он знал и уважал, – думал Кузьма и с волнением смотрел на мать».

Глава 5. Шашки из ножен!

А ну-ка шашки подвысь,Мы все в боях родились,Нас крестила в походах шрапнель.Пеленала шинель,Да шальная метельКолыбельные песни нам пела.А ну-ка шашки подвысь,Мы все в боях родились, мы в боях родились.Казачье песня – Мы все в боях родились

Проводив отца до ворот, Кузьма пошел завтракать. На кухне гремела посудой мама и до Кузи доходили очень вкусные запахи, растекавшиеся по дому.

Мать расстаралась. На большой тарелке лежали стопкой блинчики. В рюмке было вставлено яйцо всмятку, как любил с детства Кузя, рядом с большой чашкой с дымящимся чаем стоял стакан простокваши.

Кузьма зашел на кухню и мать ему сразу сказала:

– Сынок, садись, как всегда, на свое место!

Место Кузьмы было у небольшого окошка, выходившего прямо на улицу. Напротив Кузьмы обычно сидел отец, а в торце стола садилась мама, которая могла в любой момент вскочить, что-то подать, что-то принести.

Кузьма сел на свое место, а мать села на стул напротив и с любовью разглядывала Кузю.

– Кушай, сынок! Ты у себя дома. Все свое, свежее, домашнее. Блинчиков с утра напекла, яички, как ты любишь, сварила. Сырники. Ты блинчики с чем хочешь? Со сметаной или с повидлом? Кашка есть пшеничная. Хочешь, положу?

Мать вскочила, застучала кастрюлями и тарелками, желая угодить сыну. Ее слегка монголовидное лицо и немного раскосые глаза светились радостью, когда она видела за столом Кузю.

– Не, мамо, не надо каши и так добре! – Кузя понимал, что мать будет ему предлагать все, что есть в доме, – а вот блинчики со сметаной поем. Соскучился по-домашнему! Сметанка у тебя знатная, вкусная! Ложку поставишь – стоит. Не то, что магазинная! Спасибо, родная! Все очень вкусно, но много тоже плохо! – ответил Кузя с набитым ртом.

– Кузенька, а здесь я еще тебе сырники сделала! – мать сняла рушник с накрытой тарелки, – смотри сколько? Ты же завсегда их любил!

Внезапно в окно, выходившее на дорогу, раздался стук, и чей-то мужской голос громко прокричал:

– Марья Петровна, открывай! Показывай, иде дезентира ховаешь? Кузьма-то в хате? По всей станице слух прошел, шо прибыл. Всю ночь собаки брехали, отмечая его приезд. Я к нему по срочному делу. Мне с ним погутарить надоть малек!

Мать открыла окно, раздвинула занавески и увидела майора Пашку Зленко в армейской форме. Зленко был военкомом станицы и по совместительству атаманом станичных казаков.

И хотя Зленко был весьма значимой фигурой, тем не менее, для Марьи Петровны он так и остался босоногим вихрастым Пашкой, который гонял с Кузей в футбол, лазил по окрестным садам трясти яблоки. Раньше он часто бывал у Гусаченок в гостях. Марья Петровна запомнила его вкрадчивый голос: «Марь Петровна, а Кузя выйдет? Мы здесь немного. Чесно слово!»

Пока Кузьмы не было в станице, он как мог, помогал родителям Кузьмы. То дрова привезет, то по хозяйству чем поможет. Как-то кабанчика заколол, когда понадобилось. Свои родители у него померли, вот он и был в доме Гусаченок, как свой. Отвоевал в Афгане, был тяжело ранен и командование, в качестве исключения, пристроило его военкомом в свою станицу. И обязанности военкома он выполнял ответственно и со рвением, за что все станичники его уважали.

Марья Петровна выглянула в окно и увидела улыбающееся Пашкино лицо. За его спиной стоял военный УАЗик с черными военными номерами. Открыв капот, в двигателе ковырялся молодой, конопатый солдатик со светлыми взъерошенными волосами.

– Павел Александрович! Ты шо так рано? Еще утро на базу. Кузя тильки в ночь приехал, зараз снидае. А ты его беспокоишь! Не успел он в станице показаться – как ты тут как тут! Дезентиром обозвал! Ой, як негарно це!

– А як его ж называть, коли он з ранку не прийшев на облик вставати? Давай его сюда, энтого кабана! Мы с ним погутарим маненько, и я решу – чи дезентир он, чи прикидывается? – продолжал напирать Павло Александрович, заглядывая вглубь кухни. Наконец, он увидел сидящего сбоку от окна Кузьму.

– Здоров будь, брат Кузьма! Премного тоби аппетиту! Добре, доихав до станицы?

Кузьма тоже увидел старого школьного товарища:

– Привет, Павло! Сто рокив, сто зим! – он улыбнулся при виде старого приятеля, – шо привело тебе до мене? Дай видпочивати хоч трохи с батьками!

В станицах Кубани говорили, как правило, по-русски, но иногда, под настроение, переходили на какую-то смесь украинского и русского языков. Видимо, это было от того, что предки значительной части украинских казаков переселялись в свое время еще Екатериной Великой из Новороссии и Запорожья.

– Ни, друже, и не проси! Поихалы, тебя вже ждуть! Я бы радый был дать тебе почекати с батьками, – смутился майор, – так вчорась про тебе дзвонили з самого Краснодара от Никиты Прокофьевича! Где ты так наследил, Кузьма, що не встиг литак систи, як вже розшукует тебе уся Кубань? А уже седни ктой-то приедет из Отаманского правления про твою душу. А пока наказано тебя доставити спешно до десятой годины в Марьинские лагеря.

– Это, как это, Кузю? Отправить в Марьинские лагеря? – взбеленилась внезапно мать, – а ты меня спросил? А отца? Он дома сколько не был, отца и матери не видел! Мы по нем соскучились! Сколько можно по морям мотаться? Вернулся, а тут ты нарисовался, красивый такой весь в форме! – разнервничавшаяся мать перешла со степенного украинского на русский язык, – да я тебя за таки слова сейчас скалкой угощу, паразита, или глаза выцарапаю!

Марья Петровна рванулась искать, чем бы тяжелым запустить в Пашку.

– Вот я тебя щас кочергой угощу! – закричала она, хватая длинную кочергу.

– Так, Марья Петровна, ты это – извиняй меня, ежели что не так, что сказал! – смутился и начал вытирать от волнения свои шикарные усы Павел Александрович, – тут, вишь, какое дело? Он ведь не солдат, а офицер! Хоть и запаса, но офицер! А офицер – это человек завсегда подневольный, государственный! – Пашка поднял палец вверх, – понимать надоть! Ты на меня не серчай. Убери свою кочергу. Мне поступило приказанье срочно привести его для подготовки казаков, уезжающих в Чечню. Он у тебя специалист крупный по рукопашному бою. Вот сам верховный атаман мне и позвонил вчерась.

– Не пущу я, Пашка, сына! Никуда не пущу! – начала выходить из себя мать, – хватит! Он отдал Родине все долги! И он уже не офицер, как ты гутаришь, а гражданский. Зараз у него один долг остался перед батькой и матерью. Мы уже не молодые люди. Нам тоже помощь нужна. А он все же наш сын. Хватит – погулял лет десять али более, пора и честь знать. У казаков, знаешь, единственного сына никогда не отбирали. Закон был такой!

Марья Петровна села на стул и расплакалась. Кузьма подошел к ней и стал успокаивать.

– Вин казак, чи ни? Ты его к спиднице пристегнешь своей, колы он у тебя цивильный? – разозлился Павел Александрович, – у нас в стране ведь война идет, между прочим. Казаки на службу идуть! Али тебе, Петровна, ишо какие аргументы нужны?

Мать немного успокоилась, взяла Кузьму за руку, прижала к груди. Слезы сами лились из ее глаз.

– Павло Олександрович! Я розумею, шо козак он. Но дай нам недильку хоть видпочивать ему! Глянь, а на нем лица нет! Худый якой! Пусть хоть недильку с нами побудет. Поможет отцу по хозяйству, мени подмога якая. Степан из силы выбивается на работе, а мы ведь уже не первой молодости. Нам за висимдесят рокив! А у нас дом, скотина и все надо успеть. Сам знаешь, какие сейчас времена. Не поработаешь дома и есть нечего будет! – говорила Мария Петровна, глотая слезы.

Внутренне она понимала, что Кузьма все равно уедет. Он уже допил свой чай, и посмотрел жалобно на нее, делая жесты, что все же придется ехать.

Зленко с сомнением посмотрел на Кузьму.

– Как это у него лица нет? Кабан кабаном! Пахать на нем можно. На всих хватит. Не могу, Петровна, не привезти туда его. Приказ есть приказ! – Пашка снял фуражку, достал платок, протер им околыш, затем вытер пот со лба, – я за ним заихал! Мы, казаки – люди подневольные! Сама знаешь. Коль война идет, мы обязаны встать в строй. А как иначе?

Молчавший Кузьма встал, погладил мать, сидевшую на табуретке, по голове. Она с надеждой и какой-то грустью посмотрела на него.

– Мамо, ты не плачь! Я же вечером вернусь, обязательно. Правда, Паш?

– Истинный крест! – перекрестился майор, – я даже сам за ним съезжу. А сейчас, давай, уж не обессудь, Петровна, нам надо срочно ехать. Нас там люди ждут!

Марья Петровна улыбнулась.

– Ты ж комунякой был, что ж крест кладешь? Як тебе не стыдно, як твои бесстыжие очи не повылезають?

– Э, Петровна, сейчас все главные коммунисты со свечками по престольным праздникам в храмах стоят! А я что, хуже? Тем более партийный билет дома в надежном месте схован. Но сердцем я верен Родине и казачеству. А без веры какое казачество?

Марья Петровна махнула рукой и сквозь слезы улыбнулась.

– Как был в детстве балаболом, так им и остался, проклятущий!

Пашка улыбнулся – гроза прошла.

Кузьма заскочил в комнату, надел поверх флотской тельняшки серный спортивный костюм с синими полосками, уже в коридоре накинул камуфляжную пятнистую куртку, на голову надел свою черную вязаную шапочку. Обнял мать, вышедшую с кухни его провожать. Поцеловал ее в лоб и направился к выходу.

– Мамо, я обязательно вернусь! – донеслись до матери его слова.

Мать посмотрела на стол на кухне. Слезы капали из ее глаз. На столе стояли почти нетронутые изыски, которые она с пяти утра готовила специально для Кузи.

Когда Кузьма подошел к воротам, она выскочила вслед за ним, бросилась ему на шею, обняла и зарыдала сильнее.

Кузьма почувствовал своей щекой мокрую и теплую щеку матери.

– Что ты, мамо, так переживаешь? Душу зачем рвешь и себе и мне? Я же сказал, что вернусь! Не на войну же зараз еду! – улыбнулся Кузьма, освободил ее пальцы, державшие его за куртку.

Но она его не отпускала, уткнулась ему в грудь. Кузьма погладил ее по голове и поцеловал в пахнущие полынью и ромашкой волосы.

В воротах стаял Пашка с озабоченным лицом и угрюмо смотрел на сцену прощания. Было видно, что он тоже очень переживает.

Сзади к Кузьме подбежал пес Джохар и тихонько лизнул в руку. Кузьма потрепал его по загривку, взял мать за руки, отстранил их. В воротах он повернулся и посмотрел на мать, стоявшую во дворе. Она бессильно опустила руки на фартук и тихо плакала. Кузьма аккуратно закрыл за собой ворота.

На улице он обнялся с Пашкой. Они жали друг другу руки, обнялись посреди улицы, стараясь перебороть или хотя бы поднять друг друга вверх. Более тяжелому Пашке это удалось, да и Кузьма не сильно сопротивлялся.

– Силен ты стал, Пашка! А говоришь, что я кабан. Сколько мы не виделись? – спросил, улыбаясь, Кузьма.

– Да почитай лет десять, Кузя! Сложно прощаться с матерью! Я, когда на афганскую уходил, так вообще оторвать ее не мог. А когда вернулся, как с того света встретила. Я все же думал, что Марья Петровна угостит меня все ж таки кочергой.

Солнце уж взошло и ярко светило. Жмурясь о яркого солнца, Пашка скомандовал солдатику:

– Яринченко! Ты чего копаешься? Давай, заканчивай! Нам ехать надоть, а ты развел тут канитель с машиной! Только не говори, что она у тебя неисправная. Нас ждут там. Нам срочно надоть!

Солдатик захлопнул капот, вытер пот с лица и, хлюпнув носом, доложил:

– Все нормально, Пал Александрович! Домчимся на моей ласточке! – и пошел на свое водительское место.

Павел сел впереди, а Кузьма сзади, поставив сумку рядом.

В машине Кузьма спросил Пашу:

– Что же ты денек дать не мог, злыдень? Недаром твоя фамилия Зленко. Под стать твоему характеру!

– А шо фамилия? Предки мои зло били черкесов и прочих бусурман. Вот и фамилия такая досталась. Я шо? Ты думаешь у мене дома лучше? У мене тоже усе погано. Сын с тобой собрався на войну. Марья моя меня чуть не убила сковородкой за то. Так по лбу звезданула! – он потер лоб, на котором, действительно, Кузьма увидел шишку, – он вчерась уже уехал к друзьякам и с ними туда уж, наверное, добрался. Счас заедем в Камчатскую станицу по пути. Там надо забрать с собой вашего «морского котика» из спецназа Черноморского флота. Будет твоим помощником. Старший лейтенант Осипович Мишка. Не слыхал?

Кузьма отрицательно покачал головой.

– Так он помоложе нас с тобой будет. Считай, что ты уже не один, будешь бороться с энтими архаровцами, в том числе и с моим непоседом сыном Андрюхой. Тот в морпехах служил. Теперь с друзьяками удумал на войну. А я что? Я бы и сам пошел, да вот рана не дает покоя.

– Он у тебя один?

– Не, есть еще дочка – мамкина радость – Марьянка. Замужем уж и внуку три годика! – заулыбался Пашка, видимо, вспомнив внука, – так зять с тобой тож на войну собрався. Вот у меня дома и ад. Возвращаться не хочется. Уси бабы ревмя ревуть, а я у них крайний!

Кузьма улыбнулся. А Пашка, посмотрев в зеркало, стал высматривать Осиповича.

Осипович ждал машину у самой автостанции. У его ног валялся на земле камуфлированный рюкзак. Сам он был одет в камуфлированную форму и куртку с множеством карманов.

– Привет, Михаил! – пожал руку Зленко, выходя из остановившейся рядом со стоявшим Осиповичем машины, – сидай рядом с Кузьмой! Как ты?

– Как-как? Мать дома рыдает белугой! Вот как! А я готов, естественно, надоело без дела сидеть.

Огороды да грядки не для меня! – ответил Осипович, садясь в машину, – а батя, – он усмехнулся. – перестал разговаривать, надулся. А так хорошо? Как-будто сам не казак?

– Знакомься, Миш, рядом с тобой сидит твой будущий начальник и заодно капитан 3-го ранга Тихоокеанского флота Гусаченко Кузьма Степанович. Правильно я говорю, Кузьма?

Кузьма кивнул головой и разглядывал севшего рядом с ним невысокого крепыша, хорошо сложенного светловолосого Михаила, от которого приятно пахло хорошим одеколоном.

– Подводник? Спецназ флота? Гидронавт? – оценивающе посмотрел на Кузьму Михаил, пожимая протянутую руку.

– С авианосца «Брест» я. Ракетчик! – улыбаясь, ответил Кузьма.

– И шо расскажешь, капитан 3-го ранга? Правда, шо гордость России – авианосцы «Брест» и «Смоленск» – продали за бесценок китайцам?

– Правда, только я не продавал, денег за это не получал! – буркнул Кузьма, вспомнив Баргузина, Ольшанского и своих ребят в сотом коридоре, и уже из чувства противоречия спросил, – правда, что твой черноморский отряд «морских котиков» полностью перебежал к хохлам и принял хохляцкую присягу?

– Я здесь. Значит, уже неправда! – спокойно ответил, улыбнувшись, Осипович, – приняли украинскую присягу человек двадцать, в основном руководство и срочная служба с Украины. Знаешь, какой прессинг был? – он потер подбородок, видимо, вспоминая, что происходило в то время, – остальных, кто не захотел, перевели на другие флота. Мне предложили Балтийский флот. Но там Калининград, отрезанный от всего света. Бог знает, что сейчас ждать? Я же сам с Кубани, решил тогда податься домой, на вольные хлеба. Дома и стены греют. А сейчас надоело дома сидеть, когда в стране такая заваруха. Обидно на все это смотреть со стороны и лежать на печи. Нас же не ради этого столько учили? – он подмигнул Кузьме и улыбнулся.

– Согласен, куда денешься? Беда пришла в нашу страну, а мы же казаки! – ответил с улыбкой Кузьма, – у меня дома то же самое, что у тебя. Только батя понимает, что надо итить!

– Да грех дома в такие времена сидеть! – согласился Михаил, – мой дед пластуном был. Что бы он сейчас мне сказал? Что залез под материну юбку и ховаюсь от службы?

Пластун – это понятие на Кубани было знаковым. Казачьим спецназом называли пластунов на Кубани. Зародились они во времена кавказских войн. Именно самые смелые казаки противостояли абрекам, переправлявшимся на русскую сторону Кубани и приносившим кровь, разрушение и разорение. Их называли «отвага», ходили через Кубань и проводили там возможные диверсии, мешающие абрекам переправляться через Кубань, освобождали пленников, уничтожали абреков, сеяли панику, вели разведку. Разведка, диверсии, вылазки в тыл врага – были основными задачами пластунов. Особенно прославились они в Крымскую войну, обороняя Севастополь. Много неприятностей принесли кубанские пластуны англичанам и французам. Принадлежность к пластунским подразделениям была лучшей характеристикой казака.

Кузьме Михаил понравился с первого взгляда. Открытое лицо, доброжелательная улыбка уверенного в себе человека. Он всегда воспринимал таких людей положительно. Также он понимал, что характеристика ракетчик с «Бреста» не характеризовала его положительно, как командира специального, пусть и казачьего, но все же отряда спецназа. Он понимал даже некоторую иронию в словах и взгляде Михаила.

Михаил посмотрел на Кузьму, положил свою огромную ладонь на его руку и тихо сказал:

– Не дрейфь, командир! Прорвемся! Мы же казаки!

Кузьма улыбнулся и подумал, что все же хороший человек Михаил и ему захотелось поработать с ним в спарринге, чтобы оценить более реально его возможности, проверить уровень подготовки морских котиков, о которых он так много слышал.

Машина, набирая скорость, съехав на грунтовку, запрыгала на кочках и рытвинах. Вдалеке проглядывалась Кубань. Там, где-то за перелесками и мелькающими мимо домами казачьих станиц и были казачьи Марьинские лагеря и где уже, наверное, своих командиров ждали их будущие подчиненные. Дорога была проселочная, и на рытвинах Кузьму бросало то на дверь, то на Михаила. Он взялся за металлические держатели тента, пытаясь как-то удержаться. Посмотрел на Михаила, тот тоже держался за металлические крепления каркаса. Впереди подпрыгивали шофер и Паша Зленко.

– Покачивает? – улыбаясь в усы, спросил, повернувшись, Паша Зленко, – а як же в море-окияне болтает? Водоплавающие вы мои! Держитесь крепче, а то не довезем вас до лагерей.

Кузьма посмотрел на Михаила, а он на Кузьму, и они оба дружно рассмеялись.

В старинных казачьих, Марьинских лагерях, раньше проходили военную подготовку почти все кубанские казачьи полки до революции. В этих лагерях готовились к будущим войнам и деды Михаила, Павла и Кузьмы. О лагерях на Кубани знали хорошо и помнили их. Рассказы дедов были не только о службе, но и о лагерях, оставивших неизгладимые воспоминания в их памяти. Во времена СССР здесь располагалась какая-то воинская часть. Рядом с лагерями протекала Кубань. Дорога к лагерям была ответвлением от основной трассы, соединявшей станицы. Небольшой поворот с трассы и сразу пошла еще более разбитая грунтовка. Впереди за небольшим перелеском виднелись шлагбаум, КПП и сторожевые будки у ограды с колючей проволокой.

У шлагбаума машину вышел встречать капитан в армейской форме. Представился Павлу Зленко, единственному из прибывших в военной форме:

– Товарищ майор! Капитан Усков – командир батальона обеспечения! Разрешите узнать цель вашего прибытия?

– Майор Зленко! – ответил Павел, – привез в отряд полковника Науменко офицеров.

– Пройдемте. Вас там уже ждут! – пригласил капитан прибывших в сторону КПП.

Павел скомандовал шоферу ждать его, и тот, довольный возможностью поработать, сразу задрал капот УАЗика и полез в мотор копаться.

Кузьма и Михаил дружески пожали руки капитану Ускову и направились за ним.

Он по-хозяйски повел гостей мимо шлагбаума к одноэтажным домикам. Солдаты, стоявшие на КПП, отдали прибывшим честь.

«Не все потеряно в российской армии! – подумал Кузьма, – хоть где-то есть порядок».

Территория лагерей охранялась военными, и это было уже хорошо. Недалеко от КПП стояли несколько казарм, сторожевые будки, штабной домик, столовая для солдат. На дороге были какие-то обозначения белой и красной краской. Капитан Усков, показывая, где что размещено, давал пояснения:

– Там стрельбище наше, там танкодром, это казармы для вашего размещения. Там мои казармы, там склады с вооружением, продовольствием и имуществом, там гаражи для техники, а это будет ваш штабной домик! – показал он на маленький аккуратный белый домик, куда они направлялись, – кстати, для вас все уже приготовлено. Можете получать со складов обмундирование, вооружение, боеприпасы. В столовой сегодня для вас уже готовится обед.

Кузьма посмотрел на Осиповича и удивленно покачал головой.

У казармы стояла большая группа людей, человек около ста – ста пятидесяти. Так прикинул на глаз Кузьма. От этой группы людей отделился невысокий плотный офицер в форме и направился навстречу к вновь прибывшим.

При его приближении Кузьма увидел, что на плечах у него полковничьи погоны.

Подойдя к офицерам, он отдал честь и представился:

– Походный атаман Кубанского казачьего войска Науменко Владимир Александрович, полковник ГРУ в запасе. Моя задача вас подготовить и всем обеспечить для выполнения задачи, поставленной перед вашим отрядом.

Кузьма оценивающе посмотрел на него. Тот не отвел взгляда и улыбнулся ему.

Пожимая руку Кузьме, полковник сказал:

– Так значит ты и есть тот самый Кузьма Гусаченко? Приятно познакомиться! Мне про тебя Никита Прокофьевич рассказывал. Хвалил! Ты ему понравился. А у него глаз на людей наметанный.

Затем повернулся к Осиповичу и пожал ему руку.

– Здравствуй, Миша. Рад тебя видеть. Как дома?

– Дома хреново, Владимир Александрович! Мать рыдает! – коротко ответил Осипович.

Пожав руку майору Зленко, полковник сказал Гусаченко и Осиповичу:

– Принимайте войско! – он усмехнулся и показал на людей, стоявших в районе казарм, – пошли знакомиться!

Перед столовой стояла толпа людей. Строем назвать это было сложно. Все они разглядывали подходящих офицеров. Некоторые сразу постарались изобразить строй.

Это были казаки, Кузьма не сомневался. Мелькали черные и белые папахи, пилотки, афганки, кубанки с синим и красным верхом, у некоторых были красные и синие лампасы на штанах, выпушки разных цветов. Но большинство все же были в камуфляже и черных вязанных шапочках. Посмотрев на все это разнообразие и пеструю толпу, Кузьма подумал, что теперь ему придется командовать воинством батьки Махно. От этого ему стало грустно. Он тайком посмотрел на Михаила и увидел, что тот улыбается, видимо, узнав кого-то из стоявших перед ним воинов, видимо, тоже представляя, что надо будет сделать из этих разгильдяев хороших, элитных солдат.

Почувствовав взгляд Кузьмы и увидев его лицо, Михаил тихо шепнул:

– Не огорчайся, командир! Не так это страшно. Главное не внешний вид, а то, что они могут. Ты на их глаза посмотри. Раз приехали сюда сами – не все потеряно. Никто же их не гнал. Люди засиделись без дела. Это видно. По себе чувствую.

Кузьма тяжело вздохнул и, видимо, пожалел, что согласился на эту должность и, как ему стало казаться, на непонятную авантюру.

Некоторые солдаты курили. При приближении офицеров они спрятали бычки. Кто в сжатые кулаки, не желая бросать драгоценные окурки, кто бросил недокуренные бычки под ноги на землю.

– Мы уже почти час вас ждем. Ребята застоялись! – сказал, улыбнувшись, Науменко Кузьме и Павлу, – пора распределять их по взводам, отделениям и начинать подготовку. Времени нет совсем. Сами понимаете. И надо четко определиться, что вам необходимо для подготовки людей.

– Так мы для этого и ехали. Старались! Дорога сложная! – вмешался Паша Зленко.

Полковник ничего не ответил.

– Становись! Равняйсь! Смирно! – скомандовал высокий светловолосый парень в кубанке, увидев подходивших командиров.

И толпа в одно мгновение превратилось в строй.

Парень в кубанке строевым шагом направился навстречу подходившим и оглядев всех обратился к полковнику Науменко, видимо, как старшему по званию.

– Товарищ полковник, сводный казачий отряд построен! Доложил старши…, вернее, вахмистр Волков!

– Здравствуйте, братья казаки! – громко обратился Науменко к казакам, приложив руку к фуражке.

За его спиной приложили руки к своим черным вязаным шапочкам Кузьма и Миша Осипович и к зеленым фуражкам майор Зленко и капитан Усков.

– Здрав желам, товарищ полковник! – недружным хором ответили казаки.

– На политесы времен у нас нет. Разрешите сразу вам представить ваших командиров! Капитан 3-го ранга Гусаченко Кузьма Степанович – командир вашего отряда, получившего условное наименование «Тамань». Об этом прошу пока никому не распространяться. Гусаченко потомственный казак станицы Охотской.

Кузьма вышел из строя офицеров и встал рядом с полковником.

Полковник продолжил:

– Старший лейтенант Осипович Михаил Юрьевич, потомственный казак станицы Камчатской, будущий командир взвода разведки.