Парусник № 25 и другие рассказы

«Вот и все на сегодня», – заключила медсестра.

Дети разочарованно вздохнули и принялись болтать.

Мартинон взглянул на Эйкена со странной перекошенной усмешкой: «Ну, что ты об этом думаешь?»

«Неплохо! – отозвался Эйкен. – Даже совсем неплохо. Местами заметны недоделки. Не помешало бы внимательнее изучить источники. Это парусное судно скорее напоминало баркас викингов, а не древнегреческую галеру».

Мартинон безразлично кивнул: «Это не мои съемки. Меня всего лишь наняли, чтобы я показывал фильм. Должен с тобой согласиться: изобретательно, но техники недостаточно. Что характерно для всех авангардистских экспериментов».

«Я не узнал никого из актеров. Кто сделал эту картину?»

«Студия „Мерлин“».

«Никогда о ней не слышал».

«Их компанию только что сформировали. В этом участвовал один мой приятель. Он попросил меня показать фильм детям, проверить их реакцию».

«Им понравилось», – заметил Эйкен.

Мартинон пожал плечами: «Детям легко угодить».

Эйкен повернулся, чтобы уйти: «До скорого и – спасибо!»

«Не за что».

В коридоре Эйкен встретился с доктором Кребиусом – тот беседовал с хорошенькой блондинкой лет шестнадцати или семнадцати. Кребиус приветствовал его дружеским взмахом руки: «Как вам понравился фильм?»

«Превосходная работа! – отозвался Эйкен. – Но кое-что вызывает недоумение».

«Ага! – Кребиус хитро подмигнул девушке. – Мы должны хранить наши маленькие секреты».

«Секреты? – промурлыкала девушка. – Какие секреты?»

«Ах да, я забыл! – спохватился врач. – Ведь ты не знаешь никаких секретов!»

Эйкен, смотревший на девушку с напряженным вниманием, бросил быстрый взгляд на врача. Кребиус кивнул: «Это юное создание – Кэрол Бэннистер. Она слепая».

«Очень сожалею!» – откликнулся Эйкен. Кэрол перевела на него глаза – широко раскрытые, голубые, отливающие синевой голландского фарфора, мягкие и спокойные. Теперь Эйкен понял, что девушка была года на два старше, чем показалось с первого взгляда.

Кребиус погладил ее шелковистые светлые волосы – так, словно гладил собачку: «Да, очень жаль, когда такие привлекательные девушки не могут видеть и флиртовать, как другие, заставляя биться сердца влюбчивых парней. Но в случае Кэрол… что ж, мы работаем и надеемся. Кто знает? Может быть, в один прекрасный день она будет видеть не хуже нас».

«Я очень на это надеюсь», – сказал Эйкен.

«Благодарю вас», – тихо ответила девушка. Эйкен попрощался с ней и с врачом.

Вернувшись к себе в лабораторию в необъяснимо мрачном настроении, он почувствовал, что неспособен взяться за работу. Целый час он сидел, курил и размышлял. Затем, вдохновленный неожиданной мыслью, он позвонил приятелю – репортеру, добывавшему сведения для знаменитого голливудского журналиста.

«Привет, Ларри! Это Эйкен».

«Пахнет чем-нибудь новеньким?»

«Хотел бы разузнать, что происходит в студии „Мерлин“. Ты что-нибудь слышал?»

«Нет. Никогда о них не слышал. А чем они занимаются?»

Эйкен решил, что ему, пожалуй, стоило не затягивать разговор: «Снимают короткометражки. Сказки, мифы – в таком роде».

«И у них хорошо получается?»

Эйкен вспомнил сцены в пещере Полифема и снова почувствовал острое любопытство: «В общем-то да. Очень даже неплохо. По сути дела – великолепно получается».

«Неужели? Студия „Мерлин“?»

«Вот именно. И я думаю – это всего лишь предположение – что во всем этом каким-то образом замешан Виктор Мартинон».

«Мартинон, а? Спрошу у Фиделии». Фиделия была начальницей Ларри. «Может быть, она что-то слышала. Если это полезная наводка – спасибо».

«Не за что».

Через час Ларри вернул звонок: «Мне удалось выяснить три вещи. Во-первых, никто в киноиндустрии ничего не знает о студии „Мерлин“. Во-вторых, Вик Мартинон в последнее время затеял какое-то очередное мошенничество и при этом время от времени ссылается на студию „Мерлин“. В-третьих, сегодня вечером у этой студии предварительный просмотр».

«Сегодня? Где?»

«В кинотеатре „Гарден-Сити“, в Помоне».

«Очень любопытно. Спасибо, Ларри!»

Эйкен вытерпел последние пять минут полнометражного фильма, вслед за которым сразу показали диапозитив с объявлением:

«Пожалуйста, не покидайте кинозал! Сейчас у вас будет возможность стать избранными участниками ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО ПРОСМОТРА!Мы будем приветствовать любые замечания».

Текст на экране растворился и сменился титрами:

«ВасилисаОЧАРОВАННАЯ ПРИНЦЕССАФантазия на основе старинной русской сказкиСТУДИЯ «МЕРЛИН»».

Серебристо-зеленый фон постепенно сменился оранжевым, на котором жирным серым шрифтом значилось:

«Режиссер-постановщик: Виктор Мартинон».

Никаких других сведений не было. Оранжевый фон рассеялся и превратился в серую дымку с блуждающими, едва заметными пятнами розового и зеленого оттенка.

Послышался голос: «Я увожу вас в дальние дали, в незапамятное прошлое… Некогда жил-был на Руси молодой дровосек по имени Иван. Возвращаясь из лесу, он нашел голубку, лежавшую под деревом. У голубки было сломано крыло; она смотрела на Ивана так печально, что он ее пожалел…»

Туман рассеялся, и взорам зрителей открылся сказочный мир – пейзаж, напоенный сиянием, богатством и разнообразием оттенков, пейзаж страны одновременно реальной и фантастической, страны, где каждый надеялся побывать, понимая, что это несбыточная мечта. Там был древний лес, подсвеченные солнцем поросли папоротников, сочные белые цветы, россыпи фиалок. Листву – коричневую, золотистую, рыжеватую, лимонно-зеленую и темно-зеленую – тоже пронизывали лучи солнечного света. За лесом простирался обширный луг, усеянный ромашками, лютиками, первоцветами, васильками – а вдали, в долине, виднелись коньки темных деревянных крыш и луковичный церковный купол.

Рассказ диктора продолжался: «Иван выходил голубку и получил за это малахитовый ларец. Как только он открыл ларец, на лугу вырос роскошный волшебный дворец, окруженный прекрасными садами, террасами из слоновой кости, статуями из нефрита, черного агата и киновари.

Морской Царь, проезжая мимо, увидел дворец и разгневался на Ивана за такую дерзость. Царь заставил Ивана выполнять невозможные поручения – вырубить целый лес за одну ночь, построить летучий корабль, объезжать железного жеребца.

Но голубка помогала Ивану. Потому что на самом деле она была очарованной Василисой, прекрасной девой с длинными светлыми волосами медового оттенка…»

Сказка продолжалась, полная чудес – героических битв, чародейства, похождений на край Земли – и завершилась, разумеется, поражением заносчивого Морского Царя.

Зрители затаили дыхание. Каждый уставился на экран так, словно переживал самые драгоценные моменты своей жизни. Пейзажи, насыщенные сказочным светом, сияли розовыми, голубыми, черными, золотыми тонами. Каждая сцена поражала богатством воображения: реальной, осязаемой правдой поэзии. Царь, мощный смуглый персонаж, носил пунцовую мантию, а поверх нее – черные латы, инкрустированные нефритом. Его подручный с бледным перекошенным лицом, по прозвищу Чумичка, ковылял на кривых ногах, дико озираясь вокруг.

Повествование кишело чудищами и баснословными существами: грифонами, кустами-людоедами, ходячими рыбами и жар-птицами.

А Василиса! Как только Эйкен увидел Василису, он встрепенулся и что-то невольно пробормотал. Быстроногая девушка с золотистыми волосами, нежная, как пушинка одуванчика, Василиса Прекрасная радовала глаз подобно только что распустившемуся цветку. Василиса была таким же сказочным созданием, как чудесный дворец Ивана. Так же, как волшебные пейзажи ее страны, она возбуждала страстную тоску, обреченную и напрасную. В одном из эпизодов она спустилась к реке, чтобы поймать ведьму, обернувшуюся карпом. Под сенью черновато-зеленых тополей речная заводь напоминала бутылочное стекло. Василиса молча стояла, глядя на водную гладь. Карп выпрыгнул из воды, окруженный каскадами серебристых брызг; при этом девушка повернула голову так стремительно, что ее светлые волосы метнулись в сторону.

«Кажется, я совсем сошел с ума!» – сказал себе Эйкен.

В конечном счете Иван и Василиса спаслись от разгневанного Царя. «И с тех пор они счастливо жили во дворце на лугу у Придорожного леса», – завершил рассказ голос диктора. Фильм кончился.

Эйкен глубоко вздохнул. Присоединившись к аплодисментам остальных зрителей, он поднялся на ноги, вышел из кинотеатра и сломя голову помчался на машине домой.

Несколько часов он лежал и размышлял. Волшебная Василиса! Сегодня он ее видел – слепую девушку с шелковистыми светлыми волосами, грациозную, задумчивую, слегка застенчивую. Кэрол Бэннистер – Василиса? Несомненно, и в то же время невозможно. Кэрол – слепая. Василиса прекрасно видела все вокруг ярко-голубыми глазами. «Как странно!» – думал Эйкен, ворочаясь с боку на бок, то засыпая, то снова размышляя в полусне.

Джеймса Эйкена трудно было назвать привлекательным человеком, хотя в нем чувствовалась некая не поддающаяся определению способность, заменявшая колорит характерность. Уголки его рта были язвительно опущены; тощий и угловатый, он прихрамывал при ходьбе. Он много курил и нередко злоупотреблял выпивкой; у него было мало друзей, и он не слишком увлекался женщинами. Изобретательный и проницательный, он умел работать быстро и аккуратно – дела у «Лаборатории специальных эффектов Эйкена» шли неплохо. Служащие не испытывали к нему особой преданности. Они считали его циничным и замкнутым. Но циник – всего лишь разочарованный идеалист, а Эйкен был, пожалуй, одним из самых чувствительных и мечтательных идеалистов в Лос-Анджелесе.

Василиса, очарованная принцесса!

Мысли Эйкена навязчиво возвращались к Кэрол Бэннистер. Она не играла Василису в фильме, она была Василисой! От жгучего желания встретиться с ней в волшебной стране у него перехватывало дыхание – он чувствовал, он знал, что в жизни ничего не было важнее.

На следующее утро, без четверти десять, он уже ехал на север по бульвару Арройо Секо, чтобы подняться по дороге в Ломиту к детской клинике Кребиуса.

В приемной он представился и сказал, что хотел бы поговорить с доктором Кребиусом; уже через десять минут его провели в аскетический кабинет врача.

Кребиус встал из-за стола и чопорно поклонился: «Да, господин Эйкен?» Он больше не походил на вчерашнего грубовато-добродушного доктора Кребиуса – теперь он казался упрямым и подозрительным.

«Не могу ли я присесть?» – спросил Эйкен.

«Разумеется, – напряженно выпрямившись, Кребиус опустился в кресло. – Что я мог бы для вас сделать?»

«Я хотел бы поговорить с вами о Кэрол Бэннистер».

Кребиус вопросительно поднял брови, словно выбор такой темы для разговора оказался для него полной неожиданностью: «Что именно вас интересует?»

«Она когда-нибудь занималась исполнением ролей? В кино?»

«Кэрол? – с недоумением переспросил Кребиус. – Нет. Никогда. Я ее знаю уже много лет. Моя сестра замужем за двоюродным братом ее отца. Кэрол никогда не снималась в кино. Возможно, вы что-то перепутали. В кино снималась ее мать, Мария Леоне».

«Кэрол – дочь Марии Леоне?»

Кребиус позволил себе холодно усмехнуться: «Совершенно верно».

«Это заставляет меня еще больше сожалеть о судьбе Кэрол». Мария Леоне, давно потерявшая популярность субретка, была хорошо известна на бульваре Сансет как неисправимая, неизлечимая алкоголичка. Эйкен тут же вспомнил обрывок давней сплетни.

«Один из ее мужей покончил с собой».

«Отец Кэрол. Четыре года тому назад. Вечером того же дня Кэрол перестала видеть. С тех пор вся ее жизнь буквально омрачена этой трагедией».

Кребиус уселся поглубже в кресле, его голубые глаза неприязненно смотрели из-под опущенных пушисто-белых бровей.

Эйкен произнес примирительным тоном: «Вы считаете, что здесь есть какая-то связь? Между ее слепотой и самоубийством ее отца? Она испытала шок? Я где-то читал о таких вещах».

Кребиус развел руками, всем своим видом показывая, что вопрос выходил за рамки его компетенции: «Кто знает? Они жили высоко в горах, на даче, принадлежавшей тогда Марии Леоне. Кэрол было четырнадцать лет. Ночью случилась сильная гроза, а это нередко вызывает агрессивные, мрачные эмоции. Супруги поссорились. Ховард Бэннистер застрелился, и в то же время молния ударила в окно соседней спальни Кэрол. С тех пор она ничего не видит».

«Я вспомнил термин – истерическая слепота. Может быть, в этом и заключается ее проблема?»

Кребиус снова развел руками. Эйкен почувствовал, что поведение врача стало менее подозрительным, не таким враждебным.

«Возможно. Но я так не думаю. Оптический нерв больше не функционирует нормально, хотя во многих отношениях реагирует, как совершенно здоровая ткань. Кэрол стала жертвой единственного в своем роде нарушения. В чем его причина – кто знает? Ослепительная вспышка? Удар электрическим током? Приступ ужаса? В отсутствие прецедента приходится воздержаться от окончательных выводов. Я пытаюсь стимулировать нерв, разработал для этого специальное оборудование. Для меня Кэрол – как собственная дочь!» Кребиус наклонился вперед и подчеркнул свои слова ударом кулака по столу.

«Какова вероятность того, что она снова будет видеть?»

Кребиус снова откинулся на спинку кресла и отвел глаза в сторону: «Не знаю. Думаю, что она снова прозреет – когда-нибудь».

«Ваше лечение продвигается успешно?»

«Мне хочется в это верить».

«Еще один вопрос, доктор. Каким образом во всей этой истории замешан Виктор Мартинон?»

Кребиус слегка смутился: «Он – приятель ее матери. По сути дела… – Кребиус помолчал. – По сути дела, говорят, что в свое время…»

Эйкен кивнул: «Понятно. Но почему…»

Кребиус прервал его: «Виктор мне помогает. Его интересует методика лечения».

«Виктора Мартинона? – Эйкен рассмеялся настолько недоверчиво и язвительно, что Кребиус покраснел. – Легче представить себе Мартинона, марширующего в составе духового оркестра Армии Спасения!»

«Тем не менее, – возразил Кребиус, – он мне помогает».

«Лечить Кэрол?»

«Да, лечить Кэрол». Кребиус снова стал упрямым и враждебным. Глаза его вспыхнули, белые брови ощетинились, подбородок выпятился. Он спросил ледяным тоном: «Могу ли я поинтересоваться, почему вас так интересует Кэрол Бэннистер».

Эйкен ждал этого вопроса, но на него трудно было ответить. Он смущенно взглянул в сторону: «Я не хотел бы обсуждать эту тему… Считайте, что мой интерес носит романтический характер».

Подвижные брови Кребиуса снова удивленно взметнулись: «Романтический? Вы влюбились в маленькую Кэрол? Но она же еще ребенок!»

«Возможно, вы не знаете ее так хорошо, как вам кажется».

«Все может быть, – задумчиво пробормотал Кребиус. – Возможно, вы правы. Нынче дети быстро взрослеют».

«Кстати, – встрепенулся Эйкен, – у Кэрол нет сестер? Или двоюродной сестры, похожей на нее?»

«Нет. Никаких сестер у нее нет».

Эйкен решил закончить разговор и поднялся на ноги: «Не буду больше отнимать у вас время, доктор. Но, если вы не возражаете, я хотел бы поговорить с Кэрол».

Сначала Кребиус уставился на него так, словно собирался отказать, но в конце концов пожал плечами и крякнул: «Не возражаю. Но ей нельзя выходить из больницы. Она под моей опекой».

«Благодарю вас», – Эйкен вышел из кабинета и вернулся в приемную.

Как раз в этот момент туда же зашел с улицы Мартинон. При виде Эйкена его лицо вытянулось.

«Привет, Эйкен! Что ты тут делаешь?»

«Я мог бы задать тебе тот же самый вопрос».

«Я пришел сюда по делам».

«Я тоже, – Эйкен повернулся к медсестре. – Я хотел бы поговорить с Кэрол Бэннистер. Доктор Кребиус разрешил мне навестить ее».

«Я ее вызову. Вы можете подождать в регистратуре».

«Спасибо!» – Эйкен кивнул Мартинону и перешел в соседнюю комнату, находившуюся напротив кабинета Кребиуса.

Мартинон проводил его взглядом, повернулся и зашел в кабинет Кребиуса, не постучавшись.

Эйкен ждал, сидя на краешке софы; его ладони вспотели. Он страшно нервничал – и поэтому злился на себя. Кто к нему придет? Кэрол Бэннистер? Или Василиса? Может быть, он просто чего-то не понял, ошибся и свалял дурака? Тянулись минуты; Эйкен просто не мог больше сидеть в неподвижности. Он поднялся на ноги и стал расхаживать по комнате. Дверь была открыта, и он заметил, что Мартинон вышел в приемную в сопровождении доктора Кребиуса. Мартинон побледнел, его глаза блестели. Кребиус выглядел рассерженным. Они прошествовали по коридору, не говоря ни слова, и скрылись в соседнем помещении с надписью «Лаборатория» на двери.

Коридор опустел. Эйкен вернулся на софу и заставил себя терпеливо ждать.

В дверном проеме появилась медсестра. Она деловито спросила: «Господин Эйкен?»

«Да», – Эйкен встал.

К двери подошла Кэрол; ощупывая косяк, она вступила в комнату. В белой блузе и серой фланелевой юбке она выглядела, как студентка-первокурсница. Ее волосы медового оттенка были расчесаны до блеска. Теперь она казалась Эйкену тонкой и хрупкой, не совсем такой, как при первой встрече, но к его воспоминаниям явно примешивался образ Василисы – проворной, отважной, жизнерадостной.

Девушка неуверенно смотрела в сторону Эйкена широко открытыми невидящими глазами, голубыми, как дельфтский фарфор.

«Привет!» – сказал Эйкен голосом, прозвучавшим незнакомо для него самого.

«Привет», – девушка явно недоумевала.

Эйкен взял ее за руку и подвел к софе. Медсестра коротко кивнула Эйкену и удалилась.

«Меня зовут Джеймс Эйкен. Вчера я говорил с тобой в коридоре».

«Ах да! Теперь я припоминаю».

Эйкен изучал ее лицо. Кто она? Кэрол? Или Василиса? А если она была Василисой, каким образом Кэрол могла видеть, исполняя роль Василисы? Эйкен принял окончательное решение. Что-то в ее позе, в постановке головы, в форме подбородка позволяло безошибочно распознать Василису. Но теперь она жила в другой стране, в другой эпохе – а это не позволяло проявиться ее волшебству. Голубка со сломанным крылом…

Девушка смущенно поежилась. Эйкен торопливо произнес: «Надо полагать, ты хотела бы знать, зачем я к тебе пришел».

Она рассмеялась: «Мне нравится, что вы пришли. Мне тут бывает одиноко».

«Доктор Кребиус сообщил, что ты потеряла зрения от удара молнии во время грозы…»

Лицо Кэрол тут же напряглось, потеряло всякое выражение, стало холодным. Эйкен сказал нечто, о чем не следовало говорить.

«Он сообщил мне также, что ты, скорее всего, сможешь снова видеть».

«Да».

«Его лечение – оно тебе действительно помогает?»

«Вы имеете в виду „Оптикон“?»

«Если они это так называют».

«Ну, примерно три или четыре месяца тому назад мне показалось, что я вижу цвета. Короткие вспышки, что-то в этом роде. Но я их больше не вижу».

«Мартинон давно с тобой работает?»

«О, примерно с тех пор. Но он работает не так, как доктор Кребиус».

«А как именно он работает?»

«Ну… – она пожала плечами. – Он ничего особенного не делает. Просто читает мне книжки».

Эйкен ничего не понимал: «И какую пользу это приносит?»

«Не знаю. Наверное, он просто меня развлекает, пока включена его машина».

«Ты знаешь, что Мартинон раньше был кинорежиссером?»

«Я знаю, что он снимал какие-то фильмы. Но он никогда не рассказывает, чем именно он занимался».

«Ты давно с ним знакома?»

«Не так уж давно. Он говорит, что был знаком с мамой. Мама снималась в кино».

«Да, я знаю. Мария Леоне».

«Теперь она стала пьяницей», – сдержанно произнесла Кэрол; трудно было сказать, скрывала ли она при этом какие-то глубокие чувства. Девушка обратила к Эйкену слепые глаза: «Можно, я ощупаю ваше лицо?»

«Пожалуйста».

Кончики ее пальцев прикоснулись к его волосам, ко лбу, опустились по глазницам к носу, ко рту, к подбородку. Она не высказала никаких замечаний.

«Так что же?» – спросил Эйкен.

«Вы – частный детектив или работаете на полицию?»

«Я – несостоявшийся кинорежиссер».

«Вот как! Вы задаете много вопросов».

«Тебе это не нравится? У меня есть и другие вопросы».

«Спрашивайте, сколько хотите. Но сначала позвольте мне самой кое-что спросить».

«Я тебя слушаю. Спрашивай».

Поколебавшись, Кэрол выпалила: «Ну хорошо – почему вы ко мне пришли?»

Эйкен беззвучно усмехнулся: «Вчера вечером я был в кино и смотрел фильм под названием „Василиса: очарованная принцесса“».

«О! Сказочный фильм? Я хорошо знаю эту сказку. Об Иване и зловредном Морском Царе».

«В кино Василиса – очаровательная, красивая девушка. У нее шелковистые длинные волосы – совсем как у тебя. У нее голубые глаза – как у тебя. По сути дела… – Эйкен запнулся перед тем, как произнести судьбоносные слова. – По сути дела, она была тобой».

«Мной?»

«Да, тобой. Василиса – Кэрол Бэннистер».

Кэрол рассмеялась: «Вы мне льстите! Я никогда не была актрисой, даже в начальной школе. Мама вечно изображала всякие страсти, и у меня пропало всякое желание этим заниматься».

«Но в фильме снималась именно ты».

«Этого не может быть!» – девушка улыбалась, но ее улыбка тревожно дрожала.

«Постановщиком фильма был Виктор Мартинон. Мартинон ошивается в больнице Кребиуса. Ты здесь живешь. Это не может быть совпадением. Здесь кроется что-то неладное».

Кэрол молчала. Она задумалась. На ее лице появилась усмешка.

«Вчера я видел еще один фильм, – продолжал Эйкен. – Эпизод из „Одиссеи“».

«„Одиссея“… Виктор читал мне „Одиссею“. И сказку про очарованную принцессу».

«Все это очень странно», – заметил Эйкен.

«Да. А в последнее время…» Девушка покраснела – буквально вспыхнула розово-пунцовым огнем.

«Что случилось в последнее время?»

«Он стал говорить довольно-таки ужасные вещи. Задает вопросы».

Эйкен почувствовал, как медленно натягивалась кожа у него под затылком. Кэрол повернула голову так, словно на самом деле могла его видеть, подняла руку, прикоснулась к лицу: «Вы злитесь!»

«Да, я разозлился».

«Но почему?» – Кэрол недоумевала.

Эйкен разразился потоком слов: «Может быть, ты не поймешь – или поймешь, не знаю. Вчера вечером я видел этот фильм. Я видел Василису и – тебе это может показаться очень странным – все, что она делала, каждый поворот ее головы, каждое движение – что-то значили для меня. Я понимаю, что это звучит, как признание школьника, но я влюбился в Василису. И поэтому пришел, чтобы с тобой увидеться».

«Но я не Василиса», – сказала девушка.

«Да, ты – Василиса. Заколдованная Василиса. Василиса, замороженная в куске льда. Я хочу тебе помочь, хочу освободить тебя, чтобы ты снова стала Василисой».

Кэрол рассмеялась: «А вы – Иван».

«В глубине души, – отозвался Эйкен, – я – Иван».

Она снова протянула руку и прикоснулась к его лицу, но в этот раз прикосновение было другим, не таким отстраненным: «Но вы не такой, как Иван».

«Я не выгляжу, как Иван из сказки».

Дверной проем загородила фигура в белом халате. Кэрол опустила руку и обернулась.

«Господин Эйкен! – сказал Кребиус. – Я был бы очень благодарен, если бы вы согласились поговорить со мной – у меня в кабинете».

Эйкен медленно поднялся на ноги: «Через несколько минут, доктор».

«Сию минуту, если вы не возражаете».

«Хорошо!» – Эйкен повернулся к Кэрол. Девушка тоже встала и взяла его за руку.

«Доктор, вы хотите говорить обо мне?» – спросила она.

«Да, дитя мое».

«Я не ребенок, доктор Кребиус. Если дело касается меня, я хочу присутствовать при этом разговоре».

Врач находился в явном замешательстве: «Но, Кэрол, это мужской разговор».

«Если этот разговор – обо мне, я хочу слышать все, что вы скажете».

Эйкен вмешался: «Вы хотите меня выгнать? Если так, не беспокойтесь – я уйду без разговоров».

«Следуйте за мной!» – рявкнул Кребиус. Развернувшись, он протопал через приемную к своему кабинету и распахнул дверь.

Эйкен и Кэрол, все еще державшая его за руку, направились туда же. Кребиус приподнял ладонь, загораживая дорогу девушке: «Вернись к себе в палату, дитя!»

«Вам придется говорить в ее присутствии, – тихо возразил Эйкен. – И вы расскажете нам всю правду – иначе я обращусь в городской отдел здравоохранения и потребую, чтобы провели расследование. Я предъявлю вам обвинение в недобросовестной практике!»

Рука Кребиуса упала, как мокрая тряпка: «Вы мне угрожаете? Мне нечего скрывать! Моя репутация – выше всякой критики!»

«В таком случае почему вы позволяете Мартинону эксплуатировать Кэрол в своих целях?»

Кребиус выпрямился, сурово и надменно: «Вы говорите о вещах, в которых ничего не понимаете!»

«Я в них тоже ничего не понимаю», – заметила Кэрол.

«Ладно, заходите! – уступил Кребиус. – Заходите, оба!» Повернувшись, врач замер, глядя на свой письменный стол. Там лежали, лицевой стороной вверх, четыре глянцевые фотографии, 8 на 10 дюймов каждая. Кребиус бросился к столу, схватил фотографии и попытался засунуть их под пресс-папье. У него дрожали руки; одна из фотографий упала на пол. Эйкен поднял ее и скептически рассмотрел, закуривая сигарету. Кребиус выхватил фотографию у него из пальцев, яростно засунул ее вместе с другими под пресс-папье и уселся за стол.