Дети Сатурна. Серия «Ревизор Роскосмоса»

Я перевёл дыхание и обвёл взглядом присутствующих. Меня внимательно рассматривали и слушали – уж не знаю, верили или нет, но тишина в ситуационном зале стояла полнейшая. Если бы гипотетическая муха умерла бы на лету и упала на стол, то звон стоял бы, как от разбитого хрустального бокала…

– Принимая всё это во внимание, – продолжил я свой весьма вздорный речитатив. – наше федеральное министерство считает уместным провести ревизию работы станции так сказать по месту пребывания. Сразу оговорюсь, что речь не идёт о ловле блох, уж извините за фигуральное выражение, о мелочных попытках кого-то на чём-то подловить… изобличить… или – не дай Бог! – устроить публичную порку… цель моего появления здесь следует рассматривать много шире. Меня будет интересовать прежде всего напряженность грузоперевозок, их связь с реальной добычей и бункеровочными запасами добытого материала на базе… сами понимаете, величину загруженных в хранилища и не отправленных на Землю грузов «Роскосмос» заинтересован максимально уменьшить… ибо это издержки! Одна из задач порученной мне ревизии – объективная оценка себестоимости и сопутствующих расходов… варианты их минимизации… возможность кратного увеличения числа добывающих экспедиций… а также их численности… и экономическое обоснование этого процесса…

– А это никак нельзя было сделать дистанционно, посредством построения и анализа математической модели? – неожиданно подала голос Бутакова, начальник Экспедиции номер четыре. – Ведь прекрасная матмодель была разработана ещё до постройки базы! В общем-то, я сама её обсчитывала… ну, отчасти… Смысл вашего появления здесь, так сказать, во плоти в чём состоит? Ловить вы нас не будете – хорошо, спасибо за разъяснение, мы это уже поняли – тем более, что никто из нас бежать и не собирается. Незаметно убежать из системы Сатурна на Землю довольно проблематично. Так вот отсюда рождается вопрос: чем вы на самом деле будете заниматься, господин ревизор?

Признаться, я даже крякнул от такой фривольности. Перебивать меня на её месте было верхом наглости.

– Матмодель, разработанная компанией «Кавендиш» ещё одиннадцать лет назад сильно устарела. Многие параметры, заложенные в неё, отличаются от реализованных на практике, в разы. Например, выход пустой породы оказался ниже предполагаемого более чем в три раза.

– У нас хорошие лазерные пушки, отличные масс-спектрометры и мы не ошибаемся в выборе нужного камня. – парировала Бутакова. – Потому и пустой породы у нас мало!

– Это прекрасно. – я не вполне понимал как реагировать на эту реплику. – Вас никто не ругает за хорошую работу, а наоборот, все хвалят… Но параметры нуждаются в уточнениях, а таковых параметров, кстати, едва ли не три десятка. Начиная от затрат электроэнергии для плазменных печей восстановительного цикла и заканчивая, уж простите, утилизацией бытовых отходов.

– Ну-ну… – Елена Бутакова покивала головой не без желчной иронии. – ожидаемо увидеть экономиста, занимающегося такими расчётами, но не ревизора.

– Скажите прямо, ваше появление здесь как-то связано с гибелью Регины Баженовой? – неожиданно вмешалась Ткачук, сидевшая рядом с Бутаковой и всё это время весьма неприязненно меня рассматривавшая.

Я оценил по достоинству прямоту заданного вопроса. Похоже, местные дамы задумали устроить мне тут небольшую обструкцию. А может быть, и большую – это как карта ляжет.

– Нет, конечно! – мне оставалось только соврать, глядя в глаза Ткачук; я вообще всегда вру, глядя прямо в глаза. – Не понимаю, чем вызван ваш вопрос. Несчастный случай с Региной, насколько я знаю, никаких вопросов у руководства «Роскосмоса» не вызвал. Тело Баженовой благополучно доставлено на Землю, передано родным и насколько мне известно, уже предано земле.

– В системе Сатурна уже погибали российские космонавты, точнее, один космонавт. – продолжала весьма напористо Ирина. – И тогда почему-то никто в «Роскосмосе» не озаботился направлением сюда ревизора. А вы примчались к нам на базу на самом скоростном грузовике, построенном в России. Немного расточительно гонять такой корабль ради доставки одного человека, пусть и целого ревизора. Мы все понимаем – вы хороший человек и компетентный специалист, но ваш перелёт обошёлся, думаю, в пару миллиардов рублей. Это немного борзо даже для такой богатой организации, каковой является «Роскосмос»!

– Если вы о трагической гибели Васильчикова, то она была квалифицирована как ошибка пилотирования. По результатам расследования были приняты меры организационного характера, думаю, вам они прекрасно известны. – я отвечал как можно спокойнее, хотя поведение настырных дамочек вызвали вполне понятное раздражение, – Не было ни малейших причин для вовлечения в это дело Службы ревизионного контроля. В случае с Баженовой всё ещё более прозрачно: имел место выход из строя оборудования, образцы поврежденной техники доставлены на Землю и подвергнуты экспертизе. Проблема квалифицирована как чисто техническая, насколько мне известно, никаких вопросов в этой части не возникло. Служба, направившая меня на борт «Академика Королёва», никоим образом не вовлечена в проводимое дознание. Вернее, в проводившееся… поскольку дознание, как я слышал, уже закрыто.

– Наших дам насторожило обычное совпадение: произошёл трагический несчастный случай и в скором времени Земля присылает ревизора. – подал голос молчавший до этого Баштин. – Я лично вообще не вижу в вашем появлении никаких проблем. Не понимаю, что за переполох вы тут устроили?

Последнее относилось к Бутаковой и Ткачук, в сторону которых говоривший иронично скосил глаза.

– Голос нашего Александра-Сергеевича-Но-Не-Пушкина как всегда звучит примирительно. Но это ему не поможет… – саркастически заметила Бутакова. Я не сразу сообразил, о ком она ведёт речь, лишь через пару мгновений понял, что Баштин полный тёзка Пушкина и очевидно, «Александр-Сергеевич-Но-Не-Пушкин» – это именно он.

– Не ерепенься, Леночка. – флегматично отреагировал Баштин. – Я всего лишь формирую твой позитивный образ в восприятии господина ревизора, и тем спасаю тебя от ревизии, которая не сулит тебе ничего хорошего.

Тут уже не выдержал Вадим Королёв. Командир звучно прихлопнул ладонью стол и рявкнул:

– Так, мальчики и девочки, остановились на полуслове! Я всё понимаю: мы уже несколько лет варимся в нашем узком мирке, мы все любим друг друга и дорожим своей репутацией, но господину ревизору все эти подспудные пустяки неизвестны, а потому он может превратно истолковать всю эту вашу милую демагогию.

В помещении моментально воцарилась тишина и я решил, что появился отличный шанс быстро закончить это шоу. Влезать в дискуссии с малознакомыми людьми мне совершенно не хотелось, да и время уже поджимало – до назначенной встречи с Акчуриной оставались восемь минут. Самое время выдвигаться.

– Я бы хотел дополнить сказанное ранее… буквально пару слов, – я откашлялся для придания многозначительности. – Имею намерение посетить все четыре экспедиции, занимающиеся добычей полезных ископаемых, и непосредственно понаблюдать за процессом добычи. Не сомневаюсь, у нас будет возможность обменяться мыслями по всему спектру интересующих вопросов со всеми желающими, так что позвольте мне…

– Ваша честь, позвольте вопрос личного… так сказать… плана. – неожиданное перебил меня Баштин. Это, конечно, была явная наглость с его стороны. – Благо про миссию «Юрия Долгорукого» вы же сами и упомянули…

– Признаться, я тоже хотела бы задать вопрос личного характера господину ревизору. – перебивая говорившего, подала голос Лариса Янышева, до того не проронившая ни слова.

Что-то мне подсказывало, что застрять тут я могу надолго, стоит только начать варить кисель в этой говорливой компании.

– Господа, мне было чрезвычайно познавательно и приятно видеть вас на этой встрече, но поскольку я предполагаю повстречаться с каждым из вас лично – и притом не раз! – вопросы лучше оставить на потом. Позвольте откланяться.

Я кивнул командиру и поднялся из кресла. Уйти без комментариев, однако, мне не удалось, за спиной послышался голос Янышевой:

– Вопрос мой касался темы, волнующей всех дам нашего маленького сообщества: как насчёт опасного секса, господин ревизор?

Это был удар ниже пояса, вернее, попытка удара. Моя работа требует умения сносить разного рода провокации и личные выпады, поэтому до известной степени я был готов к очевидной бестактности лучшего пилота базы. Тем не менее, она меня всё-таки вывела из равновесия.

– Отличная шутка, Лариса. – бросил я через плечо. – Заучу наизусть!

Уже в проёме откатившейся двери я услышал раздражённый голос командира:

– У Ларисы, как всегда, для разговора единственная тема! Что за кривлянье вы тут устроили?! Увидели нового мужчину и пустились в…

Дверь за мной закрылась, оставляя Вадима Королёва наедине с членами любимого экипажа, а потому я так и не узнал во что именно они пустились по мнению командира. Я почти бегом помчался в медицинский отсек «красного» коридора. Если быть совсем точным, помчался я к лифтам, ведущим в Главный Коридор. Мне предстояло подняться туда, в зону невесомости, там перевернуться ногами вперёд и другим лифтом спуститься в «красный» коридор.

Путь свой я проделал даже быстрее, чем ожидал. Виной тому оказались лифты – они летали как в хорошем небоскрёбе. Поднявшись в Главный Коридор, в зону невесомости, а затем буквально упав обратно в область искусственной гравитации, я почувствовал дурноту. Для обитателей станции такие скоростные кульбиты являлись нормой, а у меня с непривычки закружилась голова. Не сказать, чтобы качнуло сильно, со стороны, наверное, это вообще не было заметно, но неприятное головокружение на десяток секунд побудило меня снизить темп ходьбы.

Выйдя из лифта и направившись в сторону медицинского отсека, указанную специальным знаком с подсветкой, я не сразу понял, что в коридоре выключен свет. Это было необычно – на космических кораблях такого класса нет нужды экономить электроэнергию и ресурс осветительных приборов, а потому свет в местах общего пользования гаснуть не должен. Правда, выключение основного освещения не погрузило коридор в абсолютную темноту: во-первых, синим светом горела индивидуальная подсветка дверей и переговорных устройств возле них, а во-вторых, с интервалом в десять метров горели оранжевые огоньки, обозначавшие места размещения универсальных спасательных комплектов. Десятками и даже сотнями таких комплектов оснащались все корабли «Роскосмоса», дабы любой член экипажа в случае нештатной ситуации мог извлечь из ниши автономную дыхательную маску, принять меры по самоспасению, а после их неудачи иметь возможность сообщить Главному командному центру о своей героической гибели.

До медицинского отсека мне пришлось пройти от лифтовой площадки метров пятьдесят-шестьдесят. Отыскав нужную дверь, я на секунду остановился. Если быть совсем точным, меня остановило какое-то очень нехорошее предчувствие… абсолютно немотивированное и необъяснимое, но явственное и пугающее. Не сумев преодолеть себя, я отступил от двери и прошёл несколько шагов до ближайшей ниши с универсальным спасательным комплектом, ткнул пальцем в переговорное устройство, укрепленное рядом, и представился:

– Это Порфирий Акзатнов…

С экрана на меня смотрело улыбчивое лицо дежурного, сидевшего в Главном командном центре, и явно отвлеченного от какого-то интересного разговора. За его спиной маячила неясная пара фигур, что само по себе было довольно странно: ГКЦ – это такое место, куда посторонним вход воспрещён категорически.

– Простите, не понял… – дежурный стёр улыбку с лица и стал серьёзен, а две фигуры на заднем плане исчезли из поля зрения.

– Я ревизор «Роскосмоса», прибыл часом ранее на «Скороходе-десять». – я старался быть максимально спокоен. – В «красном» коридоре не горит общее освещение. Это нормально?

– Да-да, бывает такое дело. На станции более шести тысяч датчиков, камер наблюдения и счётчиков допуска в помещения, раз в сутки производится архивация данных и наш любимый супермозг иногда вот так глючит… веерно отключает то освещение, то… шлейфы датчиков… Это занимает две-три минуты… ну, пять от силы… ничего страшного, всё восстановится через… ну-у-у, минуту-две.

Мне очень не понравился как сам диспетчер, так и его ответ, однако для разбирательств было не то время и не то место.

– Благодарю за то, что нашли для меня время, – я ткнул переговорное устройство и отключился.

С каменным сердцем вернулся обратно к двери в медицинский отсек. Дурное предчувствие не уходило, наоборот, росло и вызывало уже почти физическую боль. Состояние было очень странным и я не находил ему объяснения. Впрочем, не имело смысла тянуть кота за хвост: коли я сюда явился, надо было заходить.

Я коснулся экрана переговорного устройства у двери и проговорил:

– Это Порфирий. Я пришёл на две минуты раньше, так что могу подождать…

Это была такая шутка, дурацкая, конечно, из той поры моей жизни, когда я вовсе не хотел ждать и ещё не был ревизором.

Секунду-две-три ничего не происходило, пауза странно затягивалась… чтобы открыть дверь не нужно вставать и куда-то идти, достаточно отдать приказ голосом… что за задержка? Затем мягко заурчали сервоприводы и дверь откатилась вправо. В медицинском отсеке стояла полнейшая темнота – хоть глаз коли. Если в коридоре ещё горели какие-то огоньки подсветки, то за порогом была тьма кромешная. Просто какая-то пещера! Или берлога…

– Людмила… – пробормотал я, рассчитывая на какую-то ответную реакцию Акчуриной. В конце-концов, ведь ждала же она меня здесь и открыла дверь!

Но нет… я смотрел в темноту, а темнота смотрела на меня. И ничего не происходило. Секунда… другая… я понял, что надо на что-то решаться и, опустив левую руку на рукоять пистолета в кармане на бедре, шагнул в проём двери. Чтобы замаскировать извлечение пистолета из скрытого ложемента в левом кармане, я поднял правую руку к голове, будто бы поправляя волосы.

Это-то меня и спасло. Стоило мне войти в угольную черноту медицинского отсека, как чудовищный беззвучный удар обрушился на голову сверху, да такой, что ноги подкосились и в глазах на секунду запрыгали разноцветные звёзды.

Глава 2. Красивая бритая голова

Резкая боль пронзила одновременно правое предплечье и правую сторону головы, словно меня ударили чем-то длинным, твёрдым и острым. Я рефлекторно вскрикнул, подсел и подался влево от двери, точнее даже, прыгнул, сделал это совершенно наобум, с таким же успехом можно было прыгнуть в любую другую сторону. И точно также наобум выстрелил перед собой из пистолета. Яркая вспышка электрического разряда на долю секунды осветила просторное помещение и отразилась в стеклянных створках шкафов у противоположной стены. За это краткое мгновение я успел увидеть процедурный стол в горизонтальном положении, пару релаксационных кресел и закрытый прозрачным чехлом стенд комплексной диагностики. Но самое главное, я увидел две явно мужские фигуры в комбинезонах и дыхательных масках. Это было стандартное облачение космонавтов при эвакуации. Одна фигура – поодаль от меня – выглядела странно согнувшейся явно под весом большого мешка за спиной, а вторая, та, что была ближе ко мне, держала в руках нечто, похожее на пику.

Именно этой пикой меня и огрели по голове.

Дальнейшие события заняли куда меньше времени, чем даже самый лаконичный их пересказ. «Пистоле-е-е-т!» – взревел из-под маски незнакомый мне голос, искажённый к тому же прижатым ко рту дыхательным устройством. Я без раздумий выстрелил вторично, не столько даже с целью поразить нападавшего, сколько с намерением рассмотреть его. В этой новой вспышке я увидел, как в меня летит то, что я принял первоначально за копьё. На самом деле это был обычный медицинский раздвижной кронштейн для подвески оборудования. Он ударил меня в грудь и отлетел в сторону, не причинив особого вреда, а я в наступившей темноте переместился ещё на пару шагов подальше от входной двери. Секунду-две, оставаясь в полной тьме, я прислушивался к окружающим меня звукам: глухим стукам ног о пластиковое покрытие и исчезающему где-то прерывистому дыханию. Никто ко мне не приближался – я был в этом уверен – и не пытался повторить нападение. Памятуя о том, где находились увиденные мною фигуры, я выстрелил, наконец, в третий раз и в свете третьей вспышки увидел спину явно удалявшегося человека – тот уходил прочь в дверь, расположенную за стендом комплексной диагностики. Это была отнюдь не входная дверь в отсек, а значит, напавший на меня не мог выйти в коридор.

Воспользовавшись моментом, я рванул в коридор сам. Преодолев пространство отсека тремя-четырьмя шагами, ударившись мимоходом плечом о стенку, я через пару секунд выбрался из отсека и закрыл за собой дверь.

Кто бы ни напал на меня, он оказался в ловушке. Точнее, они, их ведь было двое! Имевшееся в коридоре призрачное освещение позволяло мне следить за дверью и пристрелить любого, решившегося проскользнуть мимо. В моем пистолете оставались ещё двадцать семь пуль и я был готов устроить настоящую битву. Да что там битву! – я был готов в одиночку штурмовать Верден!

Прикоснувшись рукой к голове, я понял, что кровища из меня хлещет, как из быка. Мужчина может потерять сознание при быстрой единовременной потере уже трёхсот граммов крови, а поскольку в жилых зонах «Академика Королева» сила тяжести больше земной на десять процентов, то значит и кровь я буду терять интенсивнее, чем в земных условиях. Надо было перво-наперво остановить кровотечение, а то я рисковал банально свалиться в обморок через минуту-другую. Выпростав из кармана пакет с гигиенической салфеткой, я разорвал его зубами и приложил мягкую фибру примерно к тому месту на голове, куда пришёлся удар. Прижав салфетку рукой, чтобы не слетела, я аккуратно, не сводя глаз с двери в медицинский отсек, подался к нише с универсальным спасательным комплектом и ткнул пальцем в переговорное устройство.

Сделал я это примерно также, как и тридцать-сорок секунд назад. Только тогда я был спокойный, вежливый и без гигиенической салфетки на голове.

– Дежурный по операционной базе… – скороговоркой молвил знакомый мне весёлый голос.

– Что «дежурный»?! – рыкнул я, подавив гнев. – «Дежурный» спит… пьянствует… слушает… ковыряет в зубах и ушах… или ещё где… что он делает?!

– Простите… – весёлый голос дежурного осёкся. – что за тон… Кто говорит?

– Говорит ревизор «Роскосмоса» Акзатнов, пора уже по голосу узнавать и подпрыгивать в кресле! На меня совершено нападение в медицинском отсеке в «красном» коридоре! Я ранен… твоюжматьдежурный! Командира сюда быстро, желательно трезвым, в штанах и с пистолетом наперевес. Впрочем, наплевать, можно пьяным и без штанов, но обязательно с пистолетом! И всех членов вашего недобитого экипажа, свободных от несения вахты сюда же, в «красный» коридор! И ещё…

– Да, ваша честь, да! – голос дежурного осёкся и он неожиданно запищал фальцетом. – Слушаю вас!

– Обеспечьте свет в коридоре через тридцать секунд! Хватит уже партизанских действий в темноте, а то устроили ролевую игру в Дениса Давыдова и Ковпака в общем сапоге на орбите Сатурна…

– Ну, что ж, зрачки одинаковые – это уже хороший признак! – прохладные пальца отпустили веки и мой взгляд опять сосредоточился на высокой груди мадам докторицы. – Сейчас наш командир осмотрит отсек и у нас появится возможность просканировать череп.

В коридоре уже собрались человек двадцать пять – тридцать, я слышал за спиной пыхтение и весьма несдержанные комментарии. Ажиотаж среди экипажа был необыкновенный. Вадим Королёв сторожил выход из медицинского отсека с видом человека, готового заткнуть грудью, головой или задом самую широкую амбразуру «линии Маннергейма». Или Мажино, не знаю, велика ли разница! По-моему, он испугался моего ранения больше, чем я сам. И почему-то я верил, что он не играет, а действительно напуган.

По моей голове двигались латексные пальцы, я чувствовал, как натягивается кожа, мне казалось, я даже чувствовал, как течёт по волосам кровь, хотя это, разумеется, было решительно невозможно. Но я должен был признать, что все эти неприятные манипуляции у склонившейся надо мной женщины получались на диво безболезненно.

– Может быть, не надо меня лечить и я проживу дольше? – я попытался пошутить в меру присущего мне ума и остроумия. – Может быть, доктор, вам следует просто отпустить меня, как есть? Так сказать, чтоб не мучился…

– Вообще-то, вас ударили по голове. – серьёзно заметила Илона Нефёдова, не почувствовав моей иронии. – И кстати, попали. Вы органично влились в наш дружный коллектив, таких драк у нас ещё не было.

– Да, я уже в курсе, доктор. Мне доложили, что попали как раз в башню. – я снова пошутил и снова, по-видимому, остался непонят. – У меня только один вопрос до анестезии…

– Валяйте! – разрешила Илона. – Мужчины перед анестезией задают обычно самые важные вопросы. Наверное, что-то связанное с мочеполовой системой.

– М-м… даже не знаю. Я лишь хотел узнать, смогу ли после ваших манипуляций любить женщин?

Это была шутка как раз для таких минут – когда всё плохо и ты чувствуешь себя полным болваном.

– Заверяю вас, ваша честь, что вы сможете любить женщин, мужчин и даже самого себя во всех приемлемых вам формах. – без тени улыбки ответила мадам доктор. – Анестезия и моё мастерство послужат тому порукой!

Я понял, что с юмором у докторицы все в порядке, дама ломает комедию и вовсю мне подыгрывает. Можно сказать, шутит в моём стиле – с серьёзным лицом и совсем не смешно.

Начали загораться осветительные плафоны и это как будто придало решимости командиру базы. Я услышал за спиной его рокочущий баритон:

– Четырнадцатый, пятнадцатый… заходим вместе со мною в медицинский отсек и вынимаем всех, кто там прячется. Выводим всех сюда и…

– Мужчины, я с вами, – подал я голос и даже помахал рукой, обозначая готовность резко подняться и отправиться на штурм, но Королев резко меня прервал:

– Ревизора оставляем здесь, чтобы он остался жив. Иначе нам просто не дадут посадочную глиссаду и испепелят на орбите при подлёте к Земле… А потом скажут, что так и было!

За моей спиной послышался звук электрического привода двери и я попытался подняться, чтобы последовать за Королёвым, но доктор Илона удержала меня на месте, властно и весьма жёстко придавив плечо рукой:

– Оставайтесь здесь, господин ревизор! Продолжайте рассматривать перламутровую пуговицу на моём кармане…

Декоративный карман находился у доктора Илоны на груди, а грудь имела размер тридцатый или даже чуть поболее, так что шутка про пуговицу оказалась удачной. Похоже, мадам докторица умела находить нужные нотки в разговорах с мужчинами.

Ещё секунд десять-пятнадцать её пальцы бродили по моей голове, потом спустились ниже, к уху, потом ещё ниже – на шею и плечо.

– Куртку расстегните, – попросила Илона.

– Да с плечом всё нормально, там едва скользнуло… – попытался было отговориться я, но докторица повысила голос:

– Куртку расстегните, господин ревизор! И покажите-ка мне своё красивое правое плечо! Вы себя в зеркале не видите, вы весь в крови до пояса, прям настоящий Пегас после битвы с Горгоной, или кто там с Горгоной бился?!… так что не мешайте мне делать мою работу! А то я вас сейчас усыплю на сутки и «Окей» будет на моей стороне.

«Окей» – это разговорное сокращение от словосочетания «Операционный Кодекс». Так назывался сборник инструкций и наставлений по действиям в чрезвычайных ситуациях, имевший по умолчанию силу закона, хотя формально таковым не являлся.

Я подчинился требованию Илоны и обнажил плечо:

– Как вы меня назвали: Пегас? Звучит донельзя оскорбительно. Пегас, по-моему, был конём. Или ослом – не помню точно.

– Да ладно вам, ваша честь, ослом был Панург, но в другой книжке… Не называть же мне вас Иваном Поддубным или Фёдором Емельяненко! – Илона внимательно меня осмотрела, провела пальцами в перчатке по правой ключице, но ничего для себя интересного, по-видимому, не увидела, а потому отстранилась и дала очередную команду: «можете облачаться!»

– Голова у меня не мягкая? – на всякий случай осведомился я.

– Нет, камушек монолитный. В принципе, только кожу рассекли, она на черепе тонкая и очень кровоточивая. Сейчас зайдём в отсек, я вас обрею и обработаю рану как надо. В принципе, жить будете долго, счастливо и, судя по тому, как вы быстро наживаете врагов, весело.

Хотелось мне парировать чем-то умным и весёлым, я даже рот было открыл, но тут из медицинского отсека шагнул в коридор Вадим Королёв и с мрачным лицом позвал меня:

– Ваша честь, прошу пройти со мною!

Мне очень не понравилась интонация, с какой командир обратился ко мне, а также выражение его лица. Даже не зная, что именно ждёт меня внутри медицинского отсека, я уже понял, что там окажется какая-то лажа.

Мы вошли внутрь. Теперь здесь горело полное освещение и на фоне снежно-белого пластика чёрными пятнами лезли в глаза брызги крови на полу и стенах налево от двери в переборке.