ПереКРЕСТок одиночества – 4. Часть 2

– Здесь живности нет. Никакой. Холм крутой, снега здесь задерживается мало, еды для них никакой. Только летающие твари иногда залетают, но редко. Очень редко. Обычно весь скудный мусор мы сжигаем, но тут с дровами плоховато и посему без небольшого могильника не обойтись. Впрочем, земле никакого вреда от этого нет.

– Никакого – кивнул я, стягивая шапку и проходя за ним в следующую дверь.

И я не покривил душой.

Там на Земле люди наносят планете колоссальный вред своими отходами. Но это там. А здесь?

Здешние наши отходы по своему составу сравнимы, наверное, с ранним Средневековьем. Что мы здесь выбрасываем? Да только то, что не можем как-то использовать или сжечь. В основном в мусор уходят до этого хорошо вываренные крупные медвежьи кости, хотя сейчас в Холле их начали потихоньку дробить до состояния муки. Сжигаемые нами отходы не токсичны. При производстве чего-либо не используются химикаты – попросту из-за их отсутствия. Единственной потенциально ядовитой известной мне субстанцией является драгоценная красная смазка, использующаяся во всех здешних механизмов. Вот она уходит в землю при крушении упавших тюремных крестов. Но еще не факт, что она наносит вред экологии.

Хотя, честно говоря, я про здешнюю экологию и о ее сохранности вообще не думал и впредь не собираюсь. Я не настолько свят, чтобы думать о экологической сохранности собственной тюрьмы. А про помойку я хотел чуть больше пояснений лишь по причине моего удивления отсутствием вездесущих снежных червей. А вот Чифф о экологии упомянул сразу – причем с той характерной интонацией с какой люди искренне говорят о вещах достаточно важных.

За тамбуром оказался узкий и короткий коридор, полный запаха просыхающей зимней обуви, меха и портянок. Места было так мало, что мы вдвоем с Чиффом едва развернулись. С трудом найдя свободные места на вешалках, мы развесили свою одежду и, ступая по медвежьим шкурам, вошли в следующее помещение, причем я старательно пригибал голову, чтобы не ударится о низкий косяк. Дверные проемы здесь ровно такие же, как в древних постройках, когда люд не был столь высоким как современные люди. Но луковианцы не особо отличаются от землян по росту, а характерная узкость дверей скорее говорит о экономии собирающегося под потолком душного тепла. Впрочем, я бы назвал это скорее мерой предосторожности на черный день, а не вынужденной мерой – в просторной общей комнате было светло и тепло. А знакомый рычаг я обнаружил мгновенно, причем он торчал не из стены, а из кирпичной колонны, стоящей посреди помещения и доходящей почти до потолка. Размеры не столь уж и большие, верхняя часть колонны испускает ровный свет, а внизу по периметру подающие нагретый воздух стальные решетки. Здесь не жарко, хотя воздух довольно тяжелый. У дальней стены стояло двое незнакомых стариков. Они держались за что-то вроде уходящего в дыру в стене багра и ожесточенно дергали его назад-вперед. Пока я наблюдал, багор резко ушел вперед, отчего старики едва не упали, но заученным движением выставили вперед ноги и уперлись в стену.

– Ледяные пробки в вентиляции – пояснил Чифф – Наш главный бич. Чем влажнее воздух – тем быстрее зарастают льдом все отверстия. Перекусишь? Или…

– Я бы лучше глянул в обещанный бинокль – произнес я, заканчивая осматриваться и всем телом поворачиваясь к двери в противоположной от Столпа стене.

Тут имелось еще несколько куда более узких и неприглядных дверей, но одна из них наверняка вела в туалет, а вторая в какую-нибудь кладовку со съестными припасами. Все остальное нормально поместилось в общей комнате, хотя особо и размещать было нечего – обстановка спартанская. Стоящие достаточно хаотично двухэтажные нары могли дать приют десяти людям. Столько же едоков мог вместить длинный узкий стол с двумя лавками. В углу притулилась печь с плитой, примерно такая же как в доставившем нас сюда вездеходе. На полу потасканные посеревшие медвежьи шкуры, на стенах висит сменная одежда, оружие, тряпичные сумки с неизвестным содержимым. В общем станция Пытливость – ее жилая часть – выглядела именно так, как и должна. Здесь все же не санаторий и даже не обычное место работы, а именно что небольшая полярная станция, стоящая на вершине обдуваемого свирепыми ветрами холма.

Я не ошибся – кивнувший луковианец подвел меня именно к той одинокой двери. Ступив за порог, я удивленно заморгал от острого чувства дежавю. Мы оказались в ровно таком же пункте наблюдения, как и в Пальмире. Впрочем, сходство было только в самом помещении и в наличии закрытого стальными ставнями длинного обзорного окна. Консоль управления была только одна и над ней явно хорошенько поработали, убрав большую часть приборов и тумблеров. Под потолком горела одинокая лампа, освещающая угловой столик и лежащий на нем одинокий бинокль. В рубке никого не было.

– В ту первую экспедицию, в чьем составе я имел честь и счастье оказаться, мы добрались как раз до этого лежащего на вершине отсека – заговорил Чифф, подходя к консоли – К нему были прикреплены длинные тросы, ведущие через вершину и уходящие вниз по склону. Позднее, уже в следующих экспедициях, что стали чуть менее напоминать игры со смертью, мы спустились ниже и там откопали останки большого летающего судна.

– Крест?

– Крест – согласился Чифф – Но раза в четыре больше обычного, если судить по обломкам. Мы пытались восстановить картину произошедшего и у нас получился следующий вывод: мощный летающий транспорт доставлял ближе к Столпу отдельные модули будущей базы. Но что-то пошло не так. Модуль упал на вершину холма с небольшой высоты и почти не пострадал, а вот транспорт врезался в склон и был уничтожен. На его борту мы нашли двадцать семь пассажиров.

– Ого.

– Все они погибли. Одеяния походные, больше всего похожие на армейскую форму, но с разными шевронами и прочими знаками отличия. Скорей всего там были не только солдаты, но и представители инженерных и исследовательских отрядов. Тела мы оставили там. С креста сняли все полезное, позднее дополнив это собственными припасами и создав систему жизнеобеспечения для станции Пытливость. Остальное так и осталось лежать ниже по склону – и если ты решишься спуститься по нему, то твой путь будет лежать мимо их братской могилы.

Я молча пожал плечами. Чем здесь впечатляться? Тут повсюду мертвые тела. Мне уже не вспомнить сколько раз я находил замерзших до каменной твердости мертвых тел в своих вылазках. Сначала были какие-то эмоции. А сейчас осталась разве что смутная жалость – и то только к тем, кто освободился после долгого срока, но так и не добрел до спасительного убежища.

– А вот там за окном то, ради чего мы старались зацепиться за вершину обледенелого холма – Чифф ладонью переключил сразу два тумблера и лязгнувшие за стеклом стальные ставни начали расползаться.

За моей дверью стукнула дверь, но оборачиваться я не стал. И так ясно, что мои спутники из родного Убежища не могли пропустить главный гвоздь обещанной программы – и я вполне разделял их любопытство. Поэтому попусту крутить головой я не собирался, вместо это шагнув к столику и вовремя сграбастав бинокль – жадную руку Милены опередил буквально на секунду. Не обращая внимания на ее разочарованное цыканье, я задумчиво глянул на темень за стеклом и вопросительно уставился на Чиффа. Тот, понимающе усмехнувшись, щелкнул еще одним тамбуром и далеко внизу зажегся яркий оазис света. На него я бинокль и навел, одновременно вспоминая все рассказанное луковианцами во время той памятной беседы в Центре. В результате глазами я уставился на хаотичное нагромождение бело-серых высоких объектов, тесно сгрудившихся под холмом, а в моих ушах зазвучал ровный и немного опечаленный голос старого луковианского дипломата и дельца. Впрочем, плох тот дипломат, что не является дельцом.

– Сераки – тогда произнес окутанный сигаретным дымом старик – Проклятые сераки убили всех…

Их я сейчас и видел – впервые в жизни вживую. До этого эти красивые и жутко опасные природные объекты встречались мне только на видео о покорении гор. Еще я много читал о них, но печатное слово хоть и будоражит фантазию, все же не в состоянии передать всю ту исходящую от этих внешне безобидных ледяных образований угрозу. За эти дни я узнал о них еще больше и сейчас старался увязать всю информацию в голове, медленно обозревая лежащий там внизу кошмар.

Ледяные клыки, ледяные колонны, столпы смерти, погибель альпинистов – у сераков много названий. Чаще всего они встречаются у передней кромки горного ледника. Представляют собой нагромождение ледяных шатких колонн и огромных порой глыб. Между этими образованиями имеются узкие сумрачные проходы. Некоторые из этих ходов более чем широки и выглядят прогулочными дорожками, в другие едва протиснешься, в некоторые не просунешь и руку. Величественные поля сераков выглядят красиво и монументально. Человек неопытный даже и не осознает опасности, глядя на них. Но на самом деле это воплощение непредсказуемости и ужаса. Сераки вполне можно и нужно сравнивать с русской рулеткой. В рулетке тебе необходимо вставить единственный патрон в револьверный барабан, потом крутнуть, поднести ствол к виску и нажать спуск – так ты глупо испытаешь свою удачу. В случае с сераками достаточно просто войти в этот лабиринт и попытаться пройти его насквозь. Может быть тебе повезет. А может быть нет и от тебя останется лишь растертое красное длинное пятно и размозжённые кости…

Сераки неустойчивы. И они склонны обрушиваться. Причем случается это мгновенно и зачастую беззвучно.

Раз! И многотонная ледяная колонна с основанием метров в пять вдруг буднично заваливается на идущую мимо нее группу альпинистов. Они могут даже не успеть заметить опасности, а затем свет просто навсегда погаснет в их глазах.

Каждый год сераки там на Земле убивают кучу народа. Да не так уж много, если смотреть на число погибших, но ведь и в ледники лезет не так много народа. Так что это настоящие убийцы всего живого. Они настоящее предостережение всем тем наглым упрямцам, что вздумали покорить снежную вершину – эй, ты! Видишь? Мы стоим у тебя на пути – и хотим убить тебя! Не лезь! Но люди отчаянны. Люди лезут. Кто-то проходит, а кто-то погибает…

И как раз сейчас я и видел одно из таких безмолвных, но при этом очень громких предостережений – там внизу под холмом. Я видел длинный и будто изломанный ледяной «язык», выходящий прямо из крутого белого склона. Склон этот принадлежал не холму, о нет. Поведя биноклем, я осмотрел склон сначала в одном направлении, а затем в другом – насколько хватило освещения. Высоченная, примерно тридцатиметровая стена поднималась и будто бы нависала над нами, выглядя как моментально заледеневшая стена цунами. Хотя истинной высоты этой невероятной преграды я различить не мог – мешала сплошная снежная круговерть, несущаяся вдоль склона с бешенной скоростью. Ветер настолько сильный, что на высоте в сорок с чем-то метров легко отрывает человека от скалы и швыряет в пустоту – это я узнал от луковианцев, что уже пытались дважды покорить стену, оба раза потеряв по человеку. По их словам, чем выше лезешь, тем сначала отвесней становится стена, а затем и вовсе появляется негативный уклон, что делает дальнейший подъем невозможным – даже без учета бешеной стужи. Холод там наверху адский – поэтому даже подготовленный молодой альпинист долго не продержится. Стену не перевалить. Но можно пройти ее насквозь – ведь то изломанное остроконечное поле из множества ледяных пиков в буквальном смысле слова вылазит из окутанный стылым туманом едва заметной дыры в основании склона.

Можно… теоретически.

На практике этого доказать не удалось – все попытавшиеся пройти через это поле смерти смельчаки погибли или пропали. Чаще всего моменты их гибели фиксировались свидетелями – наблюдавшими в том числе и прямо отсюда, стоя с биноклем у стекла.

Передав бинокль Филимону – Милена уже успела выпросить у кого-то экземпляр для себя – я задумчиво приложил ладонь к холодному стеклу и повернулся к Чиффу. Он правильно прочитал эмоцию в моих глазах – я смотрел на него с состраданием – и медленно кивнул:

– Да… я знал каждого из них. Мы беседовали. Вместе кушали. Смеялись. Храбрились. А затем я отправлял их вниз, а сам брался дрожащей рукой за этот бинокль и наблюдал, боясь сделать излишне глубокий вдох, словно это могло бы спровоцировать обрушение проклятых сераков.

– Невыносимая тяжесть ответственность – вздохнул я – Проклятье выжившего.

– Я будто палач – прошелестел Чифф – Порой я безумно жалею об открытии этого места. Не перевали я тогда на остатках чистого упрямства через гребень… сколько людей все еще жило бы? Я ощущаю острую вину…

– Не стоит – улыбнулся я и в ответ на удивленный и даже обиженный взгляд пояснил – Туда толкаете людей не вы. Их толкают лидеры вашего убежища. В то время как ваша личная задача состоит лишь в том, чтобы честно предупредить обо всех опасностях и как можно лучше подготовить следующих кандидатов к опасному пути. Так что я вас не виню. А за меня так точно можете не переживать – даже если я решусь и погибну в попытке, то это мое собственное решение и ничье больше.

Прежде чем он успел обдумать мои слова и как-то возразить, я уже перешел к более важному делу:

– А спуститься туда когда можно? Отсюда я ничего решать не буду. Сначала хочу побывать там внизу и ощутить все вживую.

– Выпьем чаю – и можно отправляться – вздохнул Чифф, указывая рукой на дверь – Прошу.

– Мы пока здесь побудем – ответила Милена, стоя рядом с Филимоном и вглядываясь вниз – Как же жутко красиво… и прямо сейчас я готова отдать десять лет жизни за возвращение моих ног… да я и двадцать отдам!

– Как же легко вы молодые раскидываетесь десятками лет – старый луковианец укоризненно покачал головой – Я уже почти добрел до своего рубежа и смерти. Еще шажок и я с готовностью отдам левую руку и обе ноги по колено за еще пять-десять лет жизни… Столько еще не сделано… столько всего не увидено… столько всего не обдумано… Пойдем, Охотник. Я угощу тебя крепким сладким чаем. Он придает силу телу, ясность уму и отгоняет седую тоску…

– Красиво сказано…

– А потом я покажу тебе памятную надпись о том, кто был во всем похож на тебя, Охотник – такой же молодой, сильный…

– И даже не тупой?

– Упрямый и смелый. Он тоже был с Земли, как и ты. А в знании гор и таящихся в них опасностей он был куда опытнее тебя.

– Кто он?

– Выпьем чая. И я покажу, а затем и расскажу те крохи, что знаю о нем…

* * *

– Анатолий Б. – прочитал я, глядя на очищенную от снега полосу на серой каменной глыбе метрах в пятнадцати от вала ледяных осколков, окаймляющего первые ряды каплевидного поля сераков, зажатого между скальными исполосованными стенами каменного кармана. Через вал переползала волна мутного белого тумана, истончающаяся и исчезающая шагов за десять до нас – Кто он?

– Один из из тех, кто ушел в туман сераков. Ушел и не вернулся – просто ответил закутанный в меха Чифф.

– Действительно немного о нем известно – хмыкнул я, продолжая смотреть на земное мало что говорящее имя – Еще что-нибудь?

– Землянин. Это точно. Вроде бы альпинист. Молчалив. Очень молчалив. Вытянутое чуть грустное лицо, синие глаза, светлые волосы. После крушения креста он вышел на нас. Стремился к вам землянам, часто смотрел в небо, где крутились искры летающих крестов. Все, что нам удалось от него добиться – его никто не похищал в обычном для нас понимании. Его с другом захлестнула снежная горная лавина. Тьма. А затем он очнулся уже в тюремном кресте…

– Давно это было?

– Что именно?

Я пожал плечами:

– Да все даты сгодятся.

– Ну… в тюрьме он пробыл, по его словам, не меньше пятнадцати лет. После крушения, потери руки и других серьезных травм восстанавливался еще два года. Старательно приводил себя в форму, участвовал в охотах. Собирался к ближайшему бункеру землян. Но потом узнал от меня об этом месте и тут же попросился сюда. Осмотревшись – а ходил он тут кругами два дня – принял решение, снарядился и… ушел, улыбнувшись напоследок и сказав, что должен отыскать друга. Вот и все что я знаю о нем.

– Анатолий Б. – повторил я задумчиво, глядя на языки клубящегося над ледяным валом тумана – Он ходил тут вокруг два дня?

– Излазил все вокруг. И ночевал здесь же в палатке. Один. Минусовую температуру он переносил играючи. Снега не боялся.

– Вот и я побуду здесь – кивнул я, поворачиваясь к Чифу – Один.

– И сколько?

– Дня два минимум – улыбнулся я, сбрасывая с плеч рюкзак.

– Нам надо многое обговорить и…

Я мягко прервал старика:

– Я пока не принял никакого решения, Чифф. Для начала я хочу побыть здесь. Осмотреться. Подумать. Если есть какие-нибудь записи об этом месте на моем языке – я с радостью их прочту.

Помедлив, луковианец кивнул:

– Что ж… твое право, Охотник. Ты получишь все необходимое – палатку, записи, термос с горячим чаем и одиночество…

* * *

Рядом с насмешливо высунутым из рта горы шипастым ледяным языком, по которому или через который мне предстояло пройти, я провел целые сутки.

Немалую часть дня я потратил на неспешное блуждание и отстраненное любование «языком» со всех сторон. Я ни о чем не думал. Я просто рассматривал грозные ледяные пики, прислушивался к неумолчному хрусту, скрежету и звону, доносящимся из ледяного лабиринта. Первое время эти звуки нервировали, напоминая о возможной атаке медведей или летающих червей. Но вскоре я убедился, что здесь действительно нет никакой жизни. Вообще никакой. На снегу ни единого отпечатка, ни единого змеящегося следа. Да и сам воздух был достаточно чист – тут внизу. С небес падала снежная пыль, но она почти не мешала. И что удивительно, тут было куда светлее чем по ту сторону длинного высокого холма. Как я понял, хотя не уверен в правоте своей догадки, источаемый далеким Столпом свет неким образом отражался от ледяных склонов над ледником, рассеянным пологом падая вниз. В результате тут все выглядело зимним рассветным утром.

Вторую половину дня я провел в одиноком безмолвном лежании и сидении на мною созданном пятачке, расположенном метрах в десяти на склоне, продолжая изучать ледник, но уже с другого ракурса. От ветра меня защищали выложенные из вырезанных плотных снежных блоков две параллельные стены, между которыми я обустроил мягкое ложе, а на стены накинул медвежью шкуру. Пока сооружал простенькое укрытие, меня то и дело прерывал злой пугающий треск, вынуждающий резко повернуться к леднику, чтобы увидеть очередное его грозное предупреждение – неожиданное быстрое падение многотонных глыб или же их резкое смещение с места. И то и то смертельно – если окажешься на пути. Либо расплющит, либо разотрет в порошок…

Страшно. И это хорошо.

Бойся, Охотник. Бойся. – эти слова я уже не раз повторил себе, пока до рези в глазах вглядывался в то, как на моих глазах обрушивалась и менялась часть смертоносного лабиринта. Я все еще не уловил какой-либо закономерности, но вряд ли она вообще имелась. Ледник просто временами приходил в движение, когда из дыры в склоне выдавливалась очередная гигантская порция замороженной воды. Выдавливалась оттуда, куда так сильно хотели попасть луковианцы, а теперь и я.

Кстати, закономерность кое-какая все же имелась, но для меня она не имела ни малейшей ценности. И вся целиком она вмещалась в простые и страшные слова Филимона, оброненные им почти машинально, после того как Чифф, грустно улыбаясь, рассказал нам о ней.

Старик Филя сказал просто: сколько мяса вошло – столько и вышло. Мясорубка.

Ну да…

Вместе с новыми выдавливаемыми из горы глыбами льда, трескающимися, расходящимися на отдельные клыки и шпили, со льдом выходили раздавленные и чаще всего не опознаваемые мертвые тела. Гора возвращала тех, кто осмелился войти в ее окутанное стылым туманом темное чрево. Насмешливо выбрасывала раздавленные трупы как сор из избы…

Ночь я провел там же на склоне и выспался отлично, хотя изредка меня будил резкий как выстрел треск, а затем тяжелый приглушенный грохот падения очередного иззубренного клыка. Ледник жил своей жизнью, миллиметр за миллиметром уползая прочь от дыры.

С рассветом ко мне поднялся Чифф, принесший с собой рюкзак со спальным мешком и пару термосов с горячим питьем. Загодя увидев его приближение, я заставил себя выбраться из нагретого теплого логова и успел подготовить лежанку и для него. Дело уже привычное и достаточно быстрое.

Перед тем как устроиться рядом со мной, старик несколько секунд вглядывался в мои глаза, после чего покачал головой и глухо обронил сквозь обматывающий нижнюю часть лица шарф:

– Ты почти решился, Охотник.

– Почти – кивнул я, произнеся первое слово больше чем за сутки.

– Я рад. Но я и опечален. Ты не забыл? Сераки обманчивы, Охотник. Эти прирожденные убийцы предпочитают сначала заманить свою жертву…

Махнув рукой, он, бормоча что-то совсем уж неразборчивое, опустился на колени, привычно развязал сверток со шкурой, вытащил из нее спальный мешок, умело все разложил и в два счета забрался внутрь, тем самым выдавая свою немалую опытность. Хотя то, насколько этот старик опытен на открытой местности видно по его легкому привычному передвижению. Он действительно побывал в немало количестве разведывательных вылазок. Я опустился рядом и вновь обратил взгляд на поле сераков под нами, успев заметить, как беззвучно отломилась и рухнула вершина красивого пика, канув в темный проход между глыбами. Отсюда все выглядело безобидно, но на самом деле с многометровой высоты рухнуло несколько центнеров льда.

– Прежде чем мы начнем обещанную тебе откровенную беседу… – заговорил Чифф, заскрипев крышкой термоса – Не расскажешь для чего ты решил целые сутки пробыть здесь в одиночестве? Одиночное созерцание может успокоить или взбудоражить душу, но никак не заменит годы коллективного наблюдения за этим местом. Мы знаем больше тебя. А наши журналы знают еще больше – Милена как раз уселась за их изучение.

– Записи на нашем языке?

– Ей переводят.

– Каждую запись? – ровно спросил я – Каждое слово?

– Вы земляне недоверчивы…

– А вы?

– И мы тоже – вздохнул Чифф – Раньше мы не были такими. Быть может чем старше цивилизация, тем больше в ней мерзкого и липкого? Быть может есть некий сакральный смысл в явлении гигантского монстра, что нещадно пропалывает наши ряды и тем самым очищает их?

Я невольно рассмеялся:

– Вряд ли эта попахивающая геноцидом теория получит широкую популярность среди народных масс.

– Это всего лишь горькая шутка. Но вот что я тебе расскажу, Охотник – протянув мне кружку и убедившись, что внимательно слушаю, Чифф продолжил – Если верны те обрывочные сведения, что получены нами о здешней истории из переведенных найденных книг, то эта планета видела куда меньше мировых войн чем наши с тобой. Да здесь тоже были междоусобицы, но куда более локальные и далеко не столь кровопролитные.

– И неудивительно – хмыкнул я – У них был общий враг. А у нас его нет. Во всяком случае у планеты Земля.

– Нет его и у Луковии.

– А зачем Милена изучает те записи? – чуть запоздало задумался я вслух – Что в них такого?

– Там собранные за годы таблицы активности ледника. Записи достаточно систематичны и подробны.

– Но зачем ей это?

– О… ты удивишься…

– Почти уверен в этом.

– Милена заносит данные в свой переносной компьютер, параллельно дорабатывая программный код какого-то приложения. Она просила передать, что для завершения ей потребуется еще несколько дней.

– И что должно сделать это приложение?

Чифф удивленно поморгал, кашлянул и тихо ответил:

– Программа покажет динамику роста всего ледника и поведение наиболее активных и опасных зон за все время наблюдения. Туда же Милена планирует прикрепить, как она выразилась, координаты входов в ледник всех, кто уходил туда до тебя, с обязательно отметкой мест их гибели, если таковые зафиксированы. Туда же она добавит какие-то графики и… честно говоря, я понял далеко не все из сказанного ей. Но она собралась учесть буквально все, что-то упомянув даже о возрасте тех, кто пытался и погиб. Она сообщила, что внесет в программу вообще все имеющиеся данные, что позволит развернуть информацию наглядно и вычленить особо опасные места, ошибки предыдущих попыток и… дальше я, несмотря на свой смею надеяться достаточно высокий интеллект, начал терять нить диалога… Новое поколение… оно порой пугает своей удивительной и при этом несколько потусторонней решимостью перевести в цифру, систематизировать и превратить в наглядные графики вообще все вокруг… Знаешь, Охотник… – Чифф снова несколько раз часто моргнул покрасневшими веками и вдруг признался – Я устарел… морально и физически. Меня пора списывать со счетов.

– Это не так.

– Боюсь, что именно так. Сегодня я плакал там в тамбуре. Недолго и не особо горько, но плакал. И поверь, Охотник – мои слезы были вызваны не собственной отсталостью в некоторых вопросах, а пониманием, что я все же виноват…

– Не совсем понял.