Жизнь и необычайные приключения менеджера Володи Бойновича, или Америка 2043

За час мы выпили три кастрюли чая, немного сполоснулись после сорокаградусной жары (А во Владике, небось, уже листья начинают желтеть, на носу сентябрь.) и сожрали всю хозяйскую консервированную фасоль. На вопрос: «Хау ду ю ду?» хозяин только махнул рукой. Потом, осмелев, поинтересовался: не мы ли взорвали порт? Я ответил, что мы. Нечего, мол, русских было злить. Хозяин вытаращил глаза, и ответил в том смысле, что тут ждали мексиканцев, а не русских.

–Хотя, – он махнул рукой, – какая уже разница! Главное, чтобы хоть к какому-то концу придти. А то делается всё хуже и хуже, а когда думаешь, что хуже уже некуда – становится ещё хуже. Связи нет, интернета нет. Работает только один канал телевидения, по которому крутят только старые сериалы и рекламу. За деньги никто ничего давно не продаёт. Песо пока вне закона, за его использование можно угодить под расстрел, но на чёрном рынке за один серебряный песо дают уже от сотни баксов до тысячи и больше. Доллары настолько обесценились, что литр керосина стоит где тысячу зелёных, где – пять. (А мы-то думали, что у нас много денег! Три тысячи!) Процветает бартер. Те, кто живёт ближе к горам, разводят кроликов, кур, садят картофель и помидоры. Небоскрёбы? Они давно пустые или заняты вояками под казармы и разные службы. В одном небоскрёбе год назад был жуткий пожар, сгорели люди, теперь стоит пустая коробка. В порту режим ЧП, а в городе – полный бедлам! В горах орудуют мексиканцы, которые плевать хотели и на местную администрацию, и на мексиканскую. У них свои законы, а вернее – полное беззаконие. Они возрождают древние культы и называют себя ацтеками. Поклоняются Кетцалькоатлю и режут белых людей на жертвенных камнях. Вроде бы дальше в горах у них есть свои деревни, где живут их жёны, дети, и где они выращивают овощи и скот. А тут они только грабят и уводят пленных. Поэтому от местного населения осталась максимум половина. Банкиры, кинозвёзды и политики разлетелись на личных самолётах кто куда. Обычные обыватели кто мог – сбежали, многие – умерли. Оставшиеся – в основном этнические мексиканцы, – ждут своих, чтобы проголосовать за официальное отделение от Вашингтона и провозгласить своё государство – Байя Калифорния. Плюс жара, воды почти нет, кондиционеры не работают, а местные белые без них просто не выживают. В домах лежат сотни трупов, прошлым летом по городу без противогаза невозможно было ходить. Везде полчища крыс. Лекарств мало, их можно выменять только у вояк за еду или что-нибудь ещё. За золото? Что вы, всё золото и серебро у населения давно конфисковано за сущие гроши! Он сам наполовину мексиканец, поэтому пока жив и бежать не собирается. Некуда и не на чем. Дети и жена пока живут в Эквадоре, а вот он решил остаться на земле своих предков. Кстати, в Мексику просто так уже не пустят, нам надо морально приготовиться жить в фильтрационном лагере. В одном месте амеры выдворяют мексиканцев через границу, в другом – мексиканцы сдерживают толпы американских беженцев. Военные хотят оборонять порт, хотя какой может быть порт, если город умер, а голодная толпа готова поднять солдат на вилы – непонятно.

–Вы знаете, – перебил я его, – вы будете смеяться, но я тут оказался потому, что приехал посмотреть, как хорошо жить в Америке. Купился как последний идиот на картинку в телевизоре! Годами верил, что тут народ только тем и занят, что купанием и любовью.

Мужик отвернулся, его плечи затряслись. Так я и не понял, заплакал он или засмеялся, потому что в этот момент где-то недалеко проехали грузовики. Они двигались от порта к горам. Их было, судя по звуку, с десяток. Мы затихли и переглянулись.

–Никак, по нашу душу пиндосы едут? Город собрались оцеплять? Разумно! В этих зарослях нас ловить – как понос под панамкой, а вот за городом нам несдобровать. Эх, стволов бы побольше! Близко Мексика, а попробуй, доберись! Нормальные-то герои в обход ходят! Может, и мы через Канаду рванём? Дед, а у тебя никакой берданки не завалялось? Или магазинчик подскажешь оружейный, чисто в паре кварталов? Переодеться бы, да по двое – по трое потихоньку огородами выбраться, как шум утихнет.

Говорили почти все, но негромко, с опаской прислушиваясь к рёву двигателей.

Хозяин понял наше волнение, принёс старый портфель и достал из него карту города. Ткнул пальцем:

–Мы сейчас тут. Вы в Мексику прорываться будете? Лучше всего идти через парк, потом взять южнее, пересечь девяносто четвёртую, пройти по лимонам (Я не очень понял про лимоны, но переспрашивать не стал.), пересечь ещё одну улицу с романтическим названием «54», далее через какую-то Бониту, там взять восточнее, пересечь шоссе «125», уйти горой выше верхнего водохранилища, а оттуда уже прямо на юг, к границе. Иначе нарвёмся на заставы. Хотя, если нас ищут, патрули могут стоять где угодно. Но солдат в гарнизоне немного, вряд ли за нами отправят дивизию и вертолёты. Оружия у него нет, а все оружейные магазины давно разграблены и закрыты.

Мы почесали лбы над картой, прикинули километраж и возможности отхода. Микола снова предложил задушить свидетеля. Это выглядело хоть и разумно, но как-то неприлично. Мы хотели отдать хозяину банковские карточки в оплату чая и фасоли, но тот глянул на них и отказался брать, потому что терминалы остались только в порту, а карточки убитых солдат сразу блокируются. Это уже много раз проверяли. За них можно попасть в комендатуру и пойти на эшафот.

Мы обратили внимание, что на каждой карте был фломастером написан код.

–Это, конечно, неправильно, но все так делают, – пояснил хозяин, – очень плохая память стала у людей.

Так что карточки нам пришлось выкинуть, а три тысячи баксов вручить полумексиканцу. Хозяин отдал нам кучу своих старых рубах и штанов. Мы покидали свою рванину в мусорный бак и переоблачились в Педро, Артуро и прочих Джорджей. Мне достался опять-таки спортивный серый костюм с капюшоном. От прежнего меня остались только сильно потёртые, но всё ещё целые босоножки. Уже прощаясь, я спросил, как его зовут?

–Айван, – просто сказал тот, – Айван Родригес.

До гор, казалось, рукой подать. Мы шли не одной кучей, а по трое. Навстречу попадались горожане. Кто ехал на велосипеде, кто шёл пешком. Симпатичная мулатка тащила на плече мешок картошки, но, завидев нас, бросила поклажу и быстренько свернула в ближайший переулок. Мы увидели пару работающих магазинов, из одного окна даже слышались звуки гитары. Кто-то хрипло пел по-испански. Здесь ещё теплилась какая-никакая жизнь. Пара электрокаров подвезла к магазину какие-то коробки, но пока мы не отошли подальше, водители не вышли из своих бронированных кабин. Мы ловили на себе взгляды, в которых в основном читался страх. С другой стороны, какие чувства должны были вызывать у местных полукровок небритые грязные рожи белокожих, одетых во что попало от цветастой майки до серого плаща, под которым Санёк прятал автомат? Примерно через час раздалась автоматная трескотня, длившаяся минут пятнадцать. Звуки шли почти оттуда, куда мы держали путь. Пришлось забрать правее и отсидеться около полуразрушенного павильона. Стрельба стихла, а нам стало не по себе.

Близился вечер. Солнце плавило и обжигало. Мы старались держаться тени, но перед шоссе с номером «54» обнаружилась настоящая пустыня. Больше километра открытого пространства, за которым текла речка и начинался лес и горы. В разведку Сергей отправил меня и Ваню, повара со своего корабля. Ваня был худой, высокий, и быстро бегал. Так что попасть в него, как сказал старпом, может только снайпер с пятилетним стажем. Мы прошли через марево придорожного пустыря, огибая остовы разбитых авто и какие-то развесистые кактусы, прислушались и вылезли по насыпи на дорогу. Дорога была пуста в обе стороны. Под ногами валялись гильзы, тянуло жжёной солярой и порохом. С противоположной стороны дороги до самого леса лежали тела, в которых мы без труда опознали наших сокамерников. Серые китайские костюмы перемежались с разноцветными рубахами и штанами мексиканцев. Ближе к дороге их было насыпано густо, дальше к лесу лежало человек пять. На бетонке мы разглядели свежие пятна крови и следы грузовиков. Если бы вокруг была стрельба – наверно, было бы не так страшно, как в полной тишине смотреть на тела, из которых ещё течёт кровь, и к которым даже мухи не успели слететься. Перестрелка произошла около часа назад.

Ваня помаячил нашим, и мы молча прошли мимо тел. Живых не было. Это как-то сразу стало понятно, с первого взгляда. Стояла тишина, нарушаемая стрёкотом кузнечиков, шумом далёкого порта да скрипом камней под нашими ногами. Как заметил кто-то, многие из лежавших были добиты в спину и затылок. Оружия у убитых не оказалось. То ли забрали амеры, то ли те, кто был с пушками, ушли в лес: тел мы насчитали тридцать семь. А беглецов было человек семьдесят. Значит, половина уцелела, если не погибла где-то ещё. Ощущение было омерзительное и жуткое. Все понимали: окажись мы тут часом раньше – тоже лежали бы рядом. И возникало чувство стыда перед павшими за то, что живы.

Потом мы прошли по малоэтажному району, где за заборами хрюкало, кудахтало, блеяло, мычало, и пахло скотным двором. (Район, видимо, когда-то считался престижным, судя по размеру домов и высоте заборов.) Улицы всё так же были пустынны. Изредка попадались старики и забавного вида толстожопые тётки в сомбреро, мужских пиджаках с одной большой пуговицей и шортах шестидесятого размера. Кто-то из местных махнул нам рукой, что-то крикнул, но мы шли быстро, надеясь попасть в Мексику затемно. Карту мы взяли с собой, поэтому примерно представляли, где находимся. Но, когда впереди показалось очередное шоссе, за которым уже шли самые настоящие горы, мы попали в засаду.

Улочка, по которой мы передвигались, по обочине заросла кустарником, вдоль неё стояли какие-то невзрачные беседки, остатки дощатых заборов, врос в землю и когда-то давно использовался под огуречную грядку кузов огромного пикапа «Форд». Поэтому мужика в бандане я заметил, когда до него оставалось метров тридцать. Я его узнал сразу. Может, это был не он конкретно, но той же породы, натасканной на убийство, что и на корабле. Лицо полосами измазано краской, за плечами – здоровенный рюкзак, а в руках – какая-то хитрая волына, которая даже на привычный автомат-то не походила. Из этой чёрной штуки он дал очередь так быстро, что я даже испугаться не успел. Рома, шедший рядом со мной, упал, схватившись руками за живот. Пули, пролетевшие сквозь Рому, попали в кого-то сзади, там раздался короткий крик, кто-то тоже упал. Я сиганул в траву и пополз по каким-то заброшенным грядкам к ближайшему домику, а над головой свистели пули. Сзади грохнули ответные выстрелы – и понеслось! На один наш выстрел обратно летел шквал огня. Наши автоматы и пистолеты стреляли в пять раз громче и в три раза медленнее, чем чужие. Если бы основная засада была на той дорожке, по которой шли мы – нас всех покрошили бы за минуту. Но на дорожке стоял только один, а остальные (Не знаю, сколько их там было.) начали стрелять с левого фланга через чей-то заросший участок с изгородью. Уж не знаю почему, но нас ждали на центральной улице микрорайона, а не на задах, и ни фига не с оркестром. Пока я полз к кирпичному домику с пристроенным гаражом, то вспомнил момент из американского фильма, где герой в джунглях одним ножом зарезал человек сто вьетнамцев и советских, а те даже ни разу выстрелить не успели. Я же ободрался о кактусы и кусты, перепугался, растерялся, и сил не было перескочить через полуметровую оградку – до того устал за день. Левая нога вообще отказывалась слушаться, до того набегалась. Я заполз за угол дома, и только тогда вспомнил про свой «Ругер». Чёрт! Растяпа! Наши парни там гибнут, а я?

Я высунул нос из-за угла. Ко мне, пригнувшись и ползком, подгребали восемь наших во главе со старпомом. На дорожке ещё грохнул автомат, в ответ из трёх точек полоснули по нему и по стене моего укрытия. Старпом запрыгнул за угол, крикнул:

–Валим! Патронов уже нет!

Ватага ломанулась в соседний дворик, направляясь к спасительным горам. Последним шёл Лёха, зажимая ладонью щёку. Из-под ладони текла кровь.

От дорожки, где шла перестрелка, меня отделяло каких-то пятьдесят метров, но я ничего не видел из-за зелени. Там раздавались крики, потом щёлкнули два пистолетных выстрела, снова очередь – и тишина. Кто-то крикнул по-английски:

–Собаки! У нас трое убитых и трое раненых! Давайте срочно транспорт!

Другой голос добавил:

–Вы двое – туда! За дом ушли несколько русских. Кажется, без оружия.

Кто-то на тропинке громко стонал, его просили потерпеть. Загудел двигатель, звук стал быстро приближаться. Стало ясно: ни Санька, ни остальных я уже не дождусь. Зато дождусь парней в банданах, причём очень скоро. Надо было делать ноги. Я хотел подняться и догонять своих, но левая нога отказывалась гнуться. Только сейчас я увидел, что по штанине в районе колена расплывается тёмное пятно. За углом раздался треск веток, и тот же голос произнёс:

–Надо туда гранатой!

Другой ответил:

–Кэп просил сильно не шуметь. Я их руками порву. Они сержанта убили. Животные.

Тон разговора был такой же, как на острове у кактуса: деловой, без лишних эмоций, так что сразу верилось: меня сейчас порвут руками!

Я достал «Ругер». Господи, каким же он показался маленьким и неспособным защитить хозяина от тех двух профессионалов с футуристическим оружием!

За моей спиной был вход в подвал домика: лестница в пять кривых ступенек вниз и гнутая полуоткрытая железная дверка. Я скатился по ступенькам и просочился в щелку, в которую пару месяцев назад мне проникать можно было даже не пытаться. Было темно, пахло тухлятиной, под ногами валялись какие-то банки. Я шевельнул одну, и из-под неё вылез недовольный скорпион. Небольшой подвал на две равные части перегораживала бетонная стена с такой же дверкой, что и первая, тоже выгнутой и приоткрытой. Обе двери явно кто-то выломал ломом снаружи, добираясь до чего-то или кого-то внутри. Я пролез за вторую дверь и остановился. Тут стояла уже кромешная тьма и такой запах, что я засунул нос в олимпийку и чуть не сблевал. Пахло кем-то большим и давно мёртвым. Где-то рядом тяжело гудели мухи. Я на ощупь сделал четыре шага вдоль стены и упёрся в угол. Дальше идти было некуда. У первых дверей уже топали ботинки, скрипели ржавые петли, захрустело стекло. Я сполз спиной по шершавому бетону, сел на корточки и навёл ствол на контур проёма. И только тут оценил то, что на свету было не видно: мушка и прорезь моего «Ругера» ярко светились зелёными точками! Удобно! Если бандана появится в дверях – с трёх метров я не промажу даже в полной темноте. Надо только не забыть оставить один патрон для себя!

Бандана появилась и светанула фонариком перед собой, потом – в дальний угол. Мой палец на курке заплясал. Я готов был уже выстрелить, когда бандана сказала:

–Тут трупы одни. Две штуки. Видать – хозяева прятались от мексиканцев. Русские ушли.

Амер стоял в трёх метрах, его голова пролезла в дверь, а сам он, согнувшись, ещё стоял по ту сторону стенки. Он светил фонарём мимо меня, туда, где гудели мухи и слышался ещё какой-то насекомный шорох. Любой нормальный человек на его месте развернулся бы и ушёл. Но эти были ненормальные! Солдат со скрежетом распахнул дверку пошире, собирая штукатурку и ржавчину протиснулся на мою половину подвала и крикнул наружу:

–Седьмой, я внутри. Посмотрю, что за трупы. Будь там!

–Понял тебя, восьмой! – раздалось с улицы.

Восьмой прошёл в угол, и теперь мне стало видно, что свет исходит из его автомата, вроде как прямо из ствола. Он потыкал носком ботинка в мертвецов, лежавших в углу, нашёл что-то интересное, поднял, вытер о штаны и засунул в карман. У меня от вони слезились глаза, я толком даже мушку не видел, а этому хоть бы хны! Парень просто был на работе! Делал то, чему много лет учился. Успокаивало только одно: сейчас он развернётся – и мои муки кончатся. Он направит фонарик мне в лицо и тут же даст очередь. Пошарит в карманах, ничего не найдёт, заберёт ствол, и я буду гнить в этом подвале, пока черви не сожрут последний кусок.

Я держал свой револьвер двумя руками. Три светящиеся зелёные точечки стояли в ряд на уровне плеч врага. Тот начал поворачиваться, луч фонаря заскользил по полу, по стене, неумолимо приближаясь ко мне. Он не мог миновать мою вжавшуюся в угол фигуру даже при желании: в совершенно пустом помещении пять на пять метров и высотой меньше двух, разойтись нам было негде. Поэтому я взвёл курок. В тишине подвала этот щелчок прозвучал, как взрыв бомбы. Восьмой вздрогнул, луч света замер в метре от меня. Три зелёные точечки стояли в ряд, как какое-то созвездие. Как же такое созвездие называлось? Где-то я читал про созвездия. Их было двенадцать, как апостолов. То ли Весы, то ли Рыбы. Просто ряд звёзд, которые моё сознание никак не хотело превращать в этих самых рыб. С тем же успехом эти звёздочки можно было обвести карандашом иначе, превратив в птиц или тараканов. Но назвали рыбами, потому что рыбы – знак раннего христианства. А созвездие Девы назвали в честь мамы Христа. Все созвездия названы таким образом, чтобы люди, смотрящие на небо, думали о боге. Вот и мои три маленькие звезды. Я смотрю на них – и думаю о боге, забросившем меня в вонючий подвал. А четвёртая звезда – далёкая, белая и большая, замерла и ждёт. Звезда смерти. Я назову это созвездие – созвездие бешеных американских собак. Потому что мы с Пашей всего лишь хотели посмотреть мир, а они убили сначала Пашу, а сейчас убьют и меня. Или – созвездие правого американского бока. Потому что я целюсь в правый бок, прямо в рёбра.

Выстрел в подвале грохнул так, что в ушах сразу наступила тишина, и только глубоко в мозгу что-то пищало, не давая услышать реальность. Четвёртая звезда упала и теперь светила в сторону двух скелетов, облепленных червями. Снаружи раздался какой-то звук, но писк в ушах не давал услышать отдельные слова. Я развернул три свои счастливые звезды в сторону двери и крикнул по-английски:

–Седьмой, давай сюда!

Даже собственный голос звучал так, словно на голову набросили толстое одеяло. Через секунду в проём просунулась вторая бандана со своей белой звездой и что-то сказала, глядя на луч света, освещавший трупы. Три зелёные звезды ровно легли на линию: ухо с серьгой – кончик длинного носа. Второй выстрел пробил его барабанные перепонки и добил мои. Я окончательно оглох. Запах мертвечины разъедал горло. Стало дымно, и я подумал, что запах пороха куда приятнее запаха мёртвых людей! Попытался выбраться из этого склепа, но седьмой перегородил вход, и я не мог его сдвинуть ни туда, ни обратно. Он боком завалился в дверной проём, из-под него в затянутый паутиной потолок светила его путеводная звезда. Мне пришлось ползти прямо по нему. Так, ползком, я и выбрался из подвала, огибая банки и распугивая скорпионов. Солнце ударило по глазам. Нога не гнулась в колене и болела, я ничего не слышал и не соображал. Сжав «Ругер» в правой руке, не оглядываясь, я похромал по тропинке в ту сторону, куда ушёл старпом с ребятами.

За шоссе меня ждали Сергей и Микола.

–Остальные двинули вверх, а мы решили дождаться ночи и вернуться. Шансов, конечно, никаких, но хоть похоронить ребят надо по-человечески. Думали, и тебя придётся…

Я коротко рассказал о том, что произошло. Мужики поцокали языками и взялись за мою ногу. Пуля прошла навылет выше колена, ранка была небольшая, но болела так, что я был готов орать от каждого прикосновения. Микола из-за пазухи достал фляжку, открутил пробку, нюхнул, глотнул, кивнул головой, дал глотнуть мне, а потом ливанул на рану. У меня потемнело в глазах, и я провалился в небо, полное зелёных звёзд.

Когда я очнулся, было уже темно. Рядом спал Микола. Старпома не было. Светила Луна. С гор дул прохладный ветерок. Мы лежали на траве, вокруг росли пальмы и какие-то кусты. С дороги послышался шум, проехали две машины, освещая себе путь узкими пучками света. Микола проснулся, увидел, что я ожил и сказал:

–Жив? Полежи тут. Я схожу, Серёге помогу. Если к утру не вернёмся – выбирайся один. Вот во фляжке виски, в бутылке – вода. Вот батончик. С закуской у нас не очень. Тут недалеко озеро. Обходи его левее, потом дуй вправо, пока в забор не упрёшься. Или в стену. Или в реку. Не знаю, как там их граница выглядит.

Он ушёл. Я видел, как через широкое шоссе проскользнула его тень. Нога ныла, не давая сосредоточить мысль на чём-то важном. Я точно знал, что должен был о чём-то подумать, но боль мешала вспомнить. Я откинулся на спину, потому что сил не было даже на то, чтобы сидеть. Над горой торчал фонарь неполной Луны. Светили те же звёзды, что и тогда, в океане. Господи! С точки зрения звёзд прошёл только миг, а я уже наворотил такого, что в голову не укладывается! А ведь эти же звёзды светили русским царям, ацтекам в горах, византийским купцам… И те тоже жили, любили, убивали и умирали. И никто об этом сейчас не знает! И даже не пытается задуматься, словно до него не существовало этого мира, и с ним этот мир погаснет. А ведь если бы хоть чуточку задумались не о личном, не о деньгах, а оторвались хоть на сантиметр от земного и бренного – сколько нового бы узнали! Насколько по-другому взглянули бы на себя, на окружающих! Ведь каких только умных, сильных и власть имеющих ни жило! Даже те, вчерашние в банданах, убивающие за деньги по приказу. Где они теперь? Ради чего родились и жили? Что после себя оставили?

Как-то незаметно для себя я побулькал в руке фляжку, оценил содержимое граммов в сто двадцать, отвинтил крышку, и вылил всё в рот. Обожгло, но терпимо. Так вот ты какой, товарищ виски! Давеча не очень распробовал! Третий сорт – не брак! Заел батончиком, закрыл глаза и уснул, проверив – в кобуре ли моё зелёное созвездие.

Меня растолкал Микола. Рядом дрых старпом. Я даже не слышал, когда они вернулись. Пока мы просыпались и ковыляли к озеру, я узнал, что одиннадцать человек наших погибли. Амеры их бросили, а всех своих забрали и всё оружие тоже подмели. Матросов Сергей с Миколой закопали в том огороде, по которому я ползал под пулями, и поставили самодельный крестик.

–Ничего. Мы ещё сюда вернёмся. Я, мля, лично в порту буду высадкой десанта командовать! Я, мля, лично этих наёмников подписывать буду! Вот этой самой рукой буду подписывать, век мне моря не видать! – горячился Сергей.

–Да, счёт не в нашу пользу, – Микола чесал бороду и загибал пальцы, – шестерых мы у стадиона, пятерых тут. А они наших положили, да тех хлопцив нерусских с дороги постреляв. Непорядок. Я за Санька бы ночью в их казарму пробрался, навёл бы шороху. С-суки! Молодец, седой! Четыре выстрела – четыре амера. Надо было мне тоже в КГБ идти после армии, а не в мотористы! Теперь-то я понял, чем вы там занимаетесь!

Мы обошли озеро и направились по широкой тропинке вдоль горной цепи на юг. Перед глазами стояли матросы, и не верилось, что их уже нет. Видимо, если не видел бездыханное тело – представить живого человека мёртвым невозможно.

Тропинка была хорошо утоптана, тут явно часто ходили люди, поэтому шли мы медленно и осторожно. По озеру плавали разные утки и другие крякающие и ныряющие птицы, вдоль дальнего берега рыскали такие же пегие псы, что мы видели раньше. Судя по всему, это и были шакалы. Мы шакалов знали только из выражения «Паршивый шакал», а воочию увидели впервые. Не волк, не собака. Что-то среднее, очень быстрое, но, к счастью, боязливое и близко к людям не подбегающее.

Пока я разглядывал зверей на том берегу неширокого озерца, хромая в хвосте нашей небольшой колонны, Сергей шикнул, и мы замерли. А потом увидели людей, которые плыли на лодке от островка посреди озера к нашему берегу. Лодка была узкая и длинная, в ней в один ряд сидело человек десять. Они молча гребли вёслами, над водой слышался тихий плеск. Лодка подплыла к берегу. Гребцы вытащили её на сушу, перевернули дном кверху и пошли вверх по склону. До них было далеко, и мы не поняли, что это был за народ. Понятно, что не солдаты, но и на местных пенсионеров они не тянули. Мы легли за кустами и пролежали с полчаса. Мимо нас за это время по тропе прошли ещё два мужчины с длинными чёрными волосами, заплетёнными в косы. Мы заметили, что на плечах у них были винтовки, а одеты они в разноцветную мексиканскую одежду. Они напоминали часовых, обходящих свою территорию: шли явно знакомым маршрутом, но с опаской. Сначала мы хотели окликнуть эту парочку, но как-то засомневались, что это не местные бандиты. Поэтому дальше пошли не по тропе, а прямо по лесистому склону горы, стараясь не шуметь. Дело близилось к полудню. Сильно хотелось есть. Ладно, хоть часто попадались ручейки, так что мы хотя бы напились и набрали воды в найденную пластиковую бутылку. Я хромал, но нога была перетянута оторванным рукавом моей олимпийки, так что кровь не шла, и я терпел, стискивая зубы во всех смыслах.

Дойдя до места, где была припаркована лодка, мы вновь остановились. Микола сползал к воде на разведку, и, вернувшись, сказал, что увиденное его поразило. Ну, раз нечто удивило даже Миколу, то сам бог велел на это посмотреть! И мы, спустившись вниз по склону, выглянули из-за деревьев.