Загадка лунной богини

Наталья Александрова

Загадка лунной богини

© Н. Александрова, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

* * *

Мария шла по тропинке, глубоко вдыхая свежий утренний воздух. Вчерашнее раздражение постепенно проходило, растворяясь в утренней тишине и свежести.

Накануне по телевизору показывали первую серию снятого по ее роману сериала. Казалось бы, такое приятное событие, но некоторые собратья по литературному цеху весь вечер смотрели на нее с неприкрытой ненавистью: казалось, что от взглядов двух закадычных подружек Ляли и Гали, которые на пару писали любовные романы под совместным псевдонимом Лилия Саронская, может воспламениться одежда.

– Какое убожество! – заметила Галя Ляле, закатывая глаза и делая вид, что не видит Марию. – Как это низкохудожественно! Как вообще можно такое снимать?

– А что ты думаешь? Некоторые безответственные авторы потакают самым непритязательным вкусам… такая примитивная пошлость – гарантия успеха у нетребовательной публики! – ответила Ляля подруге и, притворившись, что разглядела Марию только что, проговорила сквозь зубы: – Поздравляю! Поздравляю! Этому сериалу гарантирован успех у самых широких слоев!

«Нечего придавать значение их словам, – внушала себе Мария, шагая вперед, – они так говорили исключительно от зависти!»

Тропинка, достаточно широкая, вилась среди густых зарослей вереска, внизу дышало и ворочалось море, и его мерное, мощное дыхание наполняло мир красотой и смыслом. Обитатели пансионата в шутку прозвали эту тропинку дорогой смерти, потому что она шла по самому краю обрыва, впрочем, чтобы сорваться с нее, нужно было постараться.

От быстрой ходьбы Мария действительно успокоилась. Что значат эти мелкие придирки недалеких завистливых особ по сравнению с августовским утром?

Мария любила вставать пораньше и гулять вдоль моря, пока остальные постояльцы спят, однако сегодня увидела впереди Валентина Виленовича Волчка, пожилого писателя, прозванного в пансионате ВВВ.

Когда-то давно Волчок писал сентиментальные романы из школьной жизни – обычно от лица наивной, трогательной старшеклассницы, – посвященные пробуждению первых чувств и проблемам взросления. Несмотря на солидный возраст, он был крепким бодрячком и приверженцем здорового образа жизни, потому и вставал так же рано, как Мария, и в любую погоду отправлялся купаться.

Марии было холодно даже смотреть, как он входит в серо-синие балтийские волны… Все-таки конец августа. Хоть и лето по календарю, но вода уже остыла. Да и лето было прохладное, жарой не баловало.

Вот и сейчас Волчок бодро шагал к берегу, перекинув через плечо полотенце, на котором выделялся штамп пансионата. Только направлялся он не к пансионатскому пляжу, а к дальней бухточке, расположенной среди камней.

Что ж, этот хоть не завидовал и гадостей за спиной не говорил. Скорее всего ВВВ понятия не имел о том, что пишет Мария, и про сериал тоже не знал. Он вообще всегда говорил только о себе, любимом, и больше никем и ничем не интересовался. Ну, еще любил вспоминать советские времена, как он тогда хорошо жил.

Мария догнала Волчка, приветливо поздоровалась и спросила, почему он не купается возле пансионата.

– Мелко там, – ответил Валентин Виленович густым оперным басом. – Идешь, идешь, а все по колено! Как говорится, по морю, яко посуху… Не люблю я этого, как детишки в лягушатнике…

В этом месте тропинка разделилась. Волчок пошел вниз, к морю, вполголоса напевая арию варяжского гостя, Мария направилась дальше по «дороге смерти».

Шагая вперед, она не только любовалась утренним пейзажем, но и посматривала под ноги, так как имела забавную привычку: собирать всякие бесполезные мелочи, попадавшиеся на дороге во время утренних прогулок. Собственно, появилась эта привычка у нее с тех пор, как она стала ездить отдыхать в интересные места.

Сами понимаете, если бежишь утром из дома к станции метро, то под ноги может попасть только продукт жизнедеятельности невоспитанных собак или пивная банка, так что Мария собирала симпатичные мелочи только на отдыхе.

Это могло быть что угодно: пластмассовый игральный кубик, крошечная детская машинка, смешной человечек из набора Лего, необычная ракушка, красивая бусинка, резная шахматная фигурка, детский браслетик… все это Мария подбирала, как сорока, иногда, перед тем как забрать, фотографировала в том месте, где нашла, и складывала в специальную коробочку. А потом перебирала свои находки и придумывала про каждую какую-нибудь историю…

Вот и сейчас она внимательно смотрела под ноги, не попадется ли ей что-нибудь интересное, и внезапно справа от тропинки увидела сразу несколько забавных вещиц, аккуратно выложенных в ряд, как на прилавке магазина, и словно дожидавшихся Марию.

Она наклонилась и внимательно разглядела свои находки: серебряную сережку в форме птички, огрызок простого карандаша, мелкую медную монетку, прозрачную пуговицу, свинцовую пломбу, какими пломбируют мешки с деньгами и ценностями, старую, погнутую алюминиевую ложку и плоский металлический ключик.

Мария по привычке сфотографировала все находки, аккуратно собрала их в полиэтиленовый пакетик и не успела двинуться дальше, как услышала доносящийся снизу, с берега моря, приглушенный шумом прибоя крик.

Она подошла к краю обрыва и взглянула вниз. Там, на узкой полоске пляжа, стоял Валентин Виленович и возбужденно махал руками. У его ног валялось что-то бесформенное.

У Марии на мгновение замерло сердце. Но только на мгновение. А когда она поняла, что это такое, стремглав бросилась к берегу.

Она не помнила, как спустилась – где-то на своих двоих, где-то просто съезжала на пятой точке, цепляясь за кусты и пучки травы, чтобы замедлить спуск. Во всяком случае, через две или три минуты она стояла рядом с Валентином Виленовичем и в ужасе смотрела на то, что увидела сверху.

Нечто бесформенное оказалось трупом молодой женщины. Голова была повернута под немыслимым углом, широко открытые глаза без всякого выражения смотрели в розовеющее утреннее небо.

– Ва-ва-ва… – услышала Мария странный звук и сосредоточилась, пытаясь понять его происхождение. А вскоре до нее дошло, что сама же его и издает, стуча при этом зубами: – Ва-ва-ва…

Сделав над собой немыслимое усилие, она закрыла рот и замолчала.

– Она это… – проговорил Волчок, потирая левую сторону груди.

– Кто – она?

– Альбина…

Приглядевшись, Мария поняла, что Валентин Виленович прав: перед ними лежала самая молодая участница писательского семинара Альбина Борэ.

– Сорвалась с обрыва, наверное… – произнес Волчок, как-то странно поморщившись. – «Скорую» вызовите!

– Вам плохо? – переспросила Мария, не сводя глаз с трупа.

– Да при чем тут я! «Скорую» полагается вызывать в таких случаях… и полицию тоже.

Мария стояла в растерянности, и Волчок, снова поморщившись как от зубной боли, повторил:

– Да позвоните же! Я бы сам позвонил, да у меня телефона нет. Я же купаться шел!

– Да, да, конечно…

Мария опомнилась и дрожащими руками достала телефон. Она никак не могла вспомнить, как вызывать полицию и «скорую», и набрала номер ресепшена пансионата, который уже был в памяти телефона.

Ей ответил полусонный голос дежурной.

– Скорее! – выпалила Мария. – Скорее! Вызовите «скорую» помощь и полицию!

– Вы что такое говорите? – опешила дежурная. – Какую полицию? Женщина, перестаньте хулиганить! Я вешаю трубку!

– Не вешайте! Да проснитесь же, наконец! Здесь женщина мертвая… из нашего пансионата… она разбилась…

Дежурная всполошилась:

– Вы ничего не путаете? Она действительно мертвая?

– Мертвее не бывает!

– Да где же это?

– На берегу, около пляжа… там, куда спускается тропинка…

Дежурная мгновение помолчала, осознавая услышанное, и проговорила совсем другим голосом:

– Никуда не уходите! Сейчас к вам придут!

В трубке запищало, и Мария повернулась к Валентину Виленовичу:

– Сейчас кто-то придет…

Волчок сидел на камне, потирая левую руку. Лицо у него было нездорового сероватого цвета.

– Что с вами? – забеспокоилась Мария.

– Ничего… сердце немного прихватило… сейчас пройдет…

– Эй, вы не того! – Она представила, что останется наедине с двумя трупами, – и ей самой стало дурно.

К счастью, скоро на берегу появилась фельдшер из пансионата Сусанна Павловна в сопровождении толстого охранника Миши. Тот посмотрел на труп и присвистнул:

– Ох, ни фига себе!

– А «скорую» вызвали? – спросила Мария.

– Вызвали, вызвали! – Миша махнул рукой. – Да ей «скорая» уже без надобности.

– Ей – да, а вот ему… – Мария показала на бледного Валентина Виленовича.

– Ох ты, – Миша еще больше расстроился. – Скоро должны приехать, у нас близко… вот посмотрим, кто раньше приедет – медики или полицейские…

И правда, вскоре на берегу появилась пансионатская дежурная, за которой поспешали два медика в голубой униформе, со складными носилками. За ними осторожно двигался кое-кто из писателей, Мария узнала знакомые лица.

Медики осмотрели труп, потом подошли к Валентину Виленовичу и стали оказывать ему помощь. Мария видела и слышала происходящее, как сквозь толстое стекло.

В эту минуту к ней приблизилась дежурная, наклонилась к уху и вполголоса проговорила:

– Вы извините, у вас брюки…

– Что? – переспросила Мария недоуменно.

– Порваны, – ответила дежурная и глазами показала на заднюю часть брюк.

Мария извернулась, как могла, и ей стало дурно: мало того что вся одежда была перепачкана землей и утыкана колючками, так любимые спортивные брюки разорвались по шву на самом интересном месте. Она охнула, натянула футболку как можно ниже и припустила в сторону пансионата.

К счастью, по дороге ей никто не встретился.

Почти.

Уже перед самым пансионатом Мария увидела машину с включенным маячком. Перед ней, опершись на капот, стоял мрачный мужчина с густыми сросшимися бровями, который раздраженно разговаривал по телефону. Второй сидел в машине.

Увидев Марию, бровастый отвлекся от разговора, мрачно зыркнул на нее и процедил:

– Женщина, вы куда? Сюда нельзя!

– Как нельзя? – пролепетала Мария, судорожно натягивая футболку.

– Нельзя – значит, нельзя! Значит запрещено! Здесь место возможного преступления!

– Но я здесь живу, в этом пансионате!

– А тогда следуйте в свой номер и не выходите оттуда, чтобы не мешать следственным действиям!

– Вот еще… – буркнула Мария, боком входя в здание.

На ее счастье, все обитатели пансионата были на берегу, и в коридоре она никого не встретила.

Надежда Николаевна проснулась от того, что кто-то тряс ее за плечо. Не открывая глаз, она отпихнула чужую руку и повернулась на другой бок.

– Надя! – раздался очень знакомый голос. – Надя, проснись! Проснись, говорю!

Надежда всегда спала крепко и без сновидений, единственная проблема состояла в том, что по утрам очень не хотелось просыпаться. Ну, когда было нужно вставать на работу – тогда, конечно, чувство долга одерживало верх, но сейчас-то зачем просыпаться в такую рань? С чувством времени у Надежды Николаевны всегда было хорошо, так что она не открывая глаз определила, что утро раннее, часов семь или около того. Завтрак в этой богадельне в девять утра, а душ принять она и за десять минут успеет. Так зачем вставать?

– Надежда! Немедленно проснись! – заорал кто-то не своим голосом и сорвал с нее одеяло.

Без одеяла стало некомфортно, и Надежда поняла, что проснуться придется. Она наконец открыла глаза и села на кровати.

Над ней возвышалась подруга Машка.

Очевидно, разуверившись, что Надежда Николаевна проснется, Машка решила применить старый проверенный способ, а именно облить ее водой. Стакан имелся тут же, на тумбочке рядом с кроватью, а Машка стояла с надутыми щеками.

– Ну что случилось? – недовольно спросила Надежда.

Машка хотела ответить, но вовремя сообразила, что не может открыть рот, и с усилием проглотила воду, которая застряла у нее в глотке. Надежда была вынуждена с размаху стукнуть подругу по спине, после чего Машка прокашлялась и плюхнулась на кровать.

– Ну что опять за пожар? – недовольно заговорила Надежда Николаевна. – Почему ты с утра на взводе?

Вид у Машки был ужасный: волосы дыбом, глаза выпучены, спортивные брюки на коленях вытянуты, футболка на животе грязная. По земле каталась, что ли? С нее станется.

– Надя, – теперь Машка говорила тихим прерывающимся голосом, – ты не поверишь, но я видела труп.

– Чей труп? Ты нашла на тропинке дохлую крысу? Или белка прыгнула на провода под напряжением? А вот интересно, с белкой – это несчастный случай или самоубийство?

– Не знаю… наверное, она поскользнулась и упала… голова закружилась, вот и…

– У кого? – Надежда взглянула на подругу в полном удивлении. – У белки?

Надежда Николаевна вовсе не являлась равнодушным, бесчувственным тормозом. Напротив, от природы она была очень неглупа и соображала быстро. Сегодняшний полусонный диалог можно было объяснить только тем, чтоздесь, на свежем воздухе, ее все время клонило в сон. А уж если она засыпала, то должна была проспать не меньше восьми часов, а лучше больше. Да, не зря в советских санаториях тихий час после обеда устраивали даже взрослым.

– Надежда, да очнись же ты наконец! – Машка вскочила и даже топнула ногой от полноты чувств.

Надежда заметила, что брюки у нее сзади разорваны по шву и из этой дыры торчат трусы. Самые обыкновенные дешевые хлопчатобумажные трусы, тоже здорово грязные. Это же надо в таком виде ходить!

– Хватит придуриваться, говорю тебе – я труп нашла! – Машка гнула свое. – То есть не я нашла, а ВВВ!

– Опять ты с ним беседуешь? Противный мужик, лучше с ним поменьше общаться.

– Ты вообще слушаешь, что тебе говорят? Она упала с обрыва! То есть в море не долетела и лежит на берегу… – Машка схватила стакан, стоящий на тумбочке, и одним глотком выпила всю воду.

До Надежды Николаевны наконец дошло: случилось действительно что-то серьезное, – и она строго сказала подруге:

– Так, говори толком, во что ты опять вляпалась?

– Да я-то при чем? – возмутилась Машка, достала из тумбочки пачку печенья и, похрустывая, принялась рассказывать, что случилось утром.

Надежда следила, с какой быстротой исчезают печенюшки, и поняла, что дело серьезное: когда подруга испытывала стресс, то начинала много есть, просто мела все подряд. Ну ничего, до завтрака продержится.

– И вот увидела я Виленыча, а потом даже не помню, как спустилась к берегу. Прибегаю, у самой ноги трясутся, голос пропал, боюсь подойти. А он говорит, чтобы я как можно быстрее вызвала «скорую» и полицию. Он телефон не взял, когда купаться шел, чтобы на берегу не оставлять. А у меня сил хватило позвонить только на ресепшен, а уж дежурная вызвала полицию. Охранник прибежал…

– Этот толстый Миша? – фыркнула Надежда. – Да он же бегать не умеет!

– Ну да, точно, пока он доковылял, Виленыч мне и сказал, что это Альбина.

– Альбина? – Надежда Николаевна вспомнила довольно молодую девицу, которая тоже приехала на писательский семинар.

Ее можно было бы назвать даже интересной, если бы не подчеркнутый мрачный макияж и странная одежда: темный мешок, который язык не поворачивался назвать платьем, обязательно черные джинсы, и такие узкие, что непонятно было, как она в них влезает. Держалась особняком, ни с кем особенно не общалась. Говорили, что пишет фантастические рассказы с элементами хоррора. Альбина Борэ. Ну-ну. Наверняка это псевдоним. Надежда все собиралась найти ее опусы в интернете, да как-то не успела.

– Точно Альбина?

– Ага, я потом сама посмотрела, это она. Хотя голова вся в крови, лицо все же можно разглядеть. Представляешь, упала – и насмерть разбилась, а я по той тропинке столько раз ходила… не зря ее дорогой смерти называют… думали, в шутку, а оказалось…

Машка вытерла подступившие слезы рукавом. Вернее, хотела это сделать, но рукава были короткие, так что она только размазала слезы по лицу. Тогда, недолго думая, задрала футболку и высморкалась в нее, отчего Надежду сдуло с кровати в ванную.

Вскоре она вернулась с бумажным полотенцем и протянула его подруге, однако та отмахнулась и продолжила поедать печенье, рассыпая крошки на кровать.

– Так, – сказала Надежда, – так… Значит, упала с обрыва и разбилась насмерть. Непонятно…

– Что тут непонятного? – завелась Машка. – Подошла к самому обрыву, голова закружилась, она и свалилась вниз.

– Слушай, видела я тот обрыв… Это же не Гран-Каньон все-таки. У нас тут, в области, настоящих гор вообще нет. Поэтому странно как-то, что она, когда падала, за кусты не цеплялась, не тормозила, не кричала… Ты кстати, ничего не слышала?

– Да нет, я пока задержалась… – Машка с хрустом смяла пустую пачку. – А больше ничего погрызть нет?

– Слушай, прекрати уже это обжорство! – возмутилась Надежда Николаевна. – Лучше в душ сходи и переоденься.

– Это нервное, ты же знаешь, у меня от стресса всегда растет аппетит, – принялась оправдываться Машка. – Да еще, пока стояла там, Виленыч вдруг за сердце схватился и на камни прямо сел. Ну, думаю, сейчас и этот помрет, что я буду делать?

– Надо же, так бодренько выглядел, купался в ледяной воде… Что дальше было?

– Ой, сначала прибежал Миша, охранник, потом фельдшер Сусанна Павловна. Миша на Альбину посмотрел и сказал, что мертвая она, как будто мы сами не видели. А Сусанна к покойнице и не подошла, это, говорит, уже не мое дело, а у Виленыча на глаз определила сердечный приступ. Укол сделала, он очухался, они с Мишей хотели было его наверх вести, но тут администратор кричит, что «скорая» приехала, и смотрю – уже бегут санитары со складными носилками. Подхватили нашего ВВВ и понесли, а мы с Мишей остались. Тут эти спускаются, подружки наши закадычные, Ляля с Галей, потом еще… ну, знаешь, парочка эта немолодая, как их фамилия-то…

– Знаю, псевдоним у них еще общий, из имен составили, пишут исторические романы из жизни Средневековья…

Машка взглянула на нее с подозрением, и Надежда прикусила язык, поскольку не сказала подруге, что поболтала как-то с той парочкой за чашкой кофе. Люди вежливые, приятные, спокойные. Надежда в тот же день нашла в интернете пару их романов и прочитала не отрываясь. Написано хорошо, образно, герои как живые, опять же интрига детективная интересная. Но Машке говорить про это было нельзя: эти писатели такие ревнивые, не могут слышать, когда при них хвалят другого.

– Ну, – продолжила Машка, – я как увидела этих подружек закадычных, так и поняла, что мне оттуда уходить надо. Потому что эти Галя и Ляля – уж такие злыдни, просто слов нет! Ну скажи, Надя, что я им такого сделала? Работаем в разных жанрах, в их любовные романы с элементами эротики я вообще не лезу. И они прекрасно это знают. Так отчего так себя ведут? Шипят, гадости за спиной говорят, насмехаются…

Надежда Николаевна промолчала, хотя ей было что сказать. Ее подруга Мария была личностью весьма неординарной. Хоть и знакомы они были только бог знает сколько лет, Надежда не уставала поражаться некоторым чертам Машкиного характера.

После развода с мужем подруга бежала от мужчин как от огня, говорила: обжегшись на молоке, теперь на воду дует. Была вся какая-то заполошная, не слишком умная, вечно плохо одетая, в квартире кавардак… Но развелась-то она лет восемь назад, так что пора бы уже успокоиться и забыть. Тем более что жила в большом городе, где имелось все – и магазины, и салоны красоты. Так что все дело было в характере.

Чтобы стать писательницей, Машка долго и упорно работала (вот этого у нее не отнимешь), ну и судьба, конечно, сделала подарок. Находясь в круизе, она стала свидетельницей убийства, а затем, что называется, по горячим следам, написала роман. Он стал популярным, по нему сняли сериал. И деньги появились, и признание, и в издательстве с ней теперь совсем по-другому разговаривали.

Но что с того? Да ничего. Одевалась Машка по-прежнему хуже некуда – одна эта футболка с жуткими картинками чего стоила – и страшно переживала, когда товарищи по перу говорили гадости. Ведь знала же, что завидуют. Ей бы держаться потверже, на других смотреть свысока и не показывать, что обижается, но она не могла, все у нее на лице было написано. А те чувствуют: бросили пробный шар, увидели, что она не прошла проверку на прочность, и окончательно распоясались. Как в старом анекдоте: писатель умер, а они некролог подписывают: «Стая товарищей».

– Давай в душ, – сказала Надежда, – потом переоденься, на завтрак сходим, может, узнаем подробности.

Она забраковала очередные Машкины брюки, найдя на них пятно от кофе, и велела надеть платье, но не слишком открытое и не слишком яркое, все-таки человек только что умер и Машку наверняка будет допрашивать полиция. Подруга заныла, что в платье будет холодно, все-таки конец августа, но Надежда была непреклонна:

– Ничего, до столовой дойдешь, не замерзнешь! Вон жакет мой надень!

Первой, кого они встретили у входа в столовую, была Варвара Молот – здоровенная бабища с зычным голосом и совершенно умопомрачительным смехом. Хохотала она часто, и было такое чувство, что где-то поблизости сходит лавина или самолет заходит на посадку, причем у него то ли шасси не выпускается, то ли правый двигатель отказал. Некоторые непривычные люди от смеха Варвары вздрагивали, спотыкались и хватались за сердце, а после долго не могли избавиться от шума в ушах. Надежда в первый раз тоже малость обалдела: эта тетеха Машка забыла ее предупредить. Потом пришлось до вечера трясти головой, как будто в ушли попала вода. Зато Надежда однозначно поняла, отчего писатели при виде Варвары разбегаются в стороны, напоминая тараканов под дихлофосом.

Как уже говорилось, было много не только смеха и голоса Варвары, но и ее самой. Будучи примерно пятьдесят восьмого размера, а может, и больше, она всегда носила ужасающие балахоны, причем обязательно в цветочек или в клеточку. Сегодня по случаю печального события на ней был балахон в черно-белую поперечную полоску, а снизу еще выглядывали черные лосины.

– Здорово, девки! – громыхнула Варвара, стоя в дверях, так что протиснуться мимо не было никакой возможности. Она всех женщин называла девками, а мужчин – мужиками. – Ну чего, как вам новости?

– Ужас! – ответила Мария. – Надо же, упала с обрыва – и насмерть…

Варвара ничего не сказала, только хмыкнула, и Надежда Николаевна сделала вывод, что она не очень-то верит в такую причину смерти. Надежда и сама подозревала, что здесь все не так просто, однако пока решила подождать с выводами и получить хоть какую-то информацию. Однако за завтраком ничего путного выяснить не удалось, кроме того, что Валентин Виленович малость очухался и в больницу ехать категорически отказался, так что сейчас лежит у себя в номере под наблюдением фельдшерицы Сусанны Павловны.

Все это сообщили Надежде вездесущие подружки Ляля и Галя. Узнав, что Надежда Николаевна в писательском мире никто, они не испытывали к ней недобрых чувств, вообще никаких.

В столовой дико воняло подгоревшей кашей: оказалось, у поварихи сдали нервы из-за несчастного случая с бедной девочкой, как все теперь называли Альбину Борэ. Впрочем, кормили в пансионате отвратительно, так что этому никто не удивился. На завтрак обязательно либо подгоревшая каша, либо скисшее молоко, в обед давали обычно жидкий суп, а на второе преимущественно котлеты, которые Валентину Виленовичу напоминали о временах молодости.

«Какие мы были голодные в студенческие годы и как радовались котлетам из кулинарии за двенадцать копеек штука. В жизни ничего вкуснее не ел!» – произнес он однажды хорошо поставленным голосом, так что в результате у всех окончательно пропал аппетит, а тот самый муж из немолодой писательской пары даже пробормотал вполголоса что-то осуждающее. Варвара же Молот не промолчала, а зычно произнесла вслед уходящему с победой ВВВ: «Чтоб тебя на том свете каждый день советскими котлетами кормили!»

Надежда тогда едва скрыла согласную улыбку, а Волчок дернул плечом и запел свою любимую арию индийского гостя: «Не счесть алмазов в каменных пещерах, не счесть жемчужин в море полуденном…» Он обладал красивым голосом – просто концертный баритон, но у него совершенно не было слуха.

Сейчас в столовой все сидели притихшие, даже Варвара молчала.

Ляля и Галя по-прежнему злобно смотрели на Марию, теперь уже оттого, что именно она стала героиней утренней истории, именно она нашла труп. Точнее, не она, а ВВВ, но его-то в столовой не было. Кое-кто из писателей попытался Марию разговорить, но она сразу же села за самый дальний столик, да еще и смотрела исключительно в тарелку, хотя смотреть там было абсолютно не на что.

Нет, все-таки Мария совершенно не умела общаться с людьми! Хуже ее была только одна писательница – тоже сидела в углу, и никто даже не знал, как ее зовут. Но, странное дело, к Марии эти две подружки-злыдни все время цеплялись, а эту в упор не видели. Никто ее не замечал, Надежда даже голоса ее никогда не слышала.