Испанец. Дерзкий корсар

– Нет.

– Неужели? Мне говорили, что у меня красивый голос, – опять оскалился он.

Глухо выдохнув, Сашенька попыталась успокоится. Этот испанец, похоже, собрался с ней еще и заигрывать. Он продолжал эти вопросы, как будто они сидели в гостиной, но они были в лодке посреди озерца в темноте и наедине. И это было возмутительно.

– Вы вытянули меня с бала этой своей запиской, напугали, с чего бы мне должно это все понравиться? И перестаньте улыбаться, мне совсем не весело.

Эрнандо долго молчал, продолжая мощно грести. Его взгляд уже в который раз прошелся по прелестному облику девушки. Она была невероятная. Какая-то воздушная и невыносимо прекрасная, с этими своими горящими от возмущения светлыми глазами. Ее неспокойный огненный нрав он распознал с первой минуты, едва увидел. Порывистая и искренняя, как ребенок, она так мило пыталась прекратить с ним общение и ретироваться из его компании, что у него с каждым мгновением нарастало желание, наоборот, познакомиться с ней поближе.

– Простите меня, еще раз, – сказал он глухо. Отпустив весла, он подхватил букет цветов, лежащий рядом с ним на скамье, и протянул ей. – Возьмите цветы, в знак моего извинения.

– Не нужны мне ваши цветы, тем более они предназначались не мне. Лучше гребите быстрее к берегу, – возмущенно сказала Сашенька, окончательно разнервничавшись.

– Я понимаю, – кивнул он, отложив цветы и вновь берясь за весла. Чуть помолчав, он предложил: – Тогда, может быть, вы подарите мне еще один танец сейчас? Раз уж мы познакомились с вами, сударыня.

Он, видимо, считал эту ситуацию приемлемой. Более наглого мужчину она никогда не встречала. Хотя за свои семнадцать лет мужчин Сашенька знала мало. В пансионе для благородных девиц были только два старых учителя и сторож. Еще батюшка да жених. Но все же Сашенька прекрасно знала, что все, что происходило нынче, жутко неприлично, нет, это было просто чудовищно.

– Ничего вы не понимаете, сударь! – уже как-то трагично вымолвила она, видя, что они почти у берега. – Просто высадите меня на берегу и ступайте куда вам угодно.

Он увидел, как в ее глазах заблестели слезы, она явно сильно переживала. Но он не хотел ее расстраивать, наоборот, желал успокоить ее и понравиться с той минуты, как она села в лодку, но получилось все не так.

Умело спрыгнув в воду, Эрнандо протянул руки. Сашенька уже была готова и стояла у края. Осторожно обхватив за талию, мужчина легко поднял ее и переставил на сухой берег.

– Я расстроил вас, простите еще раз за это происшествие, – сказал он покаянно, заглядывая ей в лицо. Она же отметила, что в его глазах нет раскаяния, а только какой-то странный блеск. – Вы скажете, как вас зовут?

– Я же сказала, нет.

– Жаль, – ответил он глухо, поджав губы.

– Прощайте, сударь, – заявила она, быстро отходя от него, и, как будто вспомнив, добавила: – Благодарю, что перевезли меня на лодке. Прощайте.

Она видела, что он явно расстроился, и чувствовала, что он хотел продолжить знакомство. Но сама точно этого не желала. Мало того что он не русский, так еще и беспардонный! Всю обратную дорогу на лодке так и жаждал увлечь ее в разговор.

Более не в силах выносить его общество девушка, приподнимая подол платья, поспешила к алее, едва видимой впереди.

– Если бы знал, что мне привезут такую красавицу, непременно написал письмо именно вам, – услышала она его громкие слова позади.

– Оставьте меня уже в покое, сударь! – возмущении выпалила она, поразившись своей неучтивости.

Он вполне мог обидеться. А впрочем, ей было все равно. Ведь более она никогда не увидит этого навязчивого испанца. Она почти побежала по дорожке, щеки горели, а мысли были в смятении.

– Это же надо в такое вляпаться, – шептала она себе под нос. – Главное, чтобы он не рассказал никому. Как верно, что имени не сказала.

Приятный аромат цитрусовых и бергамота, присущий этому испанцу, до сих пор преследовал ее. Она ощущала, как сердце бешено колотится. И в ее мыслях снова и снова всплывали моменты ее приключения в беседке. Ей никогда не пели серенады, и, несмотря на то что песня предназначалась не ей, Сашенька все же не могла не признать, что этот граф де Мельгар виртуозно владел инструментом. Его голос, низковатый, обволакивающий и как будто соблазняющий, западал прямо в душу. Опять образ высокого широкоплечего испанца во всем черном и широкополой шляпе предстал в ее воображении. Его горящий темный взор, смуглое лицо, и эта невероятно белая полоска ровных зубов, когда он улыбался.

– Какой все же нахальный тип… – пролепетала Саша, вздохнув. – Дерзкий-предерзкий…

Глава III. Пансионерка

Месяцем ранее

Екатеринослав, Российская империя

Пансион для благородных девиц

1831 год, Апрель, 22

– Оленева! Опять ворон за окном считаешь? – раздался неприятный скрипучий голос мадам Исаевой, стоявшей у доски.

Сашенька быстро отвернулась от окна, ибо ее парта находилась у подоконника, и посмотрела на классную даму. Сухопарая высокая старая дева в черном платье походила лицом на крыску, имея маленькие глаза и узкое скуластое лицо серого оттенка.

– Простите, мадам, – вымолвила девушка, чуть привстав со своего места и поклонившись в знак раскаяния головой.

Исаева вперила в светловолосую худенькую ученицу неприятный взор и строго велела:

– Сядь! И повтори, что я только что сказала про пятое писание от Матфея.

Пытаясь сосредоточиться, Саша послушно села обратно и начала мямлить:

– Там говорится… апостол Матфей сказал, что надо…

Она не могла ничего повторить, потому что пропустила мимо ушей то, что рассказывала до того мадам. Положение спасла ее соседка по парте Варвара Дорошенко, которая потянула руку вверх. Исаева кивнула, и Варя, встав, повторила все «умные слова», сказанные только что наставницей.

– Умница, Варвара, – похвалила Исаева. – Вижу, ты на отлично окончишь наш пансион и нам не будет стыдно перед твоими родителями. А вот некоторые, я про тебя, Оленева, так и останутся глупыми неучами.

Насупившись, Александра опустила голову, подумав о том, что она совсем не неуч и с удовольствием занималась историей и литературой, прочитав почти все книги в библиотеке в пансионе. А еще она обожала географию, а именно, изучать всякие карты и описания других стран. Она могла часами рассматривать атласы и даже сама заносила в тетради заметки, описывая страны, города, реки и моря, пытаясь запомнить все названия и изучить обычаи народов. Но лучше всего Сашеньке давались языки, она была первая в классе по этим предметам. Немецкий, английский и французский она знала превосходно, немного изучала итальянский и греческий. Потому вовсе не считала себя необразованной, как намекала мадам Исаева.

Ненавистный урок закона Божьего начался, как всегда, с занудных наставлений мадам Исаевой о том, что девица из благородного семейства должна быть послушна своим родителям и будущему мужу. Исполнить свой долг, который ей велит беспрекословно подчиняться и слушаться. Эти наставления не нравились Саше и вызывали только скуку. Оттого, едва увидев за окном прилетевших грачей, сидевших на ближайшем дереве, она с интересом стала разглядывать их, любуясь тем, как солнечные лучи озаряют их черные спинки и бока.

Наступила весна, и две недели, как в городе растаял снег, кругом журчали ручейки, а на деревьях набухли почки.

Сашенька была слишком активной и любознательной, и все эти уроки закона Божьего вызывали у нее скуку. Но приходилось три часа в неделю слушать проповеди или приходского священника, или мадам Исаеву о благочестии и святых.

Девушка же думала, что это время можно провести с большей пользой. Например, прогуляться по улице, рассматривая прилетающих птиц, или покататься верхом на лошади, которой у нее никогда не было, или полюбоваться на городском пруду небольшими суденышками, пахнущими едва высохшей краской. Но девиц в пансионе мадам Вавиловой держали почти в заточении. Один раз в месяц они всем классом выходили на подобие прогулки, парами, строго на три часа после обеда. И так каждый из четырех классов, составленных по возрасту. Этого Сашеньке было мало, а часовая прогулка в пансионном небольшом саду с единственной яблоневой аллеей казалась ей скучной.

Ее душа рвалась на простор, увидеть мир, новых людей, но уставы пансиона были строгими, и пансионеркам запрещалось выходить за его пределы. Долгие одиннадцать лет Сашенька жила здесь. Точнее, не жила, а томилась, как птица в клетке, чувствуя, что ее существование невыносимо. Почти у всех воспитанниц была мечта как можно скорее вырваться из этого убогого места с армейскими законами на волю, уехать к родным. Учились они круглый год, и даже летом пансионерок не выпускали на каникулы. Таковы были уставы заведения, родители, опекуны или родственники девиц подписывали о том бумагу, отдавая с шести лет девочек на двенадцатилетнее обучение.

Классная дама разрешила Варе сесть.

– Спасибо, – шепнула ей Саша, Варенька была ее лучшей подругой. – А то опять влепила бы мне низший балл.

– Оленева! Еще слово, и выйдешь гулять в коридор.

Сашенька замолчала, думая о том, что, может, и правда лучше будет в коридоре, там хоть за грачами последить можно.

Неожиданно в классную комнату постучали, и все четырнадцать девушек старшего класса обернулись к двери. Вошла секретарь начальницы пансиона, бойкая дама сорока лет, и спросила:

– Можно? – после утвердительного кивка Исаевой секретарь заявила: – Мадам Вавилова немедленно требует Александру Оленеву к себе в кабинет. Приехал ее батюшка.

– Ступай, Александра, – разрешила классная дама.

Саша медленно подняла деревяшку парты и встала, не понимая, отчего вдруг приехал отец. Последний раз он появлялся в пансионе десять лет назад и то уехал в тот же день, удостоверившись, что дочь в порядке.

– Попроси у него денег, – шепнула ей вдогонку Варенька.

Саша взглянула на подругу недоуменным взором и быстро кивнула.

Выйдя из класса, Сашенька направилась в комнаты к начальнице. Навязчивая мысль точила ее существо – зачем приехал отец, и отчего именно сегодня?

Вторая мысль так же вертелась в ее голове – это просьба Вареньки. «Попроси денег». Легко сказать. Как она попросит денег у постороннего человека, которого совсем не знает? Конечно, она помнила облик батюшки, но весьма смутно. Ведь она видела его лет в восемь. Но денег все же надо было попросить. Скудное питание в пансионе считалось правильным для взросления терпеливых, скромных девиц. Воспитанницы жили почти впроголодь. Утром на завтрак им давали кашу и хлеб с маслом, на обед – жидкий овощной суп, пирожок. На ужин и того меньше – булочку с чаем. Вот и все. Потому почти все воспитанницы имели худощавое телосложение и бледное лицо.

Начальница пансиона всегда говорила, что девицы не должны много есть и жить в неге, это расслабляет и ведет к лени. Потому в заведении все время было прохладно, градусов шестнадцать, не более, даже в спальнях. Одеяла шились тонкими, а пансионерки умывались только холодной водой. Подъем в шесть утра, далее восемь занятий по двадцати дисциплинам, потом в два часа начинался обед, а далее различные обязанности. Кто-то помогал на кухне, кто-то переписывал книги по философии, кто-то трудился в прачечной, а иные вышивали, выполняя заказы, которые брал пансион, чтобы заработать немного денег.

Пансион благородных девиц мадам Вавиловой был почти благотворительным заведением. В основном сюда отдавали мещанок и бедных дворянок. Ибо родители не могли их достойно содержать в более дорогих заведениях подобного рода. Родители или опекуны вносили минимальную плату за девушек, и в основном пансион существовал на пожертвования. Именно поэтому питание было скудным, а пансионеркам шилось всего одно темно-серое платье и два фартука на год, к тому же они должны были приносить пользу. Слуг в пансионе было мало. Мадам Вавилова со знанием дела всегда говорила, труд облагораживает любую девицу и дает ей необходимые навыки, такие как вышивание, приготовление еды или уборка, которые всегда пригодятся в жизни.

Классы делись по возрасту, младший составляли девочки от шести до девяти лет, второй от десяти до двенадцати, третий – от тринадцати. Сашенька училась уже в старшем классе. И все же у девушек было немного свободного времени – это часовая прогулка в пансионном саду и два часа перед сном. Многие это время проводили за книгами, понимая, что необходимо как можно больше изучить и узнать. Ведь по выпуску из пансиона девицам выдавался аттестат учителя. И после они могли служить гувернантками в богатых домах или учительницами в таких же пансионах. Но воспитанницы более всего надеялись удачно выйти замуж. Ведь тогда работать им бы не пришлось.

Единственной радостью у полуголодных пансионерок были посылки от родных. Когда кому-нибудь передавали продукты или деньги, девушки прятали все это. Кто-то успевал засунуть денежку в потайные карманчики на классном платье или за щеку. В противном случае деньги забирала начальница. После на утаенные сбережения, они просили привратницу-Феклушу купить им дешевой еды: пряников, яблок или свежего хлеба. Тайком собравшись после отбоя в комнате всем классом, поедали свои богатства, часто отдавая продукты еще и другим ученицам.

Потому, следуя по пустынному коридору, Саша стискивала руки и думала о том, как попросить у батюшки хотя бы пять рублей, но не знала, хватит ли ей духу. Вдруг он окажется злым или скупым и, вообще, рассердиться на ее просьбы. К своему стыду, она совсем не помнила нрав Сергея Даниловича Оленева.

– А входи, Александра, – велела начальница пансиона.

Саша медленно прошла, оглядывая невысокого полноватого господина в летах с лысиной и густыми усами.

– Здравствуй, дочь, – вымолвил Сергей Данилович и изучающе прошелся взглядом по девушке.

– Здравствуйте, – тихо произнесла Саша, не зная может ли она назвать его батюшкой или по имени отчеству надо обращаться.

Он даже не подошел к девушке, а обернулся к мадам Вавиловой.

– Какая скромница, – продолжал он. – Могу я забрать ее до вечера на прогулку? Мне необходимо переговорить с ней с глазу на глаз, Амалия Федоровна.

– На прогулку? – удивилась Вавилова. – Но это запрещено, господин Оленев, в этом году выпуск. В июне вы сможете и вовсе забрать дочь из пансиона, а до этого времени…

– К вечерней трапезе я приведу ее обратно, – продолжал настаивать Оленев. – У меня срочное дело.

– Сергей Данилович, в нашем заведении не принято, чтобы пансионерки выходили за пределы пансиона с родными. Вы можете говорить с ней здесь сколько угодно.

– Да, понимаю, но в виде исключения.

Быстро вытащив из кармана два золотых рубля, Оленев положил их на стол перед Вавиловой.

– Ладно, так уж и быть, – оскалилась довольно Амалия Федоровна, торопливо убирая деньги в верхний ящик стола. – Но только из всегдашнего расположения к вам, Сергей Данилович. Можете забрать Александру до обеда.

– Прекрасно! Тогда в два по полудню я верну ее обратно.

Саша, смотря за этим нелицеприятным действием, хмурилась и молчала.

У выхода Сашенька накинула свой тонкий редингот и шаль на шею. Оглядев вновь дочь, Оленев пробурчал:

– Пойдем уже, Александра. Поговорим там, где нам не помешают.

Девушка кивнула и последовала за отцом. Она вся растерялась и даже немного дрожала, не зная, как себя вести. Сергей Данилович казался ей чужим, незнакомым и далеким. И смотрел он на нее как-то странно, холодно, постоянно щурясь, не как родной человек.

Оленев, облаченный в дорогую пару и цилиндр, важно шествовал, опираясь на трость. Они прошли один квартал, затем второй, и Саша молча шла рядом с отцом, почтительно отставая на полшага, боясь спросить, куда они направляются. Сергей Данилович вдруг свернул в небольшой городской парк, и девушка, обрадовавшись прогулке там, поспешила за ним. Стояла теплая погода и солнце по-весеннему ласково припекало.

Спустя пять минут Оленевы приблизились к скамье, на ней сидел дворянин в светлом сюртуке, черном цилиндре и белых брюках. Пенсне на переносице и трость в его руке выглядели респектабельно и дорого. Завидев отца и дочь, седовласый мужчина поднялся. Высокий, с небольшой бородкой на бледном лице, он выглядел моложаво и по-щегольски. Чувствовалось, что у него достаточно денег, чтобы следить за всеми веяниями моды.

– Вот и мы, многоуважаемый Иван Романович, – громко сказал Оленев, приближаясь к господину.

– Уж заждался вас, – ответил тот.

Остановившись рядом с отцом, Саша отметила пристальный взгляд мужчины, который прошелся по ее лицу и фигуре.

– Вот моя Сашенька, – заявил Сергей Данилович.

– Приятно видеть вас в добром здравии, мадемуазель Оленева, – поздоровался галантно дворянин и поцеловал ей руку.

– Александра, – отец сделал небольшую паузу и представил ей мужчину: – Иван Романович Протасов, действительный тайный советник и твой будущий жених.

– Жених? – пролепетала Саша пораженно, уставившись во все глаза на Протасова.

Как жених? Ей было всего семнадцать, а этому господину не менее пятидесяти! Нет, это не могло быть правдой. Осознание этого было слишком жутким. Но Саша прекрасно знала, что часто молодых девиц отдавали за мужчин в возрасте, но она не думала, что это случится именно с ней.

Замерев, Сашенька посмотрела на Протасова более пристально. Круглое, чуть заплывшее лицо с остатками былой красоты, густые русые волосы с сединой на висках. Некогда эффектная фигура теперь была испорчена брюшком. Но более всего ей не нравился его взгляд, какой-то маслянистый и раздевающий. Отчего-то от его липкого взора по спине девушки пробежал холодок.

– Хороша, отменно хороша, – закивал довольно Протасов, – прямо расцвела с того дня, когда я видел ее на Пасху.

Нахмурившись, Саша уставилась на Протасова и вдруг вспомнила. Она уже видела этого господина три недели назад.

На Пасху они с классной дамой и другими девушками класса у Троицой церкви исполняли праздничные оды и песни, выученные на уроке хора за год. В тот солнечный день на паперти церкви многие горожане стояли и слушали их песнопения, и именно этого мужчину Сашенька отчетливо запомнила. Около часа он стоял в первом ряду, и его неприятный, какой-то оценивающий взгляд сверлил ее все это время. После она видела, как он подошел к их классной даме и о чем-то переговорил с ней. Наверняка спросил ее имя.

– Ну уж, захвалите ее, Иван Романович, – расплылся от удовольствия Оленев.

– Красавица она у вас, Сергей Данилович, прямо глаз не отвести, – добавил восторженно мужчина, чуть обходя застывшую на месте Сашу, осматривая ее со всех сторон.

Девушка чувствовала себя породистой кобылой, которую оценивает потенциальный покупатель. Она нервно откинула одну из длинных светлых кос за спину, поджав губы.

– Вся в свою покойную мать. Та тоже была красотка. Оттого и обратил на нее внимание, – объяснил, плотоядно скалясь, Сергей Данилович.

Саша немного знала о своей матери. Только то, что она была прислугой в доме Оленева и из простых. Она была некоторое время любовницей ее отца, а потом родила ее и умерла, не перенеся послеродовой горячки. До шести дет Сашей занималась няня Оленевых, и девочка жила в загородном фамильном поместье. Эта же няня ранее присматривала и за законным сыном Сергея Даниловича, Николаем. После Сашеньку отправили на обучение в Екатеринославский пансион, чтобы незаконнорожденная дочь не маячила перед глазами отца. Пансион стал наилучшим решением. На содержание девочки не требовалось выделять много средств, всего двести рублей в год. Там Александра получала достойное дворянки образование, к тому же находилась под неусыпным присмотром.

Сейчас же Сергей Данилович решил выгодно сбагрить дочь с рук. Неделю назад к нему явился господин Протасов и предложил взять Сашу замуж. Ивана Романовича не смущали ни незаконнорожденность девушки, ни отсутствие приданого. Мало того, все расходы по помолвке и будущему венчанию Протасов обязался взять на себя. От такого выгодного предложения наилучшим образом устроить жизнь дочери Оленев не мог отказаться. Всего этого Саша пока не знала, оттого испуганно и непонимающе смотрела на мужчин, которые обсуждали ее прелести словно на аукционе, совершенно на стесняясь.

– Косы густые, а глаза яркие какие, – продолжал расхваливать ее Протасов, остановившись напротив девушки и вновь проводя взором по ее лицу, и поэтично добавил: – Чистый аквамарин, как светлое море в солнечный день.

– Еще бы, – завторил ему Оленев, поднимая трость и указывая на грудь девушки. – Вы на стан посмотрите, стройный какой, а грудь-то совершенной формы.

– Видел, все уже видел на Пасху, оттого и решился говорить с вами, Сергей Данилович.

– Прошу вас, батюшка, – пролепетала Саша, окончательно заалев щеками.

– Чего ты, Александра? – обернулся к ней отец. – Господин Протасов желает взять тебя в жены, должен же он посмотреть на тебя как следует.

– Да-да я и говорю, прекрасная одалиска, как раз такой и не хватает в моем доме.

– Итак, если вас все устаивает, – потирая руки, сказал Оленев. – Предлагаю пройти в ближайшую ресторацию и пообедать. Заодно обсудим все по деньгам.

– Прекрасная идея, Сергей Данилович, – согласился Протасов. – Вы позволите мне проводить Александру Сергеевну?

– Думаю, еще рано это, – как-то хитро заявил Оленев, подставляя локоть дочери и явно желая набить цену за девушку перед будущим женихом. – Александра пойдет со мной. Она же вам еще не невеста.

– Да, вы правы, многоуважаемый Сергей Данилович, я погорячился.

Они последовали из сада на ближайшую улицу. Протасов и Оленев шли рядом, обсуждая, как лучше все устроить. Сашенька же, легко ухватившись за локоть отца, тихо следовала рядом и только хмурилась. Вся эта ситуация была до крайности неприятной и даже какой-то гадкой. Но, естественно, она ничего не могла возразить отцу. Он был единственным в этом мире, кто заботился о ней. Все же он не выкинул ее на улицу в детстве и даже отправил в пансион для благородных девиц, а теперь намеревался устроить ее брак. Надобно быть благодарной ему. Но отчего-то девушка не чувствовала благодарности. Она едва сдерживалась, чтобы не заплакать, оттого что ее жених такой старый и неприятный.

Глава IV. Михаил

Слобода Новоалександровка, Российская империя

1831 год, Май, 12

Почти пять дней они были в дороге на пути в Одессу, следуя в усадьбу господина Протасова. Оставалось всего два дня до прибрежного города, когда карета Оленевых остановилась на постоялом дворе. Изматывающая духота и ни капли дождя были утомительны всю дорогу до Одессы. Пока помощник смотрителя менял лошадей, Сергей Данилович решил отобедать с дочерью в трактире, чтобы подкрепиться и отдохнуть в прохладном доме.

В течение всего обеда Сашенька пытливо разглядывала шумный постоялый двор: как приезжали и уезжали кареты, курьеры с почтой, телеги с провиантом. По двору бегали куры, детишки смотрителя играли в салки. Одна из дворовых девок, приписанная к постоялому двору, чистила поилки лошадей, меняя воду. Сашеньке все было интересно. Благо распахнутое настежь окно, у которого она сидела за столиком в небольшом трактирчике на втором этаже почтовой станции, позволяло видеть все пространство двора.

Свой раковый суп и тельное с гречей на второе она уже с аппетитом съела. И теперь, медленно отпивая остывший чай, дожидалась, пока батюшка насытится своим цыпленком в яблочном соусе и допьет клюквенную наливку.

Уже неделю, после того как Сергей Данилович забрал ее из пансиона, Сашенька ела досыта и вдоволь. Что хотела и сколько хотела. Она сама выбирала в ресторациях и трактирах по меню блюда и первые дни с жадностью наедалась до боли в желудке. Потом ее жадность к еде немного поутихла, ибо она осознала, что голодные пансионные годы уже не вернутся. Батюшка на отменный аппетит дочери смотрел одобрительно, твердя, что дочь уж очень худа, а мужчинам нравятся девицы в теле. Девушка довольно кивала, соглашаясь, чувствуя себя на краткие минуты счастливой, когда уплетала за обе щеки пирожные со взбитыми сливками или уху из стерляди.

В широкие ворота въехал всадник на караковой лошади, в военном мундире и с кивером на голове. Бравый гусар тут же заинтересовал Сашеньку, и она отметила, как ветер трепал густые русые волосы молодого мужчины. Он быстро спешился. Оживившись, Саша следила глазами за мужчиной, отмечая, что он имеет военную выправку и очень хорошо сложен. Отдав поводья лошади подбежавшему конюху-парнишке, гусар вошел в здание почтовой станции.

На удивление девушки, бравый высокий гусар спустя четверть часа появился на пороге трактира. Он что-то спросил у слуги, который в этот момент шел с подносом еды для другого постояльца. Слуга ответил ему, и гусар направился в их сторону.

– Доброго здравия, господин Оленев, мадемуазель, – произнес молодой человек, остановившись у их стола. Сашенька удивленно подняла на него глаза, отмечая аристократические черты лица и голубой яркий взор. Гусар продолжал: – Позвольте представиться. Протасов Михаил Иванович. Сын Ивана Романовича. Отец приказал встретить вас по дороге и сопроводить до Одессы.