Компания и Бабочки

– Ты в порядке?

– В полном. Где Лена?

– Болтает с каким-то парнем.

– Найди её, нам пора домой.

В центре зала заискрились разноцветные огни. Маленькие искры плевались спектром цветов, наполняя зал громкими аплодисментами. Гости восторженно наблюдали за представлением, бросаясь друг в друга шепотом и игривыми впечатлениями. Арлекины, вскинув головы, вошли в зал.

– Что случилось? – Лена прищурилась, бегая взглядом между мной и арлекинами.

– Нам нужно уйти. Вы обещали мне, что когда я попрошу, мы уйдём отсюда.

– Что ж…

– В любом случае мы ничего не теряем, – Лена устало пожала плечами. – Я не против уйти. У меня ужасно болят ноги.

Пока всё внимание сосредоточено на шумном представлении, мы шагали к приоткрытым массивным дверям. Стража следовала по пятам за приглашенными танцорами, полностью освободив нас от нежеланного внимания. Я накинула на плечи плащ и стала подниматься по шуршащей под обувью лестнице. Сбитое дыхание Лены скользило по моему затылку, от чего я чувствовала себя спокойнее. Ночной ветер заиграл в собранных в хвост волосах. Я зажмурила веки, стараясь игнорировать его резкие порывы. Кассель протянул мне руку. Я скрепила наши тёплые руки в замок, прежде чем опустить едва заметный в темноте рычаг. Во рту возникло неприятное кисловатое послевкусие. Возможно, гостей ждёт массовое жертвоприношение? Мне не присуща жертвенность. Их много – я одна, и я всего лишь смертная, а не Великий Тёмный. Пусть сам спасает то, что породил.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ 4

Кассель вертелся в кровати, сбрасывая ногами все подушки на пол. Лена, раскинув руки, пародировала звезду между нами обоими. Потянувшись за бутылкой с водой, я ощутила, насколько сильно горло раздирало от сухости. В воздухе витал отвратительный запах вчерашнего шампанского. Кажется, Касселя стошнило в мой умывальник. Я сморщилась и подошла к окну. Бледные солнечные лучи рассеялись по комнате, как только я распахнула шторы. Два полуживых создания на моей кровати зашевелились, и я сдёрнула с них одеяло. Касс возмущённо фыркнул себе под нос, затем отвернулся и продолжил валяться с закрытыми глазами.

Семья Малькумн этим утром вернулась из Датска. Их мерзкие детишки бросались грязью в случайных прохожих, пока родители заносили в дом «грязные» реликвии. Малькумны – коллекционеры. Мерзкие паршивцы, считающие себя потомками королевских господ, но почему-то всё ещё живущие в этом старом городке. В детстве Декель украла у них кошку. Думаю, моя сестра спасла животное от ужасной жизни.

Я высунулась в окно и опёрлась на холодную пластмассовую раму. Старая ива медленно, но уверенно стряхивала с тонких ветвей пожелтевшие листья прямиком в грязь под своим толстым стволом. Контуры старого безымянного особняка за ней рассеивались, ныряя в туман. Точно так же, как и его анонимный владелец. Испарился, оставив после себя лишь приоткрытое окно и кошмарный сад.

Я нырнула вглубь комнаты. Кассель неуклюже приподнялся на локтях и осмотрелся. Его золотистые волосы рассеянно упали на лоб, концами затрагивая ресницы. Он потянулся к воде, и только потом обратил внимание на Лену, прижимавшуюся к его рёбрам. Золотистые вкрапления в его зрачках потускнели. Бросив мимолётный взгляд на настенные часы, Кассель скинул с себя одеяло и жадно вздохнул. – Они сумасшедшие. Женщина, с которой я танцевал, вручила мне чёрный бокал с какой-то густой зелёной бурдой, после которой, честно говоря, всё как в тумане. Кто вёл машину?

– Лена, – ответила я, плюхнувшись в кресло напротив. – Она выпила всего два бокала.

– Мне приснился сон, – Кассель увел взгляд за пределы оконной рамы. Наверняка рассматривал семью Малькумн, столпившуюся на своём балконе. – Я видел множество белокрылых бабочек. Они витали над моей головой, садились на руки и кричали.

Непроизвольно выпрямившись, я впилась зубами в кончик языка. Я ощущала, как его сердце старательно пытается прорваться сквозь грудную клетку. Он посмотрел на меня. Он смотрел на меня, как на героя, которым я никогда не была.

– Касс, это всего лишь сон. Вчера ты слишком много выпил, да и одному Тёмному известно, что именно ты пил.

– Да, наверное, – он кивнул. – Да, ты права. Проехали.

Время близилось к восьми часам. Я сходила в душ, переоделась и разложила на столе приготовленный Декель завтрак. Лена проснулась лишь спустя два часа. Близнецы предпочли завтракать в саду, радуясь остаткам хорошей погоды, ведь уже к обеду Раден обливался слезами. Этот день не был особенным. Мне пришлось задержаться на двадцать две минуты на проклятой философии, из-за чего я не успела на ланч и осталась без свежего кусочка датской пиццы. После пары древнекастаньянского языка наша троица выбралась на улицу. Зажав между губ травяную сигарету, я выпустила густой, дразнящий горло клубок дыма. Сбор дерегорьевских трав убивает нервозность. Я вздрогнула, когда мерзкий ветер пробрался под моё пальто. Его острые прикосновения ощущались как конец ножа, скользящего по коже. Затянувшись ещё раз, а затем бросив окурок в лужу, я проследовала вслед за друзьями. Нас ждала старушка Мэгги. Старенькая, но обожаемая Кассом машина.

Лесная трасса напоминала длинную реку, которую мы, как истинные пираты, пересекали с привычной обыденностью. Приоткрыв окно, Лена подожгла конец сигареты и спустя мгновение вскинула голову, позволив серым мутным лентам плавно выбраться из её рта. Чёрные пушистые волосы собраны в высокий пучок. Она выглядела прелестно, и, думаю, будь она немного глупее, Кассель обратил бы на неё внимание. Он не любит умных. Их нужно любить.

– У вас новый сосед? – припарковавшись, Кассель обернулся.

– О чём ты?

– Дом с белыми колоннами. Там кто-то припарковался, – хлопнув дверью, Кассель вскинул пальто над головой и побежал под крышу.

Дом наполняла тишина. Бросив пальто на диван, я прислонилась щекой к прохладному стеклу, открывавшему вид на призрачный ливень, сквозь который едва были видны очертания чёрного автомобиля. Позади него тёмная фигура, словно живая чернильная капля. Кто он? Неужели объявился владелец?

– Святой Повелитель, я не вижу его лица! – воскликнула Лена, спрыгнув с подоконника. – Чайник кипит. Пойду заварю чай.

Я отодвинулась от окна и устроилась возле камина. Мои замерзшие пальцы согревала горячая чашка мятного чая. За окном бушевала гроза. Непроизвольно я бросила взгляд на безымянный палец, на котором всё ещё сверкал большой рубиновый глаз. Печать стоит выбросить. Действительно, стоило, но не один из нас этого не сделал.

– Вчерашним вечером я словно побывала в комнате кривых зеркал, – начала Лена, блуждая глазами по комнате. – Вы заметили, насколько они отличаются друг от друга?

– Фанатики, – Кассель пожал плечами. – Увы, я мало что помню, но я отчётливо запомнил странное чувство, которое терзало меня весь вечер. Весь маскарад в определённые моменты казался мне фальшивым, словно они создали искусственную картину для особого гостя, но так его и не дождались.

– Или дождались, но не поймали.

– Что ты имеешь в виду?

– Встретивший нас был среди опоздавших, – продолжила Лена. – Честно говоря, цвет его глаз показался мне болезненным, и, пока он весь вечер наблюдал за тобой, я наблюдала за ним. Когда тебя пригласили на танец, он рассмеялся, словно ожидал чего-то подобного. Это нельзя назвать чем-то угрожающим, но мне показалось странным его поведение.

– Мне сказали, что я похожа на своего отца.

– Думаешь, твой отец имеет к этому отношение?

– Он поддерживал идеи Тёмного Правителя, но не думаю, что всё настолько серьёзно, чтобы податься в Орден, посвященный ему.

Мы нырнули в тишину. Во мне трепетала смесь волнения и гнева, преследующего меня на протяжении целого года. Изо дня в день. На отца, на то, как он поступил с нами, но было ли это его решением? Мрачные мысли обожгли язык и остались торчать во рту, оставив недосказанность висеть в воздухе. Больше эту тему мы не поднимали, но бурлящий в друзьях интерес никуда не делся. Я видела его в каждом мимолётном взгляде, ощущала в каждом прикосновении, но разговаривать об отце мне больше не хотелось.

Когда друзья уехали, я ощутила жгучий укол одиночества. По крыше продолжал барабанить дождь. Меня удерживала в объятьях пьеса Батена, которую ставят раз в год в нашем университете, и старые записи Марии Конкри, которая агрессивно пыталась привнести в общество веру в искусство. Мои пальцы вынуждено перебирали каждую её запись для проекта по кастаньянской литературе в честь дня Тёмного Святого. Тридцать первого октября Кастанья склоняет голову перед Великим Тёмным Правителем. Жители молятся, совершают жертвоприношения в честь его Великого имени. Единственный день осени, когда мне было запрещено выходить из дома.

От усталости начинали неметь пальцы. Я потянулась и украдкой, словно прячась от призраков, целующих меня в спину каждую ночь, взглянула на часы. Почти три часа ночи. Сбросив пьесу и стопку исписанных мною листов на пол, я забралась под одеяло и прижалась щекой к подушке. Тонкие простыни, как им положено, должны ласкать открытые участки кожи, но этой ночью я ощущала лишь влагу, исходящую от них. Кошмары, словно кукловод, дёргали за ниточки моё уставшее тело. Я просыпалась каждый раз от того, что меня убивали на столе маленькой тусклой церкви, и удивительным было то, что убивал меня незнакомец, с которым я танцевала на маскараде.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ 5

Влага подо мной показалась мне лужей, когда я окончательно проснулась. Волосы обременили мою липкую шею своей шершавостью. Я плавно прошлась пальцами вдоль ключиц и откинула густые влажные пряди за спину. Надо мной навис весь ужас прожитой ночи. Мне казалось, каждая клетка моего тела прошла через насильственную драму, в которой я исполнила главную роль. Солёные капли крупными бусинами скатывались по моему лбу, оставляя влажные, едва заметные дорожки на моей коже.

Мне с трудом удалось выбраться из постели. Разом стянув всё постельное белье, я бросила его возле шкафа и отправилась в душ. Только после прохладной воды и свежей одежды я обратила внимание на вибрирующий от бесконечных сообщений мобильный. Очередная громкая вибрация, на этот раз от звонка, заставила меня взять телефон в руки. Кассель заворчал в динамик раньше, чем я включила громкую связь.

– Где тебя носило? Уже почти восемь.

– Спала. Чего тебе?

– Последствия грозы серьёзнее, чем я думал. Перекрыли лесную трассу и несколько объездных дорог. Канцлер сообщил, что до конца недели университет закрыт.

– Прекрасно, – выпалила я, скрестив руки на грудной клетке, – именно то, чего я хотела. Просидеть до глубокой ночи за грёбаной литературой, чтобы узнать, что университет закрыли.

– Брось, Люс, отличная новость ведь.

– Замечательная.

Я нервно прошлась ногтями по рукам, затем потянулась к приоткрытому окну. В моих волосах заиграл дождевой осадок. Малькумны спрятались от излишней влаги в своей мрачной гостиной, освещённой яркими тёплыми лампами. Почему именно они живут напротив? Я склонилась над оконной рамой и в уже который раз попыталась разглядеть огромный особняк, скрывающийся за старой ивой. Толстые белые колонны закрывали собой треть крыльца. Издалека чёрная крыша напоминала скользкую чешую рептилии.

– Люс, мы приедем ближе к обеду, ладно? – вновь заговорил Кассель. – Не хочется торчать дома.

– Хорошо. Прихвати сырные кальмары с собой.

– У тебя есть пицца с вяленой рыбой?

– Возможно, – я усмехнулась. – Посмотрим, сколько сырных кальмаров я получу.

– Так нечестно.

– Пицца огромная, парень. Думай хорошо.

– Прям огромная?

– Тащи кальмары и увидишь, – бросила я на прощание и сбросила звонок.

С первого этажа донёсся звонкий смех Декель. Накинув на тело огромный свитер Касселя, я спустилась на первый этаж. В носу заиграли лёгкие нотки пирога из ананасов и двух сортов яблок. Я вошла на кухню. Деник, лениво забросив ноги на соседний (мой) стул, болтал по телефону, попутно пытаясь забросить кубик сахара в одну из чашек с дымящимся кофе. Филипп, его лучший друг, уткнулся носом в одну из пяти книг, изредка отвлекаясь на тёплый имбирный чай.

– Где мама? – спросила я.

– Спит, – ответил Филипп, подняв на меня взгляд золотистых глаз. – Выспалась?

Я потянулась за кофе, игнорируя возмущённый взгляд Деника. Думаю, в этой чашке плавает не более двух кубиков сахара, если учитывать то, насколько плохо он целился.Я сбросила его ноги со своего стула, наблюдая за тем, как он от этого нервно перебирает пальцами. Его тёмные волосы сбитой паутиной легли на брови. В детстве Деник напоминал мне паука. Признаться, он и сейчас на него похож.

– Нет, но до следующей ночи продержусь, – я опустила горячую чашку на блюдце. – Что-то ты рано сегодня. Ночевал здесь?

Филипп пил чай маленькими глоточками; его присутствие согревало меня, как солнце в неимоверно жаркий летний период. Он стукнул чашкой о блюдце, прежде чем вновь поднять голову и ослепить меня своей улыбкой.

– Ночевал.

– Что-то происходит, – произнёс Деник, подушечками пальцев отбивая ритм по деревянной поверхности. Филипп закрыл книгу и заметно расслабился, почувствовав прикосновение стула к спине. – Старик Чарльз хочет встретиться.

– Зачем? – поинтересовалась я, прихлёбывая горячий кофе.

– Что за Чарльз? – поинтересовался Филипп.

– Отец матери, – ответила я. – Он кроме неё никого не любит.

– А меня ненавидит, – выплюнул Деник, закатив глаза.

Грубый каблук винтажных ботинок отбивал ровный ритм по деревянному полу. Декель сбросила вызов и громко хлопнула входной дверью. Словно утренняя буря, она влетела на кухню, попутно убирая подальше от лица пушистые от чрезмерной влаги волосы. Её губы сжались в кривую полосу, контур которой был спрятан за приятной розовой помадой.

– Это просто катастрофа! – Декель гневно бросила пакеты с продуктами на пол. – Виктория и Этан расстались. Она вторую неделю заливает слезами весь дом и просит меня быть рядом. Этим утром мне пришлось отговаривать её от идиотской затеи отрезать волосы, – она хмыкнула и, открыв холодильник, потянулась к пакетам. – Еле вырвала ножницы из её скользких ручонок!

– Звучит настолько грустно, что мне захотелось курить, – Филипп, потянувшись до хруста в спине, поднялся и в компании моего брата вышел на улицу.

Мы осели на крыльце. На небольшом журнальном столике покоился морской салат, хрустящие крабовые снеки и зелёный чай. Молнии играли с пепельно-серыми облаками, создавая иллюзию огней, играющих с призраками. Я вскинула голову и приоткрыла губы, наблюдая за тем, как густой дым плавно вытекает из моего рта. Дерегорьевские травы жгли язык. Я передала косяк Лене и отпила немного чаю.

– Вчера ночью, – начал Кассель, играя пальцами с хвостом соседского кота, – мне показалось, что я видел на дороге женщину, с которой танцевал на маскараде.

Касс взволнованно оглянулся. Его ресницы трепетали над глазами так, словно он вовсе и не смыкал их этой ночью. Лена потушила пылающий кончик косяка и выбросила дымящиеся остатки в маленькую стеклянную банку, оставленную Николаем.

– Может, какая-нибудь старушка решила сплясать ночное танго в романтичную дождливую ночь, – предположила Лена, задумчиво пожав плечами.

– Не знаю, – Касс цокнул языком и вздохнул. Глубоко и настолько тяжело, словно в лёгких годами копилась пыль, – но я видел её. Эта женщина стояла под фонарным столбом и пялилась в моё окно. Я не уверен, но вроде она держала розу в руках.

– Уверен, что это не сон? – спросила я.

– Уверен.

– Всё началось после маскарада. Меня преследуют кошмары, но по верьте: вы не захотите их слушать, – шмыгнув носом, Лена переплела наши пальцы. От неё веяло жасмином. – Мне порой кажется, что нас пытаются свести с ума.

– Проще было убить нас на маскараде, – я усмехнулась, вскинув голову.

– Брось, – вздохнул Кассель, – это слишком просто.

– Кстати об этом, – вымолвила Лена. – Почему ты так всполошилась тогда?

– Ничего особенного. Второй юноша, которому я вынуждено подарила танец, попросил нас уйти.

– Герой среди чертей?

– Или тот, кто ими руководит.

– Разве в нашем лесу водятся лисицы?

Брови вопросительно поднялись вверх, и я, вытянув шею, приподнялась. Густая рыжеватая шерстка танцевала от прикосновений ветра. Короткие лапы замерли на трехступенчатой деревянной лестнице, ведущей на крыльцо. Животное не двигалось и лишь виляло хвостом, наблюдая за нами. Кассель приподнялся и бросил лисе первое, что нащупали пальцы. Кто кормит лисиц крабовыми снеками?

– Вы таким образом решили его подкупить? – незнакомый голос проскользнул мимо ушей. Я поднялась на ноги, на что Касс лишь схватил меня за руку и замотал головой.

Влажный гравий мерзко хрустел под чужой обувью. Молодой человек склонился над животным и с заметной привычностью зарылся пальцами в его густую шерсть. Острый голосок завибрировал, от чего я непроизвольно сморщилась. «Его» – значит, это лис. Он поднял его на руки и начал рукавом убирать прохладные дождевые капли с маленького носа. Я непроизвольно потянулась взглядом к его кудрявым, чёрным как смоль волосам.

– Святой Тёмный, – клубок тёплого воздуха завертелся под моим носом, – это же вы танцевали со мной вчера. Я помню эти волосы.

– Накаркали на беду, – выплюнул Кассель и отпустил мою руку. – Да, – он кивнул. – Единственное, что вы запомнили, это мои волосы?

Незнакомец усмехнулся. От вспышки его глаз в желудке затянулся узел. Я помню, как его пальцы ласкали мой корсет. Помню, как слабый аромат яблок, оставленный на его шее, дразнил мой нос. Как оказалось, маска слишком многое прятала под собой. Его глаза больше не казались мне грязно-серыми. В радужке, ближе к центру, кру жился мутный болотный оттенок, перетекающий в туманную пелену. Ярко выраженные скулы пробивались сквозь бледную кожу. Острые клыки, когда он усмехался, делали его похожим на прирождённого злодея. «Управляющий чертями», пронеслось в моей голове.

– Что вы здесь делаете?

– Живу.

– И как давно?

– Совсем недавно, – ответил парень, бросив мимолётный взгляд на наручные часы.

Кассель поднялся на ноги. Я слышала, как заскрипел пол под его кроссовками. Я обернулась и поймала лишь предупреждающий взгляд. Женщинам нельзя разговаривать в таком тоне с незнакомцами. Спустя века это продолжало быть неизменным.

– Дом принадлежит вам?

– Моей матери. Она умерла, после чего я унаследовал его.

– Ох, примите мои соболезнования.

– Благодарю. Нам пора. Хорошего вечера, мисс Кадеш.

Лис в его руках покорно склонил голову. Парень зашуршал по мокрому гравию, двигаясь в конец улицы. Спустя мгновение пожелтевшая зелень окружила его, позволив исчезнуть. Из-за старой ивы выглядывали лишь толстые белые колонны, напоминающие о временах Кастраянской империи. Сам дом почти целиком растворился среди влажной листвы.

Ближе к вечеру вновь пошёл дождь. Кассель оставил старушку Мэгги в гараже и решил помочь Декель с приготовлением ужина. Лена пристроилась возле Деника, который помогал ей закрыть проект по биологии. Я расположилась на подоконнике, в окутанной полумраком гостиной. За окном танцевали деревья, а вместе с ним, казалось, танцевал и последний дом на Часпер-Вуд.

Я слезла с подоконника и бросилась вверх по лестнице. Спальня родителей находилась в конце коридора, ближе к комнате Декель. Сегодня я видела мать лишь мельком. Она бросила в мою сторону несколько кратких фраз и засела в кабинете отца за изучением его рукописей. Порой мне казалось, что она знает намного больше, чем открывает нам. В первое время это раздражало, но со временем я поняла: она просто спасается от тоски. Я пробежалась пальцами по дверной ручке и выдохнула, стараясь совладать с глупым волнением.

Трижды постучавшись, я замерла.

– Да? – донесся её голос.

Я сглотнула и, навалившись всем весом на дверную ручку, пере ступила порог родительской комнаты. Мама сидела на кровати. Густые русые волосы, собранные в высокий хвост, создавали как будто стены по обе стороны от её лица. Я сделала шаг навстречу. Под моими ногами заскрипели половицы. Мама подняла взгляд и улыбнулась. У меня закружилась голова. Она похлопала рукой по одеялу, приглашая сесть рядом. Я подошла ближе, переступая огромное количество скомканных листов под ногами.

– Что-то случилось?

– С чего ты взяла? – я покосилась на фотографию в рамочке. Свадебное фото.

– Ты редко здесь бываешь.

– Прости, – нелепо выпалила я, приземлившись на край кровати.

– Всё нормально. Так что случилось?

– Ты знакома со всеми соседями?

– Да. Твой отец любил гостей.

– Кто жил в доме с белыми колоннами?

 Её длинные пальцы на мгновение перестали шуршать страницами.

– Почему ты решила спросить о нём?

– Потому что он мёртвый. Никогда не видела, чтобы там кто-то бывал.

– Этот дом живёт сам по себе. Мне не нравятся твои вопросы, Люсиль, – мама пододвинулась ближе и взяла меня за руки. От холодной вибрации её пальцев я вздрогнула. – Случилось ли что-то, о чём я должна знать?

Должна ли ты знать об этом? Я мысленно покачала головой. Не сейчас.

– Если что-то случится, я расскажу тебе.

 Мама лишь сильнее сжала мои пальцы.

– Отпусти, – я отодвинулась. – Говорю же: всё нормально. В воздухе повисла нелепая тишина. Мама в конце концов кивнула и вновь зарылась в отцовские записи.

Этой ночью глаз, казалось, направил весь свой свет на скользкую крышу моего дома. Острые вспышки молний рассекали небо, отдающее лёгкой синевой. Друзья остались у меня на ночь. По комнате блуждал бледноватый свет, исходящий от газовой лампы. На тёмноалых стенах танцевали тени деревьев, пока за окном, под фонарным столбом порхали белокрылые бабочки.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ 6

Ровное дыхание Лены скользило по моей щеке. Я приподнялась и, прищурившись, оглянулась. Время близилось к одиннадцати. Кассель шлёпал влажными ногами по мокрой плитке в ванной, напивая себе под нос песни старой рок группы. Скинув с себя одеяло, я вздохнула. Зловонный запах сигарет мгновенно просочился сквозь ноздри. Разве Касс курит что-то помимо дерегорьевских трав? Я поднялась с кровати и путаными шагами проковыляла к окну. Прижавшись к холодному стеклу горячей ладонью, я скользнула к серебряной ручке и повернула её. Остатки Раденской грозы ударили меня по лицу, размазывая по щекам багровую краску.

Я опустила взгляд на подоконник. В маленькой щели мирно покоился свежий, почти до фильтра скуренный окурок. Я отвесила Касселю звонкий подзатыльник, как только он выбрался из ванной. Тот нахмурился и встряхнул мокрыми после душа волосами возле моего лица.

– Зачем ты сунул сюда окурок? – зашипела я.

– Совсем умом тронулась? – фыркнул тот. – Я не курю сигареты.

– Лена?

– Думаю, если бы она курила, мы бы заметили.

Выбросив окурок на асфальт, я спустилась на кухню. В гостиной трепетал нежный жар от ещё пылающих в камине углей. Видимо, близнецы проснулись пораньше. Кассель направился к холодильнику, из которого выудил тарелку с вяленой рыбой и сырно-овощной салат. Мы сели завтракать.

Четырнадцатое сентября. В небе застыли хмурые тучи. Костлявые пальцы ветра пролезали даже в самые маленькие щели. Мы сидели за столом и работали над проектом по философии, которой, судя по старым записям, во времена Кастраянской империи было слишком много. Мы почти не разговаривали. Кассель был сосредоточен на письменных записях, а я, подперев рукой подбородок, рассматривала мерзких детей семьи Малькумн. Они носились по грязи в резиновых сапогах, подбрасывая в воздух мокрые листья. Хорошо, что эта грязь у них под ногами, а не летит в моё окно.

Лестница заскрипела. Я, шмыгнув носом, отодвинулась от стола и выглянула в коридор. Лена, укутавшись в мой тёплый халат, медленно плелась в сторону кухни. Кассель улыбнулся и пододвинул к ней тарелку с остатками завтрака. Её спутанные волосы походили на воронье гнездо. Касс с шумом захлопнул книгу, от чего в воздухе закружилась душная пыль. Я сморщилась и потянулась за кофе.

– Я тут подумал, может, нам уехать? В Дерегорье, например. Дерегорье – маленький посёлок, в котором почти полностью отсутствует электричество. Никаких телевизоров и маленьких удобных кофемашин, только природа, пастухи и фанатики, которые ежегодно устраивают цикл подношений для Великого Тёмного. Отец часто там бывал.

– Касс, близится октябрь, – я вздохнула. – Последняя неделя сентября – открытие Тёмного цикла.

– Брось, до конца сентября ещё полно времени! – вскинув руки, он потянулся до едва слышного хруста. – Может, найдём что-то интересное.

Воспоминания зашелестели обёртками, открываясь одно за другим. Прошлой осенью, девятого сентября, папа учил меня кататься на лошади, купленной у пастуха за копейки. В Дерегорье не любят лошадей. В основном ухаживают только за овцами и козлами. Я помню, насколько больно было падать с белоснежной Валери. Папа считал, что падение – это основная часть обучения. Мама терпеть не могла, когда он брал меня с собой в Дерегорье.