Хранители Мультиверсума. Книга шестая: Небо над дорогой

– Если появляются Ольга или Артём, то действуй по обстановке.

– Это как?

– Понятия не имею. Мир полон удивительных сюрпризов, если ты до сих пор не заметила. Всё, инструктаж окончен. Вот тебе волшебный ключик, держи его при себе, береги как девичью честь. За эту штуку пару человек уже убили, имей в виду.

– Я постараюсь.

Чёрт. Я бы, конечно, предпочёл иметь в тылу кого-то более взрослого. Но к взрослым опасно спиной поворачиваться. Дилемма.

«Девяносто девятая» рычала, пердела, воняла, дымила, хрюкала коробкой и стрекотала ШРУСами, скребла днищем по кочкам… Но ехала. Хотя иногда у меня возникало ощущение, что это я её толкаю силой воли. Руки аж судорогой свело на руле. Где ты, где ты, мой УАЗик? В какие дальние миры загнал тебя этот романтический долбоёб?

В принципе, тут можно было бы и пешком дойти. В прошлый раз ходил. Не так уж далеко от прохода в здешних гаражных руинах находится бывший офис Андрея, полчаса, много – час ходу. Но, если мне удастся вытащить семью, то не исключено, что придётся очень быстро драпать. И это лучше делать на колёсах. С тех пор как Альтерион аннексировал – или, если угодно, спас – срез Йири, альтери тут как у себя дома пасутся. Вполне могут попробовать перехватить уже здесь. Ничего, запихаемся в это «зубило» как-нибудь.

Город, название которого я так и не удосужился запомнить, пребывал в запустении. Большая часть Йири отселена на реабилитацию – не в сам Альтерион, а в какой-то из его протекторатов. Там их выгуливают на солнышке и кормят с ложечки. Учат ходить ногами, смотреть глазами, говорить ртом и какать попой. Приучают есть еду и пить компот. В своё время я немного поучаствовал в организации этого процесса, поддерживая Криспи и подсказывая решения чуть более сложные и неочевидные, чем приходят обычно в пустые головы Юных. Впрочем, Андрей был прав – вряд ли я войду в историю Йири как Спаситель. Никак я туда не войду. Оно и к лучшему.

Часть наиболее повреждённых мозгом подключенцев – в том числе, так называемый «Оркестратор», – пришлось оставить как есть. Практика показала, что они неадаптабельны более чем полностью. Слишком привыкли быть вычислительной машиной, держащей в своём сознании мир во всей его полноте и сложности. Ограничение информационного потока до того скромного ручейка, который протекает через человеческие органы чувств, вызывает у них жесточайшую, непереносимую абстиненцию. Задорные в свой простоте Юные успели часть из них угробить, но потом я вмешался. Через Криспи, разумеется, – кто бы там стал дурака-мзее слушать? Помогло – их оставили в покое. После вывода из системы большей части Йири, ресурсов там стало с избытком, и таинственный «оркестратор» занялся чем-то своим. Может быть, делил корень из минус единицы на ноль, может быть, воображал себя богом воображаемого мира, а может, сочинял анекдоты про андроидов и электроовец. Электричества хватало, синтетической жратвы тоже, так что дела до него, по сути, никому не было. Учитывая замедленный метаболизм подключённых, они так могут лет пятьсот, наверное, пролежать, пока не помрут. Но и вреда от них, в общем, тоже никакого.

Проехал город насквозь, рыча оторвавшимся в развалинах гаражей глушителем. Слышно меня километров на двадцать, наверное, но вряд ли тут кто-то есть, кроме подключённых. А они в матрице, им пофиг. Отжал язычок замка, зашёл внутрь – пыльно, тихо, мрачно, темно. Обесточено помещение. Не платил, поди, Андрей по счетам. Спустился с фонариком вниз. Отметил, что пассатижи, которые мне в прошлый раз так понравились, кто-то уже спёр. Ну и ладно, не судьба, значит. Обойдусь. Рольставни на задней стене подняты, проход чувствуется. Проверил пистолет в кармане – и открыл.

Пустой гаражный бокс. Большой, с белыми чистыми стенами. Душновато, темно. Пыльный верстак. Пыльный пол. На стенах – плакаты и постеры, а также детские рисунки. Это у альтери модно – детские каляки-маляки и палка-палка-огуречики вешать в рамочках, как искусство. Какое-то завихрение из области культуртрегерства Юных. Впрочем, наши модные рисователи жопой ничуть не лучше. Дети хотя бы стараются.

Я нашёл дверь в соседний бокс и уже совсем было собрался её открыть, когда увидел приклеенный к ней рисунок. На нём был изображен рыжий котик с очень пушистым, как у белки, хвостом. Техника исполнения, мягко говоря, хромала – овальное туловище, круглая голова, треугольные уши, лапки-палочки, хвост массивной рыжей запятой. Художник заслужил бы максимум три балла за усидчивость, если бы ему… ей не было семь лет. Это Машкин рисунок, я его дома видел. Аккуратно отделил приклеенный по краю альбомный лист от двери. На обратной стороне карандашом, печатными буквами, было написано: «Они знают». Крис писала, больше некому. Она печатными буквами пишет, её Машка учила. Альтери давно уже не пишут руками, и почти никто не пишет и не читает по-русски – «на языке Коммуны». Хотя говорят многие.

Ну что же, ничего удивительного. Кто-то вспомнил про Андрея и его проход. Думаю, если бы я вошёл, меня ждал бы какой-нибудь сюрприз. То есть, он и сейчас меня ждёт – и пусть ждёт дальше. Хорошая девочка Криспи, спасибо ей. Свернул рисунок в трубочку, сунул в карман и ушёл через проход обратно. Буду думать дальше.

Когда рычащий высерок родного автопрома, громыхая оторвавшейся защитой и стуча сухими амортизаторами, преодолел последние кусты между мной и башней, мне открылось дивное в своём идиотизме зрелище.

ГЛАВА 3. МИР БЕЗ ДУРАКОВ, КАК ЦИРК БЕЗ КЛОУНОВ

Сначала мне показалось, что к нам приехал цирк. Пёстрые шатры, яркие цвета, суета. Музыка такая, что перекрывает рык глушителя. Подъехав ближе увидел, что это не шатры, а тенты на машинах. Правда, сами машины – тот ещё балаган. Рама «шишиги» без кабины и кузова. На месте водителя – подрессоренное сидение от автобуса, огороженное каким-то плетнём. Движок закрыт фанерным ящиком, остальное пространство превращено в крытую тканью на шестах кибитку с деревянными бортами. Трактор «Беларусь», расписанный красным и золотым. Вместо кабины – навес из бархатной бордовой гардины с кистями. За ним – три телеги на дутых колёсах, сцепленных в поезд и заваленных тюками. Магистральный тягач «Фрейтлайнер», классический, капотный, с будкой. Водружён на большие зубастые колёса, для чего пришлось выкинуть большую часть обвеса, включая передние крылья. Вместо прицепа на седло взгромоздили передней частью междугородный автобус «Вольво», покрашенный в вырвиглазно-розовый с ромашками, как трусы у волка из «Ну, погоди!». Судя по виду бортов, автобус с этого тягача пару раз падал, после чего ссадины подкрашивали произвольным цветом, а выбитые окна затягивали грязными простынями в горошек. Раритетный австрийский вездеход «Пинцгауэр», осквернённый попугайской раскраской и плюшевым алым тентом. И это только то, что я смог сходу опознать – несколько машин имели вид ублюдка постыдных межвидовых связей нескольких несовместимых транспортных средств. Тракторные колёса, самопальные рамы, грузовые дизеля, кузова от пафосных легковушек… Недостающие элементы без стеснения заменялись досками, фанерой или просто натянутыми кое-как тряпками. Всё это собрано на клей, сопли, говно, изоленту и проволоку и покрашено в гамме «Лопните мои глазыньки».

В общем, башню взяли в осаду какие-то подозрительные фрики. Их было много, но понять сколько я не мог – они были так пёстро одеты и так хаотически двигались, что у меня в глазах зарябило. С увешанного грязными и битыми концертными колонками кунга военного (в прошлом) «Камаза» ум-ца-ца-кала на непереносимой громкости музыка, напомнившая фильмы Кустурицы. Колонки хрипели на басах и хрюкали от амплитудного перегруза, но это никого не смущало. Наверное, это бродячий клуб глухих дальтоников. Или цыгане.

Последняя версия блестяще подтвердилась, когда я заглушил мотор и вылез из машины. Её немедля окружили какие-то бабы в ярких тряпках и дети, одетые по большей части в дорожную грязь и браслетики. Я уселся на горячий капот и сделал лицо знаком «кирпич». Подожду антракта.

Башня, как я отлично отсюда видел, закрыта по протоколу «обломитесь, суки», так что за своих я был более-менее спокоен. Не думаю, что Настя не заметила приближения этого скакового ансамбля песни и пляски заранее. Сидит теперь небось наверху – смотрит, как я тут лицом торгую.

В машине какой-то деловитый цыганёнок уже отковырял пластиковые выцветшие иконки с панели и теперь заинтересованно шуровал в бардачке. Ещё две мелких костлявых задницы в грязных трусах торчали из багажника, а загорелый до черноты, но белобрысый шкет увлечённо дёргал запертую заднюю дверь. Мне было плевать – ничего ценного там нет. Вокруг меня столпилось с десяток тёток. Они, размахивая руками, что-то орали одновременно, пытаясь перекричать музыку и друг друга. Я сидел, молчал, ждал. Жаль, что не курю, это добавило бы образу брутальности, но и так ничего, сойдёт. Чья-то шаловливая ручонка сунулась под куртку, наткнулась на рукоять «Глока» и была зафиксирована. Черноглазое существо без выраженных половых признаков лет десяти от роду подёргалось, пытаясь вырвать руку. Но я держал крепко, а возмущённые вопли всё равно потерялись на общем шумовом фоне. Во вторую руку ребёнка вцепились сразу три бабы и рванули так мощно, что пришлось отпустить. Иначе порвали бы дитя пополам. Не ожидавшие этого цыганки повалились на землю, добавив суеты и шума, хотя казалось бы, куда ещё.

Минут через пять музыка внезапно стихла, прощально пёрнув басами. Цыганки как по команде перестали орать и размахивать руками, развернулись, потеряв ко мне интерес, и разошлись. Дети испарились из машины, прихватив с собой потёртую оплётку руля, драные чехлы и старый приёмник. Вот, теперь начнётся интересное.

От машин ко мне шествовал Цыган с большой буквы «ЦЫ». К цыпленку на цыпочках цыкать. Здоровый, с двух меня, толстый как колобок дядько в золотой блестящей рубахе навыпуск, шёлковых костюмных брюках, в чёрных и глянцевых, как жопа потного негра, туфлях с длинными слегка загнутыми вверх носами. На его физиономии доминировали круглые щёки, обильные подбородки, крысиные усики, свиные глазки и брезгливое выражение измученного запором Императора Вселенной. Не очень симпатичный персонаж, в общем. Он величественно дотопал, потрясая пузом, до меня и что-то такое буркнул через губу на ихнем. Я разобрал только «гаджо» – «нецыган». Поэтому не отреагировал ровно никак. Всё это просто спектакль. Они меня, как говорится, «пробивают» – смотрят, насколько я подвержен давлению на психику. Наорать, нашуметь, сбить с толку суетой, заставить беспокоиться об имуществе и пытаться понять, что от тебя хотят – перегрузить входные каналы. Человек теряется от кучи противоречивых сигналов, впадает в дезориентацию и соглашается на всё, лишь бы это прекратилось – вот вам и весь «цыганский гипноз». И этот расфуфыренный откормленный попугай – из той же оперетты. Изображает, что он тут главный.

– Эй, с тобой говорю, гаджо!

Ну вот, он уже и русский вспомнил.

– Ты глухой? Ты знаешь, кто я?

– Толстожопый дырлыно ты. Закурдал. Иди, баро зови, кар тути андэ кэрло.

Этим я исчерпал доступный мне лексикон, но ему хватило. Казалось, он сейчас лопнет от злости и всё вокруг забрызгает газированным говном, но обошлось. Выругался по-своему, но с опаской, в сторону, как будто не мне, и заколыхал боками вдаль. Теперь, может быть, кто-то настоящий придёт.

– Здравствуй, хороший человек.

Как ни странно, баро этого бродячего лупанария выглядит на общем фоне почти прилично. Костюм, шляпа, туфли. Вышитая красными маками жилетка под чёрным строгим пиджаком смотрелась даже стильно. Гробовщик с претензией. Правда, алая шёлковая рубашка, золотые зубы, массивные перстни и цепь «жёлтого металла», на которой можно коня повесить, несколько выбиваются из образа. Но это признаки ранга, как погоны. Noblesse oblige. Во внешности его никакой цыганской крови не просматривалось – высокий, худой, с породистым умным лицом. Короткая причёска с проседью, седые усы. Я бы его, скорее, за немца принял. Но говорит по-русски чисто, без акцента.

– И тебе не хворать, не знаю какой человек.

– Все люди должны быть хорошими, – покачал шляпой баро.

– Люди ничего друг другу не должны, так что давай к делу.

Неловко на «ты» пожилому человеку, но он первый начал. Ставить себя ниже – плохая переговорная позиция.

– Мы видели сигнал маяка. Мы долго искали его, потратили много времени и энергии в дороге. Нашли – но кто-то закрылся там и не хочет говорить. Не знаешь, почему?

– Знаю.

Он смотрит на меня, ждёт продолжения, я молчу. На вопрос я ответил. Пусть задаёт следующий. Ему надо, мне не надо. Даю понять, что не рад их фрик-параду.

– Послушай, хороший человек, мы – рома дрома, люди дороги. Нам нужны зоры, иначе мы не сможем кочевать. Это вопрос жизни для рома дрома.

– Кто нужен?

– Зоры.

Он достал из кармана пиджака разряженный до молочной белизны акк и показал мне. Я кивнул, показывая, что понял, о чём речь.

– Наша глойти ведёт табор Дорогой, но, чтобы выйти на неё, нужны зоры.

– На всей этой колёсной трихомуди стоят резонаторы? – удивился я.

– Нет, мы не такой богатый табор, что ты! Только на одной машине. Но наша глойти может уводить за ними остальные.

Помолчали. Цыган ждал от меня какой-то реакции, я его игнорил.

– Я Марко, хороший человек, – вздохнул он наконец, – баро этого табора.

– Сергей. Живу тут. И я не очень хороший.

Он развёл руками, признавая моё право не соответствовать его ожиданиям.

– Это маяк, хороший человек Сергей. Он нам нужен.

– Это мой дом, Марко. И хер я его кому отдам.

Я покосился влево, где на холме над морем стоят в рядок кресты. Цыган поймал мой взгляд, проводил его своим, вздохнул.

– Ты не понимаешь, Сергей. Маяк – это жизнь для всех нас. Остался всего один маяк, в Чёрном Городе, но он совсем старый, заряжает один зор три дня, а его сигнал еле виден с Дороги. Скоро его кристаллы рассыплются голубой пылью, и у Людей Дороги не будет маяка.

– Какая трагедия, – сказал я равнодушно.

– Мы не сможем ходить по Дороге, хороший человек Сергей! Это конец жизни для нас и многих, многих других Людей Дороги! Разве это честно? Разве это справедливо? Для тебя это дом, но ты можешь найти другой дом! Для многих-многих людей это жизнь! Где они найдут другую жизнь?

Знакомый заход. Вопрос жизни и смерти, но почему-то непременно за мой счет.

– Честность и справедливость, насколько мне известно, не входят в базовую комплектацию Мультиверсума.

– В базовую – нет, – неожиданно хитро улыбнулся Марко, – а в платные опции?

Вот это уже предметный разговор. С этого и надо было начинать, а не руки заламывать и на жалость давить.

– Маяк не отдам, – сразу обозначил границы я, – губы закатайте. Но акки могу зарядить. В обмен на.

– Что тебе нужно, хороший человек Сергей?

– Мне нужно попасть в Альтерион и забрать оттуда несколько человек.

– Этого мы не можем, – расстроился Марко. – В Альтерион нам нельзя. Мы там вне закона. Они отнимут наших детей, запрут нас в клетки, а с нашими глойти сделают страшное. Мы там – «социальный балласт».

Надо было уточнить у Криспи про этот самый «балласт». Каждый раз, когда мне кажется, что в познании общества альтери я донырнул до дна, снизу раздаётся очередной стук.

– Жаль. Не договорились, значит. Не смею вас задерживать. Пора освободить моё парковочное место. Уверен, Дорога ждёт вас. Все жданки съела. Прощайте, Марко.

– Послушай, хороший человек Сергей, нам нужны зоры! Мы не можем уйти без них! Как мы выйдем на Дорогу?

Врёт как сивый мерин. Ни за что не поверю, что у них энергии было в один конец, и теперь они тут застряли. Слишком хитрожопые они для этого.

– Ваши проблемы, Марко. Мне тут ваш гуляй-город не нужен. Он мне вид на море загораживает. И я готов, если надо, действовать решительно.

Не знаю, правда, как. Вот вообще ни одной идеи, как выгнать эту толпу распиздяев. Их много, а я один. Но пусть думают, что у меня в башне засадный полк.

– Ладно, мы готовы оплатить зарядку по обычному курсу. С пяти акков один твой.

– Марко, – сделал я огорчённое лицо, – мне грустно думать, что ты держишь меня за лоха. Это меня обижает, Марко.

Наугад сказал, но, разумеется, не ошибся.

– Извини, Сергей, я не мог не попробовать, – заулыбался примирительно Марко, – разумеется, с четырёх.

– С трёх, Марко. И это только входя в ваше бедственное положение.

– Как скажешь, Сергей, ты тут хозяин! – печально вздохнул Марко. – Пусть наши дети лягут спать голодными, но мы выплатим твою цену!

Чёрт, продешевил, кажется. Иначе он бы куда сильнее распинался. Дети у них, ишь ты. Можно подумать, они их акками кормят, детей этих.

– И ещё один момент, Марко. Слушай меня очень внимательно, и не говори потом, что ты не слышал, или не понял, или понял не так. И всем своим скажи. Так скажи, чтобы они запомнили, Марко.

Седой цыган изобразил полное внимание и готовность.

– Ни один из ваших не подходит к маяку, не говоря уже о том, чтобы сунуться внутрь. Любого, кто сделает шаг за порог, я убью. Я не хороший человек, Марко. И я не шучу. Вы сейчас всем кагалом уходите за реку, это недалеко и там есть отличная поляна. Сюда приходишь только ты или кто-то с тобой. Но если вы будете шляться вокруг башни, сделке конец. Если кто-то сунется внутрь – это нападение. Ты понял меня, Марко?

– Я понял тебя, Сергей, – вздохнул он, – не надо нас так бояться, рома дрома – мирные люди.

– Может быть, – не стал спорить я, – но ваши понятия о собственности и имущественных правах не совпадают с моими.

Я покосился на выпотрошенный салон «девяносто девятой». Кажется, они спиздили даже старые окурки из пепельницы. Да, вот такой я трус. Очень боюсь, что они попробуют маяк просто отнять. Их слишком много, чтобы всех закопать на холме. Я так себе землекоп.

Табор зарычал моторами. Хреново настроенные дизеля плевались чёрным дымом и воняли недогорелой соляркой. Машины неловко разворачивались под визгливые крики бешено жестикулирующих друг другу водителей. Я пошёл к сараю и поставил на его крышу знак аварийной остановки. Когда возвращался обратно, полуголые цыганята пытались кое-как натянуть обратно чехлы в «девяносто девятой». Магнитолу они уже запихали назад – правда, верх ногами. Какой-то мелкий чумазый засранец укоризненно на меня посмотрел и кинул на панель облезлые иконки. Ещё и головой лохматой покачал, как бы удивляясь моей жадности. Потом они борзой стайкой брызнули к машинам и укатили, зацепившись снаружи за кузова и борта. Сразу стало гораздо тише.

Настя встретила меня у дверей, и тревогой от неё несло так, что бедная Эли только попискивала, сжавшись на диване и обхватив ручками головёнку. Увидев меня кинулась, подпрыгнула и повисла, как обезьяна на дереве, обхватив руками и ногами. Засопела, успокаиваясь и успокаивая меня.

– Кто это? Я так испугалась.

– Цыгане. Не бойся, я с ними договорился. В целом. Но двери теперь держим закрытыми и вещей снаружи без присмотра не бросаем. Народец это ненадёжный. И помни – мы в своём праве. Никто из них не должен попасть внутрь. Ни под каким предлогом. Ясно?

– Да, я поняла, не волнуйтесь. Я понятливая. Хотите есть? Я суп сварила. Гороховый, с копчёностями. Сейчас разогрею…

Она убежала вниз, а я с трудом отклеил от себя Эли. Она хоть и не тяжелая, но уцепилась так, что ходить мешает. После сегодняшней ночи уже и не знаю, как к ней относиться. Я бы, грешным делом, не отказался попробовать, как у нас выйдет с женой и с ней. Но жена мне важнее.

Главцыган явился не один, а с… Как это правильно? Клоунесса? Клоуница? Клоунка? Не силён в феминитивах. Самка клоуна, в общем. Круглая как колобок невысокая тётя, разрисованная броским гримом по лицу. Наряд её ярок, но экономичен – серебристый лифчик, на три размера меньше, чем стоило бы, трусы из такой же ткани, узкие настолько, что не скрывают пренебрежения эпиляцией зоны бикини, поясок среди складок жира там, где у других людей случается талия. С пояска свисают до колен редкие разноцветные ленты, образуя подобие намёка на юбку, которая, впрочем, ничуть не скрывает монументальную задницу и изрядные окорока. Скифская баба, богиня плодородия. Браслеты и фенечки до локтей пухлых ручек, а волосы из подмышек не то что торчат, но даже и покрашены. Слева – в зелёный, справа – в розовый. Бодипозитивненько.

– При-и-ива… – сказало это чудо тоненьким голоском и тряхнуло головой, как ужаленная оводом лошадь. Мотнулся водопад крашеных в разные цвета мелких длинных косичек с вплетёнными нитками, колечками, бубенчиками и прочим мусором, по телу пробежала от сисек к ягодицам волна колыхания жира. Завораживающее зрелище. Человек-желе.

– Это моя глойти, – пояснил Марко.

– Очень, э… приятно. Наверное.

– Она – хорошая глойти, – укоризненно сказал цыган. – Она нашла этот маяк.

Я не испытал приступа благодарности к этому крашеному колобку. Лучше бы она ничего не находила.

– Она хочет на него посмотреть, для неё это важно.

– Позязя! – тоненько проблеяла тётка.

– Пусть смотрит. Но отсюда. Внутрь не пущу.

– Она посмотрит отсюда, но ты не мог бы его… включить? Если ты не знаешь как, она подскажет!

Женщина-холодец энергично закивала, перекатываясь волнами внутри себя.

– Нет. Я не буду включать маяк. Что-то ещё?

Нашёл дурака. Включить, чтобы на его сигнал сбежались все халявщики обитаемого Мультиверсума?

– Ладно, ладно, понял тебя, Сергей. Жаль, конечно, но ты тут хозяин. Вот, принёс зоры.

Он вытащил из кармана три белых цилиндрика.

– Один твой, – вздохнул он, закатывая глаза в немом страдании от моей корыстности и несговорчивости.

Я не повёлся. Молча сгреб акки.

– Сейчас поставлю на зарядку.

– Она постоит тут, ничего? – спросил Марко. – Она так стремилась к маяку, разреши ей! Она не будет подходить ближе.

– Если не будет – пусть стоит.

– Пасип, чмоки! – пискнула тётка и, хотя разговор был про «постоять», тут же уселась огромной мягкой жопой на дорожку, растекаясь жиром живота на целлюлит бёдер.

Ноги в резиновых шлёпках оказались волосатее моих. Экая нимфа, туды её в качель.

Подозрительно глянув в спину удаляющемуся Марко, пошёл в башню. Зуб даю, что-то они мутят. Но придраться вроде не к чему. Ладно, заряжу им акки, и пусть проваливают. Моё «тихое место у моря» превратилось в какой-то проходной двор. Теперь ещё тащить будут всё, что гвоздями не приколочено. Знаю я эту братию, в Гаражищах у нас одно время шарашились. Ничего без присмотра оставить нельзя было. Я тогда их слов и нахватался немного. Потом, как я подозреваю, грёмлёнг потихоньку эту шайку отвадили. Как конкурентов по скупке железа.

Спустился вниз, вставил акк в гнездо на консоли, повернул рычажок. Кристаллы в основании заныли, защёлкали разряды, запахло озоном, застонала металлом штанга привода, центральная колонна начала нагреваться. Пошёл процесс. Ладно, лишний акк мне пригодится. Так-то у меня аж три – один в УИНе, он же «джедайский мультитул», один – в винтовке, один – подключён к электропитанию башни. Я его спрятал внизу за фальшпанелями на всякий случай и проводами всё развёл. Но запас карман не тянет. Ценная штука.

Через пару минут я понял, что что-то идет не так. Я уже заряжал акки здесь, и это выглядело как-то спокойнее. Сейчас башня заметно вибрировала, а стон конструкций стоял такой, как будто вот-вот рванёт. Кристаллы уже были не видны, превратившись в комок трещащих разрядов и фиолетовых микромолний. Даже подойти выключить было страшно – волосы во всех местах стояли дыбом. В протянутую к рычажку руку чувствительно стрельнуло искрой и я, ругаясь, её отдёрнул. Что за фигня?

– Дядя Сергей, идите сюда, скорее! – закричала сверху Настя. – Там тётя что-то странное делает.

«Тётя» сидела там же, где я её оставил, но глаза были закачены, зубы оскалены, руки вытянуты в сторону купола башни, и от них, клянусь, что-то такое туда устремлялось – почти невидимое, прозрачное, как будто лёгкое марево горячего воздуха, сплетённое в тонкий жгут. Мне показалось, что лепестки купола дрожат и вот-вот раскроются, и из-под них прорывается сияние маяка.

– Ты что творишь, сучка крашена? – заорал я и побежал, вытаскивая на ходу пистолет.

Там же основные рычаги не включены, охлаждение не подается – а ну как спалит сейчас эта дура ушельскую технику?

Тётка была в трансе и никак не реагировала. Я приставил к её башке пистолет, но, оглянувшись, увидел смотрящую на меня из дверей Настю. Глаза её были огромными и испуганными. Так что пистолет я убрал, а вместо этого отвесил по толстой жопе мощного футбольного пенделя.

Как будто резиновый мешок с водой пнул. Чёртова шаманка заколыхалась, как медуза в прибое, но главное – прекратила делать то, что она там делала. Рот закрыла, глаза выкатила обратно, руки опустила.

– Ой, бона! Дамажишь, челик! Кринжово! – заблажила тётка непонятное.