Ателье Мадам Пикок

– Подожди, – усмехнулся Дитрих. – Ты, как-никак моя жена. И нам нужно решить несколько вопросов.

– Я отказываюсь быть вашей женой! Я не хочу быть женой человека, который сидел в тюрьме! – съязвила я, вспоминая, что не прострочила подъюбник.

– Вы что? Думаете, что я здесь постоянно? – спросил Дитрих, изобразив такую обиду, что я остановилась. – Между прочим, я – честный человек, который принадлежит высшему свету. Про меня много что говорят, но большая половина из этого неправда!

И тут послышался звук подъезжающей кареты, который гулко отдавался от каменных стен. Красивая карета остановилась напротив нас, а я ожидала, что из нее кто-то выйдет, но из нее так никто и не вышел

– Хозяин! – послышался хриплый голос кучера. – Вы куда запропастились! Я починил колесо, а вас нет! Я к этому святоше! А вас там тоже нет! Я к этой в ателье! И там закрыто! Я к борделю Мадам Жюли, в котором вы бываете по пятницам и средам! Но девочки сказали, что сегодня вас не было! Красотка Сиси передает вам привет!

– Значит, честный… – язвительно начала я, но кучер еще не закончил.

– Потом я вспомнил, что сегодня у герцога Баррингтона пьянка. И поехал к нему. Вы же ни разу не пропускали его пьянки! – прокашлялся кучер. – Но и там вас не было!

– О, – потянула я многозначительно и глядя на «честного джентльмена».

– И тут до меня дошло, что вы у любовницы! – заметил кучер. – Я – туда! Но ни у мадам Лореаль, ни у мадам Дэрвиль, ни у мисс Шарлотты, ни у мадам Каттерфакс вас тоже не было!

– Да неужели? – прищурилась я, глядя на Дитриха, который только что мне доказывал, что слухи о нем преувеличены.

– И тогда я сообразил, что вы здесь! Собственно, как обычно! – отчитался кучер, пока я смотрела на мужа.

– И какие конкретно слухи про вас преувеличены? – ядовито спросила я, понимая, что молва даже слегка приуменьшила!

– Про то, что я помогаю приюту для бездомных, – заметил Дитрих, затаскивая меня в карету. – Трогай! Не переживай, мы не надолго.

Ну, раз ненадолго, то это хорошо. Побыстрее бы от него отделаться!

Мы проехали не так много, чтобы я успела все обдумать. Карета свернула, и остановилась возле респектабельного дома.

Это был самый дорогой и престижный район, который мог себе позволить не каждый аристократ, предпочитающий жить в городе. Но были и такие, которые не любили городской шум и суету. И они жили за городом в роскошных поместьях.

Богатые дома на этой улице были слегка похожи, особенно ночью. Многоэтажные, с большими окнами, залитые огнями. Возле многих стояли шикарные экипажи, где-то слышались музыка и смех. Пока город спал, жизнь здесь кипела страстями и бурлила шампанским.

Яркие фонари освещали всю улицу, а от одного фонаря отделалась тень и бросилась к нам. На ходу тень что-то выронила, а потом остановилась, вернулась и неуклюже, роняя несколько раз подряд, подобрала.

– Мистер Бергендаль! – послышался запыхавшийся мужской голос, а в свете окон и фонарей над домом я увидела молодого, вихрастого юношу в старом сюртуке, который несся к нам на всех парах.

Мой взгляд тут же оценил крой, ткань, и я поняла, что юноша ужасно беден, но не хочет этого показывать. На шее у него был длинный фиолетовый летний шарф, обмотанный несколько раз, чтобы прикрыть потертости на плечах и вороте сюртука. От этого вид у юноши был поэтичный и слегка растерянный.

Он был кудрявым, светлым с карими собачьими глазами на миловидном лице. Легкая щетинка проклевывалась над верхней губой, но, дальше расти отказывалась. В руках у юноши был потертый кожаный блокнот и магическое перо.

Я знала таких юношей со взором страстным и горящим, поэтичных и вечно влюбленных. Обычно они были мелкими клерками, наемными работниками, счетоводами, но в душе оставались немножечко поэтами! Каждый из них считал своим долгом безответно влюбиться, чтобы остаток жизни страдать!

Но и тут все было загвоздка.

Разве можно посвящать стихи и любовь какой-нибудь уставшей горничной с опухшими от вечной беготни ногами? Или прачке, с красными от щелока руками? Или торговке с облезающим от палящего солнца носом? Конечно же нет! Объект их страсти всегда был прекрасен и редко достижим!

Такие, как Фогс влюблялись в тонкое кружево перчатки, в стройную ножку, показавшуюся из-под пышных дорогих юбок, в осиную талию с расшитом корсете, за которую снимали красавицу с подножки кареты. В томный и скучающий взор, которым она по обыкновению своему окидывала все вокруг, в идеальные локоны, которые служанка укладывала полдня.

«Прекрасная богиня!», – шептало им влюбленное сердце, не давая покоя ни днем, ни ночью. Они дежурили под окнами, рисовали тонкую ножку в изящной туфельке, томный изгиб лебединой шеи и вздыхали, вздыхали, вздыхали. Вздыхали под окнами роскошных домов, прячась в тени фонаря, вздыхали сидя на скамеечке, когда красавица совершала променад. Посвящали ей тысячи стихов и красивых слов. А некоторые, особо отважные, даже присылали их ей.

Они ревниво следили за каждым кавалером, с которым она появлялась. И напивались вдрызг в тот день, когда родители выдавали ее замуж.

Но если вдруг судьба улыбалась им, и красавица отвечала взаимностью, то часовня Бесподобного Елауария объединяла влюбленные сердца.

Правда, ненадолго. Украденные из дома бриллианты быстро заканчивались. Изящество, легкость и красота быстро стирались об острые грани жестокого мира, и вот уже в некогда в уставшей прачке было не узнать первую красавицу двора.

– Мистер Бергендаль! – снова выкрикнул юноша, вставая между нами и роскошным домом. – Я сделал все, как вы сказали! Целый день бегал по городу!

– Отлично, Фогс, отлично, – небрежно заметил Дитрих, лениво переводя взгляд на юношу, который тут же бросился раскрывать свой исчерканный блокнот.

– Здравствуй… те, мадемузель! – закивал Фогс, тут же снова переключаясь на Дитриха. – Вот! Я собрал информацию и написал три заметки для завтрашнего выпуска! Послушайте!

Дитрих потащил меня в роскошный дом, пока за нами, словно собачонка бежал Фогс.

– Мадам Розмари жаловалась на то, что у нее кто-то воет под окнами! – начал Фогс, на ходу заглядывая в блокнот. – И вот заметка…

– Кто такая миссис Розмари? – небрежно спросил Дитрих, распахивая двери и сразу же бросая в руки слуге перчатки. Тот поймал их с поклоном. Я застыла, глядя на роскошный дом. От увиденного у меня отвисла челюсть.

Глава десятая

В королевском дворце все было намного поскромнее. Алый бархат, оббивающий стены, золотое тиснение, подсвечники из чистого золота, горящие уютными магическими огнями. Все вокруг прямо вопило о богатстве хозяина. Причем, вопило до хриплоты. А потом выдыхалось и устало поскуливало.

– … мадам Розмари услышала, как кто-то воет! Она подумала, что это соседская собака! – читал Фогс. – Она спросила у соседей, и они тоже слышали вой. Мадам Розмари легла спать. К утру вой стих. Вот! Я тут усилил, что к утру вой стих! Хотел написать, утром все закончилось. Но подумал…

Говорил он быстро, скороговоркой, и я слушала его в пол уха.

– И ты хочешь за это три риаля? – спросил Дитрих, усмехаясь и отпуская меня на роскошный диван.

Сколько- сколько?! Три риаля? Заметка стоит три риаля?! Ничего себе! Я превратилась в слух. Три риаля! Три!

– Ну да! – смутился Фогс, глядя на свои почеркушки.

– Во-первых, кто такая мадам Розмари? – спросил Дитрих. – Кто-нибудь кроме соседей о ней знает?

– Ну, это хорошая женщина… Она вдова… У нее двое сыновей… – залепетал Фогс.

– Плевать! Где она живет? – спросил Дитрих, небрежно падая на диван. Он сидел рядом со мной в той позе, которую я уже видела камере. Одна нога стояла на полу, а вторая лежала на ней горизонтально.

– На Мэйн Стрим Авеню… – замялся Фогс, пряча глаза и переминаясь с ноги на ногу.

– Это была страшная ночь для всех окрестных домов. Душераздирающий вой раздавался в темноте, разбудив добропорядочных горожан, – лениво, словно нехотя цедил Дитрих. – Как я тебя учил писать про происшествия? Ты должен заставить каждого, читающего газету подумать, что это произошло рядом. Но место называешь в последнюю очередь.

– Да, да, я помню, – пролепетал Фогс, смущенно краснея.

– Теперь нам нужен авторитетный источник, – лениво вздохнул Дитрих, пока я все внимательно слушала. – В статье всегда должен быть авторитетный источник с его мнением. Но его можно не называть. Пиши. Старый охотник сказал, что это явно не собака… Собаки воют по-другому. «И, похоже, что не волк!», – добавил он, опасливо глядя по сторонам.

– Такого он не говорил, – заметил Фогс, что-то записывая. – Он только про собаку…

– Запомни. Смешно, страшно, интересно – это три слова, которые приносят тебе деньги, – усмехнулся Дитрих, рассматривая свои ногти. – Однако, мы ничего не утверждаем. Продолжим. Жители вынуждены были закрыть все окна и двери. Они боялись выходить на улицу. К утру вой стих так же внезапно, как и появился.

Дитрих поднялся и направился в кабинет. Часы на стене показывали три часа ночи.

– Жители Мейн Стрим Авеню обеспокоены. Догадки разные. Одни думают, что это чудовище, сбежавшее от какого-нибудь мага. Другие полагают, что это чей-то любовник, сломавший ногу при падении с балкона, а третьи уже подыскивают жилье в другом районе, если вой снова повториться.

Дитрих закончил, толкнул роскошные двери, и мы вошли в кабинет. Шикарный письменный стол был уставлен стопками бумаг. Слегка протертое кресло было отодвинуто.

Дитрих остановился, достал портмоне, а потом высыпал себе на ладонь три золотые монетки. Он замер, делая вид, что хочет протянуть их Фогсу, но внезапно передумал. Бедняга Фогс даже дернулся, но деньги Дитрих ссыпал себе в другую ладонь.

– Это мне? – спросил Дитрих, осматриваясь по сторонам. – Неужели? Какой я молодец! Дитрих, ты просто гений! Не устаю тобой восхищаться. Какая хорошая заметка! Вы просто талант!

Он усмехнулся, погладив себя по голове и ссыпал золото себе в карман.

– Что-то еще? – спросил Дитрих, подходя к столу и рассматривая бумаги. Некоторые он сразу комкал и бросал на пол. Некоторые задумчиво откладывал.

Я решила поговорить с ним, чтобы выкупить помещение. Пусть размещает типографию где угодно! Ну раз мы муж и жена, то пусть выкупит! Иначе, я уйду от него, и по городу пойдут слухи, что брак фиктивный. А ему это не выгодно.

– Да, есть! Тут мистер Сэрдон вернулся из Авильона. Там видели, как дракон летал над городом с девушкой в лапах. Представляете? Это сенсация! И еще новость из Авильона! Герцог Аддерли убил своего компаньона, обанкротил, и женился на его дочери! Представляете! – воодушевленно выпалил Фогс.

– Новости Авильона, нас ностриакорцев, не волнуют, – произнес Дитрих, поморщившись. – Пусть авильонские газеты об этом пишут. Запомни, ностриакорцев волнуют новости Ностриакора.

– Понял, – обреченно кивнул Фогс, отчаянно листая блокнот. – И еще одна новость! У графини Флери завелся любовник!

– Так, а вот это уже интересно, – потер руки Дитрих. – Учишься, парень, учишься… Дальше. Я требую подробностей! Так же как и все жители города! Как я тебя учил писать про сплетни?

– Эм… У меня тут записано! – зашуршал листиками Фогс. – Скандально! Сначала громкий факт с именами и фамилиями, потом подробности. Подробности смаковать! Я записал!

– И… – оживился Дитрих.

– Все, – сознался Фогс, вздыхая. – Я больше ничего не смог узнать! Ну, еще то, что их застукал муж. И все…

– Понятно, – разочарованно протянул Дитрих. – И ты еще здесь? Иди, вынюхивай! Завтра это должно быть в вечернем выпуске.

– Могли бы дать хоть риаль, – взмолился Фогс. А потом опустил глаза, заливаясь румянцем. Тихим голосом он добавил. – Вы не заплатили за мои стихи, которые я принес три дня назад.

– Ах, стихи… – нахмурился Дитрих, словно что-то вспоминая. – Это те, которые я вчера выбросил?

– Выбросили? – ужаснулся Фогс, нервно что-то царапая в блокноте пером. Он покраснел до кончиков ушей.

– Вот скажи мне, – снисходительно заметил Дитрих, глядя на несчастного Фогса. Он даже по дружески обнял его за плечи. Мне показалось, что в душе Дитриха что-то зашевелилось! – Что принесет мне больше денег? Твои страдания о безответной любви к дочери барона? Или скандал с оставленной в залог служанкой? Только честно? Ответ очевиден! Иди, работай!

И Фогс понуро отправился добывать ценные слухи и сплетни. Когда дверь за ним закрылась, я услышала, как кто-то споткнулся на лестнице и ойкнул.

– По поводу тебя! – заметил Дитрих, падая в свое роскошное и любимое кресло. – Итак, правило первое. С этого момента ты живешь здесь. Я не хочу, чтобы тебя лишний раз видели на улице.

– Это с чего это? – с вызовом спросила я, глядя на свое платье. Обычно я одеваюсь прилично!

– Ерунда, – отмахнулся Дитрих, смяв очередную бумагу и ловко забросив ее в дорогую вазу. Его дорогие сапоги лежали на столе среди кучи съехавших стопок и сверкали застежками. – Это я не тебе. Ты будешь изображать экономку.

– Я? Экономка? – ужаснулась я, глядя на его невозмутимый профиль. Я никогда не пойду никому в услужение! Ниже пасть уже некуда!

– Посмотри на себя! Ты очень экономная женщина! Экономишь даже на нормальном платье, – заметил он, а я сжала кулаки от негодования.

– Я не собираюсь работать здесь служанкой! – отрезала я, глядя на часы. Ой, не успеваю. Что же делать? Скоро клиенты придут, а у меня ничего не готово!

– Хорошо. Представлю тебя, как бедную родственницу. Ты приехала с окраины. Родители умерли, замуж ты не вышла. Будешь сидеть в доме безвылазно, – махнул рукой Дитрих, явно не желая видеть меня своей женой. – Оплакивать какого-нибудь своего погибшего жениха, как и полагается старой деве! На глаза лишний раз не попадайся. Мы тебя даже, как незамужнюю вдову оденем. Это я беру на себя. Ты согласна? Ни с кем не разговариваешь, ни с кем не общаешься. Так продолжается до тех пор, пока мы не разведемся. А это будет после того, как король успокоится, и отвлечется на какой-нибудь другой скандал. Потом ты так же тихо исчезнешь, как и появилась.

– За что король так не любит вас? – спросила я, решив, что сейчас или никогда.

– За правду, – улыбнулся Дитрих, невозмутимо перебирая бумаги. Большая часть из них уже валялась мятая на полу. – Понимаешь, аристократия – это опора короля. А я пишу про них правду. Сплетни, скандалы… То, что они хотят утаить, я вытаскиваю наружу. Они бояться меня, а я пишу правду про его сторонников, постепенно подбираясь к его семье.

Может дело в полумраке, разрушаемом падающими в окно лучами рассвета, но в этот момент зловещая улыбка озарила Дитриха. В этом полумраке он казался страшнее, чем все бандиты, убийцы, разбойники, воры, которые обшиваются в моем ателье.

– Почему? – ужаснулась я его улыбке.

– У меня с ним личные счеты. Это все, что тебе полагается знать, – отрезал Дитрих. – Есть то, что я никогда ему не прощу. И не успокоюсь, пока не ударю его в самое больное место, не вырву заметкой его сердце, не брошу его на пол, и не растопчу.

Не знаю, о чем это он, но у меня тоже были условия.

– Итак, я согласна играть твою родственницу. Но! – подняла я палец вверх. – При условии, что ты дашь мне десять тысяч риалей! Я хочу выкупить свою лавку. После того, как все закончится, мне нужно будет куда-то возвращаться. Я думаю о своем будущем.

– По факту меня не интересует твоя мастерская. Меня интересует подвал, – заметил Дитрих, разбирая бумаги. – Там вполне поместится еще одна моя типография. А что? Сверху какой-нибудь магазинчик, кафе, мастерская, а внизу – надежно спрятанная типография. И то, и другое приносит мне прибыль. У меня половина города так живет. Так что я предлагаю тебе остаться на своем месте, когда все закончится.

– Ну уж нет! – представила я, глядя на Дитриха. – Лучше деньги. А типографию размещай, где хочешь!

– Мне проще выкупить помещение и посадить туда другую швею! – заметил он, морщась и брезгливо отстраняя от себя бумажку.

Я посмотрела себе под ноги. Это были заметки, которые приносили и присылали Дитриху.

– Мне проще заработать деньги и никакой типографии там не будет! – гордо произнесла я. – И вообще, я могу сказать об этом королю!

– Тебя же первой и заметут, – заметил Дитрих, вскинув бровь. – Королевской благодарности не существует. А тобой очень заинтересуются. Сейчас казна переживает не лучшие времена, поэтому король стал ужасно жадным до чужого имущества. Король не любит быть кому-то обязан, так что если я однажды будут проезжать мимо твоей опустевшей лавочки, я глубоко вздохну и задерну штору.

– Тогда я заработаю эти деньги! И вам моя мастерская не достанется! – твердо сказала я. – А теперь, позвольте мне уйти! У меня много работы! А скоро придут заказчики!

Глава одиннадцатая

Я направилась к двери и дернула ее изо всех сил.

– Ладно, уходи. Я даже провожу тебя, – заметил Дитрих, когда мы вышли в коридор, где собрались слуги.

– Вы что-то быстро на этот раз, хозяин, – заметил дворецкий. – С дамой! На вас это не похоже! Уж не заболели ли вы случайно?

– А! Это моя бедная родственница, – заметил Дитрих, – Позор семьи. Три раза сбегала под венец, и три раза ее возвращали обратно. Два раза приносила в подоле, но ей сказали, отнести обратно, где взяла! Так что дама ненадежная, поэтому за ней стоит внимательно следить!

– Да что вы говорите! – возмутилась я, глядя на заинтересованных слуг.

– Правду, дорогая, правду. Мою правду,– усмехнулся Дитрих, а ему тут же поднесли одежду. И ни сказав ни слова, он тут же вышел за дверь.

– Пройдемте в комнату, «мада… музель», – потребовал дворецкий, пока остальные слуги запирали двери. Значит, так, да? Ну хорошо!

Меня отвели в комнату на первом этаже. Я выждала, когда обо мне забудут, и распахнула окно. Через три минуты сопения и одного «бух», я отряхнулась и направилась в свое ателье.

– Мадамузель! Тьфу! – сплюнула я, видя, что уже светает.

До ателье я добралась достаточно быстро, видя, как сонный город постепенно оживает. Открывались витрины, лавочки , и первые покупатели уже звонили в колокольчики.

– Еще чуть-чуть, – уговаривала я себя, видя знакомый поворот. Дверь моей мастерской была закрыта. Видимо, захлопнулась от ветра. А ключ остался внутри.

Быстро перебежав через дорогу, я вошла в храм богини любви, видя, как Бесподоный Елауарий украшает его розами.

– Не могли бы вы открыть мне дверь? – спросила я, вдыхая головокружительный аромат.

– Я сейчас подойду, дитя мое, – миролюбиво заметил Елауарий. – Только труп закопаю!

Я посмотрела на лежащего возле скамеек мужика. Мне были видны только его сапоги.

– Жених? – спросила я, сочувствуя бедняге.

– Нет, свидетель, – выдохнул Бесподобный Елауарий.

– Со стороны жениха или невесты? – спросила я, видя приготовленную лопату.

– Со стороны обвинения! – все так же блаженно протянул Елауарий, беря лопату и труп за ногу.

Я вернулась к мастерской, раздумывая над тем, что какая-то заметка стоит целых три риаля! Три!

– Спешу на помощь, дочь моя! – вздохнул Елауарий, сверкая розовыми одеждами с длинными рукавами. – Сейчас силой молитвы мы откроем двери.

Пока он молился: «Ептить – капец-капец-капец!», я скрипела зубами. Столько денег за пару строчек! Столько денег! Тут семь риалей едва наскребаешь!

– Готово, – блаженно улыбнулся Бесподобный Елауарий, показывая мне на открытую дверь. – Вот что сила молитвы богине любви творит!

У него из рукава выпала связка отмычек. Он осмотрелся и поднял их с пола, засунув обратно в рукав.

– Сила молитвы богине любви и капелька стараний. Но в основном это богиня! – поправился он, направляясь к своему храму. Мне хотелось спросить его, как так получилось, но к ателье уже подошли девушки.

Я дико извинялась, и они сменили гнев на милость, когда я взялась дошивать платье прямо на завтрашней невесте, ползая вокруг нее с волшебной иголкой, которую купила за невероятные деньги!

Пока иголочка подшивала подол, я пришивала к юбке дешевые бусинки. Невеста и ее подруга болтали о свадьбе, погоде и угощении, которое удалось умыкнуть с господского стола.

– Слышала, что вчера произошло у моей бывшей? – негромко спросила невеста. – Вот это скандалище. Мне ее горничная рассказала. Мы с ней до сих пор дружбу водим!

Обычно я не слушала то, о чем говорят клиенты. Но на этот раз мне самой было интересно!

– Это что? У скупердяйки Флери? Ну, ну, рассказывай! – оживилась вторая, пока я вышивала простенький цветочек. Но даже он красиво сверкал, и издали казалось, что платье стоит намного дороже, чем на самом деле!

– Вчера муж уехал на собрание, хотя мы знаем, куда он направился на самом деле! К ней приехал любовник! Барон Шор! Они давно шашни крутят. Пока они в спальне охали и ахали, так что люстры тряслись, муж вернулся! Ему, видать, сказали, что жена изменяет. Так вот, услышав карету мужа, графиня и ее горничная быстро барона в доспехи запихнули и забралом прикрыли. Ну ты знаешь, что граф Флери обожает всю это рыцарскую ерунду. У него весь дом, как замок, – смакуя детали, рассказывала невеста.

– И? И? – нетерпеливо заерзала ее подруга, сидя в кресле.

– Флери легла, мол, болеет. Муж искал везде, в шкафах, кладовках, сундуках. А этот у него под носом стоял. Поискал муж, и успокоился. Вечером он сидит в своем кабинете, как вдруг ему по плечу железная рука постучала. Короче, граф от страха теперь при смерти лежит. Доктора говорят, что день – два. Сердце слабое.

Я сглотнула, заканчивая платье. Взяв полриаля, я проводила девушек и наигранно вежливо попрощалась.

– Три риаля, – прошептала я, вспоминая историю. – Это же та история, которую вынюхивает Дитрих… Три риаля. Я могу заработать три риаля! Если, конечно, меня никто не опередит! Но мне нужны деньги, чтобы выкупить мастерскую! И три риаля – это хорошие деньги! С чего-то нужно начинать, не так ли?

Меня ужасно мучила совесть, поэтому я закрыла дверь и направилась в храм богини любви.

– Бесподобный Елауарий, – позвала я, входя в гулкую прохладу.

– Входи, дочь моя, – вздохнул Елауарий, колпачком гася огарочки свечей.

– Мне нужно исповедоваться перед богиней, – прошептала я, кивая в сторону двух розовых занавесок.

– Конечно, – согласился Елауарий. – Проходи…

Я уселась на скамеечку, глядя на свои нервно сжатые в замок руки. Рядом, за тонкой стенкой с резной решеткой в форме сердец послышался шелест и скрипы.

– Бесподобный Елауарий, – прошептала я, вздыхая. – Я тут услышала одну историю, и хочу написать про нее в газету… Но это как бы неправильно. Я ее подслушала и хочу на ней заработать! И у одной графини будут неприятности! Большие!

Я рассказала ему эту историю, а потом снова вздохнула.

– Разве есть грех в том, что любовь победила? – спросил Бесподобный Елауарий.

– Да, но зарабатывать на этом… – заметила я неуверенным голосом.

– Это ведь тоже любовь! Любовь к деньгам! Скажи мне, согласна ли ты, прожить с деньгами всю жизнь? И в горе, и в радости, и в болезни, и в здравии! До самой смерти? – спросил Бесподобный Елауарий.

– Согласна, – согласилась я, представляя, как вытягивается лицо Дитриха, когда я гордо показываю ему кукиш и документы на лавочку.

– Ну вот видишь? – заметил Елауарий.

– А откуда взялись наши имена в книге? – спросила я, вспомнив, что хотела спросить.

– Вот что делает молитва богине любви! – смиренно заметил Елауарий.

Я вышла, понимая, что нужно попробовать. В часовню уже входила очередная пара. Через пару мгновений я добежала до лавки, открыла ее и бросилась на второй этаж. Потом вернулась и перевернула табличку на «Закрыто»!

Из старого сундука я достала стопочку бумаги и перо. Осмотревшись по сторонам, я села писать статью, вспоминая, что говорил Дитрих. Несколько скомканных бумаг валялось на полу, пока я задумчиво покусывала перо.

Статья была готова. Она получилась длинной, потому что в ней было много подробностей и эпитетов, которыми я щедро награждала всех героев истории.

Я уже хотела подписать ее своим именем, как вдруг остановилась. Если кто-то узнает, что это была я, то ко мне больше ни один клиент не придет! Нужно что-то придумать!

Я уже собиралась искать конверт, как вдруг понюхала бумагу. Она пахла сыростью и мышиными какашками.

– Не пойдет, – нахмурилась я, задумчиво осматривая комнатушку.

Мой взгляд упал на флакон дорогих духов «Мадам Пикон», которые я купила у одной вороватой горничной, чтобы брызгать платья. Клиенты стали жаловаться, что свадебные платья пахнут мышами, и мне пришлось затянуть пояс потуже и купить начатый флакончик, у вороватой служанки, продающей безделушки своей престарелой хозяйки. Но потом мне стало жалко столь дорогие духи, и я купила дешевые. А эти оставила себе.

Во времена давно ушедшей молодости Мадам Пикон была первой красавицей и кокоткой. Но потом доктора заменили любовников, в рот она брала только градусники, а вскружить ей голову могло только утреннее недомогание.