Желудок, мозг и звёздное небо

Анатолий Пушкарёв

Желудок, мозг и звёздное небо

Роман

Глава 1. Илья внутри и над агломерацией

На потолке, стенах, мебели и всём интерьере полутёмной гостиной причудливо мешались в хаотичном движении свет и цвета от монитора ЖКТ-телевизора и наружной уличной рекламы.

В кресле у журнального столика сидел Илья, пожилой юноша двадцати четырёх лет с длинными, по плечи, волосами и несколько смуглым, от кофе и сигарет, худощавым лицом. Одет он был в джинсы, нейтральную футболку, без надписей и изображений и функциональный мультикарманный жилет. На ногах, закинутых одна на другую, были мягкие тапки в виде котят с милыми поролоновыми мордочками и усами из лески. Тапки были не его, а его матери, пятидесятитрёхлетней (сына она родила уже будучи в возрасте) Веры Васильевны, у которой и был в гостях Илья, оставив на время свою однушку.

По телевизору показывали популярнейшее ток-шоу «Не могу не говорить!».

Молодой человек, подняв брови, неподвижно и отстранённо, безо всякого выражения на лице, смотрел на экран немигающими глазами. Телезритель явно не сопереживал ведущему и автоматом пропускал всё происходящее на ТВ через какие-то смысловые фильтры в своём сознании, словно, разгадывая подлинное значение неких мудрёных символов и иероглифов, считывал невидимый смысл видимого изображения.

Сама Вера Васильевна в цветастом банном халате лежала на диване в окружении трёх животных кошачьего происхождения. Двое шерстяных, жмурясь от приятной компании, лежали, прижавшись к хозяйке. Одна (или один) устроилась у самого лица женщины и, как и Илья на телевизор, внимательно, не моргая, смотрела в глаза и на губы Веры Васильевны, боясь пропустить какое-то ей одной ведомое движение и выражение в них. Хозяйке тоже было приятно такое внимание со стороны живого существа.

В меру фитнесс-накаченный, моложавый, сытый и тщательно выбритый ведущий с толстыми ляжками, обтянутыми модными штанами, носился с микрофоном по студии между объектами и участниками зрелища, которых распирало от желания дать поучительную, остроумную оценку поступков и проступков героев, сидящих на больших домашних диванах. Но, конечно же, никто из публики не мог сравниться в поучительности назиданий, прозорливости и остроумии с самим популярным ведущим – успешным телеговоруном Игорем Болоховым.

Пластмассовый фаллос микрофона в его руке с помощью резинового запястья Игорька то и дело, словно маятник, легко перемещался от его рта к источнику речепорождения других участников. Энергичный и вездесущий заводила разборок фонтанировал этически-точными короткими определениями, хрипловатыми убедительными аргументами и знанием всей подноготной обсуждаемых объектов. Это был всепроникающий морально-этический сканер и рентген.

Всегда модно и безупречно одетый говорун произносил пару слов, делал паузу протяжным, похожим на рычание пушистого барса, междометием «э-э-э-а-а…», и с маху влепливал точный и острый, словно хирургический скальпель, вопрос «на засыпку». После которого всем присутствующим становилось до смешного явными вся убогость и моральная низость неплатежеспособных и неуспешных горемык, не вылезающих из череды ТЖС, – трудных жизненных ситуаций.

Финансово завербованная, но всё же, временами, по-настоящему искренняя публика, выдавала дружный аплодисмент. Это были радость и согласие. И то: каждый из причастных к телепосиделкам, будучи в абсолютном одиночестве, один на один с собой, испытывал крайние мучения из-за абсурдности собственной жизни, мутных и неясных желаний и страхов, коммунальных платежей, кредитов, от таких туманных и бессознательно-тревожных явлений, как абсурдность бытия вообще, трясина относительности, полная неразбериха в причинно-следственных связях, направление метафизических ветров эпохи, её нерва и смыслов… Но это были слишком тонкие и труднопостигаемые материи… А тут такой груз личных планов мироустройства, очевидный аморализм беззаботных разгильдяев, плюс гора нерастраченных нравственных ценностей! Надо, надо догнать и всучить добро, наставить, показать, как «на самом деле»!

– Василий,…э-э-а-а…, вот Людмила утверждает, что ты ни разу… Ни разу!..за всё это время не заплатил ей с ребёнком ни копейки алиментов! То есть отец ты…э-э-а-а… никакой! Согласись! Ты снял с себя ответственность за своего же ребёнка! Настрогал его и смылся! Почему?! Каким образом можно дойти до края такой пропасти и так низко упасть в неё? – явно любуясь собственной моральной красотой, энергично обличал опустившего голову паренька, TV-энерджайзер. Было явно видно, что Игорёк Болохов обладал ключом эпохи, благословением небес и детальными знаниями смысла жизни.

Василий, ровесник ведущего, худощавый, стандартно стриженый парень и, в тоже модной, в своём городе, праздничной рубахе в косую полоску, отвечал больше междометиями, размахиваниями рук и ручными же жестами, нежели языком и речью:

– Врёт она! Я ребёнку покупал…этот… и эту… И деньги слал, в сентябре,…ноябре…Вот, даже квитанции у меня есть, – парень вытащил из кармана бумажки, потряс ими на глазастую и ушастую публику, – Я работал, ну,…это,…металл собирал и сдавал. Куртку ему…, приставку игровую…, фрукты…

– Людмила, что ты можешь ответить на это? – тут же обратилось Его совершенство к сидящей на диване банальной девушке, – Напомним для телезрителей, только что включивших телевизор: Людмила Иванова, несчастная мать, жертва бездельника и афериста Василия. Родив в пятнадцать лет, она завернула новорождённого в тряпку, отнесла его в лес и там оставила. Конечно, это был необдуманный поступок юной влюблённой девочки. Мальчика Дениса выкормило и воспитало семейство лесных енотов. Пять лет он жил в тайге. А когда сын подрос и вышел из леса, он нашёл свою раскаившуюся мать, простил ей всё, и теперь они живут вместе на мизерное пособие. Они лишены возможности полноценного потребления! Отец ребёнка, Василий Иванов, утверждает, что это не его ребёнок. Встречаем Дениса!

На арену под музыку и аплодисменты вышел справный отрок лет восьми в в футболке с изображением звёздно-полосатого флага и надписью «USA», кожаном жилете и больших, кислотных расцветок, кроссовках, плюхнулся на диван рядом с матерью.

– Денис, ты любишь своего папу? – требовательно спросил маэстро устной речи.

– Нет! – энергично завертел головой ребёнок.

– А почему?

– Он бросил нас с мамой, я его не видел ни разу. Он маму бил, пил водку. Мне никогда ничего не покупал.

– Но, может быть, он всё-таки вылечится от алкоголизма. Мы в студии соберём ему денежку, оплатим лечение! Вот же, посмотри на него, он сидит, на диване, рядом! Что ты ему хочешь сказать?

Мальчик удивлённо повернулся, увидел Васю, соскочил с дивана, подбежал к вдруг обретённому отцу.

– Держи краба, батя! – сказал он, ухмыльнувшись, и с размаху впечатал свою ладошку в клешню родственника.

Публика весело засмеялась, раздались осторожные хлопки.

– Я не понимаю людей с атрофированным родительским чувством, – взяла слово роскошная молодая женщина, – эстрадная певица, депутат и спортсменка, – Его, этого горе-родителя, надо кастрировать, лишить отцовства, заставить работать и платить тройные алименты!

Главный осветитель уголков и извилин души человеческой, посмотрел в картонку с логотипом передачи, которую всё время держал в руках и закричал, легко перекрывая своим сытым голосом шум оваций. Было заметно, что отобедал он отнюдь не порцией разведённого «Роллтона»:

– А теперь, внимание! Результаты генетической экспертизы на отцовство Василия!

Вышла строгая, но чем-то обиженная девушка, явно польщённая вниманием всей видимой и невидимой аудитории. Начала неторопливо и торжественно, словно на вручении премии «Оскар», распечатывать большой конверт. Всё население России замерло и впилось глазами в эти руки, раскрывающие послание инопланетных цивилизаций. Решались судьбы мироздания. Весталка загадочно посмотрела на Васю и изрекла:

– Василий, после проведения теста на отцовство, можно окончательно утверждать, что вы – не! отец ребёнка, ноль процентов, отцовство исключается.

Василий уныло улыбнулся, стеснительно пожал плечами, ещё не совсем понимая, как надо реагировать. Людка Иванова с загадочной полуулыбкой Джоконды прижулькнулась на своём диване. Денис нажимал кнопки мобильника и болтал ногами. Слово опять взяла эстрадно-политическая дива:

– Да, конечно, то, что мы сейчас узнали – это, своего рода, сюрприз для всех… Надо понять и простить Васю и Люду. Молодость, любовь… Но, согласись, Василий, – у вас с Людмилой были отношения, была первая, чистая любовь. Скажи, что тебе мешает вернуться в семью, создать полноценный очаг, стать полноценным отцом этому чудесному ребёнку. В конце концов, все эти дети – наши! Я – ты – он – она… Это будущие сверхчеловеки, которым сейчас нужен папа. Потом он подаст вам стакан воды, вина… Скажи нам всем, Василий, ведь ты по-прежнему любишь Людмилу, готов простить ей всё и вернуться?

Лицо Васи исказила мучительная улыбка:

– Дак, я…што? Всегда любил… Это ничего…

– Настоящий поступок настоящего мужчины! – перекричал Болохов бурные аплодисменты, – Идите, Василий, обнимите свою супругу, своего сына, живите долго и счастливо! За ваше лечение заплатят!

Под несмолкаемые овации студии, заново обретённый отец и муж сел возле скромно улыбающейся Людмилы, робко приобнял её за плечи. Дениска свалился набок, на плечо Василия.

– Любите, балуйте и берегите себя и своих близких! – буркнул через губу напоследок зрителям ведущий с интонацией, с которой равно можно было бы послать всех зрителей, допустим, в ж…у.

* * *

Илья переключил канал. Какие-то бородатые экстрималы на плотах в бурной речке наслаждались своим мужеством и приглашали всех телезрителей присоединиться, полюбоваться их схваткой со стихией. Вера Васильевна вытерла слёзы от увиденной в «Не могу не говорить!» истории. Лежащая рядом кошка (или кот) положила свою растопыренную лапу на губы хозяйки, которая в ответ погладила животное, не убирая эту самую лапу.

– Какой же этот ведущий, Игорь, справедливый, умный, человечный, – с чувством сказала Вера Васильевна, – Я так люблю Игорька. А как говорит, мармелад… Сразу всех плохих людей, пьяниц, алиментщиков, абортниц на чистую воду выводит! Совесть России! По мне, так все люди, все судьи и прокуроры должны спрашивать у Игорька: помоги, Игорь, разобраться в жизни, как вот тут поступить, вот здесь, как обрести смысл жизни, вернуть любимую, усмирить домашнего дебошира, вытребовать алименты, покончить с алкоголем…

«Этот Игорёк вообще когда-нибудь спит? – думал совсем над другим вопросом Илья, – Да, сегодня он опять был справедливым, и честно продвигал девиз эпохи: «Как хорошо быть богатым и здоровым, и как плохо быть бедным и больным».

– Короче, большой умница, – продолжала мать, – Ты, Илья, тоже ведь, как начинал…

В комнату вошла четвёртая кошка и запрыгнула на диван, в общую компанию.

– Мам, зачем тебе столько кошек? – спросил Илья, – Одной бы вполне хватило. Запах, шерсть…

– Как это одной? – ответила недовольно Вера Васильевна, – Да ведь каждая из них – это личность! Вот это вот – Рулька, она только сосиски ест… Игрун мне массаж делает… Ты даже не представляешь, какие они добрые, умные и разные по характеру. Вот твоя чёрствость не даёт тебе различать их. Они все умницы.

– Что, такие же умницы, как Игорёк?

– Ну…, почти… А вообще, в чём-то кошки даже лучше людей. Они не врут.

Мать помолчала. «Да, кошачий культ зашкаливает. Не Россия, а древний Египет какой-то, – подумал Илья, – Котики и компьютер – главные символы эпохи. Да, и желудок, конечно же».

– Эх, Илья, Илья, – вздохнула мать, – Ну что тебе было не работать в этом Гугле…

– Мам, ты опять?

– Да я всё понять тебя не могу: лучший в университете… Декан, ректор, – ваш сын гениальный программист, представитель какой-то новой продвинутой генерации, говорил он. Первые места на всех олимпиадах, конкурсах международных, призы, премии, гранты… Фирма эта знаменитая сразу тебя взяла, год всего работал, а уже в деньгах купался. А потом мусорщиком стал… Что с тобой произошло?

– Ма-ма, сколько можно? Не мусорщик я, а специалист по утилизации компьютеров, более того – директор производства, своей фирмы. И зарабатываю вполне солидно, – Илья помолчал, – Ладно, мам, тебя попроведывал… Что-то я устал сегодня, поеду домой, выспаться надо.

– Ладно, Илюша, всего хорошего. Будь за рулём осторожней. Там в холодильнике возьми банку помидор солёных. Вкусные в этом году получились, тётя Нина рецепт дала.

Илья посидел ещё несколько минут, понаблюдав на экране, как защитники дикой природы, тоже бородатые люди в панамах, загнав испуганного, огрызающегося тигра в непроходимую лесную чащу, гуманно выстрелили в зверя стрелкой со снотворным. Подойдя к обездвиженному красавцу, эти диковатого вида люди измерили его рулеткой, раскрыли пасть, пересчитали зубы, большим шприцем сделали оздоровительный укол и, наконец, нахлабучили на шею животного увесистый электронный ошейник с датчиками, спутниковой антенной и видеокамерой.

«Вот не превратился вовремя в кошку, получи! – подумал Илья, – А мог бы сейчас куриные сосиски жрать и в коробку с песком испражняться. Маугли на них нету. Хотя эти и с Маугли учинили бы примерно такое же. Быстро научили бы рэпу, носить штаны и бейсболку».

– Спокойной ночи, мам. Закройся за мной. – сказал Илья и пошёл в прихожую одеваться.

Илья ехал по ночному городу и представлял, как он выглядит сейчас с высоты птичьего полёта.

* * *

Среди бескрайних лесостепей, болот, берёзово-осиновых колок и темнохвойных черневых лесов Западно-Сибирской равнины, по обоим берегам великой северной реки, вольготно раскинулся огромный континентальный мегаполис.

Если смотреть на него в сумерках, из нижних слоёв стратосферы, то этот супергород весьма напоминает гигантскую сверкающую электричеством и неоном друзу – минеральное образование из множества кристаллов на единой основе из холмов, впадин, сопок и длинных возвышенностей – грив.

Если снизиться из стратосферы на расстоянии километров двух от земли, то кирпично-бетонные коробки, прямоугольники, редкие круглые купола зданий и строений, автотрассы и прочие коммуникации явно соответствовали магистрально-модульной архитектуре и функциональным узлам какого-то исполинского суперкомпьютера.

Центральным процессором с оперативной памятью являлось, без сомнения, серое пятиэтажное здание мэрии, – строгое и без архитектурных излишеств.

Здания центральной и районных администраций напоминали по своему виду и функционалу системные шины, платы расширения и контроллеры.

Постоянная память электронной машины сосредоточилась в библиотеках, архивах и музеях. Сконцертрированный в академгородке интеллект служил отдельным устройством-приложением.

На заводах чудесным образом самопроизводилось «железо». Системой жидкого охлаждения, каковая и должна быть у огромного чудо-компьютера, являлась полноводная и холодная северная река, а также обширное водохранилище.

Государственный академический театр оперы и балета, филармония, кинотеатры, цирк, зоопарк и стадионы служили реальным аналогом новейших видеокарт, а ГЭС и целых пять ТЭЦ, разумеется, представляли собою энергоёмкий блок питания всего этого светящегося электронного нагромождения.

Известно, что важной особенностью ЭВМ-архитектуры является её открытость, возможность включения в компьютер дополнительных устройств, его расширения. И действительно, сибирский супергород, это электронно-каменное чудище расширялось, раскидывало далеко по окрестностям свои клешни и щупальца, устройства и платы в виде шлейфа автотрасс, трубопроводов, ЛЭП, мостов, метро, новых микрорайонов, разнообразных хозяйственных застроек и других периферийных устройств и гаджетов, присоединённых к материнской плате основного города. Одушевлённый, самопорождающийся конструктор «Лего», распространял свои конструкции на ещё неосвоенные, полудикие лесостепи, таёжные дебри, болота, озёра и речки.

Но самое интересное: эти светящиеся внутренности города-компьютера были наполнены сотнями тысяч, миллионами (три!) обитателей, людьми, людскими жизнями и судьбами. И всё это вместе взятое представляло собой не что иное, как огромную фабрику-комбинат по переработке и окультуриванию человеческого материала. И называлась эта фабрика на научном языке соответственно: сибирская городская агломерация.

Наверняка, среди этого человеческого функционала, ИКТ-стандартов и технологий существования, где-то находились, пока невидимые, личности и герои. Пусть в потенциале, но всё-таки наверняка имелись в наличии.

Также было очевидно, что этой фабрикой-агломерацией управлял какой-то самый главный и тоже невидимый Системный администратор и Программист.

Но если бы на городскую панораму смотрел сверху какой-нибудь сторонний и некомпетентный, допустим инопланетный, наблюдатель, то он вполне логично бы решил, что таким гигантским компьютером должны управлять вон те движущие сущности, как то: коробочки автомобилей, поезда, корабли и самолёты. Ведь свобода движения – это главное, а неподвижное – это всегда косность и несвобода. Но это было не так: как раз механическое движующееся ничем не управляло, они создавали и обслуживали всю эту архитектуру, тоже, конечно, имеющие способности к движению (особенно спортсмены). Но не видные из стратосферы, люди, жители города – существа разумные, живые и одушевлённые. Они имели сердце для чувств и душу с крыльями – невидимую, неосязаемую и невесомую сущность для Вечности. Но, главное, они имели удивительный орган, – голову, с мозгом внутри неё, производящим процесс мышления.

И Илья знал наверняка, что голова человека – это сжатый до крошечных размеров аналог Вселенной, а может быть, её центр, или, так сказать, зародыш. Но почему и по каким причинам она не разрослась до соответственных космических масштабов, Илья пока не знал. Может быть ей, человеческой голове, просто пока было некогда, она была занята чем-то другим – дела, заботы, то-сё…

И Илье иногда хотелось крикнуть городу из нижнего слоя стратосферы: «Эй, люди, как вы там? Героев пока среди вас не видно, но вы там держитесь! И хорошего вам настроения!».

* * *

В семь часов утра Илью разбудила мелодия будильника его телефона. Откинув одеяло, он сел на кровать, и некоторое время просто сидел, чтобы придти в состояние бодрствования и ясного сознания.

Единственная комната его квартиры (кроме прихожей, кухни и ванной), но достаточно просторная, была обставлена немногочисленной мебелью, как современного дизайна (геометрически правильные светлые кресла и софа, прямоугольный стол из пластика и стекла, футуристические стулья), так и парой антикварных предметов (кресло «Бидермейер» и изящное бюро «Ампир» красного дерева с ящичками и полочками над столешницей, покрытой кожей).

На стене была закреплена секция из нескольких стеллажей, на которых стояло несколько книг и блестели с десяток изящных металлических и хрустальных кубков, медалей и знаков. Это были награды Ильи за несколько лет его IT-деятельности на хакерских и программерских чемпионатах, олимпиадах и конкурсах по спортивному программированию: Russian Code Cup, кубок чемпионатов Международных студенческих олимпиад по программированию ACM ICPC, алгоритмическому программированию. Google Code Jam – большой, серого цвета, сжатый кулак из металлопластика с литыми буквами «HACK».

Солнце уже светило во всю, и на интерьере, мебели и стенах качались, плясали тёмные проекции от листвы высоких тополей за балконом, обдуваемых утренним ветерком и пронизываемых лучами яркого солнца. «Надо бы собрать все эти регалии и отвезти в гараж, – подумал Илья, – Если уж окончательно расстался с прошлым. Суета сует».

Нигде в квартире Ильи и его комнате, – ни на столе, ни на бюро, – не было главного домашнего любимца и символа эпохи – компьютера. Точнее его не наблюдалось в его классически-материальном образе: перламутрово-чёрный, с космической глубиной, монитор, многообещающая красавица-клавиатура, таинственный работяга-системник строгого дизайна.

Но он, компьютер, всё-таки был в наличии. Но в виде метаморфозы, так сказать, в радикально мёртвом виде, в виде покойника… На техностоле стояла довольно объёмная прозрачная, из стекла, колба, запаянная с обеих концов. Внутри неё находились, один на другом, три слоя порошкообразных веществ: два толстых – это были: чёрная пластмасса, далее – светлый металлический порошок и, наконец, тонкий верхний – непонятного цвета: истёртая в пыль, краска.

Дело в том, что когда Илья окончательно решил стать убийцей компьютеров, воплотить их с Кириллом идею в материальный процесс, он не поленился разобрать свой новёхонький «Хьюлет Паккард».

Разборка происходила в основном с помощью отвёртки, пассатижей и большого молотка. Далее утилизатор отделил пластмассу от металла, смыл ацетоном с металла всю краску, выпарил ацетон. Пластмассу отнёс к знакомому знатоку-пласстмасоведу. Тот на специальном шрёдере превратил весь пластик в пыль. На огромном точильном станке в автомастерской у соседа Жоры из металлических частей продвинутого компага получилась металлическая же пудра. Всё это было по очереди засыпано в стеклянную колбу, которая была запаяна с обоих концов. Это был уже символ новой, грядущей эпохи, революционного преобразования человечества.

И вот сейчас эта драгоценная урна с прахом убитого лучшего друга стояла на столе в специальной вращающейся подставке. Илья сел за стол, крутнул пальцем подставку и с минуту разглядывал эту соломонову карусель.

Потом он помылся, позавтракал разогретой в микроволновке вчерашней пиццей, оделся и отбыл на работу.

Глава 2. Три товарища. Предыстория. Паша

Илья, Паша и Кирилл стали товарищами, можно даже сказать друзьями, по обстоятельствам. Бывает и так. Все пять лет учёбы на факультете информационных технологий университета они проживали в одной комнате общежития, варились в одном котле студенческой жизни, деля её радости и невзгоды. Радостей было больше: незабываемое студенчество, возраст и атмосфера, казалось, сцементировала их на всю жизнь. Илья и Кирилл были городскими, но из-за большого расстояния от дома до места учёбы, жили всё-таки в общежитии.

После стажировки в солидной сетевой компании, Илью оставили на работу в ней, а Паша с Кириллом пустились в свободное плавание. С тех пор они почти не виделись: материнское чрево университета выкинуло их в беспощадный реализм взрослой жизни.

Паша приехал на учёбу из далёкого посёлка в малообжитом районе области, поэтому и по внешности, и по стилю поведения, и по привычкам он всегда оставался простым, можно даже сказать, душевным, но ухватливым сельским хлопцем. Отец у него был успешным фермером, мать – зоотехником в хозяйстве у отца. Коренастый, светловолосый, с неторопливыми, но по-крестянски уверенными движениями, он вполне располагал к себе окружающих своей основательностью и бытовой реалистичностью. Одевался он всегда просто и целесообразно. К старшим курсам, пообтесавшись в культурном пространстве ВУЗа и агломерации, все его реалистические провинциальные задатки превратились во вполне городские практичность и благоразумие по отношению к материальному, финансовому сопровождению человеческой жизни. Философского камня он не искал, хотя учился, благодаря природной старательности, весьма хорошо, как и Илья с Кириллом.

Но остатки фольклорного крестьянского мировоззрения Паши, всё-таки иногда давали о себе знать. Например, выбирая научное направление и тему дипломного проекта, Павел, прознав на лекциях про инновационное и нестандартное мышление, начал горячо отстаивать идею очеловечивания компьютера, создание компьютера, так сказать, с человеческим лицом. У себя в комнате молодые люди постоянно делились друг с другом своими идеями, обсуждали их. Обычная студенческая практика.

– И как ты собрался его очеловечивать? – спрашивал Илья у Паши.

– Надо сделать комп ближе к человеку, чтобы машина была не только источником информации и общения, но и личным другом человека. Как этого добиться? Новые функции. Например, сидит пользователь, стучит по клаве, и вдруг из отверстия в углу монитора на него пыхает облачко ароматных духов. Сюрприз. Мелочь, а приятно, – друг. Или сидишь долго, проголодался. И вот тебе: открывается панель дисковода, и из неё выдвигается пластиковая тарелочка с порцией горячих пельменей. Желудку приятность.

– Хм…, – Илья толерантно посмотрел на товарища, – И где же он возьмёт эти пельмени?

– Из специально встроенного оригинального кулинарного девайса, компьютерной пельменеварки. Всё для человека. Поешь, друг.

– Ну и каких же размеров будет такой пельменный системник?

– Ничего, побольше, конечно, обычного. Зато будет мечтой миллионов и пользоваться небывалым спросом. Прибыль. Потребитель-пользователь ещё больше подружится со своим любимцем. Сколько вертушек на складах валяется…