Вастум

Закончив читать с монитора, Шустрый взял протянутые ручку и листок и накидал короткий список фаворитов. За что получил журнал с надписью «Люди Икс», под которой волосатый гигант целовал женщину, запустив пальцы в пышную рыжую гриву. Ниже значилось: «Пока Циклоп не видит!». Развернул наугад – внутри обнаружилась масса картинок и немного слов. Интересно.

– Дай-ка, чуть не забыл, – лаборант надел на журнал обложку совсем иного вида – сплошь одного цвета, с заголовком, написанным простым серым шрифтом: «Буран. Основы проектирования интеллектуальной системы управления орбитальным кораблём».

Именно он рассказал шестерым о двух видах памяти в их головах. Первым был своего рода накопитель, куда данные закачивались напрямую, становясь доступными снаружи и изнутри. Там хранилась и переписка по внутреннему каналу. Другое дело – информация, прошедшая через органы чувств. Всё, что шестеро увидели, услышали, ощутили, попробовали и вдохнули синтетический мозг обрабатывал, сохраняя в цепочках нейронных связей. И заглядывать во второй вид памяти люди пока не научились. Да, у этого способа имелись недостатки. Часть данных со временем стиралась, если мозг находил их не слишком важными. Иногда возникали странные цепочки, соединявшие вместе разговор с другом и случайную песню, игравшую в тот момент. Или вкус пирожного «Мадлен» и один день из детства, как в знаменитом романе. Но эти воспоминания, пропущенные через призму собственных чувств, принадлежали только тебе и больше никому.

– Как дела? – Вернулся второй лаборант. Налил из кулера воды, устроился на рабочем месте, прихлёбывая из картонного стаканчика. От него пахло уличной сыростью и мятной отдушкой.

– Стандартно, – ответил приятель Шустрого, изо всех сил имитируя скуку. Даже изобразил что-то вроде зевка. Получилось неважно, но напарник лжи не распознал.

Чем ближе подходила очередь Забавного, тем неуверенней он себя ощущал. Это невозможно, но вдруг, стоит игле войти в глаз, поперёк рабочего окна вспыхнет тревожный баннер с перечнем его сомнений и страхов? Обнаружено: мысли о побеге – сто двадцать три, мысли о смерти – шестнадцать, ненависть к Хозяйке – один, любовь к Хозяйке – один. Но диагностика прошла без эксцессов, а выражение лица он контролировал куда лучше лаборанта.

– Порядок. Свободен!

Второй раз пришлось понервничать вечером, когда базу наводнила охрана. Причину переполоха выдал глуповато-раздражённый вид, с каким сотрудники обшаривали комнаты и коридоры. Понятно, Маленькая соскучилась по пряткам.

– Ай-я-яй, хорошие девочки так себя не ведут! – просюсюкал охранник, подсвечивая решётку вентиляции фонарём.

Его коллега, успевший перепачкаться в пыли и где-то расцарапать наколенники, пробурчал:

– Давно пора этой девочке маячок засунуть в…

Последнее слово шло с пометкой «грубая ненормативная лексика, к использованию не рекомендовано». Забавный догадался, что речь велась об установке датчика геолокации. Ими давно хотели снабдить шестерых, но Хозяин Маленькой не позволил. Он сказал: даже у собаки должно быть место, где та может спрятаться. Иначе личность со здоровой психикой не воспитать.

– Эй, пацан, где твоя подружка? – поинтересовался пыльный.

Забавный слышал дыхание Маленькой, затаившейся в соседнем помещении. Но, заглянув в злые глаза охранника, вместо ответа вернул грубое слово:

– В…

В спину полетела ругань, но Забавный не отреагировал. После долгой череды занятий и тренировок больше всего ему хотелось отдохнуть. Он вернулся в спальню, сел на койку и уставился на стену, выкрашенную белой краской. Было приятно оставаться в одной позе, не получая никаких сообщений. Ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не хотеть. Но через некоторое время его захватили навязчивые мысли.

Почему стену оставили пустой? Она могла вместить так много информации, которую люди научились передавать не только текстом или кодом, но и визуальными образами. Цветок лилии, обычное растение, был больше, чем шестью лепестками и жидкой охапкой тычинок, он символизировал благородство и чистоту. В голове всплыли строки: «Я полевой цветок и долинная лилия…». Долинная лилия – как красиво это звучит. Он закрыл глаза и представил, что белая стена покрывается трещинами, откуда с шелестом пробиваются десятки лилейных соцветий, сбрасывая с лепестков набухшие хлопья краски.

Внутри живота скрутился узел. Это был зов Хозяйки, решившей не ехать в город. Забавный почувствовал, как натягивается несуществующая нить. Он ненавидел эту функцию, имевшуюся только у него, и в то же время испытывал какую-то постыдную радость. Если она звала сейчас, за полчаса до отбоя, значит, у них впереди целая ночь. Полная разговоров, смеха и вопросов, которые он не сможет произнести вслух.

Забавный проследовал знакомым маршрутом и переступил порог апартаментов, непохожих на другие помещения базы. Эти комнаты наполнял жизнерадостный хаос ненужных вещей. Валявшаяся повсюду одежда. Испачканные губной помадой кофейные чашки. Подсвечники с прогоревшими восковыми пеньками, запах лимонада и фруктовой жвачки. Запах радости, не испорченной мыслями о смерти.

Хозяйка стояла у зеркала и разглядывала отражение, приподняв обеими руками длинные волосы над головой.

– Как думаешь, мне пойдёт короткая стрижка?

– Прогони фото через приложение и посмотри.

– Ну представь меня с короткими волосами. Так будет лучше или хуже?

Забавный не ответил. Он не понимал, по каким критериям судить.

– Говорят, женщины выбирают новую стрижку, когда хотят перемен. Но мне нравится моя жизнь…

«А мне – моя. Только вас это не остановит».

– …и всё же со многими привычками придётся попрощаться. Нас ждут не просто перемены, а настоящая революция.

Забавный насторожился. Что она имела в виду? Разве окончание эксперимента – это революция? Скорее, отход на прежние рубежи. Или она намекала на что-то другое, не подозревая о планах отца? Или Умный ошибся, и фраза про двери была брошена сгоряча и теперь не значила ничего, как это часто случается у людей? Но Олега Фархатова не назовёшь пустозвоном, легко отказывающимся от своих слов.

– Совсем скоро о вас узнает весь мир. Это будет взрыв. Бум! – Она махнула руками, растопырив пальцы. Освобождённые волосы с шелестом рассыпались по плечам. – Знаешь, меня всегда восхищали одиночки, которые сияли так ярко, что уходили задолго до своего срока. Есть такой клуб – клуб двадцати семи. Через месяц мне исполнится двадцать семь лет, но я не Данко и не хочу сгореть. Я хочу поджечь весь мир, перевернуть его вверх дном!

Забавный ничего не понимал. Он попытался разгадать переносное значение фраз, но одна двусмысленность цеплялась за другую, затрудняя дешифровку. «Перевернуть мир вверх дном» – устойчивое выражение, означающее… «Данко» – персонаж третьей части рассказа Максима Горького…

– Я расскажу тебе об одном представителе этого клуба. Иди сюда.

Хозяйка шлёпнулась на диван и похлопала по мягкой обивке, призывая подопечного располагаться. Пока он развязывал шнурки и пристраивал обувь на коврике, достала изо рта обмусоленную жвачку и сунула в щель между диваном и стеной. За два года там скопилось немало подобных комочков, съежившихся и засохших среди обёрток от конфет и одиноких чулок. Забавный сел рядом, ощущая бедром исходящее от неё тепло.

– Это Жан-Мишель Баския. Он входит в сотню самых известных уличных художников.

На стене развернулся экран, под лучами проекторов вспыхнувший сумасшедшим калейдоскопом красок. Скакали кривые буквы, их безо всякого порядка перечёркивали линии, стрелки и закорючки. Щерили зубы чёрные и жёлтые головы с палочками вставших дыбом волос. Тела были деформированы и упрощены настолько, что распадались на мешанину цветных мазков.

– В нью-йоркских трущобах родился парнишка, рисующий так, будто не было никакой многовековой культуры. Сын диких улиц, слышавший их голоса, видевший их глазами…

Она говорила и говорила, а Забавный слушал. Поступающие данные и старые мысли крутились в его голове. Картины героинового наркомана Баския продавались на аукционах за миллионы юаней, а на базе для шестерых собирали новые блоки питания, стоившие ещё дороже. Им предстоял полёт на самолете – он никогда не летал – на какую-то конференцию. Общественные волнения, работы Баския и Уорхола, потёки краски на стене, трафареты, жёлтые пятна и красные звёзды.

Сумбур достиг апофеоза, когда Забавный нечаянно дотронулся до пальцев Хозяйки. И ощутил их лёгкую дрожь. Она не отодвинулась, осталась на месте, позволив продлить прикосновение на несколько секунд. Забавный впал в странный ступор, словно мозг переполнился и больше не мог вместить ни одного килобайта. Это было неправдой. Он проглатывал целые библиотеки, но от чего-то сходил с ума, когда внутри соединялись картины, звук её голоса и информация от сенсоров на кончиках пальцев.

Конец октября 2042 г. Санкт-Петербург.

Умный спустился по лестнице, ведущей в полуподвальное помещение. Миновал короткий тамбур, за ним – небольшую комнату с единственным окном, забранным железной решёткой. Справа и слева высились составленные штабелями коробки. В центре петлял проход во вторую комнату, где за офисным столом сидел человек, заросший бородой чуть не до самых глаз. Он не отрывал взгляда от вмонтированного в стену экрана, на котором крутился клип какой-то корейской поп-группы, и время от времени приговаривал: «Вай-вай-вай. Во дают, да?». Услышав шаги Умного, спросил с сильным акцентом:

– Это ты, малэц? Все прынёс?

– Как заказывал, – Умный снял рюкзак и придержал его коленом, уперев в стол. Он неплохо приноровился действовать одной рукой. Расстегнул молнию, выложил на стол жёсткий диск в пластиковом чехле. – Проверяй.

– Зачэм провэрять? Зачэм обыжать друга, да? – возмутился человек и даже покачал головой. Но футляр всё-таки взял и исчез под столом, шурша какими-то проводами и тихо ворча на своём языке.

Умный не удивился. Он давно привык, что люди говорили не то, что думали. Например, хозяева часто повторяли, как ценят Умного, что его ждет интересное будущее и полезная для общества жизнь. Вместо этого Умный получил месяц в морской воде, отчего во рту остался неистребимый привкус соли. Его невозможно было стереть. Как и картину, то и дело вспыхивающую перед глазами – синяя вода до горизонта, сколько ни вглядывайся, одна вода…

Умный сглотнул, напоминая себе, что язык во рту не мог распухнуть и покрыться шершавым налётом от одних только мыслей. Это правильно, что тот, кто засунул в него способности к психосоматике, утонул.

– Все харашо, дарагой! Бэри! – хозяин офиса вернулся на место и щедрым жестом указал на стоявшую перед ним коробку. Ногти у него были жёлтые и бугристые, как у семидесятилетнего курильщика. – Нэ тажэло нэсти будет? Вай, хилый такой, мама нэ кормит, да?

– Нормально, я привык.

Умный придвинул коробку, поднял крышку и обвёл содержимое внимательным взглядом. В шести отсеках, выложенных толстым поролоном, лежали бионические органы. Три сердца, две печени и один совсем уж незаконный имплант, вживляемый наёмникам для повышения эффективности в бою. Явных повреждений не видно, кое-где даже остались следы заводской смазки для длительного хранения.

– А чэго у Дамира своего нэ бэрёшь? У нэго хужэ, да? Товар ломаный-битый, ай, нэхарашо.

Ответа не последовало.

– Новый спысок. Пэрвой строкой – самый нужный база, за ним – как получэца, да? – Бородатый протянул бумажный листок. Затем наклонился, уставившись на Умного тусклыми чёрными глазами. – Никак нэ пойму, да? Тэбэ куда столько? На зыму солить?

– Надо, – коротко ответил Умный, не собираясь ничего объяснять.

– Надо так надо, – не стал настаивать бородатый. – Прыхади, дарагой!

– Приду, – пообещал Умный, надев рюкзак и зажав под мышкой объёмистую коробку. Но сам решил, что видит бородатого в последний раз. Он тоже научился врать.

***

На раздумье не было времени. Глеб пинком сбил накладку на сенсорном замке, обнажив электронную начинку. Ещё раз пнул, метя в середину, но механизм оказался прочным. Застрекотал автомат. Следом раздались одиночные выстрелы охранников, едва пробившиеся сквозь рёв вокалиста. Взметнулись фонтанчики асфальтовой крошки – целились по ногам. Едва успев отскочить, Глеб метнулся к куче щебня, подхватил обрезок железной трубы и несколько раз вдарил по замку, превратив внутренности в искрящийся винегрет. Дверь рухнула и заблокировалась в сантиметре над полом. Послышался грохот ударов, ругань, кто-то истерично звал подмогу, повторяя по кругу «Вастум», «срочно» и «Фархатова». Канья, хитрая, коварная ты дрянь! Судя по матерному лаю, администратор хоть в чём-то не обманул – рольставню им было не прошибить. Хорошо, что входная дверь непробиваемая. Плохо, что она – единственная.

Кто-то из преследователей принялся пинать рольставню в бессильной злобе. В щели показался зелёный мех и кусок ботинка из змеиной кожи. Глебу и самому захотелось обхватить голову руками, согнуться и долго орать благим матом, кроя стерву Фархатову и себя-дурака, но время для истерик было неподходящим. Комнату по-прежнему заливал бешеный дэт-метал, рвущийся из скрытых колонок. Шум пульсирующей в висках крови оказался единственным звуком, способным его перебить. Безумно хотелось тишины, но вместо этого Глеб скомандовал, перекрикивая барабан:

– Музыку на максимум!

На секунду показалось, что перепонки в ушах не выдержат и лопнут, как гнилые помидоры. Зато дальнейшие перемещения скрывала надёжная шумовая завеса. Людям в коридоре тоже приходилось несладко, но их истошные крики компьютер игнорировал. То ли потому, что источник приказов находился вне номера, то ли от того, что состояли они из нецензурной брани, не входившей в стандартный вокабуляр.

Глеб бросился в ванную, желая проверить идею, мелькнувшую в тот момент, когда он увидел раны на теле жертвы. Лужа на полу стала шире. Кровь растеклась по стыкам мраморных плит, создав узор из тёмных полосок и светлых прямоугольников. С поручня слетело махровое полотенце – белоснежное, геометрически верное пятно, медленно пропитывающееся красным. Картина Мондриана с криминальным уклоном… Тело женщины в жёлтой майке, с розовыми взлохмаченными волосами, выбивалось из трёхчастной палитры и казалось особенно чужеродным.

Глеб приблизился к раковине, перешагнув через вытянутые ноги трупа. Наскоро осмотрел разбитое зеркало, поколупал стену. Присел на корточки и изучил багровый кружок над переносицей. Одна бровь женщины была приподнята чуть выше другой, словно убитая принимала случившееся за шутку. Из раны выскользнул ручеёк цвета переспелой вишни и перетёк в глазную впадину, обогнув горошину пирсинга. Детектив повернул голову, придерживая её за макушку и подбородок. Красная линия продлилась дальше, достигнув щеки, а затем и татуировки на подбородке. Осмотрел выходное отверстие. Прямой канал. Кость в основании черепа превратилась в крошево из мелких осколков. Пуля пробила череп, прошла через стекло и плитку и застряла в пористом бетоне перегородки. Стреляли под прямым углом, практически без наклона, патронами не меньше девяти миллиметров. С близкого расстояния, судя по следам пороха на лбу.

Глеб принялся обыскивать комнату, выдвигая ящики и распахивая шкафы. Шлёпнулся на пол, заглянул под ванную на гнутых ножках, выругался и прикусил от злости губу. Сунутая в щель рука нащупала прохладный шероховатый пластик. Обхватив находку поудобней, детектив осторожно извлек её на свет. Так и есть – «Грач». Чёрный, с рифлёной поверхностью и небольшой выемкой под пальцы на передней стороне рукояти. Его собственный пистолет. Проверил магазин – не хватало трёх патронов из восемнадцати. Незнакомку застрелили именно из него.

У Глеба было два одинаковых пистолета. Один хранился в офисе, в несгораемом шкафу рядом с важными документами и куцым запасом наличности. Этим вечером он точно лежал на месте, Глеб хорошо запомнил этот факт. Убийца не успел бы выкрасть оружие и добраться до «Вастума» за те сорок минут, что детектив провёл в пути. А вот домашний «Грач» валялся в ящике прикроватной тумбочки, под стопкой старых журналов по криминалистике. И Пёстельбергер даже не помнил, когда в последний раз его доставал. Полгода назад? Больше? За исправность пистолета он не переживал: «Грачи», хоть и снятые с массового производства, славились надёжностью и неприхотливостью.

Если до этого сомнения оставались, то теперь отрицать очевидное стало глупо: его подставили. Да не просто, а с вывертом. Кто-то, сама Канья или её притворившийся кибером напарник, тщательно изучил детектива Глеба Пёстельбергера и поманил двойной наживкой, хорошими деньгами и роскошной, истомившейся в браке бабой. Скорее всего, у противника имелись и другие козыри помимо пистолета. Сдаваться полиции опасно, после шести лет службы Глеб не питал никаких иллюзий на этот счет. Судя по недавней пальбе, его хотели сделать козлом отпущения и убрать, не дав сказать и слова в свою защиту.

И откуда, кстати говоря, в «Вастуме» взялся полицейский? Тот, что примчался в сопровождении охранников и администратора? Да ещё так быстро? Никто из посторонних не мог услышать выстрелы, поглощённые барабанно-гитарной какофонией. Глеб-то их не услышал, а ведь он сидел в сраном шкафу в пятнадцати метрах отсюда!

Все эти мысли лихорадочно проносились в голове, пока детектив сканировал место преступления, лицо и отпечатки убитой. Приложение для снятия улик в часах было простеньким, не чета программам экспертов-криминалистов. Но лучше получить хоть какую-то информацию, чем убраться ни с чем. Да и вряд ли ему придётся выяснять личность жертвы самому. Интуиция подсказывала: очень скоро её имя раструбят по всем каналам, а сочные кадры из «Вастума» надолго заполонят вечерний эфир. Канья и её таинственный напарник не стали бы городить этакий огород ради случайной тусовщицы.

Пистолет Глеб забрал с собой, ствол в сложившейся ситуации пригодится. Подбирать гильзы не стал, чёрт с ними. Всё равно он не успеет выколупать пули из стен. Собранные данные переслал в облачное хранилище, а сам вернулся в разрисованное гетто. Воровато прижался ухом к двери: за ней администратор боролся с упрямой рольставней с помощью универсального ключа. Его оттеснили и принялись орудовать фомкой, со скрежетом пытаясь отжать края защитного короба.

Глеб достал кейс и запустил экстренный сбор камер. К счастью, производители оборудования для шпионажа понимали, что их покупатели не всегда работали по графику с девяти до шести. Иногда у этих покупателей возникала необходимость хватать шмотьё и рвать когти, что в инструкции обозначалось красивыми словами «внештатное завершение съёмки».

Запахло сваркой, в проёме под ставней посыпались рыжие искры. Значит, фомка не помогла, но в «Вастуме» нашёлся газовый резак. Время поджимало. Что дальше? Думай-думай-думай!

Детектив принялся нарезать круги, надеясь обнаружить запасную дверь, но кроме закусочной-ванной все остальные входы были бутафорскими.

Взгляд упал на куклу в чёрном худи, которая так и стояла с протянутыми руками. Глеб содрал с кибера широкую кофту с капюшоном и натянул её поверх пиджака. Поддавшись порыву, злобно пнул полураздетую куклу, опрокинув её на пол перед дверью, и побежал к выломанному электрощитку, за которым скрывалась ниша между двух номеров. Из-за грохочущей музыки зародившийся план имел шансы остаться незамеченным.

Перегородка, отделявшая нишу от номера, представляла собой профиль с листами гипсокартона. Похоже, когда-то гетто и японская открытка являлись частью одного помещения, разделённого пополам. А значит, стена в соседнюю комнату сделана из того же неубедительного материала.

Пёстельбергер с размаху пнул гипсокартон, ушиб палец и пнул другой ногой. Затем принялся колотить в стену острым углом увесистого кейса. Гипсокартон поддался с неслышным из-за музыки треском. В перегородке появилось отверстие размером с кулак, которое Глеб в несколько рывков расширил до солидной дыры. Обдирая плечи, ломанулся в соседний номер и очутился посреди цветущего сада. Как, блин, в старом фильме про телепортацию на другие планеты, только без этой… как её… гравицапы.

Вместе с детективом из стены вывалилось облако пыли, обломки и труха. В носу защипало, на глазах выступили слезы. Оглушительно чихнув, Глеб заметался по кукольной Японии, стараясь лишний раз не встречаться взглядом с оскалившейся гейшей. Казалось, монструозный кибер в изящном кимоно злорадно следил за его попытками спастись. Главный выход Глеб отмёл сразу. Во-первых, вёл он все в тот же узкий и длинный коридор, где его подстрелят раньше, чем он успеет крикнуть «Ку!». А во-вторых, запертая дверь наверняка не уступала по прочности рольставне – можно до конца жизни пинать и детям завещать.

Навернув по саду пару кругов, детектив наконец-то обнаружил спальню с лёгкими штрихами азиатской экзотики. Изголовье кровати, застеленной покрывалом с иероглифами, упиралось в высокое трёхстворчатое окно – самое обыкновенное окно, где вместо положенной дождливой ночи сияло солнце. Глеб прыгнул на кровать и прильнул к стеклу. Снаружи радовал взор погожий денёк: синее небо над кубами небоскрёбов, зелень деревьев, похожая сверху на пористую губку. На горизонте высилась заснеженная гора.

Чёрт побери, в этом сраном «Вастуме» что, вообще окон нет?! Он же не строился борделем, когда-то здесь была гостиница. И снаружи что-то такое виднелось! А что, если окно настоящее, только закрыто подвесным экраном? Подобным образом иногда поступали в районах поплоше – сразу и защита от воров, и красивый вид на пляж с фламинго вместо собравшихся у киоска алкашей.

Глеб выхватил пистолет и сделал выстрел. Стекло осыпалось, над горой появилась дыра с рябящим ореолом повреждённых пикселей. Экран! Детектив схватил подушку и сбил осколки. Затем всем своим весом обрушился на преграду. Та слегка прогнулась, но не поддалась. Глеб отступил на несколько шагов, покачнулся на пружинистом матрасе и снова атаковал монитор. Правое плечо резануло болью, зато экран не устоял и вывалился наружу, утягивая за собой провода и вырванные с мясом крепежи. Глеб сунулся следом, ухватившись за раму ушибленной рукой. Второй этаж, но потолки высокие, не спрыгнуть. Нужна верёвка, вот только откуда ей взяться в гостиничном номере?

Мозг Глеба работал с невероятной скоростью. Он начал понимать, что чувствовали люди с нейропротезом – в голове прокручивались десятки вариантов решения проблемы. Через секунду он уже стоял в искусственном саду, сдирая с кибера-гейши роскошный пояс, обмотанный вокруг талии в несколько слоёв.

Развернул трофей – метра четыре в длину, отлично. Подёргал ткань, проверяя на прочность. Кинулся в спальню, привязал один конец пояса к изголовью кровати, другой сбросил в окно. Расшитое золотом полотно напомнило иллюстрацию из детской книжки про Рапунцель и волшебную косу.

Тело трясло от адреналина, а сердце билось чаще, чем басист дэт-метал группы успевал хвататься за струны. Глеб взялся за пояс, пристроил кейс под мышкой и перевалился через подоконник.

Хорошо, что «Вастум» имел форму шестиконечной пирамиды. Доставшаяся Глебу грань была не отвесной, а скошенной – можно спускаться вниз, упираясь в стену ботинками и перебирая пояс руками, словно на скалодроме для начинающих. С самим поясом тоже повезло – плотная и шершавая ткань не давала скользить вспотевшим ладоням. На этом удача заканчивалась – с высоты второго этажа было прекрасно видно, как к главному входу борделя слетаются дроны и подъезжают машины, заливая улицу красным и синим светом мигалок. Стоило полицейским свернуть за угол и задрать голову вверх – и адью, приехали. Всё, что сможет сделать Пёстельбергер – прицельно метнуть кейс. Хотя нет, имелось ещё два ботинка…

Несмотря на отчаянную ситуацию, в голову лезла нелепая мысль: в какой восторг пришёл бы Борис, увидь он всё это. Частный сыщик спускается по стене борделя, держась за пояс японской гейши. Достойная тема для хокку. Скажем:

Спускается внизДетектив. Вой сирены.Карьере – кабзда.

На середине пути Глебу вновь улыбнулась удача. Гигантская голограмма стриптизёрши обхватила ногами шпиль, изогнулась и повисла вниз головой, прикрывая волосами движущуюся по склону фигуру. Один из полицейских дронов, выплывший из темноты, скользнул мимо и поспешил к собратьям, зависшим над скопищем служебных автомобилей.

Длинного пояса хватило почти до самого конца. На последнем метре Глеб повис на руках, оттолкнулся от стены и спрыгнул на асфальт. Покачнулся, но удержался на ногах и даже успел подхватить неудобный чемодан, выпавший из-под мышки.

Двое охранников, бежавших в сторону парковки, замерли и уставились на прыгуна. Мужик постарше, широкоплечий, лысый, с кожаным валиком на шее, разморозился первым – бросился навстречу, хватая ствол из наплечной кобуры.

Не успев достать «Грача», Глеб попросту швырнул в лысого кейс. Мужик рефлекторно попытался его поймать, но только крякнул, получив острым углом под ребро. За это время Глеб проскочил разделявшее их расстояние. Одной рукой вцепился в ствол и рванул вбок, пропуская выстрел над ухом. Другой рубанул по кисти, одновременно выкручивая пистолет. Напарник мужика беспомощно водил стволом туда-сюда, опасаясь задеть своего. Выпущенная с такого расстояния пуля прошьёт оба тела насквозь.