Omo sanza lettere. Человек без букв

Nemo

Omo sanza lettere. Человек без букв

Закон сохранения энергии

Слушай беззвучие, слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, – тишиной.

М. А. Булгаков "Мастер и Маргарита"

Примостившись у старого дуба, я оглядел кресты и могильные плиты. Ставшая почти родной обитель Аида всегда манила в холодные объятия. Только здесь я оставался в безмолвии, оттеняемом биением моего сердца. Одного живого среди тысяч затихших.

Потрёпанный томик и лучи октябрьского солнца дарили мне желанное спокойствие. Но столь призрачное и хрупкое, что и страницы этой книги, готовые рассыпаться в любую секунду.

Скользя глазами по строчкам, я случайно наткнулся на карандашную надпись. Кажется, на латыни. Аккурат возле штампа.

– Готов спорить, что в том году её не было, – прошептал я, не замечая шелеста знакомых шагов, – и что за вандалы портят книги, к тому же, казённые?

– Снова монологи на трансцендентные темы? – голос Макса бесцеремонно выдернул меня в опостылевшую реальность.

– Ты даже не запнулся. Где нахватался таких слов?

– Вчера прочёл.

– Да ладно, ты умеешь читать? – насмешливо бросил я.

– Ой, Каспер, иди к чёрту.

"Считай, я уже у него", – мелькнуло в голове.

Макс выудил из кармана пачку с парящим орлом и закурил, прожигая меня колючей зеленью глаз. Я же самодовольно усмехнулся. Выводить его из себя было делом чести.

Но, видимо, приятель решил не оставаться в долгу и выдохнул клубок едкого дыма прямо мне в лицо. Я поморщился, изо всех сил сдерживая кашель.

Не выносил, когда так поступают. Однако для него делал исключение. Он был сплошным исключением.

– Походу, это верх романтики – читать на кладбище русскую классику, – парень глянул на листы, покрытые ржавчиной времени, – чё на этот раз?

Я молча показал ему корешок книги.

– Серьезно, Кас? И тебе не в падлу дважды перечитывать эту дичь?

– Трижды, – поправил я, вновь обретая голос.

– Ох, извини. Не оценил уровень твоей долбанутости, – Макс растянул губы в манере Чеширского кота, а я презрительно фыркнул.

Факт того, что разговоры о высоком не для него, был так же очевиден, как и то, что Фрида задушила платком младенца. Правда, выбирать не приходилось. Либо он, либо мёртвые.

– Наверное, для тебя это станет открытием, но есть люди, способные осилить что-то посерьёзнее плейбоя, – я наблюдал, как его улыбка медленно тает, – хотя ты здесь ни при чём. Виной всему твоя узколобость. Если бы не она, ты смог бы по достоинству оценить данное произведение.

С минуту приятель молча сканировал меня взглядом, а потом изрек:

– Я не такой, как ты.

"И слава Богу"! – подумал я.

– Но я пытался, – пробубнил Макс.

– В смысле?

– Пытался его прочесть. Но оставил эту затею после седьмого доказательства.

– Доказательства Дьявола?

– Его самого.

– Тогда ты многое потерял.

– Маловероятно, – возразил парень, спиной опираясь о сухое дерево.

Я промолчал, не желая вступать в очередную словесную перепалку. Как там говорил Сократ? В споре рождается истина? Так вот наши споры порождали взаимное желание друг друга прикончить, причём как можно скорее.

– Тебе не кажется странным? – задумчиво произнёс друг.

– Что?

– Подросток все свободное время ошивается на кладбище…

Я невольно поморщился от слова "подросток", слишком давно ощущая себя зрелой личностью, лишённой всякого налёта ребячества.

– Тут особая энергетика.

– Ну да, энергетика смерти.

– Именно, Максимус. А мёртвые умеют слушать, умеют хранить секреты. Они никогда не осудят, – откровенно поведал я, – у каждого свой фетиш. И, по сути, мы все здесь безумны.

– Не стоит обобщать, Кас, я всё ещё в своём уме.

– А ты уверен? Будь это так, тебя бы здесь не было.

– Опять говоришь загадками? – в оливковых глазах вспыхнул интерес.

– Такая у меня работа.

– В любом случае, милый Каспер, придётся вернуться в социум. Не то вконец одичаешь, – парень сделал глубокую затяжку, смакуя вкус табака, а я мечтательно выдал:

– Я предпочёл бы стать отшельником. Хотя ты прав, пора возвращаться.

Стрелки часов неумолимо тикали, приближаясь к полдевятому. Я встал, отряхивая брюки, и, нашарив в кармане "Орбит", протянул Максу:

– Классуха снова будет орать.

– Да и хрен с ней, – отмахнулся приятель, сделав последнюю тягу, а затем кинул в рот сразу две подушечки.

– Ладно, Каспер, го. Как раз ко второму успеем, – он втоптал в землю бычок, и мы двинулись к центральному входу.

Осень была на удивление сухой и мягкой, будто вознамерилась проявить несвойственную ей ласку. Словно дарила под конец зыбкую надежду миру и его обитателям. Вроде палача, дающего Га-Ноцри напиться, прежде чем его заколоть.

Серое здание, что сливалось с унылым городом, встретило нас не особо приветливо. В фойе мы зашли чётко со звонком.

– Точность – вежливость королей, – заметил Макс.

– Не в нашем случае, – я кинул беглый взгляд на расписание, – что у нас?

– Кажется, физика, – приятель запнулся, глядя куда-то через меня, – о, пацаны, – закричал он, активно размахивая руками, – Я ща, – заверил друг и рванул к нашим дноклам, пожимая каждому руку.

Мне лишь оставалось безмолвно наблюдать, как эти пустозвоны травят всё те же избитые шутки. Когда это занятие порядком надоело, я поплелся на второй этаж.

В классе уже сидело человек пять, успешно проигнорировав которых, я завалился за последнюю парту. Какого черта я здесь делаю? И, уложив под голову руки, прикрыл глаза, начиная молиться, чтобы этот день поскорее закончился.

"О боги мои! Яду мне, яду!"

– Не спи, замёрзнешь, – как и прежде, оптимистичный тон.

– Исчезни, Макс.

– А я полагал, у парней не бывает ПМС.

– Я не шучу.

– Как скажешь, – тихо проговорил друг, – И, возможно, ты прав. Жизнь – дерьмо не только в детстве.

В следующий момент я почувствовал, как мой стул резко полетел вниз, отчего я едва не свалился.

– Имбецил, – злобно зыркнув на парня, я отвернулся.

– И это всё, на что ты способен? – неудовлетворённо хмыкнул приятель, убаюкивая своих чертей, – держу пари, Каспер, небеса низвергнутся, когда с твоих губ слетит мат.

Прозвучала омерзительная трель, и на пороге возник Константин Семёнович, вузовский профессор, пришедший к нам в этом году. Я всё не мог понять, зачем ему возиться с молокососами, вроде нас, когда с теми же студентами дел невпроворот. Но, похоже, это навсегда останется тайной.

Все, у кого присутствовал инстинкт самосохранения, находились в классе. Поскольку опаздывать к профессору было крайне безрассудно, а порой и смертельно опасно.

Посадив нас, он объявил:

– Небольшой тест по пройденной теме.

– Твою мать, – послышалось справа от меня, а по кабинету прокатилась дружная волна улюлюканья.

– Не надо мне укать, – тут же отреагировал физик, – я предупреждал на прошлом занятии.

– Ты знал? – повернулся я к Максу.

– Конечно, знал. Всю ночь штудировал, – съязвил приятель и тут же добавил, – разумеется, нет. За кого ты меня держишь?

– Анастасия, раздайте, пожалуйста, – профессор передал девушке стопку тестов.

– Надо было валить после девятого, – причитал одноклассник, не в силах скрыть ужас, что грозовой тучей навис над 10 "Б".

– Слишком поздно метаться с подводной лодки, – я невесомо ткнул его в плечо, – К тому же, кто-то мечтал стать врачом.

– Каждый раз об этом забываю, – обречённо вздохнул мой друг.

Система профильных классов появилась в нашей школе относительно недавно. И многие, отказываясь принимать новое, удрали в колледж. Но Макс не был бы Максом, если бы выбрал лёгкий путь.

В один день он просто решил стать хирургом, а я последовал за ним, не имея четких представлений о своём будущем. Одно я знал точно: учеба в шараге не для меня.

Так мы оказались в биохиме. Правда, не знаю, радоваться этому или…

– Я выбью нам один вариант, – решительно заявил парень.

Каким бы одарённым он ни был в профильных предметах, а в физике оставался полным профаном. В сущности, как и я.

– Каким образом ты это сделаешь?

– Видишь Настюху? – коварно улыбнулся приятель.

– Ну и?

– Она давно по мне сохнет.

– Мечтай, старичок.

– Да я тебе отвечаю, – настаивал Макс.

Когда же одноклассница приблизилась, он сделал моську кота из "Шрека" и принялся вымаливать один вариант на двоих. Видимо, сжалившись над бедным Казанова, Настя положила на нашу парту два первых варианта.

Стоило видеть лицо моего друга в этот момент. Его ликованию не было предела.

– Я же говорил, она меня хочет.

– Чудик, она тебя просто пожалела.

– Ты тупо завидуешь, Каспер, что все тёлочки тащутся от меня.

– О боже, – вздохнул я, закрывая лицо рукой.

– Не поминай имя Господа всуе.

– Да заткнись ты уже, – с улыбкой шикнул я, зачитывая тему теста, – динамика. Законы Ньютона.

– О, я знаю один, – сообщил Макс.

– Не продолжай.

– Четвертый закон Ньютона гласит, – не удержался этот баламут, – тело, прижатое к стенке, не сопротивляется, – слащавая улыбка озарила его лицо.

– И почему я не удивлён глубиной твоих познаний? – усмехнулся я, возвращаясь глазами к тесту, – вот скажи, Максимилиан, на кой черт нам один вариант, если мы ни фига не шарим?

Ровно в это мгновение в кабинет влетел семиклашка, оповещая о том, что Константина Семёновича ждет завуч. На секунду я даже поверил в силы провидения, потворствующие таким разгильдяям, как мы. А ещё говорят, у неба нет любимчиков.

Профессор критично нас оглядел:

– Я скоро вернусь. Сидите тихо и не вздумайте списывать. Я всё равно узнаю.

Неутешительная правда. Списывать физику считалось гиблым делом по той причине, что все вопросы учитель составлял сам. А ответы не прятал в ящике стола, как другие. Искать что-то в инете было бессмысленно, поэтому оставалось уповать лишь на свое серое вещество. В крайнем случае серое вещество соседа.

– Значит так, решаешь первую часть, я – вторую, – распорядился Макс, когда за физиком хлопнула дверь, – и не такое вывозили.

Я согласно кивнул, а приятель направился было к третьему ряду, но вдруг остановился:

– Эй, Кас, – окликнул он меня, – бессмертный дуэт? – парень протянул кулак, который я отбил с теми же словами.

Естественно, под выражением "решаешь" подразумевалось: "находишь умника, у которого можно скатать". Но если для Макса это не составляло труда, то с моими "коммуникативными навыками" данная задача становилась проблемой.

Уже вторую минуту я бестолково пялился в тест, в который раз перечитывая условие: "Определите ускорение вагонетки массой 400 кг, движущейся под силой 180 Н".

– За что мне все это? – жалобно простонал я, утыкаясь лицом в холодную парту.

– Вариант Б. Сорок пять сотых.

Я поднял голову, сталкиваясь со взглядом кофейных глаз, в радужке которых играли блики октябрьского солнца.

– Решила сменить дислокацию? –  вопросительно наклонил голову я.

Наша отличница, а заодно и королева класса сидела напротив меня на развернутом стуле, облокотившись о его спинку.

– Тебе ведь нужны ответы, – лукаво проронила она, – всё просто. Здесь действует второй закон Ньютона.

Я посмотрел в сторону третьего ряда, глазами находя Макса, что активно дискутировал с заучкой Вединым. В кабинете стоял умеренный шум голосов, в диссонансе которых тонули отдельные слова. Все пребывали в сосредоточенной работе ума, не отвлекаясь ни на что прочее.

– А свою работу ты уже сделала?

– Слушай, – снисходительно улыбнулась девушка, – препод вернётся через 5 минут. Я могу помочь. Только давай без лишних вопросов.

Неожиданно память воскресила наставления Воланда: "Никогда и ничего не просите, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут!". Быть может, мессир был прав. И я принял её помощь.

Ответ за ответом она продиктовала мне все буквы и растаяла так же внезапно, как и появилась.

– Соскучился, Каспер? – приземлился рядом мой сосед.

– А ты не видишь? Вся парта в слезах.

– Так и знал, что без меня попадёшь, – самоуверенно констатировал Макс, – удалось что-нибудь нарыть?

– Есть кое-что, – безразлично ответил я, протягивая ему листок.

– Офигенно! Я тоже сделал. Правда, не все. Несколько пропустил… Но к чертям! Рандомно поставим.

Спустя пару секунд он ошарашенно уставился на меня:

– Ты решил всё?

– Ага.

– Но как ты…

– Молча, Макс, молча, – прервал его я, украдкой глядя на одноклассницу, что так и не успел поблагодарить.

Больше приятель ни о чём не спрашивал, с чистой душой копируя мои ответы. Как и сказала девушка, профессор явился через 5 минут.

После урока я нагнал её в коридоре:

– Рит, постой.

– Что-то хотел?

– Да, сказать "спасибо", – я нервно теребил лямку рюкзака, – ты спасла мою задницу. И, к слову, не только мою.

– Пустяки, это всего лишь физика.

– Всего лишь физика, – механически повторил я, – и, тем не менее, спасибо. В рамках этой дисциплины я абсолютный тупень. Я бы даже сказал, тупень в кубе.

– Не думаю, что всё настолько плохо, – усмехнулась девушка.

– Серьезно. Я… ты знаешь, – я сбился в потоке хаотичных мыслей, впервые утратив свое красноречие.

А она ослепительно улыбалась. Смотрела бойкими глазами и улыбалась, терпеливо ожидая, пока мимолётное слабоумие меня покинет.

– Пожалуй, единственное, что я запомнил из курса физики – это закон сохранения энергии, – ляпнул я, всё-таки находя слова.

– Правда? И о чём он?

– Кто? – бестолково вытаращился я.

– Ну, закон, – Рита неопределённо повела рукой, словно этот жест вносил какую-то ясность.

– Эм, – я растерялся ещё больше, начиная злиться на свою дурацкую неловкость, – А разве ты не знаешь?

– Я знаю, но хотела проверить тебя, – глаза цвета горького шоколада светились детской беспечностью.

"Вот же дьявол! И кто тебя за язык тянул?" – я дал себе несколько виртуальных оплеух.

Но ведь я знал, я точно помнил его.

– Дай угадаю, ты знал. Просто сейчас забыл, – будто прочитав мои мысли, заключила одноклассница.

– Нет, я помню, – упорствовал я, всё больше загоняя себя в угол.

И уже продумывал план побега, как слова сами полились из чертогов разума:

– Согласно этому закону, энергия не возникает и не исчезает бесследно, а переходит из одного состояния в другое. Иными словами, её нельзя создать или уничтожить, можно лишь трансформировать.

– Браво, Громов, пять, – рассмеялась девчонка, – и почему ты запомнил именно это?

– Просто я сижу у окна.

– Что?

О боги, что я несу? Вероятно, она решит, что я представляю редкий случай олигофрении.

– Я к тому, что не люблю физику, – попытался выкрутиться я, чувствуя, как нещадно горят уши, – но мне нравится анализировать. А формулировка этого закона подтолкнула к размышлениям о смерти.

Чушь, конечно. Но, если верить ему, мы не умираем окончательно. Иначе куда девается энергия? Не в червей же? – рассуждал я, изучая рисунок замытой плитки.

Рита посмотрела на меня озадаченно:

– Выходит, то, что некогда именовалось тобой, продолжает жить дальше, только в другой форме? Своеобразная иллюзия бессмертия, – просияла она.

Я же задумался, в какой момент наша беседа приняла столь странный оборот.

– Значит, ты считаешь также?

– Физика таит угрозу для философов, – произнесла девушка, оставив мой вопрос без внимания.

– Какой из меня философ? – смутился я, – Скорее, утопист.

– Один хрен, – отрезала Рита, и мы оба прыснули от смеха, – Но в целом, Громов, я соглашусь. Смерть – это не конец пути, а лишь его часть. Когда умрёшь, колесо сансары не замедлит свой ход.

– Не замедлит ход, – в звенящем эхе простучало сердце.

– Снова ушёл в себя? – обернувшись, я увидел Макса.

– Мы тут… – когда я повернул голову, её уже не было.

– "Мы" – это кто? Ты и твоя шиза? – неистово заржал приятель.

– Да нет же, я разговаривал…

– С самим собой? – вновь оборвал меня парень, заливаясь смехом, – или с мёртвыми? Вам времени на кладбище недостаточно?

Я посмотрел на него и решил, что объяснять что-либо не имеет смысла.

– Да, чувак, опять шиза подъехала. Но ты ведь к ней привык, – я выдавил фальшивую улыбку, – пойдём на… куда, кстати?

– Алгебру, – подсказал Макс, с подозрением глядя на меня.

– Ясно, – мы не спеша последовали вдоль школьного коридора, как вдруг я опомнился, – вот же черт, ненавижу алгебру!

– Ну извини, бро, сегодня нет лит-ры, – одноклассник толкнул меня плечом и унёсся вперед.

***

– Слушай, а тебе никогда не хотелось сесть на "Харлей" и умчаться вдаль? – мы уже спускались с крыльца, когда я задал Максу этот вопрос.

– Какой "Харлей", Каспер? Ты велик-то освоил прошлым летом, – он кинул в меня насмешливый взор, – причём благодаря мне.

– Никто не умаляет твоих заслуг. Я только хотел сказать… – и вдруг до меня дошло: он все равно не поймёт, – хотя неважно, забей.

Парень усмехнулся:

– Ты пугаешь меня всё больше.

Минут через десять мы стояли у развилки дорог.

– На созвоне, Кас. Не гуляй допоздна по могильникам, – приятель похлопал меня по спине, сворачивая направо.

– До завтра, – тихо отозвался я, как обычно, срезая частным сектором.

Иногда мне казалось, что во всем мире не найдётся души, способной меня понять. Но сегодня, лишь на мгновение, я почувствовал, что меня слушали. И это было по-настоящему.

В наушниках на репите заиграл "Беспечный ангел", а путь, представляющий собой череду солнечных полос и листьев, вывел меня к дому. Однако он был фикцией. Красивой бутафорией, что создаёт видимость тепла и уюта. Немного поразмыслив, отправился в свой истинный дом.

Проходя среди надгробий, я наслаждался бескрайним покоем. Возможно, звучит как абсурд, но лишь здесь я ощущал себя дома. Бросив рюкзак рядом с деревом, что стало свидетелем всех моих тайных дум, я рухнул на землю. И, прислушиваясь к царству бесконечной тишины, почувствовал, как что-то упирается мне в спину.

Всего лишь ветка. Откинув нарушительницу покоя, я уцепился взглядом за корявый ствол.

"Не понял", – буркнул себе под нос, обнаруживая на нем засечки, которых не замечал прежде.

Чуть ниже проходила расщелина, присыпанная землей. Откопав её, я увидел небольших размеров дупло. В нём загадочно сверкал глянец чёрной ручки, на конце которой был череп. Достав вещицу, я заметил рядом толстенную тетрадь. Интересно, чей это схрон?

Любопытство заставило меня сразу открыть находку. Но каково было мое огорчение, когда я понял, что вся тетрадь исписана текстом незнакомого мне языка. Плюс её листы украшали наброски, сделанные карандашом или чёрной ручкой.

"Что за манускрипт Войнича?" – улыбнулся я, ненароком узнав одну из букв. Правда, она имела какое-то неестественное направление.

Решив проверить догадку, я включил на телефоне фронтальную камеру и навёл на страницу. Ну конечно, зеркальное письмо! И как я сразу не понял?

Первая фраза, которую мне удалось разобрать: "Жизнь – это всегда игра в одного".

Доминантный ген

Вообще все меня звали бродягой, негодным мальчишкой и так часто укоряли в разных дурных наклонностях, что я наконец и сам проникся этим убеждением.

В. Г. Короленко «Дети подземелья»

Жизнь – это всегда игра в одного. И чем раньше это поймёшь, тем лучше. Не будет ложных надежд и представлений, не будет сомнений.

Всё становится предельно ясно: никто не заинтересован в твоём успехе. Всем плевать на твое благополучие! Каждый барахтается в пучине собственных проблем и страхов. 

Поэтому иди один, учись и развивайся самостоятельно. А, если придётся, спасай себя сам.

Истина, которую я твёрдо усвоила за свои пятнадцать. Истина, в которой мне пришлось убедиться, когда уходила мама.

Я сидел на кухне с ручным зеркалом, что отрыл в маминой тумбочке, и переводил мемуары какой-то девчонки. Она писала зеркально. Но, что поражало больше всего, буквы не скакали, а выглядели идеально ровными, словно писать подобным образом было для нее в порядке вещей.

Сегодня я впервые взялась за дневник, который она мне оставила. Хотя сохранить страницы чистыми казалось весьма соблазнительным, я всё же осмелилась начать. Начать свою историю.

Сколько себя помню, я всегда рисовала. Возможно, у меня это в крови. Чего ещё ожидать от ребёнка искусствоведа?

Правда, с самого детства в моем творчестве присутствовала некая странность. Я начинала рисовать с ног. Людей, животных, да все, что угодно, я непременно рисовала снизу вверх.

Позднее эта странность отразилась и на письме. В пять лет я начала писать неправильно. То есть не так, как другие дети. Все мои буквы были развёрнуты на 180 градусов, а разобрать их можно было только, поднеся зеркало.

Как ни странно, мама не забила тревогу. Она даже обрадовалась, решив, будто я особенная. Всерьёз поверила, что я долбаный ребёнок индиго. А я всего лишь неверно выводила буквы.

«Ты знаешь, что Леонардо да Винчи тоже писал зеркально?» – в восторге щебетала она.

Но ведь я не была Да Винчи. Даже близко.

К счастью, в школе мою особенность удалось исправить. Меня научили быть нормальной. И, несмотря на то, что в тетрадках временами проскальзывали зеркальные буквы, в целом мое письмо стало сносным.

Сейчас я смогла полностью избавиться от этого. Смогла ли? Или… «Привычка свыше нам дана: замена счастию она?»

Я усмехнулся с внезапного цитирования Пушкина. Неужто кто-то ещё такое читает? Посмотрев в окно, я отметил, как сумерки неторопливо застилают город, погружая его в лиловую дымку.

Встал с места и щёлкнул выключателем. Искусственный свет резко ударил по глазам, привыкшим к полумраку, отчего я болезненно зажмурился.

Достав из морозилки блинчики, я сунул их в микроволновку и улыбнулся, вспоминая, как разогревал точно такие же бабушке в ее последний год. Каждая минута рядом с ней была наполнена смыслом.

Накрыв себе скромный ужин, глянул на часы. Мама опять на сутках, а значит, мне никто не помешает.

Я перевернул страницу дневника:

Она обещала забрать меня, когда я окончу школу. Показать настоящую Италию. А мне куковать ещё целых два года. Статья-то звонковая: 11 лет. И где, спрашивается, справедливость?

Я не горела желанием оставаться с отцом. Знала, что ничем хорошим это не кончится. Но если мама этого хочет, я могу потерпеть. Ради неё я готова терпеть, сколько нужно.

Маленькой я много слышала от неё про Италию. Когда она училась в художке, преподаватель по истории искусств повезла их туда. В тот момент мама окончательно и бесповоротно влюбилась в эту страну.

Она рассказывала, как флорентийские художники неуклонно пишут на асфальте, и повсюду можно встретить репродукции самых известных шедевров Ренессанса. Здесь ты найдёшь Рафаэля и Тициана, Боттичелли и, конечно же, Леонарда.

"Представь себе, "Рождение Венеры" прямо у тебя под ногами", – с нотками ностальгии делилась мама.

Она вспоминала, как на витринах Венеции пестрели карнавальные маски, затмевающие своей яркостью огни мегаполиса; насколько необыкновенное там лимонное мороженое и как они проезжали под мостом Риальто под аккомпанемент обаятельного гондольера.

А когда по детскому незнанию я спрашивала:

– Что такое гондолы?

Она непременно отвечала:

– Это узкие лодочки, бороздящие артерии Венеции.

В то время Венеция звучала для меня как мечта. Хотя кого я обманываю? Она до сих пор остаётся мечтой.

– Без голоса в гондольерах делать нечего, – с неизменной прямотой чеканила мама, – они обязательно должны петь.

– А о чём поют гондольеры?

– О любви, конечно, – ни на секунду не сомневалась она.

Мама по фрагментам выстраивала для меня этот дивный мир, так непохожий на наш.

– Когда мы были в стеклодувной мастерской, – однажды начала она, – нам открыли тайну венецианских зеркальщиков.

Я слушала, затаив дыхание.