История Палача

История Палача

Александр Лучанинов

© Александр Лучанинов, 2018

ISBN 978-5-4493-4705-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Убийца в реке Рубица

Бака разбудил мамин кашель. Такое случалось почти каждое утро. Гулкие «КХМ-КХМ» продолжали преследовать его изо дня в день, эхом совести раздаваясь в голове. Нельзя сказать, что он не пытался, нет, он сделал все что было в его силах, даже больше, но совесть невозможно уговорить или задобрить. Если она продолжает колоть тебя, значит ты того точно заслуживаешь.

Бак потер потными ладонями глаза и сел на кровати. Солнце еще не взошло, но на улице уже было достаточно светло, чтобы не зажигать свечу. Через окно было видно, как петух нехотя взбирается на забор и нахохливается. Бак зажмурился, пережидая пока, рвущий утреннюю тишину, петушиный вопль не стихнет, затем опустил босые ноги на холодный пол и поджал пальцы.

Первый приступ мокрого, липкого словно мед кашля приключился с Алой прошлой осенью, в сарае. Она собиралась покормить птицу и согнулась, чтобы дотянуться до мешка с зерном, лежавшего в дальнем углу, возле дров, как вдруг с ее горлом что-то случилось. В один миг его стенки будто склеились вместе и воздух перестал свободно проходить. Грудь тут-же сдавило кольцом боли, в глазах потемнело, а голову окатило волной паники. Схватившись руками за горло, она беспомощно сползла вдоль стены на дрова и закашлялась так громко, что Баку и его отцу, работавшим в поле, показалось, будто она была прямо у них за спинами.

Первый приступ – самый пугающий. Ты не знаешь, как быть, что делать. Просто мечешься из стороны в сторону, паникуя и постоянно повторяя: «Что с тобой? Что с тобой?», а человек, тем временем, постепенно синеет. Но чем дольше длиться болезнь, тем привычнее становятся ее симптомы. Они вклиниваются в обычный распорядок дня, немного смещая уже устоявшиеся нормы и вот, ты сам того не замечая, перестаешь обращать на них внимание, а иногда даже раздражаешься, в очередной раз отвлекаясь от своих дел на опостылевшее «КХМ-КХМ». Жестоко ли это по отношению к больному? Ну уж явно не к лучшему.

Бак прошлепал вдоль стены к старинному резному шкафу, который когда-то очень давно смастерил его прадед, и, отворив дверцу, достал с нижней полки непонятный предмет. Его поверхность была черной и отполированной так идеально, что на первый взгляд казалось, будто это какое-то удивительное стекло, но это было вовсе не оно. Бак знал, что ни один, даже самый искусный стеклодув на западном берегу не смог бы сотворить подобное чудо.

Жители долины Двух Хребтов всегда славились своим исключительным здоровьем. Даже в самые холодные зимы сложно было найти хотя бы одного больного, не говоря уже об эпидемиях, которые частенько бушевали в больших городах. А потому, известия о кашляющей жене фермера Рака быстро разнеслись по долине. Все, кому была не безразлична жизнь общины, или же кому нечем было заняться, по старому обычаю поддержали больную, отправившись в горы, на поиски лечебных трав и кореньев. Бак, естественно, отправился с ними.

Сказать, что тот год был неурожайным – не сказать ничего. Горы в очередной раз показали свою жадность, приютив на голых уступах лишь мох и лишайники, совершенно бесполезные для врачевания.

Шли дни, Ала продолжала кашлять, ее приступы с каждым разом становились все дольше и интенсивнее. Осень закончилась, на ее смену пришла зима, принеся с собой сильные ветра и непогоду. Один за другим, жители долины отказывались от походов в горы, оставались дома, не желая рисковать жизнью ради призрачной надежды на исцеление, но только не Бак. Не важно, бушует ли за окном штормовой ветер, метет ли метель, упертый сын Рака каждое утро просыпался под уже раздражавшее его «КХМ-КХМ», завтракал, одевался потеплее и уходил из дома на поиски спасительных трав.

Бак посмотрел на свое искаженное отражение, дрожавшее на поверхности черного, гладкого, словно тихое ночное озеро, металла и нахмурился. Его лицо износилось за зиму. Щеки и глаза впали, кожа на скулах и носу от ветров и морозов потемнела, а на губе после неудачного падения остался короткий шрам, словно от драки в пивной. В их деревне с зеркалами туго, далеко не каждый фермер может себе позволить подобную роскошь, уж точно не они с отцом, а потому, такие разительные перемены задели в душе Бака тонкую струну ностальгии.

Как только сошел снег, Ала умерла. В обед она встала с кровати, что для нее было настоящим подвигом, ведь последний месяц она только и делала, что лежала, нехотя ела и кашляла. Увидев бредущую по коридору маму, Бак слегка вздрогнул, то ли от неожиданности, то ли от яркой вспышки, которой загорелась в его сердце надежда. Он тут же попытался обнять ее, решив, что маме, наконец, стало лучше, но она оттолкнула его. Толчок был резким, грубым, как толкают незнакомца в давке на рыночной площади.

Ала отвергла сына и побрела на улицу. Хоть глаза ее и были широко открыты, казалось будто она все еще спит, будто видит яркий сон про дальние страны и в этом сне путешествует по ним. Выйдя на крыльцо, она ступила босыми ногами прямо в весеннюю грязь, запрокинула голову к небу и с ужасным хрипом втянула воздух, но ее последний вдох быстро сошел на нет. Она упала на землю и больше никогда не поднималась.

Баку временами снились ее зеленые глаза, бездумно смотрящие в никуда, пока ночная рубашка постепенно погружается в грязь. Это были одни из тех кошмаров, в которых ему ничего не угрожало, но он все равно боялся, боялся, что эти глаза, вдруг, взглянут на него и заберут с собой, в мир мертвых, в бесконечную тьму и холод, ведь он не смог найти лекарство, подвел семью и теперь обречен нести на себе эту ношу до самой смерти.

В то утро, когда Ала умерла, семья фермера Рака неофициально распалась. Отец с сыном продолжали жить в одном доме, есть за одним столом и работать в одном поле, но были друг-другу словно чужие. Каждый из них винил себя в произошедшем. Им обоим думалось одно и то же, им казалось, что они сделали недостаточно, но справлялись они с этой мыслью по-разному.

Днями Рак хранил молчание и со стороны казался несломленным кремнем. Он продолжал жить, будто по инерции занимаясь фермерской рутиной, но по ночам, оставаясь в одиночестве, в кровати, которая все еще пахла супругой, он плакал.

Бак же пошел по более рациональному пути. В те дни, когда на поле было нечем заняться, он снова отправлялся в горы. Бак хотел, наконец, найти нужные растения, сделать запас на будущее. Ведь если заболела мать, то не долог тот час, когда он снова услышит «КХМ-КХМ» из спальни за стеной, вот только кашлять будет отец.

Именно тогда это и произошло, во время одной из травяных вылазок (так он про себя называл свои походы). Взбираясь по склону Южного хребта, Бак неудачно поставил ногу, камень под ней обрушился вместе с землей, и он сорвался вниз. Падение показалось ему вечностью и это понятно, ведь пролетел он не меньше двадцати локтей. Сделав в воздухе полный оборот, он успел только разглядеть угловатую скалу, выпиравшую из земли, а затем что-то громко хрустнуло и мир вокруг схлопнулся.

Придя в себя, Бак обнаружил, что лежит на кровати. Она была мягкой, и будто сама подстраивалась под его, болевшую от удара, спину. Над головой, в ровном и белом, словно свежевыпавший снег, потолке зияла дыра, а сквозь дыру светило солнце.

Бак встал и осмотрелся. Необычное помещение, в которое его угораздило провалиться, в общих чертах напоминало ему его собственный дом. Дверь, стены, кровать с тумбочкой, какой-то шкаф. Но даже полумрак, скрывавший подробности, не мог сгладить ощущение чужеродности и неимоверной древности, наполнявшей то место. Это чувство пугало Бака, и в то же время манило его. Тайна, прятавшаяся в пыли, переливавшейся маленькими белыми точками в солнечном луче, будто шептала ему на ухо: «Останься. Раскрой меня. Здесь есть ответ на все твои вопросы.»

Бак не прошел испытание воли. Он испугался и, выбравшись через дыру в потолке, которую пробил своей спиной, убежал, прихватив с собой на память маленькую вещицу, лежавшую на тумбочке у изголовья кровати.

Временами он мысленно возвращался в то загадочное место. Он воображал, как открывает неоткрытую в первый раз дверь и вместе с этим познает тайны мироздания, скрывающиеся за ней. Но это были всего лишь фантазии, мечты о подвиге, который не давал ему совершить страх.

Сегодня страх отступил.

Стоя на холодном полу своей спальни, поджав пальцы ног и разглядывая собственное отражение в зеркальной поверхности металла, Бак твердо решил, что снова отправиться в горы, но на этот раз не струсит. Он спуститься в дыру и не вылезет, пока не разберется, что к чему.

Стараясь не шуметь, сын Рака оделся в привычную походную рубашку из плотной льняной ткани, которая доходила почти до колен, и потрепанные сапоги. Затем, бросил металлический брусок в котомку, повесил ее на плечо и тихо вышел из дома.

Иногда Баку казалось, что он поступает неправильно, скрывая от отца существование подземной комнаты. Все-таки Рак заботился о нем наравне с матерью и заслуживал знать обо всем, что происходит с сыном. С другой стороны, весна – не самый подходящий момент для забивания фермерской головы чем-то иным кроме мыслей о подготовке земли к сезону.

Большая часть долины еще спала, но те, у кого в хозяйстве имелись коровы уже проснулись и суетились во дворах. Они старались управиться побыстрее, чтобы вернуться обратно в дома, поближе к теплу печей и уюту постелей.

Бак пересек участок отца, обошел по кромке соседское поле, вышел на главную улицу деревни и побрел по ней в сторону реки, по пути наблюдая за тем, как оживает долина.

Быт местных не выделяется ничем особенным. Простые нужды удовлетворяются такими же простыми способами. Кузнец Ульф разжигает горн, это заметно по столбу дыма, устремившемуся к светлеющему небу. Жены потихоньку возятся на кухнях, готовя мужьям сытный завтрак, который поможет им хорошо работать до самого полудня. Одни за другими открываются ставни и ворота.

– Привет, Бак! – выкрикнул пробежавший мимо мальчуган. Это был Нир, сын местного торговца, единственного человека, хоть изредка покидавшего долину Двух Хребтов. Судя по деревянному ведру в руке, мальчишка бежал к колодцу за водой.

Соблюдая традицию, Бак в ответ хлопнул себя по груди ладонью, но останавливаться не стал. Их с Ниром нельзя назвать друзьями, но иногда с ним было интересно посудачить о том, чем живут люди за горами. Долина – изолированное от большого мира, тихое место, до которого большой знати с армиями и дворцовыми интригами нет ровно никакого дела. Земля родит плохо, металлов и драгоценных камней не найти, жадные горы губили всякого, кто пытался, а потому, никто извне сюда желанием попасть не горит. Зато многие хотят уйти. Да вот только кому они там нужны, на большой земле? Там и без долинных, простаков хватает.

Пройдя сквозь самое сердце деревни – рыночную площадь, на которой никого в обычные дни не бывало, Бак вышел к небольшому бревенчатому мосту.

Речушка Рубица, на берегах которой когда-то давно поселились первые жители долины, была совсем маленькой. Свое начало она брала в недрах одной из гор Северного Хребта и уходила в расщелину Южного. Рубицу можно было смело перейти вброд почти в любом месте, но не все любят мочить одежду без крайней надобности, вот и соорудили из бревен скромный мостик.

Оказавшись на противоположенном берегу, Бак спустился к воде и пошел вдоль реки. В это время года на фоне промерзлых ветров вода всегда была удивительно теплой и по утрам над ней молочной дымкой стелился туман. Он напомнил Баку о Нировых рассказах про Божьих людей. Мальчишка с опаской говорил о них, будто боясь, что те, услышав чепуху, которую он мелет, в мгновение ока перепрыгнут через горы и сожгут его вместе с семьей на костре. Да, туман Баку напомнил про Божьих именно своей схожестью с дымом.

Нир говорил, что где-то далеко-далеко, за горами, живут странные люди. Они считают себя детьми Бога, а магов ловят, привязывают к палке и поджигают. Будто бы маги – это зло и с ним их призвала бороться святая Инвестиция.

Бак не верил ни в магов, ни в Инвестицию. «Как по мне, то это все просто сказки твоего папани, чтоб ты слушался и не шастал где попало», – так ответил он тогда Ниру.

Сейчас, шагая вдоль Рубицы и смотря сквозь туман на журчащую воду, Бак верил только в подземную комнату и в нераскрытую тайну. А еще, в то, что немного дальше по течению, в кустах у противоположенного берега кто-то лежит.

Бак замер на секунду, и вгляделся в белесую человеческую фигуру, просматривавшуюся сквозь камыши. Туман размывал силуэты и мог легко сыграть злую шутку с воображением парня, но тело есть тело, тут уж как не изгаляйся, как ни присматривайся, ежели оно лежит, то никуда не денется.

«Неужто покойник?» – подумал Бак и с опаской отступил на шаг назад. Одна только мыль о том, что придется смотреть на утопленника будоражила еще свежие воспоминания о матери, бездыханно лежащей в грязи у крыльца. Но сейчас нужно было отбросить все опасения и предрассудки в сторону, ведь если это действительно мертвец, то в первую очередь его нужно вытащить из реки, иначе вода в земле может стать ядовитой и тогда у всей долины начнутся серьезные проблемы.

Бак быстро стянул с себя сапоги и зашел по колено в воду. Раздвигая руками камыши, он подобрался поближе.

Судя по ширине плеч и четко очерченной талии, это была девушка. Молодая, стройная, с гладкой кожей (что уже не привычно для деревни) и коротко стрижеными волосами, завязанными в небольшой хвостик. Она лежала на животе, абсолютно голая, и, как показалось Баку, еще живая. Ее голова и руки были привязаны к какой-то доске и благодаря этому, незнакомка не захлебнулась.

Недолго думая, Бак схватился за доску и потащил девушку на берег. Несмотря на то, что незнакомка на вид была стройной, весу в ней оказалось, как в здоровом мужчине. Тянуть ее сквозь прибрежные заросли было весьма утомительно, и когда, наконец, ее голова коснулась твердой земли, Бак тяжело выдохнул. Перевернув девушку на спину, он устало сел рядом и принялся рыться в своей походной котомке.

Даже с большим синяком вокруг глаза, лицо незнакомки было прекрасно, собственно, как и все остальное. Аккуратные груди, восхитительный изгиб бедер, плоский живот. Никакие ссадины и царапины не могли скрыть такую красоту. Но Бак не хотел на нее смотреть. Никакая, данная природой симметричность тела, никакие, даже самые идеальные пропорции не могут ничего противопоставить человеческой жестокости. Под правой грудью незнакомки была отчетливо видна тонкая рана, какую обычно оставляет кинжал или меч.

Выловив со дна котомки нож, Бак аккуратно разрезал веревки и высвободил руки девушки. Они были холодными, но не настолько, чтобы принять ее за мертвую. Незнакомка была жива, хотя радоваться рано. С такими ранами люди либо умирают сразу, либо мучаются несколько часов, может даже день, а потом все равно умирают. Вариантов не много.

Еще раз окинув взглядом тело девушки, Бак разочарованно цокнул языком и начал медленно распиливать веревку вокруг шеи, как вдруг, незнакомка открыла глаза. Увидев удивленного парня с ножом в руке, она одним ловким движением холодных пальцев выхватила у него оружие и попыталась встать на ноги, но по пути опять потеряла сознание и упала, как пустой мешок.

***

Жителям долины еще никогда не приходилось видеть такое зрелище, а потому, они с нескрываемым интересом провожали Бака взглядом, при этом, о чем-то оживленно перешептываясь друг с другом. Оно и понятно, ведь не каждый день по деревне расхаживает фермерский сын с голой девицей, перекинутой через плечо.

– Эт чё это у тебя такое? – подбежал полюбопытствовать Нир. Мальчуган не поспевал за Баком и ему приходилось на один его длинный шаг делать по три своих коротких.

– Девка, – невозмутимо ответил Бак, – Сам не видишь?

– Конечно вижу. Отчего ж не видеть? Вон, все на показ. И где таких раздают?

– Не твое дело. И не заглядывай, куда не положено. Маленький еще.

Свое замечание Бак сопроводил хлестким подзатыльником. Нир тут же отскочил в сторону и принялся обиженно тереть голову. От рождения любопытный характер постоянно тянул его туда, где ему непременно прилетало, но несмотря на регулярные оплеухи, любопытства, как ни странно, не убавлялось.

По мере продвижения Бака по деревне, зевак становилось все больше, и такое пристальное внимание его начало изрядно раздражать. Люди, не понимая, что конкретно видят, стали выкрикивать неуместные замечания по поводу наготы незнакомки, затем переключились и на самого Бака. Старухи ворчали об упадке нравов, мужики завистливо качали головами, а некоторые, особо наглые, присвистывали вдогонку, видимо, считая, что красавица вдруг ни с того ни с сего придет в себя и броситься в объятья свистящего.

Помощь пришла оттуда, откуда Бак ожидал ее меньше всего. Его нагнала жена кузнеца. Одной рукой она придерживала подол своей юбки, а в другой крепко сжимала, развивавшийся на ветру, большой кусок ткани.

– Срамота то какая, – Мирта, взволнованная и запыхавшаяся, подбежала к продолжавшему шагать Баку и суетливо прикрыла тканью наготу незнакомки.

– Спасибо, – слегка наклонившись, поблагодарил Бак, – я вам позже верну.

– Ой, – отмахнулась она, – ей нужнее.

Спорить с ней было бессмысленно. Как и сам Ульф, Мирта в своих убеждениях была упертой и твердой. Когда они с кузнецом сыграли свадьбу, люди говорили, что столкнулись две горы. Никто не верил в прочность такого брака, ведь главное в семейной жизни – это гибкость. У каждого характера есть свои шероховатости, к которым так или иначе приходиться притираться. Но, несмотря на все предсказания, эти две горы до сих пор стоят рядом. Правда, пока еще детей не завели, но тут уж дурное дело нехитрое.

***

Рак уже привык к тому, что временами его сын пропадает непонятно где, просто молча набивает свою котомку едой, и уходит. По первой он не обращал внимания на такое странное поведение. Мало ли что могло твориться в голове подростка, чья мать на днях умерла? Но время шло, начинался посевной сезон, и работы на поле становилось невпроворот, а единственного оставшегося помощника днем с огнем не сыщешь, это уже начинало порядком раздражать.

Сегодняшним утром Рак вымещал скопившуюся злобу на деревянных колышках. Он шел по тропинке вдоль поля и, сцепив зубы вбивал их, один за другим, помечая будущие посевы, а между тем, недовольно ворчал.

– Дали же Хребты нахлебника на мою голову.

Стук – стук.

– Растил его, кормил, поил, а он что?

Стук – стук.

– Мог бы и помочь старику, но нет, он лучше свалит куда подальше, лишь бы руки не пачкать.

Стук – стук.

– Вот вернется, я ему шею-то намылю. Будет у меня как шелковый…

Как по заказу, дверь калитки привычно скрипнула и во двор почти ввалился Бак. Издалека Раку показалось, что его сын волочет какой-то мешок, но это было не важно. Фермер сам себя уже накрутил, настроил на конфликт, и собирался выпустить пар, не смотря, ни на что.

– Ах вот ты где, гаденыш, – прошипел он, – ну сейчас ты у меня узнаешь, что такое благодарность. Я тебе покажу как…

Рак уверенной походкой направился к дому, но постепенно замедлил шаг. Его глаза были уже не те, что раньше. Постоянное пребывание на солнце притупило его зрение, но даже с такого расстояния он еще мог отличить мешок от девицы, и его сын тащил явно не мешок.

Бак, пыхтя и сдувая, норовившую затечь прямо в глаз, капельку пота, поковылял через весь дом, ногой распахнул дверь своей комнаты и аккуратно переложил незнакомку с плеча на кровать.

– Что ты тут устроил? – возмущенно прорычал вошедший в комнату Рак, – Сперва уходишь непонятно куда, теперь вот бабу притащил. Она хоть живая?

Фермер заглянул своему сыну за спину, чтобы рассмотреть поближе незваную гостью, но тут же зажмурился и отвернулся. Покрывало Мирты слегка сползло. Грудь, часть живота и бедро девушки оказались неприкрыты, как и рана в правом боку. Вид такого красивого и подтянутого девичьего тела заставил Рака невольно вспомнить свою жену. Ее голос возник у него в голове и до боли знакомым командным тоном приказал отвернуться.

– Живая, – угрюмо ответил Бак, – пока еще. Я ее в Рубице выловил. Кажется, ее хотели убить.

– Убить? – Рак испуганно глянул сыну в глаза, затем торопливо поправил на девушке покрывало и вывел Бака в коридор, – Зачем ты ее к нам принес?

– Я думал это и так понятно.

– Тебя кто-нибудь видел? – он взял сына за плечи и с силой встряхнул, – Кто-нибудь видел, как ты ее заносишь сюда?

Бак понял, к чему клонит отец и от этой мысли ему стало мерзко.

– Вся деревня видела, – он отстранился, – так что, если ты собираешься выбросить ее где-нибудь в канаве, как вонючую дворнягу, то люди узнают, кто это был. А если спросят – я подтвержу.

– О великие Хребты… – Рак задумчиво потер свою бороду, а затем молча развернулся и пошел на кухню. Подойдя к окну, он посмотрел, не собрались ли за забором зеваки, и с силой задернул маленькие занавески.

– Она сильна, я чувствую это, – зайдя следом за отцом на кухню, продолжил Бак, – но сама она не вытянет. Я просто не мог оставить ее там, в воде.

Он начал рыться в шкафах, пытаясь найти бутылку, которой, к счастью, на ферме Рака редко находилось применение.

– Ох накличешь ты на нас беду, сын. Ох накличешь… – сердце старого фермера разрывалось между человеческим желанием помочь страдающему, и животным инстинктом уберечь свое жилище и потомство. Он смотрел через маленькую щелку между занавесками на деревянный забор и калитку, а в его голове роились беспокойные мысли: «А что, если девица – преступница? Может быть она воровка, или убийца? Кто знает, может те, что хотели ее смерти захотят убедиться в том, что дело сделано, и когда не найдут тела – начнут ее искать?»

Неподъемным грузом на плечи Рака легло бремя выбора, решение – жить человеку, или умереть. Разве под силу обычному фермеру найти ответ на такое? Может быть те, кто тычут мечами в девиц и способны на это, но его народ, живущий в долине двух Хребтов, верит в то, что только Великие Горы с высоты своих вершин в праве судить о подобном.

– Я не позволю этому дому пережить смерть еще одной женщины, – наконец ответил Рак, – пускай остается до тех пор, пока не сможет уйти. Ни больше ни меньше.

Он с грубой решительностью отодвинул сына, и из дальнего угла одного из кухонных шкафов извлек заветную бутылку. Она была мутноватой, с пробкой, залитой свечным воском. Несколько лет назад, отец Нира, из очередной торговой вылазки на большую землю, привез в долину два ящика подобных бутылок. Во всех без исключения была прозрачная и резко пахнущая жидкость, которую он назвал мертвым вином. Домохозяйки разбавляли ее водой и использовали как приправу, но и для чистки ран она вполне подходила.

Рак откупорил бутылку, намочил ее содержимым небольшой клочок тряпки и вся кухня тут же наполнилась кислым запахом.

Незнакомка лежала на кровати в том же положении, в котором ее оставил Бак. Ее волосы растрепались и, сложившись в причудливый узор, покрывали подушку. Глаза девушки беспокойно вращались под горячими от жара веками, ей снился кошмар, и в этом кошмаре Отец раз за разом вонзал в ее грудь раскаленную пику.

Рак осторожно приоткрыл дверь сыновой спальни и, стараясь издавать как можно меньше звуков, вошел внутрь. Ему казалось, что девушка от случайного шороха вскочит и кинется на него, вопя проклятья. Старый фермер ни разу в своей жизни не видел настоящую ведьму, но много разных баек слышал об этом зловещем роде. Поговаривали, будто бы они наводят на себя чары, чтобы казаться вечно молодыми и необычайно красивыми, а на самом деле под фальшивой личиной кроются ужасные, заживо гниющие монстры, готовые проглотить тебя одним махом.

Вот и Рак, сбитый с толку необычайной красотой незнакомки, боялся, что волшебство потеряет силу, вот-вот рассеется, обнажив ужасные волдыри и бородавки. Но с каждым проделанным шагом, его простое фермерское сердце успокаивалось, и причиной тому было багровое пятно, растекавшееся по белизне простыни, ведь, как известно, у ведем кровь черная как сажа.

Сдвинув ткань ровно на столько, чтобы ненароком не увидеть ничего лишнего, Рак как следует рассмотрел рану. Дела у незнакомки были плохи. Бак оказался прав, ее пытались убить, и тот, кто это сделал знал, куда бить. Рана выглядела скверно, ее края были обожжены, а от недавней тряски кровотечение только усилилось.

Фермер поднес пропитанную мертвым вином тряпку к ране, в ожидании худшего прищурился, и резко приложил компресс. В ответ девушка слегка поморщилась, а затем ее лицо снова стало полностью отрешенным. Только вращающиеся под веками глаза, да еле заметное дыхание выдавали в ней живого человека.

***