Полная версия
Жизнь российская. Том третий
– Времяпрепровождение! Так будет правильнее, – выказал свои знания старший охранник. Он следил за произнесёнными фразами и старался поправить. Некоторые слова ему явно по ушам ударяли, и он тут же их исправлял. Вася хорошо знал русский язык.
– Можно и так, и так, – возразила дама. – Как вам угодно… Лишь бы встреча состоялась. Встреча на многое располагает.
– Да! Это так. Вы правы. Я, например, согласен, – мужчина слева, высовываясь на полтуловища из-за сидящего посредине Кулькова, с большим одобрением посмотрел на привлекательную женщину, говорившую такие красивые и правильные слова. – Я тоже такого принципа всё время придерживаюсь. Дисциплинирует. Когда я просматриваю свой календарь на вновь наступивший год, то всегда прикидываю, на какие дни выпадает тот или иной праздник, праздничное событие или день рождения. Мой. Или жены. Или наших любимых детишек. Или друзей близких. Родственников. Ведь каждому хочется, чтобы его день рожденья лучше был бы в пятницу или субботу.
– Для чего? Не поняла… Расшифруйте…
– Да-да! Именно так!! Вы не поняли для чего? Чтобы именинником подольше себя чувствовать. Не один, а дня два… три… – учёного человека понесло.
– Как это? – враз спросили Кульков и мадам.
– Да-да! Так! Именно!! А то и все четыре!! Или пять!! Благодать!.. Без конца тебя поздравляют! И подарки дарят, дарят и дарят!! Супер!! Клёво!! Круто!! Классно!!
– Ну, тут-то вы, милок, загнули… честно говоря… мягко выражаясь… – осадила учёного мужика женщина. – Какие ещё подарки?.. На второй-то день празднования… Вы чего загибаете?? Врёте безбожно!! Креста на вас нет. Да-да! Нет! Так не бывает. Не лгите, пожалуйста. Богом вас прошу. Умоляю.
– Мне, например, дарят! Это точно! Я вам правду говорю. И даже на третий. Иногда и на четвёртый. И не спорьте со мной, мадам…
– Ну вы гляньте на него… Врёт и не краснеет…
– Господа! Не ссорьтесь. Не надо. Это же неприлично. Неэтично. Прекратите спор. Будьте так добры. Прошу вас. Умоляю. Богом заклинаю! Господом! – Кульков Василий Никанорович попытался осадить спорщиков и перехватить инициативу в свои руки. Стал их стыдить. И мирить. – Чего из-за пустяков шум-гам поднимать. Ну, дарят… – и дарят… Пусть дарят. Это их право. Личное. Может, они его так сильно любят. – Сарказм и ирония так и брызгали из него, так и брызгали.
– Да! Меня любят. И обожают.
– И это замечательно. Мы рады за вас. Да же, мадам?
– Ну и пусть дарят. Мне фиолетово. Мне, например, бывший муж не дарил.
– Почему?
– Скряга он потому что. Вот кто он. Все прокуроры скряги.
– К-к-к-ка-а-ак… это… с-с-с-с-скряги…
– Обыкновенно. Скряги! Скряги и ещё раз скряги! Авторитетно вам заявляю.
– Ну вы… ну вы… ну вы, блин, даёте… Ну вы… Ну вы… Ну вы… м-м-матушка… неправы… – резко отреагировал учёный человек.
– Какая я вам матушка!? Вы чего это себе позволяете?
– Ой! П-п-простите! Н-н-не хотел вас обидеть. Это я так… шутя… Ой! Не шутя… Не так выразился. Это я так л-л-любя… П-п-простите меня, д-д-дурака, великодушно.
– Хорошо. Прощаю. Если вы и правда любя…
– К-к-конечно. Ч-ч-честное слово.
– Ну вы, блин, даёте… – нагло встрял в их разговор встревоженный услышанным Кульков. Он даже подпрыгнул, когда услышал такие откровения. Ему ни сиделось… у него руки чесались… и в одном неприличном месте свербело…
– О как! И вы туда же… Блин… блин… блин…
– Извините меня мадам. Это я так… не со зла…
– Хорошо. Извиняю. Если вы не со зла…
***– Ладно, люди хорошие, – засуетился заика. Правда, заикание у него мгновенно прошло. Как будто по мановению волшебной палочки. – Хватит об этом, мои дорогие и уважаемые собеседники. Перерывчик надо сделать небольшой. Малюсенький. Пар мне выпустить необходимо. Ноги, так сказать, размять. Отдохнуть. Притомился я тут с вами. Я быстро. Я скоренько. Скажете, что моё место занято… – с такими словами научного работника сдуло с дивана.
– Мне тоже носик необходимо припудрить… Я тоже быстренько вернусь. И моё местечко, пожалуйста, покараульте, гражданин хороший. Будьте так любезны, товарищ вы наш дорогой. Не откажите в моей просьбе. Вы так милы… так добры… А то займут, чертяки этакие. Вон их сколько вокруг стоит. Стоят, караулят. Так и ждут… так и ждут… когда кто-нибудь освободит кусочек драгоценного дивана. Ну, я побежала… некогда мне. Я быстро! Да-да. Скоренько я. Быстренько. Дождитесь, пожалуйста, меня обязательно. Ладно? Не уходите! Будьте так добры… Я надеюсь, что мои вещи целы будут… – с такими нежными словами упорхнула и дама.
Глава 97
Кульков – рыцарь без страха и упрёка
Лучший вид обороны – нападение.
Русская пословица
Старший охранник во всеоружии на боевом постуВасилий Никанорович как цербер настоящий охранял вверенное ему имущество и окружающую территорию, а также личное пространство, пока соседи (Он и Она) ходили по своей индивидуальной надобности. По нужде, если честно и прямо сказать.
Отчаянно Кульков защищал временно свободные места. На всех он кидался. На всех Вася-Василёк бросался. Как пёс цепной! Не лаял только.
Руками ещё махал он во все стороны. Да и ногами топал угрожающе и гневно.
За время отсутствия мужчины и женщины он отвержено, грудью своею, вставал на защиту чужих носильных вещей, с великой честью и огромным желанием и даже неким шармом давал отпор разным хамам и наглецам, то и дело отшивая вероломные натиски «захватчиков», всякими выдуманными им способами и методами отваживал желающих присесть на свободные места, которые соседи поручили ему посторожить.
Кульков действовал как настоящий старший охранник, каким он и был на работе своей. Он твёрдо знал, как надо караулить, как сторожить, как охранять. Школу прошёл.
И жизнь длинная помогала ему на каждом ответственном шагу, каким и сейчас был… шаг этот… по охране чужого имущества.
Кульков Василий Никанорович действовал и по инструкции, и по совести, и по зову сердца. Душевно и прилежно. Красиво и достойно. Как и всегда.
Он старался. Как мог… как умел, как знал, как хотел.
Порученное дело Вася-Василёк исполнял как подобает, как нужно и как должно.
Чтоб потом стыдно не было ни перед кем. Перед соседями в первую очередь.
Чтоб о нём плохо они не подумали. Ведь они скоро придут и спросят, каков есть сей итоговый результат…
Чтоб по справедливости всё происходило тут. И по честности.
Чтобы потом никто пальцем на него указать не мог. Мол, вот этот пройдоха чёртов ведёт себя непристойно. Дескать, хамло этот свои законы тут устанавливает.
Ну и чтобы он потом мог смело отрапортовать непосредственным заказчикам о проделанной им работе. Результаты труда своего напряжённого показать тем, кто его попросил об этом: мужчине из учёного мира и женщине славной, бывший муж у которой в прокуратуре главной уже много-много лет трудится. Не трудится, а числится.
Вообще-то, честно говоря, Кульков сперва весьма вежливо отгонял и осаживал наглецов, которые просто нахальным образом лезли на освободившиеся было места. Он их просил тщетно, умолял, упрашивал, увещевал, говорил, что неприлично «сувать свою задницу в чужой огород». На шмутки, лежавшие рядом, показывал. Мол, люди тута сидят. Человеки живые. Скоро, дескать, они будут… Попыскать, мол, они пошли. До ветру, так сказать… Помочиться… И фыркал при этом на всех небрежно и скабрезно Василий свет Никанорович. Кулаки сжимал. Глаза под потолок закатывал. Слов, дескать, у него нет… Ну что, мол, за люди… на нашем общем, так сказать, блюде…
Затем строже Кульков стал себя вести. Гораздо строже. Поактивнее, пожёстче, так сказать. Пару раз даже в грубой форме правду-матку пришлось рубить. До мата, правда, дело не доходило. А хотелось. Ой, как надо было некоторых по матушке отчебучить. Но Василий Никанорович сдерживался всякий раз. Он был воспитан как подобает. Он был вежлив как не знай кто. Но… не всегда вежливость и воспитанность помогает. Иногда следует поступиться принципами. Тогда, в те моменты, он буквально сгонял нахалов и наглецов с дивана. Беспардонников… Чуть ли не за плечи. Чуть ли не пинками под зад. Была бы палка под рукой, надавал бы им по жопе от души. Говорил им, что тут занято: «Не видите, что ли, остолопы, болваны и черти болотные? Вещи их лежат… людей хороших… которые отошли… Ой! Простите… Не то хотел сказать… Не в мир иной они отошли, а так… на минуточку… на секундочку… В туалет… Сейчас придут. Вернутся они скоро… Разуйте, глаза-то! Эх, вы… чудаки приблудные… и понаехавшие в страну нашу миллионами… Ну скоко моно вам говорить! Вон, говорю, пошли! Вон!!!»
Намекал Кульков таким бестолковым гражданам-пациентам весьма жёстко про их явное бескультурье, учил их уму-разуму, вежливыми быть и внимательными, отчаянно жестикулируя, выставляя вверх свой средний палец и поясняя, что эта «семейная пара», чьи вещи тут находятся, сейчас уже появится. С минуты, дескать, на минуту подойдут. Вон, мол, они уже идут… торопятся. Сами, мол, господа-граждане-товарищи, смотрите…
Но… обознался Василий Никанорович. Обмишурился он. Ни они там шли… Это другие люди были. Мало ли их в поликлинике шастают туда-сюда… Ходят… Мечутся…
Это были совершенно иные люди. Те, которые издали заметили свободные места и теперь торопились занять их. А то, мол, устали они шибко… Спины у них, дескать, гудят… поясницы ноют… ноги вообще отнимаются… вены вспухли… вот-вот лопнут…
Спешили они… чтобы успеть…
На бег уже перешли… На рысь… на галоп… Карьером они даже скакали…
А подбежав к дивану с двумя свободными местами, хотели тут же упасть на места эти… на свободные… отдохнуть они хотели… отдышаться… в себя прийти…
Но, не тут-то было! Но пасаран! Они не пройдут!
Кульков, мгновенно сообразив, что сейчас может произойти непоправимое, был готов ко всему прочему, к любому вражескому натиску.
***Василий Никанорович смышлёным с детства был. Вот и теперь он моментально всё исправил, выправил, так сказать, сие такое неприглядное положение. Он лёг на диван, вытянулся во весь рост и замер, растопырив при этом пошире руки.
Всё! Отвалите! Все отвалите отседова! Всё тута занято! Так говорило его тело.
Подбежавшие осадили свой лошадиный напор, встали как вкопанные, копыта только вверх задрали. Так они и стояли… как скульптурная композиция на городской площади… Глазами своими ещё нервно мыргали… мыргали… и мыргали.
А куда деваться-то… Некуда! Не будешь же на человека садиться!
А тот ещё пуще… Закрыл глаза и руки на груди сложил. Ну… чистый покойник…
К покойнику нельзя подходить близко. Только плакать… плакать… и плакать…
К нему, к мертвецу окаянному, нельзя взрослым подходить… А вот детям можно. Да ещё этим… современным разнузданным шалопаям… которым вообще всё положено…
На лежащего дядьку с закрытыми глазами тут же ребятня набросилась да щекотать его принялась. Кульков терпел-терпел… терпел-терпел… да не вытерпел… Расхохотался!
Извивался он и хохотал. Ребятишки пальчиками своими остренькими его шпыняли.
Вася-Василёк хохотал и хохотал… корчился… извивался как уж на сковородке… и снова хохотал, хохотал и хохотал…
До тех пор он хохотал и смеялся, покуда разбалованные донельзя пацаны, озорники и маленькие хулиганчики и разбойнички… не схватили его… за причинное место.
Кульков взвыл от боли и от неожиданности, подпрыгнул и заорал на мальчишек.
Те отскочили как пчелой ужаленные. Кульков кого-то из них успел поймать. За рубашку уцепился… а второго за штанишки… Штанишки сползли… всё оголилось…
Вася-Василёк пытался за пипиську того шустрика схватить… чтобы… чтобы… чтобы… отомстить засранцам этим… чтобы почувствовали они… каково ему было…
Наблюдавшие за этим сущим балаганом взрослые за головы свои схватились…
Заорали они во весь голос… (а до этого смеялись…) что, мол, он… педофил этот… себе позволяет… яйца, дескать, ему надо отрезать… с этой вместе… с этим… как его…
Малышня, почувствовав поддержку взрослых, снова подбежала к орущему благим матом «нехорошему» дядьке… и давай плевать на него…
Он орал, а они плевали… Он орал безбожно, а они плевали, плевали и плевали…
Так… оплёванным по уши… Кульков и лежал… места соседей он охранял…
Глава 98
И вот… наконец-то… собеседники вернулись
Хорош праздник после трудов праведных.
Русская пословица
Продолжение диалога про праздникиОтсутствовавшие долгое время соседи Василия Никаноровича возвратились.
Уже хорошо. Проблем меньше будет. Все в сборе. Вот и ладненько.
Стоявшие рядом с диваном пациенты заметили, как они идут. Не идут, а пишут. Вальяжно. Красивая пара. Чудная. Под ручку они идут. Он её за талию держит нежно. Она не сопротивляется, не отталкивает его, не брыкается, не кочевряжится. Воркуют о чём-то.
Ну… голубки! По-другому и не скажешь. Настоящие голубки!
Посвежевшие. Поздоровевшие. Помолодевшие. Окрепшие.
Легко им. Вставь перо в определённое место… и полетят они…
И настроение у них (у обоих!!) улучшилось…
Они шли под ручку и ласково о чём-то ворковали.
Смотреть на них было одно удовольствие.
Вечно можно на это действо смотреть. Жизненные эмоции от этого усиливаются.
Вера… Надежда… Любовь… Это три сестрицы… нужные любому человеку.
Любовь в первую очередь! Без любви и жизни нет… к великому сожалению…
***Так вот… подошли они, голубки эти, на Кулькова глянули, спросили, чего это он тут разлёгся как барин, как Обломов… как Базаров… как Рахметов… как ревизор… чего, мол, с ногами на диван забрался… почему, дескать, в слюнях весь…
Кульков: тык… мык… слов нет… даже не прокукарекал, не гавкнул, не мяукнул.
Переваривал он в уме, как бы потактичней объяснить произошедшее.
Они ещё раз спросили, всё ли у него в порядке, а то, мол, лицо бледное, одежда мокрая и измятая… да вообще вид какой-то нереспектабельный.
Не дождавшись в очередной раз ответа, махнули руками на уже поднявшегося человека, кинулись к своим шмуткам, со знанием дела проверили наличие оставленных на хранение вещей.
Открыли, посмотрели, пересчитали. Повторили, вывернув пакеты наизнанку.
Удостоверившись в их целости и сохранности, они остались довольными. Сказали большое спасибо славно подежурившему соседу Василию Никаноровичу.
***Все трое радостно продолжили прерванную интересную беседу.
Видать, и взаправду праздники их очень волновали.
Первой заговорила женщина. Мадам вся светилась и искрилась.
Она сразу с места в карьер пустилась. Тему прежнюю жизненными примерами раскрывать стала. От печки дама начала. От самого начала календарного года!
– Вот, господа… сами гляньте… Улыбкой Бог и правительство позаботились о своих подопечных. Сперва все потрудились, затем отдохнули. Праздничные дни наши как начинаются с Нового года, так и дальше продолжаются, так и идут по кругу. Новый год! Рождество! Старый новый год! Крещение! Затем 23-е февраля и 8-е марта. Мужской день и женский. Их желательно к выходным присоединить. Ну, чтобы отдохнуть подольше.
– И это правильно! – выдал Кульков. – Отдыхать надо широко и с помпой!
– Безусловно, – согласилась женщина и спросила. – Так чем же тогда отличается праздник от обычного выходного дня?
– О-о… Про это много можно чего сказать, очень много, – вернувшийся учёный мужчина вступил в прерванный диалог. – Приведу вам, дорогие мои, примеры на эту тему из моей будущей диссертации. Как вы на это смотрите? Не возражаете?
– Хорошо смотрю, – своё мнение высказал Василий. – Я праздники люблю! Только вот что-то в последнее время они куда-то улетучились…
– Возродятся! Обязательно они к вам вернутся. Это я вам обещаю. Говорил же уже вам об этом. Неужто забыли?
– Никак нет. Не забыл. Но спешить не будем. Радоваться пока тоже как бы ни к чему. Да и нечему мне пока радоваться. Не! Че! Му! Всякое может случиться. Жизнь – она такая штука… сложная и непредсказуемая. Время, в общем, покажет.
– Ах, как это интересно… – мадам выразила своё истинное любопытство. – И я, милые мои, тоже… люблю праздники. Ну и вообще… всё праздничное и весёлое.
– И на вашей улице тоже будут праздники! Да-да! Будут!! Это точно.
– Эх… – дуэтом пропели два отчаявшихся человека. Мужчина… и женщина…
– Да-да. Будут. Оптимизм ещё никто не отменял. Ждите. А я вам пока приведу кой-какие мои личные научные выкладки. Постараюсь на заморочить вам сильно головы.
– Да уж. Постарайтесь…
– Я на́чал. Или… нача́л… Н-да… Хотя это уже совсем неважно. Прошла та эпоха. Кончилась. Или… закончилась… Как вам будет угодно. Так вот, господа. Слушайте. История праздников ещё с самых древних времён рассказывает нам о традициях народов. Любых народов. Хоть северных, хоть южных. Хоть западных, хоть восточных. Об их обычаях и привычках. Разных народов, разных наций и вероисповеданий. И даже разных манерах жизни, способах охоты… добычи пищи и воспроизводства.
– Ой, как интересно… – взвизгнула мадам.
– Мне тоже сие интересно, – поддержал даму Кульков.
– Совершенно верно! Это интересно. А далее ещё интересней будет. Только прошу вас… не перебивайте…
– Хорошо. Молчу как рыба об лёд. Как завороженная…
– Я тоже могила! Ой… виноват… Не то выскочило… Я тоже молчу…
– Так вот, продолжаю. Ещё тогда, на заре становления человечности, задачей празднований было неотъемлемое объединение людей и природы. Да, да! Не смотрите на меня так грустно. Человек! И природа! В единый, так сказать, конгломерат.
– Конгломерат – это хорошо. Это твёрдо. Это чудесно. Поддерживаю.
– Я, господа, мои милые товарищи… не знаю про этот ваш твёрдый конгломерат ничегошеньки… но тоже поддерживаю. Я с вами, мои новые друзья! – дама головкой тряхнула. – Продолжайте, пожалуйста… Простите меня за бестактность.
– Вспомните разные сабантуи… сурхарбаны… ысыахи… Есть такие народные праздники! Летние. У российских людей. У татар, в частности. У бурят. У якутов. Да и других тоже. Они просто необходимы! Это же восстановление гармонии и мира между ними! Между людьми и природой. Они были. Всегда и везде. Издревле. Они и теперь остались. До сего времени. До сего дня и момента. Это же хорошо. Это же благодать. И они сопровождались зарождением доброты и дружбы в сердцах. Вот как у меня с вами. Об этом я и пишу в своём обширном научном труде, в своём очень большом и подробном трактате. Понятно?
– Да. Мне понятно.
– И мне. Я понятливый мужик. По два раза мне повторять не надо.
– Вот и хорошо. Вот и ладненько. Продолжаю. Частенько в праздники разрешалось делать то, что в такие дни, в будние, не позволялось. И это во благо человека. Для него самого. При этом… давая людям полную свободу и освобождая на некоторое время их от всяких обязанностей и повинностей. Я доходчиво излагаю? Вы слышите меня?
– Ага. Слышим. Свобода – это всё!
– Да-да! Свобода – она и есть свобода!
– Вот вам и первый ответ на ваш вопрос. Спешу доложить второй.
– Валяйте.
– Да-да. Нам интересно.
– Согласно моим многочисленным научным толкованиям праздник (любой) – это день отдыха, а не труда, день, когда люди не! занимаются делами.
– Какими??
– Да-да… какими делами… Огласите, пожалуйста, весь, так сказать, список…
– Никакими!! Вот какими!!
– Ого! Как это…
– Ух, ты… Хорошо-то как… Благодать настоящая… Отдыхай… Балдей…
– Но это, господа, мои добрые собеседники, не просто выходной день, который регулярно и беспощадно прерывает наши серые будни. На день. Или на два. А то и на все три. Это не обыкновенные суббота или воскресенье. Это нечто другое, иное…
– Что?.. Какое… Иное…
– Да-да. Расшифруйте.
– Сейчас объясню. Популярно.
– И что же? Конкретно! – снова попросил расшифровать Кульков.
– Да-да. Конкретизируйте, пожалуйста, – дама сморщилась и чихнула.
– Но всё по порядку. Всему своё время…
– Что… Как… Не тяните. Говорите уже, – Кульков теребил край пиджака.
– Да-да. Говорите, – мадам платочком вытерла носик и шмыгнула им пару раз.
– Вопрос: для чего предназначены выходные? Ответ: чтобы восстановить силы перед новой трудовой неделей.
– Ясен пень! – Кулькову это было знакомо. Сам таким образом всегда поступает.
Дама скромно промолчала. Но головкой всё же махнула в знак согласия.
– Перед сменой. Перед вахтой. Перед дежурством. Неважно перед каким… перед дневным или ночным. Перед любым.
– Да. Это так и происходит. Я согласна, – послышался приятный женский голосок.
– Я тоже отдыхаю перед дежурством. Перед вахтой. Я же на сутки из дома ухожу. Я же на ответственной работе работаю. – Кульков стал разглагольствовать. – Старшим…
Но его резко и грубо оборвали. Мол, не его очередь сейчас рот раскрывать.
– Я же не про вас конкретно говорю. Я же обобщённо излагаю. И по теме… – учёный человек поспешил пояснить свои научные выкладки. – И потом… я же сейчас концепцию излагаю. Попрошу мне не мешать. Ну сколько можно напоминать об этом… что влезать поперёк батьки в пекло нехорошо… и некультурно…
– Извините, пожалуйста… Я не хотел.
– И я не хочу вас перебивать. Я молчу как рыба об лёд. Я тоже не желаю вам мешать. Говорите!!
– Так вот. Продолжаю. Как правило, все выходные дни мы проводим практически одинаково: отсыпаемся, отлёживаемся, наводим порядок, марафет…
– Ясен пень! – снова заорал Кульков, но осёкся, заметив неблагожелательный взгляд оратора. Васе стало неудобно, что он опять нагло перебил рассказчика.
– Ну, и тому подобное. Короче говоря, в выходные мы делаем то, что не смогли, не сумели или не успели сделать в будни. Понятно? Я доступно излагаю?
– Да-да. Понятно. Я всё поняла. Спасибо!
– Йес. Доступно. Я тоже понял. Не дурак.
– Хорошо. Тогда продолжим.
– А может… это… господа-товарищи…
– Вы о чём? Товарищ вы наш дорогой…
– Может… перерывчик сделаем небольшой? Антракт, так сказать, устроим? Как вы? А то ноги снова затекли. И спина дубовой стала. Не гнётся. Шея тоже задеревенела. Как доска неструганая. Руки ломит. Пальцы стянуло. Как бы меня того… радикулит не трахнул… – скривившись от ломоты во всём теле, вежливо попросил Кульков.
Учёный пожал плечами. Дескать, как хотите… Не буду, мол, вам перечить.
Мадам тоже пожала пухлыми плечиками и улыбнулась… Мол, я не против…
– Вот и хорошо, – Василий Никанорович радостно встал с дивана. – Да и мне тоже отлучиться надо… Я быстро… Я скоро…
– Давайте-давайте… Бегите… Мы понимаем…
– Я быстро! Одна нога моя там, другая уже здесь.
– Конечно-конечно… Идите…
– Спасибо большое! Премного вам благодарен! – Кульков поднёс руку к голове, чтобы отдать честь по воинским правилам.
– Ну что вы… О чём вы… Не стоит благодарностей. Извольте сходить. Теперь наша очередь вещи ваши караулить.
– Да у меня нет ничего. Всё своё ношу с собой… Хи-хи. Ну, я побежал.
Глава 99
Непреднамеренная встреча
Авось, небось да как-нибудь – добра не будет.
Русская пословица
Откровенный разговор с незнакомой женщинойДо первого этажа Кульков добрался живо и благополучно.
На лифте туда скатился. Да и обратно тоже. И не застрял ни разу. Вот здорово! Повезло! Удачно у него получилось! Всегда бы так было.
В обоих случаях двери кабины подъёмника открытыми оказались, когда он к лифту подходил. И… никого вокруг. Подфартило! Повезло! Да ещё как! Сроду ему так не везло. А тут счастье огромное привалило…
Туалетная кабинка также свободной была. Опять повезло. Ждать даже нисколько не пришлось. И смеситель работал. И вода была: и холодная, и горячая. Сушилка только электрическая не работала. Зато салфеток целый ворох: любую бери… какая тебе приглянулась…
В общем, претензий особых к туалетному сервису у Василия Никаноровича не было. Ого! Вот даже как! Здорово!
Видать, правильно сказал учёный мужик – праздники к нему приближались. Так ему показалось, во всяком случае.
А вот после того, как он поднялся, как только вышел из коридора, и хотел уже к своим собеседникам идти, то у стеночки женщину увидел.
Та стояла и плакала. Слёзы градом катились. И градом, и ручьём. В общем, мокрое лицо у женщины было. И она рыдала, бедная. Криком тётечка кричала. Ором орала на всю поликлинику.
Никто ей не помог. Никто не подсобил. Никто её не поддержал. Никто даже не попытался успокоить её… с нервами, расшалившимися вдруг, справиться…
Никто к ней даже не подошёл…
Да. Никто. Никто, кроме Василия Никаноровича.
Он не мог оставить женщину в беде. Это его кредо – всем помогать. Да. Всем. Особенно женщинам… таким беззащитным…
Не все же бабы у нас в России могут запросто коня на скаку остановить и в горящую избу попросту войти. Нет. Далеко не все!
– Вы чего? Что плачете? Что случилось? – с беспокойством спросил у неё Кульков.
– Коленьку моего любимого в дурку забрали… И не отдают назад…
