Запах ночного неба

– Прости меня за… – Девушка никак не могла подобрать слов, и сказала что- То по- Пар- Оольски. – Мудрец Ннамди сказал, ты можешь меня режь и… и… ударять. Что хочешь, я буду терпеть. Нельзя разлить.

В руках у Апудо был вытянутый керамический кувшин, и она аккуратно отставила его, а потом повернулась к Юории, не поднимая глаз.

Урок.

Юория отступила. Сделала шаг назад, и еще шаг. Апудо стояла, готовая к боли, послушная, ничтожная, уже раздавленная. Только сейчас Юория заметила, что голые руки покрывала сетка шрамов, и полные губы были рассечены. И ее черные шелковые волосы, и ее вообще- То красивое лицо, и темные глаза…

– Я не буду тебя бить, – тихо сказала Юория. – Скажи это Ннамди.

– Благодарна! – вскрикнула девушка, падая перед Юорией на колени и обнимая ее ноги.

Почему- То этот жест не принес Юории никакой радости.

– Зачем тебе кувшин? – спросила она внезапно севшим голосом.

– Драгоценное масло, вкусно пахнет, – ответила девушка, поднимаясь. – Тебе раздеться.

– Ч- Что? – не поверила своим ушам Юория. Ее что, хотят приготовить для этого мерзкого… – Я не буду. Я…

Тут девушка подняла свои глаза на Юорию: зрачок правого был широким, невидящим. Юория знала, как такое случается: от сильного удара. Она и сама не раз… Додумывать мысль ей было тошно.

– Сказал, я урок, потому что была несговорчивая, – прошептала девушка, подтягивая к груди кувшин.

– Хорошо, – Юория постаралась, чтобы ее голос звучал уверенно. – Пойдем в купальню.

Апудо послушно засеменила за Юорией, ухитряясь шлепать босыми ногами даже по ковру. Она была такой жалкой, и вместе с тем настолько очевидной землячкой, что Юорию чуть потряхивало. «Урок, – сказала она себе, послушно раздеваясь донага и подвязывая волосы. – Урок. Нужно показать, что я все поняла. Чтобы когда дядя придет, я все еще была красивой».

Апудо ловкими движениями втирала шелковое масло в кожу Юории, эти прикосновения успокаивали, но от резкого запаха начала кружиться голова. Рабыня не поднимала глаз, и когда она массировала ступни, Юория разглядела, наконец, ее макушку, по которой змеились так хорошо заметные при убранных волосах шрамы. Юория слишком четко осознала, почему эта бессловесная игрушка для битья именно так завязала волосы.

– Твой господин хочет разделить со мной ложе? – спросила Юория отстраненно, избегая смотреть на посеченную светлую кожу.

Апудо подняла на нее свои черные глаза и недоуменно моргнула. Лицо ее приобрело жалостливое, мерзкое выражение, будто рабыня сейчас расплачется. Губы ее дрогнули:

– Не понимаю.

Юория поморщилась.

– Ннамди хочет спать со мной?

Апудо тут же спрятала глаза.

– Не знаю. Сказал… ему не нравится, как твой аромат.

– Да как он смеет!

Юория выдернула ногу из рук Апудо и опустилась на один из пяти мягких бархатных пуфов. Она чувствовала себя оскорбленной, и вместе с тем ей хотелось вымаливать у кого- То прощение, лишь бы это закончилось. Апудо встала перед ней на колени и склонила голову очень низко, будто кланяясь по обычаю Пурпурных земель.

– Я ухожу? – спросила она глухо, не разгибаясь.

– Когда придет Ннамди?

– Не знаю.

Кажется, каждый раз, когда девушка не могла дать ответа, она ожидала удара.

Почему- То Юории не хотелось бить ее.

Юория умела ломать людей. Быстро, эффективно, так, чтобы они готовы были вот так, ковриком, расстелиться под ее ступнями. Это было не так уж и сложно. Стоило сначала отнять многое, потом показать на примере других невыносимость возможных страданий, потом причинить за короткое время очень много боли, потом проявить немного заботы и предложить четкие условия избавления от незавидной судьбы, будто торгуясь. Так человек начинал верить, что если он сможет соблюсти новые правила, то останется цел. Этому когда- То научил ее дядя, ненароком обронив, что надежда на избежание смерти и страданий делает из человека куда более послушного слугу, чем один лишь страх. Тогда же он сказал, что этот нехитрый метод годится только для создания временных пешек.

А Юории было достаточно этих временных пешек, которые она потом с облегчением, будто боясь опоздать, сметала с доски. Никогда черная роза не держала при себе сломанного человека долго. Присутствие таких, похожих на бедных больных животных людей, угнетало ее, стоило иссякнуть азарту их подчинения.

Иногда черноторговцы заставляли калек прислуживать им, чтобы напугать другие семьи. Юории сложно было понять, что она чувствовала, видя обезображенные бесполезным мучением лица. Сейчас, глядя на трясущуюся как лист Апудо, Юория купалась в страхе, как и хотел Ннамди, но кроме того, что- То другое, скребущее, закрадывалось в ее душу. «Я бы не сделала так, – призналась она себе мысленно. – Это отвратительно».

Быстрая идея сверкнула лезвием в ее разуме: разве страдавшая всю свою жизнь девушка не должна была ненавидеть своего хозяина? Что нужно, чтобы пробить эту ее безусловную преданность?

Юория протянула свою блестящую от масла руку и провела по волосам девушки, стараясь не прикасаться к коже. Апудо вскинула голову и затравленно посмотрела на Юорию снизу вверх.

Юория хотела что- То спросить, но тут в купальню неторопливо и бесшумно вошел уже знакомый ей отвратительный пар- Оолец, которого все называли мудрецом.

14. Даор

Черный герцог неторопливо потягивал вино из высокого хрустального бокала, иногда едва уловимым жестом поправляя мерцающий огонь в камине. От покоев, выделенных ему Сином, он отказываться не стал, однако многое пришлось исправить. Пустые и холодные залы согрело пламя, бесполезную и вычурную мебель заменили привычные ему простые деревянные стол и кресло, мягкие занавеси обрамили высокие окна, а пол, наоборот, лишился шерстяного ковра. Даор ничего не стал делать с просторной кроватью под массивным балдахином, хотя, когда он только увидел ее, то иронично поинтересовался у Келлфера, считает ли директория Приюта, что он прибыл с тремя любовницами. Келлфер не поддержал шутки, и Даор с удовлетворением заметил, что друг боится коснуться этой темы.

Подаренное ему Келлфером вино не было гранатовым. Пахнущее ягодами и цветами одновременно, сладкое, оно было похоже на пьяный нектар, как тот, что так любили жители Желтых земель.

«…Даор Карион мной интересовался, – неожиданно услышал Даор неуверенный шепот Аланы. – Я вообще же… Да между нами не просто пропасть. Он на меня разве что как на лягушку может посмотреть. То есть я бы и не хотела другого. Просто…»

Даор негромко рассмеялся. Амулет сработал куда быстрее, чем он рассчитывал: Алана произнесла его имя. И то, как она это сделала – с легким придыханием, будто боясь, что кто- То ее поймает, и то, в каком контексте решила его упомянуть…

Черный герцог откинулся на спинку кресла, отставляя бокал и прикрывая глаза. Улыбка не сходила с его губ. Девочка, девочка. Трогательная Алана. Это же надо было себя лягушкой назвать. Красивая, нежная, лучащаяся светом.

Даор продолжал прислушиваться к Алане, к ее ощущениям, и отметил, что девочка взволнована. То, что он сначала принял за неверие в собственную удачу, на деле казалось ей не только не восхитительным стечением обстоятельств, но и настоящим препятствием. Почувствовав интерес более сильного существа, девочка сразу же задалась вопросом, что ему от нее может быть нужно. Она искала ответ, упорно, перебирая теорию за теорией, и Даор был вынужден признать, что подобные рассуждения могли бы иметь смысл, не будь она собой, и не будь он действительно увлечен ею. Алана не остановилась на таком заманчивом ответе, подкинутом ей подругой, не поверила в то, во что так легко и приятно было бы поверить, остановила себя в самом начале этого пути – и тем отмела единственное верное объяснение.

Даор положил руку на лоб и грустно усмехнулся.

Такого, пожалуй, он еще не видел. Даор бы понял, если бы девочка вдруг решила, что происхождение наделяет ее особыми привилегиями, и потому требовала бы какого- То определенного отношения или пыталась бы диктовать правила игры. Понял бы попытку доказать ему, что между ними нет особых различий. Понял бы желание показать ему скромность, чтобы он вел себя еще более настойчиво. Даже, возможно, понял бы, поведи она себя глупо и высокомерно и рассуди, что не хочет иметь общего с убийцей, как обычно поначалу рассуждали иногда оказывавшиеся в его постели святоши. Но Алана осознала, что ее увлекли мысли, которые она посчитала неверными и пустыми, без показной гордости призналась в возникшем влечении – и сразу же сама поставила себя на место. Выбор этого места возмутил Даора. Он напомнил себе, что Алана росла и воспитывалась как безымянная, и эта мысль будто порезала его, причинив довольно ощутимое беспокойство.

Пропасть, которую она выдумала, не подхлестывала ее чувств.

Даор Карион вспоминал обеспокоенное лицо Аланы, и как она положила руку ему на лоб, и как предложила промыть его раны. Тогда между ними не ощущалось пропасти, а теперь Алана отдалилась, что было совершенно немыслимо: как могла она отступить, когда он проявил к ней абсолютно недвусмысленный интерес? Какая женщина бы отступила?

Даор Карион продолжал слушать – и становился все мрачнее. Она боялась его. Она искала причин его бояться, искала – и, конечно же, находила – подтверждения того, что он опасен. Не считала себя чем- То отличавшейся от тех, с кем Даор имел дело раньше.

И не понимала, что он не только не собирался ломать ее, но готов был встать нерушимой стеной между ней и всеми опасностями мира. Алана не верила ему и видела в нем тьму и огонь. Произнеси такие слова любая другая, Даор понял бы, что женщина по- Настоящему увлечена, но когда их шептала Алана, он ощущал в ней куда больше желания спрятаться, чем надежды коснуться притягательного пламени.

То, что восхищало других, только увеличивало разрыв между ним и Аланой. Чуть ли не впервые за свою долгую жизнь он ощутил некоторую неуверенность, тут же потонувшую в разгорающейся нежности.

.

Когда Келлфер пришел навестить друга, Даор уже сидел за свитками. Директор остановился на пороге и прочистил горло.

– Долго ты собираешься быть здесь?

– Здесь – не долго, – ответил Даор, не поднимая глаз от текста. – У меня есть дела и вне Приюта.

– Ты заберешь и ее отсюда? – прямо спросил Келлфер. – Возможно, она будет искать у тебя утешения после того, как Келлан порвет отношения с ней.

– Алана, – ответил Даор, и огонь отразился в его глазах, – не будет искать у меня утешения. И да, разумеется, я ее заберу.

15. Алана

– Алана, Алана, – расталкивала ее Хелки. – Алана, просыпайся.

Шепот Хелки, врывающийся в сон, был каким- То скованным, так подруга никогда раньше не говорила. Алана закуталась в одеяло плотнее, прогоняя реальность. Невероятная усталость владела ею, она не представляла, сколько времени спала, но точно предпочитала продолжать.

– Уходи.

Тихий голос Келлана пробудил Алану мгновенно. Она села с колотящимся сердцем – и встретилась с ним взглядом. Хелки мелькнула за спиной Келлана, и дверь за ней закрылась. Алана осталась с наставником один на один.

Келлан выглядел не так, как обычно. Лицо его было бледным и напряженным, будто он боролся с чем- То, чего Алана видеть не могла, а глаза не источали тепло, в котором она уже привыкла греться. И сами радужки казались темнее и глубже, чем обычно. Вдруг Алане стало не по себе. И дело было даже не в том, что он застал ее в настолько неподобающем виде: растрепанной, со сбившейся с плеч ночной сорочкой, одолженной у Хелки и оттого слишком большой для Аланы, да еще и в кровати. Все это казалось неважным.

Молнией мелькнула мысль, что не так она себе представляла момент, когда Келлан увидит ее в таком уязвимом виде, но Алана прогнала смутное ощущение неудовлетворенности и только подтянула одеяло к груди.

– Келлан, все в порядке? – спросила она тихо.

Алана была счастлива видеть, что наставник цел, и вместе с тем что- То было не в порядке. Бросаться к нему, обнимать, как она хотела, сейчас было бы абсолютно неуместным.

Келлан не отрывал от нее больного, режущего взгляда. Он в несколько больших шагов пересек келью и остановился у изголовья кровати, ничего не говоря. Алана оперлась спиной на стену и тоже боялась нарушить тишину.

– Я все знаю, – отчеканил Келлан.

– Что знаешь?.. – почти беззвучно выдохнула Алана, пораженная резкостью и незнакомой интонацией его голоса. Сразу же пришло понимание: ну конечно, он знает, что черный герцог проявил к ней участие. И знает, что сердце самой Аланы предательски дрогнуло. Знает, что она не рассказала о знакомстве с Даором Карионом, потому что было, что скрывать.

Но было ли что скрывать?

И откуда ему это знать?

– Отдай мне амулет.

И знает, что Даор Карион вернул ей змеиный крест, и что она ничего не рассказала, боясь, вдруг мамин амулет заберут? Алана порадовалась, что не взяла крест с собой. Она медленно, не сводя глаз со ставшего почему- То пугающим Келлана, сняла амулет Сина и протянула его вперед на раскрытой ладони. Келлан рванул амулет из ее руки и отшвырнул его в угол комнаты. Алана вздрогнула.

Келлан взялся за изголовье кровати и наклонился, приблизив свое лицо к ее. Раньше он тоже делал так, глаза на уровне глаз, и тогда Алана обычно вспыхивала и с удовольствием отвечала на поцелуй, но сейчас его взгляд обжигал, а губы были плотно сжаты. Невероятный гул как молот обрушился на ее разум, и в глазах потемнело. Алана поняла, что он вторгается в ее разум и только пискнула:

– Прекрати, пожалуйста. Я тебе и так все расскажу.

Келлан не ответил. Тяжесть его мысленного прикосновения не иссякала, и Алана зажмурилась, только надеясь, что все быстро закончится, но становилось лишь больнее. Она не понимала, что он ищет. Мысли кашей мельтешили, у Аланы не получалось сосредоточиться ни на чем конкретном, и это было мучительно, будто кто- То специально сводил ее с ума.

Она толкнула Келлана в грудь двумя руками. Абсолютно бесполезное и безуспешное действие: он не сдвинулся. Алана почувствовала, что по щекам прокладывают дорожки слезы.

– Прекрати, прошу тебя, мне больно! – вскрикнула она, наконец.

Келлан моргнул, его губы дрогнули, и тяжесть пропала. Алана согнулась, подтягивая горячий лоб к коленям, задыхаясь.

– Прости меня, – как- То отсутствующе извинился Келлан, опускаясь на матрас. – Тебе стоило мне рассказать все с самого начала. Тогда, возможно, я бы не стал… – Он замолк.

Алана искала его взгляда, но Келлан сидел, тяжело оперевшись локтями на бедра, и смотрел себе под ноги.

– Ты бы не стал иметь со мной дела? – выдавила из себя Алана.

– Да. Нет.

Келлан, наконец, повернулся к ней.

– Теперь ты все увидел? – спросила Алана. – Зачем было делать так? Келлан, я… – Вдруг она поняла, что не хочет обращаться к нему на «ты», как раньше. – Что это меняет? Я не понимаю.

– Ты шутишь? – усмехнулся Келлан. – Ты виновата в сотнях смертей, и если они достигнут желаемого, будешь виновата в десятках тысяч. Ты предала наше доверие. Воспользовалась моей слепотой, чтобы сделать это. Ты спрашиваешь, что это меняет?

Алана не знала, что ответить. Что сделал Даор Карион? Что такое он совершил с ее помощью, раз Келлан может обвинить ее в чем- То подобном? Это было безумно.

– Я не участвовала ни в чем таком, – сказала она твердо. – Я не рассказала тебе про знакомство с черным герцогом, потому что не посчитала это важным. Это никак не относится ни ко мне, ни к тебе.

Келлан ее будто не слышал.

– Ты предательница. Син казнит тебя, ты понимаешь? Тебе не жить. И меня послали забрать амулет, посмотреть твой разум и…

– Казнит за что?!

– Алана, – сейчас ее имя звучало совсем не нежно, скорее, Келлан произнес его устало. – Прекрати отрицать. Ты попалась, это всем известно, и это известно мне. Имей достоинство хотя бы не делать вид, что ничего не понимаешь.

– Да при чем тут черный герцог? Что он?

– Прекрати говорить о нем! – внезапно прорычал Келлан, хватая ее за руку. – Я уже понял, о чем ты беспокоишься. Но он бросил тебя, как только ты исполнила свою функцию, и, раз уж я здесь, Даор Карион отправил тебя на смерть, понимаешь ты или нет?! Тебе не стоит больше быть… – он перевел дыхание, – его.

– Я не принадлежу ему. Я никогда и ни в чем ему не помогала. Келлан, пожалуйста, пожалуйста, объясни мне, что происходит, что за казнь, почему? Что я сделала?! Как он использовал меня? – взмолилась Алана. Слезы текли по ее щекам. Келлан держал руку как тисками, кончики пальцев онемели.

– Как ты можешь быть такой? – зло выдохнул ей в лицо Келлан, в болезненном поцелуе накрывая ее губы своими. – Как ты можешь плакать и играть в невинность, как можешь…

Он схватил ее за плечи и тряхнул, а потом прижал к себе так крепко, что Алана задохнулась. Следующие его слова она еле расслышала: Келлан произнес их ей в волосы, и голос его был срывающимся:

– Свет, я не отдам тебя им, даже если ты порождение тьмы Разлома. Я не отдам тебя. Мы уходим. Сейчас же, пока не поздно.

Он тяжело дышал. Алана слышала, как громко и гулко колотится его сердце.

– Келлан, куда…

Он немного отстранился, и Алана не смогла договорить, увидев его красивое лицо: в зеленых глазах стояли слезы.

Сквозь нереальность и нелогичность сбывавшегося кошмара девушка понимала: это могло быть недоразумением или не быть им, но что- То происходило, что- То уже произошло, страшное и непоправимое, и вместе с тем Келлан, пришедший казнить ее, отказался от своего плана. Келлан был на ее стороне. Был здесь, с ней, и он предлагал бежать. Предавал Приют ради нее, предавал Сина, предавал своего отца. Это было мучительно и вместе с тем… Алана кончиками пальцев коснулась щеки Келлана, а потом губ. Взгляд его, наконец, потеплел.

Все недоразумения можно было разрешить позднее. Невиновность можно было доказать. Но – и она абсолютно верила Келлану, – сейчас стоило бежать вместе с ним, куда бы он ни позвал.

Алана собрала мысли и только тихо уточнила:

– Ты считаешь, что нам нужно так делать? Я думаю, это недоразумение. Объяснишь мне?

Келлан кивнул, и вдруг прижался лбом к ее лбу, совсем как раньше.

– Алана, сейчас мы выйдем отсюда под чарами отвода глаз. Покинем Приют через Южные ворота, они ближе всего к этому корпусу. Син сейчас занят, и он думает, что тебя не упустит мой отец, а он в свою очередь уверен, что тебя не упущу я. Поэтому у нас есть шанс.

– Какие ворота? Я думала, что выйти можно только порталом, – невпопад спросила Алана.

– Порталами сейчас пользоваться нельзя. Вставай. Очень быстро, Алана. Я и так удивлен, что отец решил подождать. Как только он поймет, что мы уходим, будет поздно бежать.

Келлан поднялся.

Алана растерянно оглянулась:

– Я… Мне бы вещи собрать… И я в… – Она хотела обратить его внимание на свой домашний наряд, но осеклась.

– Все можно купить или создать, – отрезал Келлан, и Алана почувствовала, как прямо поверх сорочки ее обхватывает плотный тканевый балахон. – Идем.

– Подожди, – остановила себя и Келлана Алана. Способность рассуждать понемногу возвращалась к ней. – Нет. Сначала давай все проясним. Я думаю, и ты, и Син стали жертвами какого- То заблуждения. Я никуда не пойду, пока не поговорю с ним лично. Син не стал бы меня казнить из- За какого- То неизвестного мне опосредованного участия в… я даже не знаю в чем. Я благодарна тебе, но…

Мир погрузился во тьму, и уже теряя сознание, Алана почувствовала, как сильные руки подхватывают ее.

16. Юория

Ее муж сидел на возвышении где- То за спиной великого мастера по артефактам и наблюдал, как далеко внизу Юория уже в двадцатый раз склонилась в земном поклоне перед этим богом в солнечных одеждах. Когда Ннамди отворачивал от нее свой сияющий лик, способность мыслить и дышать возвращалась к ней, и на сердце волной обрушивалась доселе никогда не испытываемая ненависть, и тогда Юории хотелось воззвать к Вестеру и потребовать убить Ннамди. Она набирала полную грудь воздуха, и… стоило ей поднять глаза, перед взором ее появлялось властное, со сверкающей улыбкой лицо, и вместо просьбы с губ ее срывался лишь писк. Хуже всего было то, что и ненависть пропадала не сразу, и смесь обожания и ярости драла Юорию на части.

В кулаке Ннамди сжимал увесистое серебряное кольцо, и когда его умасленная сандалом кожа скользила по металлу, Юория ощущала, как пальцы скользят внутри нее, где- То под ребрами, где- То еще глубже, в душе, заставляя все ее существо сжиматься вокруг властного прикосновения и ждать приказа. Тело не слушалось. Юории хотелось разорвать Ннамди горло, и вместе с тем ничто не было таким важным, как выполнить его желание.

Юория вся превращалась в слух, когда Ннамди обращался к ней. Она ловила его шепот и все остальные звуки, даже беседа Вестера с Ренардом, даже звук взрывов где- То снаружи – все сливалось в малоинтересный фон. Но вот мудрец снова отворачивался – и снова реальность возвращалась к ней.

.

Ннамди с величием и гордостью показал на нее, и Юории пришлось снова опуститься вниз, как обычно опускалась Апудо, и спрятать глаза. Ннамди поклонился Вестеру, будто представляя ему свое творение, и Юория, повинуясь воле мудреца, на коленях поползла к ногам мужа. Она бы закрыла лицо волосами, если бы могла, но Ннамди велел Апудо убрать ее шикарные локоны на пар- Оольский манер, и теперь они двумя тугими жгутами змеились по ее не закрытой тканью спине.

– Хватит, – негромкий голос Вестера холодным дуновением воздуха разорвал обступившую ее духоту. – Ее можно не наказывать.

Ннамди кивнул, и Юория встала, все еще не поднимая взора. Перед ней на полу ползали какие- То похожие на муравьев жучки, и женщину замутило.

– Привыкла к поясу, – прогудел Ннамди в сторону возвышения. – Под тебя. Отдаю тебе. Пришлось поработать. Она оставила себе разум и чувства. Не как воины.

– Благодарю, мудрец, – улыбнулся Вестер.

Ннамди вложил кольцо в его открытую ладонь, и у Юории перехватило дух. Мир мигом сузился до Вестера Вертерхарда, а занимавший раньше все пространство Ннамди перестал существовать. Она встретилась взглядом с мужем и попыталась выдавить из себя улыбку, но губы не послушались, и Юория со внезапной ясностью ощутила: Вестер не хотел, чтобы она улыбалась, как и не хотел, чтобы она пресмыкалась. Юория застыла, не зная, что делать.

Пояс подчинения холодил живот. Юории было тяжело в нем дышать, и вместе с тем, когда она случайно коснулась локтем тонкого ободка, это отозвалось каким- То неожиданным наслаждением. Все вокруг: и мягкий ковер поверх дощатого пола, и тяжелый горячий воздух, и ощущение тонкой ткани на голой груди, и этот восхитительный холод были такими эйфорически острыми, что Юория издала стон, не удержалась на ногах и повалилась на бок в сладких конвульсиях, уже не контролируя себя. Волна мимолетного беспокойства Вестера мурашками пробежала по ее спине и рукам. Она жадно вгляделась в дрогнувшее лицо мужа, но он уже повернулся к мудрецу.

– Удовольствие делает рабов, – услышала она голос Ннамди. – Лучше не делать часто.

– Вижу, – прошелестел красивый голос Вестера. – Хотел посмотреть, как это работает.

– Есть и боль, – продолжал рычать Ннамди, и сквозь уже отступавшее удовольствие пробился страх. Нет, Вестер не станет ее пытать!

– Пока не нужно, – мягко ответил Вестер, и Юория с благодарностью посмотрела на него – и тут же снова опустила глаза, повинуясь.

***

Когда ушел Ннамди? Сколько она сидела на полу, пока Вестер не забыл о ней?

В какой- То момент его внимание утекло, и Юория вдруг поняла, что может двигаться и даже думать о чем- То, кроме воли белого герцога. Теперь она понимала, почему Вестер являлся, стоило лишь о нем подумать – мысль хозяина нельзя было игнорировать. Стоило Вестеру, увлеченному беседой с Ренардом, рассеянно мазнуть по ней взглядом, все внутри собиралось и сжималось, готовое услужить ему. Сейчас же, когда Вестер отвлекся на обсуждение грядущего тайного проникновения в Империю, минуя неожиданно возникшую преграду, туман в голове понемногу рассеивался, к Юории вернулась способность думать самостоятельно. Эта неожиданно ставшая великой ценностью возможность была для Юории важнее недавно испытанной эйфории. Она медленно и очень аккуратно, стараясь остаться незаметной, подняла голову и встретилась глазами с Апудо. Девушка прижала палец к губам, призывая Юорию оставаться немой, и та с благодарностью кивнула. Апудо не носила артефакта, но, похоже, отлично понимала механизм его действия. Рабыня протянула ей чашу с водой и сделала это так незаметно, что ни Вестер, ни Ренард не повернули головы.

Хороший слуга всегда незаметен, вспомнила Юория слова дяди и чуть не разрыдалась: сейчас она многое отдала бы, чтобы стать незаметной. Юория жадно и вместе с тем бесшумно пила, захлебываясь, утоляя давнюю жажду, а Апудо сочувственно положила ей руку на плечо. Почему- То это прикосновение успокоило Юорию. Женщины сидели друг напротив друга, недвижимые и молчаливые, пока Вестер не блеснул кольцом, надевая его на запястье, и Юория не вынуждена была снова смотреть только на него.