Леди в черном

– А стресс от чего? – я подбиралась все ближе.

– Вот! Очень правильный вопрос! – Серега похвалил меня и дал совершенно неожиданный ответ: – Похоже, ограбили ее.

– Кто?!

– Да черти какие-то!

Ирка закашлялась.

– Уж так прям и черти, – пробормотала я и похлопала подругу по вздрагивающей спине. – Не существует никаких чертей…

– Попам это скажи, – хмыкнул убежденный атеист полковник. – Это, кстати, они затеялись разбираться, у полиции-то нет причин интересоваться этой историей.

– Ты про каких попов сейчас? Кого конкретно? – У меня забрезжила догадка.

И точно!

– Об уважаемом настоятеле Свято-Георгиевского храма, отце Александре Краснове, знакомце вашем, – подтвердил мое невысказанное предположение Лазарчук. – Это он обратился с просьбой прояснить местонахождение принадлежавшего гражданке Колобовой золота, отписанного ею собственному духовнику с условием изготовить из него после ее смерти оклад для иконы Георгия Победоносца, – нудно, точно зачитывая полицейский протокол, пробубнил Серега.

– Золото?!

– Что за золото? – в один голос спросили мы с Иркой.

– Сто восемь обручальных колец общим весом четыреста семьдесят два грамма драгметалла 585-й пробы, – так же скучно объяснил полковник.

Мы с подругой переглянулись, одинаково шокированные и возмущенные равнодушием Лазарчука.

Некоторые люди совсем утратили дух авантюризма! У бабки в затрапезном халате черти стырили почти полкило золота – а кому-то это неинтересно! Не интригует такой небанальный сюжет!

– У нее было сто восемь обручальных колец? – повторила Ирка, не скрывая недоверия. – А с виду – бабка бабкой, ни разу не Клеопатра!

– Она не выходила замуж сто восемь раз, если ты об этом, – досадливо объяснил полковник. – Гражданка Колобова так инвестировала. Всю жизнь покупала колечки, надеясь, что в таком виде ее накопления не пострадают от инфляции.

– А они, значит, пострадали от кражи… Стоп! – я встрепенулась, заметив несоответствие. – Если бабку ограбили, почему полиция не расследует это дело?

– Так нет же дела! – Лазарчук развел руками. – О том, что у Колобовой было золото в виде ста восьми колец, известно только со слов отца Александра. А бабка, может, наврала духовнику, сочинила, чтобы особое отношение к себе выторговать. Типа, я вам потом полкило золота завещаю, а вы мне грехи спишите прямо сейчас.

– Это не так работает, – возразила ему Ирка, но уверенности в ее голосе не было.

– Так или не так, а заявление о краже написать некому, – сказал Лазарчук. – И получается, что полиция за это взяться не может.

– А мы можем. – Я наконец поняла, к чему это все. – То есть ты хочешь, чтобы мы в частном порядке выяснили, где бабкино золото? Если оно вообще было, разумеется.

– Тут, знаешь ли, неважно, чего хочу я, – буркнул Серега. – У нас, конечно, церковь отделена от государства, но, как ни крути, это духовная власть. А никакая власть своего никогда не упустит. Обещана Победоносцу золотая риза – надо дать, иначе нехорошо, не по-божески. А я ни дело завести не могу, ни отказать уважаемому отцу настоятелю!

– И ты придумал перебросить эту ношу на наши плечи! – Ирка распрямилась, безмолвно показывая, что она тот еще атлант.

– На Ленкины вообще-то, – уточнил наш коварный полицейский друг. – Отец Александр в курсе, что у нее большой опыт успешных журналистских расследований, и счел этот вариант вполне подходящим. Так что, беретесь за дело?

Мы с подругой снова переглянулись и, как обычно, поняли друг друга без слов.

– Беремся, – ответила я за нас обеих. – Но с условием, что полиция при необходимости будет оказывать нам посильную помощь. Неофициально, разумеется.

– Как всегда, – безрадостно, но твердо сказал Лазарчук.

– И духовная власть пусть тоже помогает, чем сможет! – я еще не закончила формулировать условия нашего согласия. – Скажи Саш… батюшке, пусть готовится, мы будем к нему обращаться.

– Ой, а он может нам выдать бумагу типа «То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства»? – оживилась Ирка.

– Нет! Он же не кардинал Ришелье, а вы не Миледи! – отбрил Лазарчук, продемонстрировав похвальное знание литературной классики.

– Мы леди в черном. – Я подмигнула обиженной подруге и протянула руку полковнику. – Договорились. Считай, что ты лично нанял нас для проведения частного расследования!

Теперь уже полковник закашлялся, и Ирка с неприкрытым удовольствием постучала его по спине.

Я-то оделась скромно, но со вкусом: широкие джинсы, базовая футболка, серый валяный жакет, совершенно непритязательный с виду, если не знать, сколько он стоит.

Ирка же с экипировкой откровенно переборщила. Она надела синее сатиновое платье в пол и вязаный кардиган – по отдельности вещи прекрасные, фирменные, модные и недешевые, но в сочетании с ситцевым платочком… ох!

Белый с голубыми узорами платочек, завязанный узлом под подбородком, сделал весь ансамбль максимально посконным и сермяжным. Вдобавок свою объемистую торбу подруга повесила не на плечо, а через грудь, и теперь ей не хватало только выглядывающих из-под подола лаптей и узелка на палочке.

Может, будь у нее побольше времени, она бы и лапти сплела, да не успела за ночь. Зато палку себе нашла – здоровенную, суковатую. Многофункциональный такой страннический посох – на тернистом пути опора, при встрече с лихим народом – оружие.

– По святым местам скитаетесь? – не удержалась и съязвила я, оценив картинку.

– А что не так? – подруга оглядела себя. – Батюшка сказал – по легенде, мы добрые женщины в трудном положении. Или я, по-твоему, недостаточно добра? – она поудобнее перехватила палку-убивалку.

– Нет-нет, все прекрасно! – я тут же пошла на попятную. – Видимо, я недостаточно хорошо знакома с нашей легендой. Мы кто вообще? Паломницы в странствии? Беженки на марше? Калики перехожие?

– А я знаю? – Ирка пожала плечами. – У батюшки спросим. Так что, палку не брать, она лишняя?

– Если в доме печное отопление, может пригодиться, – уклончиво ответила я и, поставив свою ношу на землю, потерла ладони, на которых отпечатались ручки увесистой сумки.

По-хорошему, надо было взять чемоданчик на колесиках, он и вместительный, и удобный. Но с фирменным ярко-красным пластиковым чемоданчиком, похожим на большую мыльницу, я бы не выглядела доброй женщиной в трудном положении, что бы это ни значило. Развернутых инструкций батюшка Александр – организатор нашего сегодняшнего маскарада – не дал.

– А вот и он! – Ирка первой углядела в конце дороги скромный черный BMW и обрадовалась.

Свою собственную машину она оставила на стоянке, поскольку персональный дорогой внедорожник непоправимо выбивался из заявленного образа, а тащиться с вещами пешком Ирка не хотела – длинное платье, зловредно путающееся в ногах, к тому не располагало.

– А я-то думала, черный «бумер» – бандитская машина, – проворчала я, наблюдая за приближающимся автомобилем.

– Священник – человек, обязанный много ездить, – назидательно сказала подруга. – Ему нужно посещать прихожан, совершать богослужения и требы в различных местах, вовремя успевать в разного рода собрания. Значит, машина нужна быстрая и надежная, а что может быть лучше продукции немецкого автопрома?

Я не стала спорить – «бумер» как раз остановился перед нами. Окошко со стороны водителя поехало вниз, и знакомый приятный голос произнес:

– Здравствуйте, люди добрые! Прошу простить за опоздание – дела прихода…

Ирка еще раз оглядела машину и отбросила в сторону посох: поняла, что с габаритным дубьем в салон не поместится.

Я, не дожидаясь приглашения, потянула на себя переднюю дверцу и села рядом со святым отцом:

– Доброе утро, батюшка. А не расскажете ли нашу легенду в подробностях?

– В подробностях она не прорабатывалась. – Отец Александр дождался, пока Ирка устроится сзади, и мягко тронул «бумер» с места.

Хорошие машины он и в бытность Сашхеном любил. Помнится, в общаге всю стену над койкой оклеил фотками автомобилей из журнала «За рулем».

– Опять поленились сделать как следует домашнюю работу? – вспомнив о нашей студенческой юности, я не удержалась от шпильки.

Батюшка хмыкнул, стрельнул в меня неожиданно лукавым взглядом, но тут же посуровел, свел брови в линию:

– Нет, дочь моя, решил оставить вам пространство для маневра.

– Правильно, сочинять мы и сами умеем, – сговорчиво кивнула Ирка на заднем сиденье.

– Но хотя бы рамочно… – я очень хотела понять ситуацию.

На следующий день после того знаменательного разговора Лазарчук позвонил мне и коротко информировал, что настоятель договорился о нашем временном проживании в доме покойной бабки Колобовой. Сказал, что отец Александр велел нам приготовить вещички, дабы выглядеть скромными постоялицами – добрыми женщинами в трудной жизненной ситуации, и ждать его в урочный час в назначенном месте, а толком ничего не объяснил.

– Рамочно: наследница, дочь Зинаиды, пустит вас на постой, – объяснил батюшка. – Вы поживете там, осмотритесь на месте, приглядитесь к людям, послушаете, что они говорят.

– Про золото? – Ирка сунулась к нам и нависла над моей головой, заинтересованно сопя.

– Про золото вряд ли говорят, о нем, похоже, Зинаида не распространялась. – Батюшка ловко свернул в узкий проезд и сразу же остановился. – Приехали! Вы подождите у калитки, а я все решу.

Он первым вышел из машины, не утруждая себя тем, чтобы помочь выбраться добрым женщинам в трудной жизненной ситуации, без стука толкнул калитку и скрылся за ней во дворе.

– Галантность к достоинствам священнослужителей не относится, – проворчала я.

– Естественно, это же им ручки целуют, а не наоборот, – невозмутимо рассудила подруга.

Мы вышли из машины и встали под забором, дожидаясь развития ситуации – трудной жизненной, не иначе. Когда у нас другие были?

– А хорошо здесь! – Ирка потянулась и сделала глубокий вдох, а потом выдох. – Почти как в деревне.

Мимо с негромким урчанием прокатил лаково-черный «Гелендваген».

– Почти, – согласилась я и огляделась.

По другую сторону проезда, напротив забора участка бабки Колобовой, тянулась глухая бетонная стена. На глазок – примерно четырехметровая. Не исключено, что увитая поверху колючей проволокой. За стеной сплошным рядом торчали темные пики не то кипарисов, не то туй – я в ботанике не разбираюсь, – за этой зеленой изгородью едва просматривалась красная черепичная крыша большого дома. В дальнем углу обнесенного бетонной стеной двора виднелся портал, иначе не скажешь: вроде как въезд в гараж, но обрамленный белым мрамором. Сверху портик, по бокам колонны – красота!

– «Гелик» оттуда выехал? – спросила я Ирку.

– Оттуда, – подруга не глядя махнула рукой в глубь проезда и продолжила любоваться той частью пейзажа, которая выглядела пасторальной. – Взгляни, как красиво смотрятся старые ивы над рекой!

Старые ивы, растущие под дамбой, уже у самой воды, сверху были представлены преимущественно волнующимися на ветру зелеными макушками.

– А камыши какие – загляденье просто! – поддакнула я подруге, чтобы не портить ей удовольствие.

– Какие камыши, ты что? Это тростник обыкновенный!

Вот Ирка в растительности прекрасно разбирается, она основатель и совладелица торговой компании, снабжающей всем необходимым, включая посевной материал, огородников и садоводов.

– Как можно перепутать? – подруга моментально оседлала своего любимого конька. – Камыш относится к ботаническому семейству осоковых, а тростник – к злаковым! У камыша характерное соцветие, очень узнаваемое…

– Похоже на длинный микрофон или мороженое эскимо, – вставила я, желая показать, что и я не вовсе темная. Но добилась обратного результата:

– Ты что?! Эскимо – у рогоза, а это вообще другой вид!

– Понятно, перед нами тростник. – Я попыталась свернуть тему, но снова не преуспела.

Ирка уже завелась:

– Тростник обыкновенный или южный – водное растение до пяти метров высотой. Корневище очень ветвистое. Поскольку это злак, вся его соломина до самой метелки на вершине покрыта плоскими листьями. Соцветие – крупная метелка, колоски темно-фиолетовые…

– Он желтый! – возмутилась я, потому как в ботанике не спец, но цвета и их оттенки вполне различаю.

– Так на дворе весна! А тростник цветет в июле-августе, плодоносит в августе-сентябре, причем не ежегодно!

– Ну и ладно! Как хочет, так пусть и цветет! – Я тоже рассердилась.

– Как хочет – это непорядок, сухой тростник легко вспыхивает, а тут он выполз по откосу к самой дороге! – Ирка оглянулась, как будто надеясь быстро найти ответственного за это пожароопасное безобразие.

– Зато красиво, – примирительно сказала я. – Желтая полоса тростника, зеленая – ивовых листьев, серебристая – воды, голубая – неба…

– Похоже на слоеное желе. – Подруга сглотнула. – Слушай, я ведь сегодня толком не позавтракала, так спешила… Хоть бы чаю выпить… Мы долго будем тут стоять, томясь жаждой, как…

– Как сухой тростник, – ехидно подсказала я.

Ирка открыла рот, чтобы как-то отреагировать на эту реплику – надеюсь, похвалить мое остроумие, – но тут за забором послышались приближающиеся голоса. Мы немного отодвинулись от калитки, и из нее вышел отец Александр. Я успела увидеть, что он сунул в карман черной, в тон рясе, куртки бумажник, взамен выудив оттуда ключи от машины.

– Все решено, Татьяна примет вас, а мне, уж простите, пора в храм. – Батюшка обошел машину, сел за руль, прощально бибикнул и укатил.

– Я раньше думала, священники неторопливы и основательны, – задумчиво сказала Ирка, провожая взглядом выворачивающий из проулка «бумер». – А этот наш какой-то неправильный, да? Прости господи, что сказала…

Я не успела ничего ответить.

– Мне долго ждать? – раздраженно поинтересовался женский голос.

Я оглянулась. За забором, придерживая оставшуюся открытой калитку, стояла рослая пышная деваха лет тридцати, может, чуть старше. Физиономия у нее была румяная, щекастая и угрюмая.

– Татьяна, милая Татьяна, – пробормотала Ирка, уместно процитировав Пушкина.

– Тридцать три года уже Татьяна, – огрызнулась деваха. – Вы заходите, нет? Или держите ключи и сами разбирайтесь, что к чему, мне тут с вами некогда…

Не дожидаясь ответа, она развернулась и зашагала по гравийное дорожке в глубь двора.

Мы потянулись за ней.

– Вот, – деваха остановилась у кирпичного домика с мансардой.

– Дом, милый дом, – пробормотала Ирка, не сильно видоизменив свою предыдущую реплику.

– Удобства в пристройке, она с другой стороны, колонка газовая, старая, но исправная, включается автоматически, стиралки нет, мама тазиком обходилась, за воду, свет и газ отдельно по счетчикам заплатите, за сохранность имущества отвечаете рублем, – напористо протараторила Татьяна. – Ключ вот.

Она сунула в руку Ирке – та стояла ближе – приличных размеров железяку, но тут же выдернула ее обратно:

– Ой, там же собака!

– Ключ, милый ключ, – пробормотала подруга, глядя на свою ладонь, под тяжестью совсем недолго полежавшей на ней железяки опустившуюся сантиметров на пять.

– Меня больше собака интересует, – озабоченно шепнула я. – Сдается мне, она совсем не милая!

Дверь дома содрогнулась под ударом изнутри.

– Демон, фу! – крикнула Татьяна. – Фу, я сказала, сидеть!

– Демон? – с непередаваемой интонацией повторила Ирка.

Черти в этой истории уже упоминались. Теперь и демон появился. Растем! Набираем обороты!

Хозяйка не без труда провернула в замочной скважине царь-ключ, открыла дверь, ловко сцапала за ошейник вырвавшееся наружу чудище и, переступив через широкую черную спину зверя, сжала его меховые бока ногами. Чудище оглушительно гавкнуло, вывалило красный язык и шумно задышало, глядя на нас с таким видом, будто оно тоже сегодня еще не завтракало, но твердо намерено сделать это в ближайшее время.

– Ой, и кто это тут у нас такой? – неискренним льстивым голосом засюсюкала Ирка, явно надеясь расположить к себе чудище.

– Сказали же тебе – демон. – Я по широкой дуге обошла Татьяну с плененным зверем и поднялась на крыльцо.

Дверь крепкая, если что – захлопну ее за собой и спасусь.

Демон но пасаран!

– Демон – это кличка, – снизошла до пояснений хозяйка. – Хороший пес, хоть и не чистопородный.

– Помесь Астарота с Бегемотом? – поинтересовалась я.

Под прикрытием прочной двери уже можно было и поязвить.

– Ньюфа с ротвейлером. – Хозяйка с усилием оттащила собаку подальше. – Вы заходите, а мы пойдем. Ключ я на крыльце оставлю.

Ирка птичкой вспорхнула на упомянутое крыльцо, непринужденно продавив меня внутрь дома.

– До свиданья, Татьяна, – вежливо сказала я в щелочку приоткрытой двери.

– Изыди, Демон, – так же вежливо добавила Ирка.

– Я как-то странно себя чувствую, – шепотом пожаловалась подруга в кромешном мраке. – Что-то мне дискомфортно.

– Извини. – Я прижала локоть, который упирался во что-то мягкое. Предположительно – в Ирку, но убедиться в этом возможности не имелось. В помещении, где мы добровольно самоизолировались от голодного Демона, было темно, как в погребе.

Кто-то (предположительно, опять же Ирка) чем-то зашуршал, и по стене рядом с дверью зашарил рассеянный луч: подруга достала мобильник и включила в нем подсветку.

– Где-то тут наверняка есть выключатель…

– Это если тут есть электричество, что вовсе не наверняка, – заметила я.

Однако ошиблась: Ирка нашла искомое и с победным возгласом «Эврика!» оживила лампочку на шнуре. Я поморгала, восстанавливая зрение, и осмотрелась, не спеша сходить с коврика у порога – помнила, что тут взаперти огромный пес сидел. Вдруг он оставил следы своей жизнедеятельности? Характерное амбре собачьей шерсти точно присутствовало.

– Ну-у-у, что сказать? Привет, восьмидесятые! – Ирка протянула руку и щелкнула по носу-пуговке олимпийского Мишку на картинке, наклеенной на зеркало для маскировки (неудавшейся) облупленного угла.

Рядом с трюмо высилась рогатая вешалка, густо, как сказочное чудо-дерево, поросшая разнообразным барахлом, под ней толпилась незатейливая обувь – тапки, галоши, войлочные боты, разношенные до бесформенности туфли. Дальше тянулся короткий коридорчик, перегороженный шторой на кольцах. Ирка шагнула вперед, отдернула плешивый бархатный занавес, толкнула прячущуюся за ним двустворчатую дверь, сунулась за нее, оставив мне на обозрение только свою тыльную часть, и глухо возвестила из закулисья:

– Ну все понятно. На окнах ставни, хозяйка забыла их открыть! Поэтому тут темно, как у негра в… в ночном Томбукту.

Она вернулась, выглянула за дверь, удовлетворенно сообщила:

– Ушли уже, – и тут же выдвинулась наружу.

Я осталась стоять на месте, прислушиваясь к хрусту гравия, треску лопухов и громыханию железа. Судя по звукам, Ирка обошла дом и попыталась открыть ставни. Судя по нерушимому мраку, не преуспела.

– Ставни деревянные, перекладины железные, заперты на навесные замки, – доложила подруга со двора. – А ключ нам оставлен всего один, и он только от входной двери, к амбарным замкам на ставнях не подходит! Вот же бестолочь эта Татьяна!

– Не то слово, – согласился с ней незнакомый женский голос.

Я выглянула за дверь и нос к носу столкнулась со смутно знакомой особой.

– С новосельицем! – полная женщина лет шестидесяти умильно улыбнулась мне и подняла накрытую салфеткой тарелку.

Я потянула носом – очень приятно пахло свежей выпечкой. Кажется, с творогом. И с изюмом. И с ванилью…

– Пирожочки? – облизнулась я.

– Ага. А я Людмила, соседка ваша.

– Я Елена.

– А я Ирина, – подоспевшая подруга протянула руку – думаю, к пирожкам, но соседка поняла это как предложение рукопожатия. – Будем знакомы… Не заметила, как вы подошли.

– Так я не в калитку, а через малинник. – Людмила кивнула в глубь заросшего сада. – У нас же там проход между участками открыт. Ефимыч начал забор менять, старые доски снял, а новые не набил еще…

– А кто у нас Ефимыч? – насторожилась я.

– Так тоже квартирант. – Соседка вскинула голову и подбородком указала на островерхую крышу. – В мансарде живет, еще спит, наверное. Проснется – познакомитесь.

– И попросим ключ от замка на ставнях. – Ирка нашла решение проблемы и обрадовалась. – А пирожочки с чем?

– Так с творогом и сухофруктами. – Людмила деловито шагнула в дом, но тут же отступила. – Темно-то как, и псиной попахивает… Давайте мы лучше тут!

Она отошла к дощатому столу, вкопанному под яблоней, поставила на него тарелку, села на лавку и жестом пригласила нас присоединиться.

– А у меня горячий чай, – запасливая Ирка достала из своей торбы термос, запаянную в целлофан стопку новых бумажных стаканов, пластиковые ложки и шоколадку.

Я вынула из сумки упаковку влажных салфеток.

Общими усилиями мы моментально организовали чаепитие на свежем воздухе. Хотя мне показалось, что наличие у нас бумажных стаканов и пластиковых ложек соседка расценила как признак крайней бедности, а не похвальную предусмотрительность.

– Ну ничего, у Зины нормальная посуда есть, – сообщила она нам сочувственно. – И бельишко постельное, и прочий нужный скарб… Небось не все еще Танька утащить успела.

– Но что-то уже утащила? – встревожилась я.

Если дочь нашла мамины кольца, ничем мы батюшке Александру не поможем. Сам пусть бодается с родней усопшей, доказывая, что золото обещано храму, а святой Георгий – наследник первой очереди.

– Так прилетела как ошпаренная, едва о смерти мамки узнала! – Людмила широко расставила пышные локти, низко нависла над столом и заговорила заговорщицким шепотом: – То годами не являлась, разве только чтоб поскандалить, а тут вихрем примчалась! И нет чтоб мамку оплакать, куда там! Скорей давай в шкафах шуровать, пока другие наследники не подоспели. У Зины же еще два сына, но оба далеко живут. Да и нормальные они, у мамки денег никогда не просили.

– А Танька, значит, просила? – Ирка так заинтересовалась, что забыла про свой недоеденный пирожок. Так и застыла с ним в одной руке, с ложкой в другой – чисто императрица с державой и скипетром!

– Просила? Нет! – соседка помотала головой, на которой от резкого движения пружинисто запрыгали тугие колечки химической завивки. – Она не просила, а требовала! Орала, даже матом Зину крыла: «Ты, такая-растакая, родила меня, а подумала, как я жить-то буду? На какие шиши? Многодетная мать, так тебя и растак! Нищеты наплодила, безмозглая, обрекла меня голодать…» А вы видели ее, ту голодающую? Девка кровь с молоком, здоровенная, как лосиха! – Людмила фыркнула и сердито надкусила пирожок. Это заметно ухудшило ее дикцию, и часть сказанного дальше я не разобрала.

– Так что она унесла-то? – нетерпеливо уточнила Ирка.

– Машинку швейную зингеровскую, отрезы шерстяные и габардиновые стопкой, хрусталь мамкин, икону бабкину еще, – соседка живо загибала пальцы. – Добро в такси загрузила, а в дом взамен собаку здоровенную посадила, чтоб, значит, если у кого еще ключ есть, не вошли.

– А у кого еще есть ключ от дома? – вмешалась я. – Нам бы знать, может, надо замок поменять для пущего спокойствия.

– Да что у вас брать-то? Посуду одноразовую? – хихикая, Людмила затряслась, как желе. Потом посерьезнела: – Или вы за себя беспокоитесь? Так вы не бойтесь, у нас тут лиходеев нет. Да и батюшка за вас словечко замолвил, просил не обижать. А мы не люди, что ли? Поможем, если что, завсегда обращайтесь. Ко мне вон прямиком через малинник можно, по-свойски, без церемоний.

– Постараемся не злоупотреблять вашей добротой. – Судя по тону, Ирка обиделась. Не иначе как на упоминание одноразовой посуды.

Я незаметно наступила ей на ногу под столом – не время для гордости и предубеждений, мы тут не просто так социализируемся, а расследование ведем! Подруга спохватилась:

– Но спасибо за предложение.

– И отдельная благодарность – за эти прекрасные пирожки! – добавила я.

– Завтра с капустой напеку, – пообещала Людмила.

– Вот это, я понимаю, добрососедские отношения! – восхитилась я. – Вы, наверное, с Зинаидой дружили, да? Что с ней случилось? Она как-то внезапно умерла?

– Внезапно – не то слово, – согласилась соседка. – Утром еще в норме была, за молоком ходила, у нас на перекресток дважды в неделю фермерское молоко привозят… Днем я ее не видела, своими делами занята была, а потом вдруг слышу – Ефимыч из своего скворечника кричит: «Зина! Зина! Ты куда?» Я вышла, смотрю – он из окошка кукушечкой высунулся, а Зины уж и след простыл, только рогоз через дорогу трясется…

– Тростник, – вставила Ирка. – Рогоз – он…

Я незаметно толкнула ее коленом, и она замолчала.

– Потом смотрю – бредет Зина к дому, вся белая, еле ноги переставляет и за сердце держится, – продолжала Людмила. – Я – к ней, а она вдруг – бряк на бок, ноги на дорожке, лицо под кустом, губы синие едва шевелятся: «Черт унес, черт унес…» А кого он унес? И куда? Надеюсь, это она не про себя, царство небесное рабе божьей Зинаиде, неплохая баба была. – Соседка перекрестилась и встала с лавочки. – Пойду я, у меня суп гороховый на плите. Не пригорел бы! Просила внука помешивать, но он, охламон, небось в компьютер свой уткнулся и обо всем позабыл.