Ведьмы поместья Муншайн

Поблагодарив, Квини снова поворачивается к Стоутону:

– Уверена, что мистеру Коллинзу будет интересно провести журналистское расследование.

– Да-да, разумеется, – с пылом восклицает Коллинз, переходя на шепот, потому что Рут Бейдер Гинзбург открывает один глаз-бусинку и начинает рычать.

– И я готова все вам выложить, – говорит Персефона журналисту-очкарику, а затем прибавляет, повернувшись к отцу: – Только если ты, папочка, не пообещаешь мне дождаться законных сроков по сносу дома. Иначе нечестно получается.

Господин мэр озабоченно проводит ладонью по своей взлохмаченной голове, представляя весь возможный урон для своей репутации. Квини придвигается к нему и тихо говорит:

– Не волнуйтесь, можно сделать так, чтобы мистер Коллинз забыл о сегодняшнем эпизоде.

Видно, как Стоутона корежит от этого предложения – хотел бы он знать, к каким методам прибегнут ведьмы, заставив кое-кого забыть кое о чем.

Персефона вытаскивает из кармана сотовый и говорит:

– Могу завирусить в ТикТоке пару роликов о том, как ты довел меня до слез и как ты издеваешься над бедными старушками.

Квини понятия не имеет, что такое ТикТок. Наверное, какое-то мощное оружие. Так что она «за».

Стоутон понимает, что его взяли за жабры, и даже не пытается оправдываться или блефовать. Нервно расправив широкие плечи, он горько вздыхает.

– У вас есть девять дней. До конца рабочего дня, – хмуро говорит он Квини.

– Вообще-то – до полуночи, – поправляет его Квини, ибо все контракты с ведьмами включают этот пункт.

– Хорошо.

Неподалеку что-то тикает. До Квини не сразу доходит, что это жук-древоточец начал отсчет времени. Нельзя терять ни минуты.

12

Суббота, 23 октябряДень

Итак, Квини идет в лабораторию Айви, расположенную на втором этаже. Она ни за что не выкажет своего волнения, признав таким образом, что не со всем способна справиться, потому что она, конечно же, справится. Просто нужно подергать кое за какие ниточки.

У Квини имеются некоторые подозрения насчет происходящего с мужчинами из Кричли Хэкл. Только рассеяв их, Квини сможет разработать план действий. Через два дня возвращается Руби, и нужно подготовить дом к ее приезду, после чего останется еще два дня на то, чтобы раздобыть сокровище. Сокровище она передаст паромщику Харону, и это, как надеется Квини, станет идеальной сделкой.

За оставшиеся пять дней нужно будет расплатиться с банком, свести дебет с кредитом, к тому же Квини не настолько глупа, чтобы поверить, будто городской совет не станет вставлять ей палки в колеса. Наверняка у этих господ есть в рукаве парочка-другая грязных козырей. Богиня тому свидетель – мужчины получают огромное удовольствие, мучая их сестринское сообщество.

И, только справившись с насущными проблемами, ведьмы возьмутся за основную работу. Благодаря Руби они не останутся без крыши над головой, но ведь это еще не все. Квини придется сделать их бизнес более прибыльным, иначе через пару лет они снова окажутся у разбитого корыта. Нужно разобраться в причине постоянных поломок на винокурне. И необходимо увеличить продажи.

Квини стучится в дверь лаборатории, но никто не откликается. Может, Айви в оранжерее? Квини хочет спуститься и проверить, но тут появляется Айви – ее балахон промок до нитки, волосы налипли на лицо.

– Прости, что немного задержалась. – Айви смахивает грязь со лба. – Я выравнивала газон – этот чертов кран все там раскурочил. И еще мне нужно было помочь ангельскому дубу – после стрельбы желудями он совсем истощился.

Квини кивает, заинтригованная этой историей. Большинству людей интересны лишь чудесные последствия магии, но Квини завораживает научная сторона дела. Ведь что такое магия? Умение преломлять законы природы средствами, недоступными для обычных людей.

– И каким же образом ты его укрепила?

Айви достает из кармана ключ и открывает дверь лаборатории. Прежде она никогда ее не запирала, но после вторжения неизвестных Квини ввела и эту меру предосторожности.

– Любое дерево нуждается в сахарах, которые вырабатывают листья в процессе фотосинтеза, – рассказывает Айви и взмахивает палочкой, отчего все настенные факелы послушно загораются. – Пока не начинается листопад, дерево продолжает усиленно вырабатывать сахара, подкармливая ими ветки, ствол и корни.

– Закон Пресслера, – кивает Квини.

Айви уважительно склоняет голову.

– Именно. Мне пришлось выжимать из дуба последние соки, чтобы на ветках появились новые листья.

– А листья ему нужны для фотосинтеза, чтобы восстановиться после экстренного выращивания желудей, – догадывается Квини. – Гениально! – Просто удивительно, что у Айви остались силы на столь ювелирную магию. Ведь сегодня она вызывала бурю и сама здорово истощилась. Квини достает волшебную палочку и направляет ее на Айви со словами: «Сикка» [20].

Айви сразу же окутывает облачко пара.

– Спасибо. – Айви отряхивает руки от засохшей грязи, губы ее дрожат. – Но что, если все это зря? Что, если кран приедет снова, и не один, а с бульдозерами, чтобы сровнять нас с землей?

– Я не допущу такого. – Квини возвращает волшебную палочку в карман, продолжая смотреть на Айви. – Доверься мне, я все успею уладить, договорились?

Айви кивает и грубовато интересуется:

– Ты же не для того меня позвала, чтобы выслушать лекцию по древесной магии?

– Нет. – Квини протягивает ей батончик «Сникерс». – Я принесла тебе поесть, потому что никто из нас не завтракал.

Айви с сомнением смотрит на батончик:

– Это вряд ли можно назвать едой.

– А на другое у нас и не было времени, – пожимает плечами Квини и говорит, подмигивая: – Там же орехи, а орехи – это овощи, да?

Айви смеется, благодарит сестру и вонзает зубы в батончик.

Когда Айви расправляется со «Сникерсом», Квини ставит на стол пакет, в котором звякают несколько жестяных банок и бутылок, оставленных толпой. Пивные банки – ярко-фиолетовые, а на прозрачных бутылках из-под текилы – фиолетовые наклейки. И там, и там – логотип из букв КСВ, охваченных пламенем.

– Мне надо, чтобы ты сделала кое-какие анализы, – говорит Квини.

– И что мы ищем? – спрашивает Айви, удивленно приподнимая брови.

Квини объясняет, что именно, и брови Айви вздергиваются еще выше.

– Тебе не показалось, что глаза Коттона как-то странно блестели? – спрашивает она.

Айви вздыхает:

– Квини, у него всегда такие глаза, потому что он фанатик.

– Нет, дело не только в этом. Они сверкали каким-то потусторонним фиолетовым светом. Дело здесь не просто в обычном женоненавистничестве.

Айви снова вздыхает:

– Такое трудно проверить. У тебя есть образцы крови хоть кого-то из мужчин?

– Нет, но могу организовать. – Квини кидает на нее быстрый взгляд. – Ладно, забудь про образцы.

Айви в который раз вздыхает и поправляет очки на носу.

– Без анализов крови придется трудновато, – задумчиво говорит она.

– Но все равно попробуй – может, что-нибудь получится.

Квини разворачивается, чтобы уйти, потому что у нее еще полно других дел.

– Ты куда? – сердито спрашивает Айви. – Я думала, ты останешься помочь.

– Я жду возвращения Виджет, мне надо с ней поговорить и отправить ее еще кое-куда. Соберемся позже. – Квини идет к дверям, но останавливается, желая снять груз с души. – Мне… Мне очень жаль, что все так вышло. – Слова даются с трудом, как будто она катит камень в гору. – Это все из-за меня.

– В каком смысле? – спрашивает Айви, склонив голову набок. – Нет, я, конечно, понимаю, что ты сразу должна была сказать мне про наши финансовые проблемы. Из-за этого я очень зла на тебя. Но при чем тут толпа?

Квини неопределенно пожимает плечами. На нее возложена обязанность защищать сестер. Она обещала это Мирабель на ее смертном одре. А теперь подвела ее, отчего в душе кипит стыд.

Словно прочитав ее мысли, Айви говорит:

– Тут и я бессильна, и ты тоже, Квини. Никто от тебя и не требовал сверх возможного. Мы все старались как могли.

Квини благодарно кивает. Ведь Айви могла бы и попрекнуть ее, но не стала. Квини отправляется в библиотеку, размышляя о том, что если ее опасения подтвердятся, придется решать вопрос с мужчинами. Только прежде надо понять, кто стоит за всем этим, кто их подстегивает.

Тяжело находиться под постоянными атаками, когда тебе угрожают со всех сторон… Квини тяжело вздыхает: пора, пора собраться с силами перед грядущими событиями.

Гримуар поместья Муншайн

Растительная магия Айви Растительный тоник

Ингредиенты:

1/4 чашки с солью Эпсома [21]

2 чашки мочи (лучше всего подходит ведьмина моча, но моча обычных людей тоже сгодится)

2 чашки древесной золы (никакого древесного угля или горючей жидкости)

+/‒20 фунтов скошенной травы/зеленых сорняков/обрезанных зеленых листьев

3 галлона воды [22]

1 одуванчик

Утварь:

Ведро на 5 галлонов

Пустые молочные кувшины

Способ приготовления:

В пятигаллоновом ведре смешайте соль Эпсома, мочу и древесную золу. Далее до половины наполните ведро только что обрезанными листьями или сорняками, вырванными прямо из земли. Поблагодарите деревья, с которых вы обрезали листья.

До верха наполните ведро водой и опустите туда одуванчик, одновременно вознося благодарность Богине. Направьте волшебную палочку на смесь и скажите «Конвените» [23]. Пусть смесь настаивается три дня. После этого процедите полученный настой, разлив его по молочным кувшинам. Перед использованием налейте в лейку и разбавьте наполовину водой. Поливайте этим настоем землю вокруг растений.

Примечание:

Настаивайте не дольше трех дней, чтобы избежать брожения. Концентрат нужно использовать в течение одного-двух дней.

13

Суббота, 23 октября Вечер

Айви указывает дрожащей рукой на камин в гостиной и бормочет: «Инценде»[24]. Когда огонь разгорается, Айви радуется, что ей удалось сделать хоть такую малость, до того она устала.

Старый дом скрипит и вздыхает, радуясь, что пережил бурю. Внутри стен что-то мерно постукивает, словно сердце. Перешептываются за окном деревья, в камине потрескивает огонь, начиная мелодично гудеть.

Где-то в лесу жалобно воет зверь, словно оплакивая безответную любовь, и по рукам Айви бегут мурашки. Наступил вечер, ведьминское время, но не для таких пожилых ведьм, как они. Это в годы молодости сестры не ложились спать раньше трех ночи.

Несмотря на усталость, Айви даже не пыталась прикорнуть. Да и как можно, когда нужно переделать столько дел – стереть, например, воспоминания у журналиста, сделать тесты для Квини и проверить, как чувствует себя трупный цветок – ведь из-за объявленной тревоги она не довела надрез до конца.

Айви так ухаживала за цветком, а он, неблагодарный, взял и распустился без нее, лишив ее удовольствия созерцать это прекрасное зрелище. Цветение закончится к утру, и обвертка уже отмерла. В другое время Айви сокрушалась бы, что все пропустила, но сейчас они могут потерять дом, и у нее просто нет сил расстраиваться из-за цветка, тем более что уже через девять дней и сама оранжерея может быть разрушена. При мысли об этом в ней закипает гнев, и она не знает, куда его перенаправить.

Вспомнив о порезанном пальце, Айви обнаруживает, что он воспалился. Со вздохом она достает из кармана баночку мази, думая о том, что неплохо бы окунуться с головой в целительную ванну, настолько разбитой она себя чувствует. В желудке урчит от голода – на одном шоколадном батончике далеко не уедешь.

Когда тепло оказывает свое живительное действие на отекшие суставы Айви, она оглядывает комнату с высоким кессонным потолком, с резными колоннами и веерообразными деревянными арками, напоминающими позолоченное павлинье оперенье.

Над камином выложен из известняка герб Дюбуа, инкрустированный лазуритом. По всей гостиной расставлены резные кушетки, обитые потертым от времени узорным бархатом мятно-зеленого и бордового цветов с золотистой тесьмой. Тяжелые парчовые шторы, поддерживаемые подхватками с золотыми кистями, создают в комнате благородный сумрак.

Но кругом видны следы обветшания, поэтому Айви щелкает пальцами и закрывает глаза. Когда она открывает их, то видит совсем другую комнату. Теперь все стены покрыты непальским плющом – темно-зеленый с отливом цвет его мясистых листьев красиво контрастирует с желтоватыми прожилками.

Ковер тоже исчез, и теперь пол устлан шелковистым вильчатым мхом. Айви скидывает обувь, стягивает носки и расчесывает пальцами босых ног упругие травинки, растягивая наслаждение.

Айви интересовалась у сестер, играет ли дом и с ними в какие-нибудь игры. Но никто вообще не понял, о чем идет речь, из чего Айви сделала вывод, что дом «хамелеонит» только для нее, таким образом ей подчиняясь. Должно быть, именно в таких же отношениях он состоял и с ее двоюродной бабушкой Мирабель, а после ее смерти присягнул на верность Айви.

Айви снова щелкает пальцами, и старая гостиная принимает прежний вид. И на все это взирает с портрета маслом написанная в полный рост бабушка Мирабель Дюбуа. Волосы ее уложены в волнистый пучок, закрепленный заколкой из павлиньего пера. Тут она еще молодая, где-то под тридцать, но одежда ее лишена признаков моды того времени – никакого корсета или турнюров [25].

Вместо платья Мирабель одета в мужской костюм, подогнанный под ее округлые формы. В одной руке она держит нефритовый мундштук с дымящейся сигаретой. В ее зеленых глазах есть что-то плутовское, озорное – да, художник прекрасно передал характер этой женщины.

Разумеется, Айви не знала бабушку в таком возрасте. Они встретились, когда ей было примерно столько же лет, сколько сейчас Айви. Тогда она казалась древней старухой – изборожденное морщинами лицо, напудренные щеки, ярко-красная помада, собравшаяся в трещинках губ, вокруг глаз – паутина мелких морщин.

Да и как можно сравнивать себя с этой пожилой женщиной, которая воспитывала шестерых девочек, давала им образование, да еще управляла поместьем, заранее строя планы о передаче его Айви. И как же поступила Айви с наследством Мирабель? Дом приходит в упадок, и городской совет может его снести, если только на помощь не придет Руби, которая не жила тут долгие десятилетия.

При мысли о всех этих трудностях Айви, обычно человек уравновешенный, впадает в ярость. Чтобы привести себя в порядок, она делает несколько глубоких вдохов и старается просто думать про Мирабель, про ее портрет и эту гостиную, где всегда проводились важные встречи.

Именно здесь однажды вечером произошло ее знакомство с Мирабель и с самим домом. Господи, уже восемьдесят лет прошло. Айви осиротела в семь лет, когда ее родители умерли один за другим: сначала отец – от туберкулеза, а потом и мать Мезула – от отравления.

Мезула была фармацевтом, и ходили разговоры, будто то ли настойки испортились, то ли она неправильно смешала опасные ингредиенты. Но двоюродная бабушка Мирабель только посмеялась над подобными домыслами, утверждая, что Мезула была слишком опытна, чтобы допустить подобное.

«Она умерла по собственной воле, потому что сердце ее оказалось разбито, – сказала она тогда Айви. – Твоя мать не смогла спасти собственного мужа и не захотела жить после этого». Помнится, она взяла Айви за подбородок, наклонилась к ней поближе и изрекла такую мудрость: «Запомни, девочка моя. Как бы ни были велики наши силы, смерть все равное сильнее. И по своей мощи с ней сравнима разве что любовь».

Айви тогда подумала: что это за штука такая – любовь, которая заставляет людей поступать столь импульсивно? Зачем было оставлять сиротой свою дочь, которая так нуждалась в матери? Зачем, не в силах жить без любви, бросаться в объятья смерти? И если это романтическое чувство именно таково, то уж лучше Айви обойдется без него. Отказ от любви Айви считает мудрым решением, особенно после того, что приключилось с Руби, Магнусом и Урсулой.

Айви хорошо помнит первый год проживания со своей эксцентричной двоюродной бабушкой в этом огромном доме, который изо всех сил старался отвлечь ее от мрачных мыслей. Помнит, как принимали ее в свои объятья альковы и как смешно прыгала с места на место мебель, играя с ней в прятки. И как ночами приходили женщины, чьи лица были скрыты капюшонами, и под утро исчезали в лесу. Однажды, когда бабушка поправляла ей перед сном одеялко, Айви спросила про этих женщин, а Мирабель объяснила, что все они – члены их сестринства.

«Запомни, девочка моя, – сказала тогда Мирабель, – самые крепкие узы у тебя будут именно с женщинами, которых ты выберешь в качестве своей семьи».

«Но ведь семью не выбирают, – сказала озадаченная Айви. – Где ты родился, там и семья».

«У человека – две семьи, – пояснила Мирабель, заправляя за ухо непослушный локон Айви. – Первая семья – это кровные узы, но вторая основана на более сильном родстве. Выбор, дорогая Айви, обладает могущественной силой. Поэтому, когда придет время, будь мудрой при выборе сестер».

Но Айви, в отличие от Мирабель, не пришлось выбирать для себя сестер. За нее все сделал дом: используя силу собственного притяжения, одну за одной он приводил их к Айви.

Прошел год, и Айви заскучала. И вот однажды рано утром она проснулась от шума приближающейся к дому двуколки с лошадьми. Откинув одеяла, Айви побежала по длинному коридору и залезла на подоконник, откуда было видно подъездную дорожку. Прижавшись носом и ладошками к заледенелому стеклу, она увидела Анастасию, одну из таинственных ночных гостий Мирабель.

А с нею была светловолосая девочка, на пару лет младше Айви. Девочка смотрела на дом, словно бы узнавая его. Подслушав пару разговоров, Айви поняла, что девочку зовут Урсула, ей шесть лет, и ее мать убил во сне неизвестный грабитель. Девочка эта родилась в сорочке и определенно обладала вторым зрением, так как смогла описать внешность нападавшего, даже не видя его.

В последующие недели Айви удалось подслушать и другие разговоры, пострашнее предыдущих. На основе описания внешности убийцы сестры Мирабель определили его личность и выследили. Как-то безлунной ночью они собрались все вместе и, разбившись на группы, улетели на восток. Они вернулись до рассвета уставшие, но с чувством исполненного долга. Насколько помнит Айви, никто больше не вспоминал об этой истории.

Урсула стала первым подарком, который преподнес дом для Айви – так кот бросает мышку к ногам хозяина. Прошел всего один день, и в поместье прибыла шестилетняя Руби. Это рыжее дитя с глазами цвета фиалки подбросили на ступеньки приюта, приколов к ее пижаме записку: «Заберите это. С ним что-то не так». Скоро работники приюта согласились с автором записки и «сплавили» девочку еще кому-то. И вот так ее перекидывали из рук в руки, пока она не оказалась в поместье Муншайн.

Айви помнит, как в то утро Урсула вышла к Руби на крыльцо и как девочки бросились друг к другу в объятья, словно каждая из них нашла у другой ключик от собственного сердца.

Казалось, этот странный подарок скорее предназначался Урсуле, а не Айви. А все потому, что дом понимал, насколько трудно Айви, несмотря на собственное одиночество, сходилась с людьми. Ей было проще возиться со своими растениями, чем общаться с девочками, чьи раненые души искали защиты. Поэтому дом поступил мудро: он послал Айви двух сестер, не столь в ней нуждавшихся, пока они были друг у друга.

Через четыре месяца Урсула вдруг вскинула голову и прошептала: «Еще одна едет». Глаза при этом у нее широко распахнулись, и она смотрела куда-то вдаль, словно видя то, чего не видят Айви с Руби.

И действительно: через час девочки наблюдали через окно в коридоре, как в дом вводят шестилетнюю Квини, всю покрытую ожогами, в измазанном копотью платье. Эта девочка стала сиротой после того, как ее родители-изобретатели погибли от взрыва в лаборатории. Через месяц пребывания в приюте Квини перенаправили к Мирабель. Оказывается, девочка устроила собственный эксперимент и едва не спалила приютскую кухню.

Квини стала для Айви лучшим подарком от дома, ее самой близкой душой.

Через два года Урсула снова озвучила предсказание, что вот-вот – привезут кого-то еще. Девочки уже знали, что процедура знакомства с Мирабель проходит в гостиной, и побежали туда, спрятавшись за пыльными гардинами. И оттуда они увидели огромного как скала человека, что баюкал на волосатых руках спящую Иезавель, чьи волосы были черны как вороново крыло. Мужчину звали Марвин, он был водителем грузовика. Оказалось, он едва не сбил малышку, которая шагала себе по встречной полосе и сосала палец.

Этим подарком занялись Урсула с Руби, в то время как Айви с Квини уже вовсю колдовали над своими изобретениями.

Прошло полтора года. Айви гуляла в саду, как вдруг к ним из леса вышла восьмилетняя Табита. В одной руке у нее был чемодан, а в другой – странное яйцо. Первые два года пребывания в доме она молчала как рыба, и никто не знал, кто она такая и где ее родители.

Сей последний подарок будет преподнесен домом дважды, только Айви поймет это не сразу.

Айви баловало подарками не одно лишь поместье. Например, прощальный был сделан Мирабель: она долго болела и успела переоформить на Айви всю свою собственность без вмешательства других родственников. Нет, конечно, кое-кто пытался оспорить ее прижизненную волю – например, премерзейший Бартоломью Гедни.

И вот вам пожалуйста – после долгих лет препирательств с семейкой Гедни наследство Мирабель может оказаться стертым с лица земли. Разве возможно сестринство без общего дома? Ведь это он свел их вместе, и что будет, если особняк исчезнет?

Айви очень вовремя вытирает выступившие от гнева слезы, потому что в комнату входят сестры. Процессию замыкает Иезавель, которая сразу же направляется к старинной сервировочной тележке с напитками.

14

Суббота, 23 октября Вечер

Иезавель берет с многоярусной тележки черную приземистую бутылку с нарисованными на ней белым черепом с костями. Это шутка такая.

При выборе напитков Айви любит говорить: «Назовите свой яд» [26], и это как нельзя лучше совпадает с философией Иезавель, которая гласит: «Мы все умрем, но не каждый из нас достаточно умен, чтобы выбрать исполнителя своей смерти».

Вот она, эта грозная бутылка, а внутри – вполне себе безобидный розовый джин, настоянный на перце с розмарином. Этот напиток Айви делает малыми партиями, исключительно для обитательниц поместья, поэтому он не разлит в стандартные фирменные бутылки в форме золоченых клеток.

Иезавель смешивает три идеальных грязных мартини [27] с добавлением небольшой порции оливкового сока для придания напиткам солоноватового привкуса. Легким поворотом руки она отправляет бокалы по воздуху в сторону Айви с Квини, что сидят рядышком на разномастных стульях с мягкими спинками. Обе женщины подхватывают бокалы, бормоча благодарности.

– Урсула, ты точно не хочешь? – ласково спрашивает Иезавель, склонив голову набок. – День выдался тяжелый, расслабься хоть сейчас, ты заслужила.

Урсула перестает стучать спицами и опускает вязанье на колени. Предложение заманчивое, но она говорит:

– Нет, спасибо.

– Хватит строить из себя страдалицу, – ворчит Айви, качая головой.

Иезавель удивленно вздрагивает от такой резкости, а Урсула уязвлена.

– Да ладно тебе, обязательно надо выпить, – ласково повторяет Иезавель и начинает готовить для Урсулы напиток послаще: все же ее вкусовые сосочки плохо воспринимают крепкий алкоголь. – Худшее уже случилось, так что можно не напрягаться.

Табита не пьет, но Иезавель поддразнивает и ее. Она смешивает водку «сауэр» (по вкусу этот коктейль похож на ярмарочный лимонад), а потом кидает в ее сторону фундук, который с довольным «карр» перехватывает Виджет.

– Не балуй ее так, – говорит Табита и протягивает руку, чтобы погладить ворону, примостившуюся рядом на жердочке. Птица переводит, что имела в виду ее хозяйка:

– Спасибо за заботу.

Иезавель улыбается, наслаждаясь ролью доброй хозяйки. В былые времена, когда все они были детьми, каждая из сестер выполняла любую ее прихоть. Но после той ужасной ночи Иезавель поняла, что пора и самой заботиться о сестринстве, чьи основы едва не были подорваны. Иногда, чтобы познать себя настоящую, требуется трагедия.

Отправив по воздуху блюда с закусками, Иезавель присаживается на кушетку рядом с Урсулой – когда-то тут было место Руби. Она передает сестре коктейль и мягко щипает ее за коленку. Отпив немного мартини, Иезавель говорит:

– Как всегда, вкусная бодяга получилась. – Она поднимает бокал и кивает Айви, примостившейся возле камина.

Та хмуро улыбается и ответно поднимает свой бокал. Женщины размыкают пальцы, и оба бокала на тонких ножках скользят по мраморному столу навстречу друг другу, встретившись возле зажженного подсвечника. Бокалы звонко чокаются, словно отмечая радостное, а вовсе не грустное событие, а затем, не пролив ни капли, возвращаются к своим хозяйкам.