Таинственный посох

Я даже сразу и не понимал, что это – меня! Но кто-то из сидевших рядом, тоже в отчаянии ждущий своих родителей, изо всех сил, но почему-то совсем не больно толкал меня локтем в бок и с нескрываемой завистью кричал:

– Ты что это тут расселся? Разве не слышишь – тебя!

И тогда я, ахнув, вскакивал и со всех ног мчался по самой лучшей в эти неповторимые мгновения в мире дороге, ведущей к воротам.

Всё дальнейшее всегда происходило словно в счастливом, воздушном сне. И напоминало праздник лучше любого дня рождения и всякого Нового года!

Мы обнимались, целовались. Я заглядывал в туго набитые сумки, живо интересуясь, чтó папа с мамой привезли мне на этот раз. Но тут же забывал про сумки и снова тянулся к ним. Они мне были желаннее и дороже самых вкусных конфет и даже большого пакета с черешней, которой всегда так мало: всего лишь стакан, и то только раз в неделю, давали на полдник в лагере…

Многое, конечно, забылось с тех пор. Например, что еще привозили мне родители в заветных сумках. О чем спрашивали. Что говорили.

Но осталось главное: ни с чем не сравнимая радость от того, что они наконец рядом. И с этой радостью я жил до следующего их приезда. А то и до возвращения домой.

Как же давно это было… И почему мне вспомнилось это именно в эту поминальную службу? А потому, что это был тоже родительский день. Только на этот раз всё было наоборот. Теперь они, мои родители, ждали меня. Точнее, не меня, а моей церковной записки об их упокоении. Ибо это – самое большее из всего остального на свете, что мы можем сделать для них, навечно ушедших в мир иной.

Казалось бы, чего проще: взять у свечного ящика небольшой листок, поставить сверху крестик, написать «Об упокоении». И дальше – проставить бесконечно родные, знакомые имена… Но какой же праздник и радость наступает для них, когда эта записка вносится в алтарь, где во время совершения проскомидии каждое имя, вынимая частичку из просфоры, называет священник, а потом, в конце службы, погружает все эти частички в Чашу с Телом и Кровью Христовыми… Какое великое утешение!..

Вот и ждут они этих родительских суббот или просто того дня, когда мы зайдем в храм и помянем их. Церковной запиской… Сорокоустом… Вечным поминовением…

Ждут, как я когда-то с нетерпением в детстве ждал их. И даже – еще несравнимо больше!

Знаки – «оттуда»

Когда на все мои доводы в пользу веры многие скептически говорят: «Всё это, конечно, хорошо! Но… только как вам поверить? Ведь оттуда никто не возвращался!» – я всегда рассказываю одну и ту же историю. Которая случилась лично со мной. В далеком теперь 1998 году. В Санкт-Петербурге.

Вот она.

Жил я тогда в двухкомнатной квартире на проспекте Науки, которую снимало для меня у одной проживавшей в другом месте больной женщины православное издательство «Сатисъ», терпеливо дожидаясь, когда я напишу для них роман «Тайна рубинового креста» [3]. Кроме того, оно выплачивало мне оклад и ежедневно – если я не ленился приезжать к ним через весь город на Васильевский остров – кормило сытным бесплатным обедом. А еще время от времени дарило книги, которые только-только были напечатаны в типографии.

Однажды главный редактор вручил мне прекрасно изданную Псалтирь для чтения по усопшим. Хотя мне полагалось бы как можно чаще раскрывать ее, поминая усопших родителей, сродников, друзей и знакомых, я положил ее в стенку, на верхнюю полку, и плотно закрыл стеклянную дверцу. Потом эту Псалтирь заслонили новые подаренные книги.

Всё это было очень доброжелательно и щедро со стороны издательства. Но главное – это, конечно, квартира!

Большая комната с длинной застекленной стенкой, двумя роскошными креслами, рабочим столом и диваном изначально была предназначена для рабочего кабинета; маленькая, с кроватью и тумбочкой, – для спальни. И это было разумно.

По просторному залу можно было свободно ходить, обдумывая очередные эпизоды и проговаривая вслух диалоги. А в спальне, утомившись после многочасовой литературной работы, без которой невозможна большая книга, естественно, только спать.

Но… работа над романом почему-то не пошла – вместо прозы из-под пера днем и ночью начали выходить одни стихотворения. Диван был очень удобен для работы над стихами. И кабинет с первого же дня превратился в… рабочую спальню.

Я ни разу за целый год не ложился на ночь в маленькой комнате. А тут, сам не знаю почему, однажды в июньскую ночь почему-то решил лечь именно в ней…

Это было время белых ночей. Плотных, как в большой комнате, штор в маленькой не было. Мучаясь с непривычки от света поздним вечером, я долго ворочался, прежде чем наконец уснул.

И проснулся от какого-то странного чувства. В коридоре словно появилось еще одно окно. Придя в себя, я сообразил, что это всего-навсего зеркало, которое отражало падающий из ночного окна северный свет.

Будильник на прикроватной тумбочке показывал два часа. Можно было продолжать спать. Но мне вдруг остро захотелось занавесить зеркало.

А впрочем…

Резонно решив, что раз в доме нет покойника, то, стало быть, и занавешивать зеркало нечего, я только повернулся на другой бок, к настоящему окну. И едва стал засыпать, как в большой комнате раздался страшный грохот. Я так и подскочил на постели.

Мигом перебежав туда, я встал в боксерскую стойку (было дело, занимался немного этим видом спорта в юности) в готовности отстаивать квартиру от вломившихся через балкон грабителей. Только весь вопрос был в том – где они?..

Свет зажигать не было никакой надобности. Я в напряжении прошел по хорошо освещенной комнате. Заглянул за открытые шторы. Внимательно изучил все углы. И то место за стенкой, где мог спрятаться человек. Не забыл посмотреть под диван. Никого… Тогда я прошел на кухню и в ванную комнату – тоже ни души…

«Странно! – недоумевал я. – Откуда же тогда был этот звук? Ведь я точно слышал его!»

Шаг за шагом, пядь за пядью я принялся изучать большую комнату в поисках того места, где что-то могло случиться с таким грохотом. И наконец нашел!

Это был дальний, то есть самый ближний к окну, отсек стенки. Стеклянная дверца в нем была открыта. Я заглянул туда и увидел, что отчего-то сама собой – на ней было не так уж и много всего – рухнула верхняя полка. Все книги, поставленные на нее позже, подались вперед, обнажая ту самую Псалтирь, которую подарил мне директор издательства. Точнее, она просто каким-то образом, словно сама собой, выкатилась перед ними. Хоть бери да начинай читать ее по усопшим!

Но вместо этого, успокоившись, хотя и не понимая, почему не выдержала полка, я вернулся в спальню и уснул.

Однако долго поспать мне опять не удалось. Рано-рано – если бы не белые ночи, то я бы сказал – на рассвете – раздался телефонный звонок. Никто никогда еще не звонил мне так рано…

– Да? – приготовившись отчитать за эту неуместную шутку кого-нибудь из друзей, сказал я и вдруг услышал прерывающийся плачем незнакомый женский голос:

– Простите… Это звонит близкая подруга хозяйки квартиры, которую вы снимаете…

– Она что, хочет, чтобы я срочно съехал? – не на шутку встревожился я.

– Нет, – ответила женщина. – Дело в том, что этой ночью она… умерла!

– Как – умерла? Когда? – невольно оглядываясь и начиная соображать, что к чему, ахнул я.

– Сегодня. Ночью…

– В два часа?

– А вы откуда знаете? – ахнула женщина. – Мне об этом и то только что сообщили. И я звоню только для того, чтобы вы продиктовали мне номер телефона ее дочери, записанный в блокноте, который лежит сейчас где-то рядом с вами.

– Видите ли… – выполнив просьбу, немного помялся я и – трудно разговаривать с невидимым, тем более плачущим собеседником, да еще о таком невероятном, – всё-таки рассказал о том, что произошло этой ночью.

Дошел до рухнувшей полки, выползшей из-под книг Псалтири для чтения по усопшим и, зная, что во всё это трудно поверить, не слыша и не видя того, самому, как можно убедительнее сказал:

– Вы, конечно, не верите мне сейчас, но, честное слово, так всё оно и было!

Женщина, не перебив ни разу, внимательно выслушала. Всхлипнула еще раз. И, очевидно взяв себя в руки, уже тихим, ровным голосом спросила:

– Почему это не верю? У меня у самой однажды было нечто очень похожее. Когда во время очередной своей научной экспедиции по тайге умер мой сын, так в то самое мгновение, когда его не стало, – я потом сверилась до минуты – в кабинете с книжной полки сама собой упала на пол его самая любимая книга.

Огромная такая энциклопедия про птиц и животных…

…Что я еще могу добавить ко всему этому на вопрос о том, что «оттуда» никто не возвращался? Возвращались. И не раз. О чем написано в Евангелии и чему есть множество подтвержденных авторитетными очевидцами и медицинскими, вплоть до академических, заключениями, свидетельств в духовных книгах.

Конечно, тут нужно быть очень бдительным и осторожным, чтобы не принять за истинные зерна бесовские плевелы. Но эти два случая – не отчаянные ли знаки от наших родных и близких, а порой и малознакомых усопших людей, чтобы мы помолились о них? Помогли в самое трудное время перехода в Вечность.

Знаки – «оттуда»!

Главное условие

1

Виктор выжимал из своей и без того самой быстрой машины в округе всё, на что она была способна. И всё равно ему казалось, что он едет слишком медленно. А причина для спешки была крайне важной.

Он ехал убивать своего бывшего компаньона и друга.

Прознав от кого-то из их ближайшего окружения об этом – ибо все, по окончательному теперь убеждению Виктора, предатели и воры, – друг, как никто другой знающий его характер, может сбежать, сменить имя, лицо, страну и навсегда уйти от законной мести. Поэтому Виктор и гнал машину, нетерпеливо стуча кулаком по рулю и последними словами ругая ее за медлительность.

Собственно, лишать жизни людей – крупных должников, конкурентов или просто неосмотрительно вставших на его пути – было для него не внове. Но до этого он только заказывал убийства. Причем по цепочке, через нескольких незнакомых друг с другом людей. Чтобы никакое следствие, распутывая клубок убийства, не дошло до его сердцевины. То есть до заказчика. А тут ехал делать это впервые – сам.

Была у него и вторая причина спешить. Бывший друг не просто предал его, а сдал с большим, как оказалось, тщательно собираемым целые годы компроматом, в том числе и со всеми этими убийствами, прокурору, хотя тот совсем не просил об этом.

Зачем? Конечно же, чтобы самому завладеть всем их бизнесом.

«Дурак же ты, Лешка! – мотнув головой, простонал Виктор. – Да я бы и так отдал тебе всё или… почти всё, попроси ты только об этом!»

Отдал бы легко и спокойно. Во-первых, так просто – по дружбе. А во-вторых, потому, что давно уже бесконечно устал от непомерно тяжелого груза больших… нет, огромных или еще точнее – безумных денег!

Это только со стороны, тем, у кого никогда не было больше миллиона в кармане, кажется, что иметь миллиарды, да не в рублях – в долларах, легко и приятно.

Какое там!

Это ведь не жизнь. Это большой бизнес. Ни тебе сна, ни отдыха. Сплошная работа, перелеты, переговоры, нечеловеческая концентрация внимания и напряжение сил, потому что за каждой подписью стоят целые состояния. Наконец, постоянное ожидание, что тебе всадят пулю в затылок. О страхе за жену и детей нечего и говорить. Даже сейчас, когда уже несколько лет в разводе. И так день за днем, ночь за ночью – месяцы, годы…

«Эх, Лешка, Лешка! Точно говорю: оставил бы себе только сколько нужно на безбедную старость, это же ничтожная часть всего, – и уехал бы».

Так нет же, предал, продал и еще милицию на него навел.

Поэтому как он ехал сейчас расправляться со своим личным преступником, так и за ним вполне уже могла гнаться государственная погоня. И он опять-таки мог не успеть привести в исполнение свой приговор…

Кожаная сумочка с двумя заряженными – второй на случай, если один из них вдруг откажет, – пистолетами лежала, дожидаясь своего часа, на соседнем сиденье.

Тяжело, неспокойно было на душе то и дело поглядывавшего на нее Виктора. Это постоянно гнетущее – такое, что никакими словами выразить не возможно, – чувство, справедливости ради, родилось в нем задолго до того, как он узнал о предательстве друга. Оно заставляло всё и без того редкое свободное время заполнять различными развлечениями, от некоторых из которых его уже тошнило, и тогда он начинал выискивать всё новые и новые, чтобы забыться и избавиться от него. Хоть на миг.

Иногда это удавалось. Но потом вспыхивало с еще более яростной силой. И в конце концов стало почти невыносимым.

«Может, убью этого негодяя, так хоть тогда станет полегче?» – подумалось ему.

И он еще сильнее, хотя было уже некуда, давил на педаль газа.

В конце концов машина, словно загнанная лошадь, остановилась. И встала как вкопанная.

Сделав несколько бесполезных попыток стронуть ее с места, Виктор огляделся и только тут увидел, что находится в небольшом поселке, прямо у ворот стоявшей в строительных лесах церкви.

«Так, – по привычке мгновенно принялся соображать он. – У здешнего священника наверняка есть машина, а стало быть, и гараж с ямой и инструментом. Хотя нет… – торопливо подсказала верная мысль. – Мою можно теперь оживить только в автосервисе. Я лучше вот что… Я куплю у него его машину. Ну конечно! Какая бы она ни была! Ведь ехать всего ничего осталось, каких-нибудь полчаса даже на битом “Жигуленке”. И потом, милиция, если следует по пятам, тогда меня не найдет.

Решено! Предложу ему в пять, в десять, в сто раз больше, чем она стоит вместе с гаражом и воротами. И таким образом одним выстрелом убью сразу двух зайцев!»

2

Сразу повеселев, Виктор сунул под мышку тяжелую сумочку и решительно шагнул в открытую калитку.

Священника он нашел в глубине двора. Он колол на зиму дрова вместе с бородатыми мужчинами, а две старушки сносили их в большую поленницу.

Это был совсем седой и усталый батюшка. В старом, как и он сам, заплатанном подряснике.

Узнав, в чем дело, он почему-то без удивления посмотрел на Виктора, бегло взглянул на дорогу и неопределенно пожал плечами, словно думая вслух:

– Машина у меня действительно есть. Да вот беда, далеко не чета вашей. Пожалуй, она вся одного ее колеса не стоит. И просто безбожно брать за нее такие деньги. А с другой стороны… для восстановления храма – видите, в каком он состоянии, – они нам сейчас ой как нужны!..

– А мы тогда сделаем вот что, – тут же нашелся Виктор. – Я куплю у вас машину ровно за столько, сколько она стоит, а остальные деньги будем считать жертвой на ваш храм!

– Хорошее дело! – одобрил священник. Но с окончательным ответом почему-то не спешил.

– Скажите, а она у вас хоть на ходу? – начиная терять терпение, принялся поторапливать его Виктор.

– Да! – охотно подтвердил священник. – Она у меня всегда должна быть готова к выезду, как… духовная неотложка.

– И скоростная?

– Ну… объехать и совершить требы, а их знаете сколько – в одной деревне одного причастить надо, в другой – пособоровать, а в третьей – отпеть – ее вполне хватает. Километров двести, а то и триста, бывает, наездишь в день!

– Это как раз то, что мне и надо! – обрадовался Виктор. – Деньги, как говорится, вперед!

Он принялся торопливо расстегивать сумку, где лежали пачки долларов. Но в спешке открыл не то отделение и на мгновение обнажил пистолеты.

Заметив их, священник нахмурился:

– А как же оформление документов и всё прочее?

– Это потом, потом! – отмахнулся Виктор. – Я только возьму у вас документы и оформлю всё сам. Точнее, нам за хорошую, как у вас говорят, мзду с радостью всё сделают.

– А если вас оштрафуют за езду на пока что чужой машине?

– Не оштрафуют, как-нибудь откуплюсь! К тому же мне тут совсем недалеко ехать… Ну так что, по рукам?

Священник бегло, но словно изучающе взглянул на Виктора, о чем-то подумал и отрицательно покачал головой:

– Я лично не против, но вся беда в том, что здесь явный непорядок, и мне нужно сначала испросить разрешение.

– У кого?! – недовольно поморщился Виктор, полагая, что священник начнет сейчас обзванивать начальство, дело в итоге может дойти до милиции, и тогда тут такое начнется…

Но батюшка, как о само собой разумеющемся, ответил:

– У Бога. То есть мне нужно помолиться.

– А, ну это еще куда ни шло! – с облегчением выдохнул Виктор. – Только быстрее, быстрее, а то я очень спешу!

– А это уж как получится!

Священник зна ком велел мужчинам продолжать работу, а сам, достав из кармана огромную связку ключей, сказал:

– К тому же мне всё равно нужно было бы зайти в храм. Документы-то на машину у меня ведь в сейфе, что в алтаре, лежат. А может, мы вместе пройдем, а? – неожиданно предложил он. – Только вот сумочку здесь свою оставьте… Не бойтесь, тут ее никто не тронет! – успокоил он и с сожалением посмотрел на Виктора. – Пойдемте-пойдемте! Вы ведь, как вижу, в Божием храме давно не были?

– А я и сам не знаю. Наверное, с детства, – беззаботно пожал плечами тот и усмехнулся: – Если, конечно, меня в него водили. Хотя… погодите… ну да, вертится что-то в памяти… Множество обнимающихся друг с другом людей, яркий свет, везде свечи, свечи… иконы… какого я больше не слышал нигде – пение. Священник весь в красном. Его громкий возглас: «Христос Воскресе!» И в ответ дружное: «Воистину Воскресе!» Какая-то общая радость. Звон кадила… клубы дыма.

– Ладана, – поправил священник.

– Ну да. И еще – его запах! Надо же, вспомнил! Значит, и правда был! – с удивлением покачал головой Виктор. – Ну да, точно! Мне еще покойная мама маленький такой крестик показывала. Я его потом, конечно же, потерял… Говорила, это твой, крестильный. И предупреждала: ты только папе ничего не скажи! Отец ведь у меня большим партийным начальником был, – пояснил он и неожиданно для самого себя согласился: – Тогда, пожалуй, и правда, коль, оказывается, я крещеный, есть смысл ненадолго зайти в храм. Как говорил Дюма, тридцать лет спустя! Заодно и вас потороплю!

– Ну, это мы еще посмотрим, кто кого поторапливать будет! – чуть слышно усмехнулся в седую бороду священник и – впереди Виктора – направился по дорожке к храму.

3

В гулком храме на этот раз не было ни одного человека. Никто не пел. Но были иконы. Священник, хоть и не в красном. И тоже, как тогда, пахло ладаном.

– Сегодня отпевали одного очень хорошего человека, – объяснил батюшка.

Виктор из вежливости рассеянно кивнул ему.

Закончив осматриваться вокруг, он стал внимательно прислушиваться к себе.

– Всю жизнь прожил для других, а как только открылась правда о вере – для Бога и ближних, – продолжал священник.

Но Виктор по-прежнему не внимал его словам, прислушиваясь к своим ощущениям. Втайне он надеялся, что то гнетущее чувство беспокойной тяжести здесь хоть ненадолго отпустит. Но оно, наоборот, только еще больше усилилось.

«Вот тебе и храм! – с горечью усмехнулся он. – А говорят, что сюда ходят, чтобы получить благодать и духовную радость…»

– Причем ближними для него были все – даже те, кто обижал его и кого он видел впервые в жизни, – закончил наконец священник, как-то по особенному, словно пронзая насквозь взглядом, посмотрев на Виктора.

Зашел, перекрестившись, в алтарь. И тут…

Мысли Виктора вдруг превратились в сплошной клубок. Словно летя со снежной горы, тот обрастал всё новыми воспоминаниями: первые, полученные в наследство от отца миллионы – тогда еще рублей, которые он, как говорят по телевизору, различными криминальными путями умножил втрое… затем новые, еще более удачные сделки… В итоге всего этого: квартиры, дома, а потом и дворцы на берегу различных морей… личный самолет… яхты… роскошные, с салютами, вечеринки, постоянные игры в лучших казино планеты, гулянки, приведшие в конце концов к разводу с женой…

и везде эти деньги, деньги, деньги… И нигде, никак от них не укрыться…

Теперь вот еще предательство единственного верного и лучшего, как он всегда считал, в жизни друга.

Очнулся Виктор от того, что почувствовал, что по щекам у него, щекоча, поползли слезы. Рядом стоял священник. Без нужных бумаг в руках.

Виктор вопросительно посмотрел на него, и тот, словно выслушав его мысли, ответил:

– Потом! О делах – потом! Или вы всё еще по-прежнему спешите?

– Да я и сам ничего не знаю… – неопределенно пожав плечами, сказал первое, что пришло ему в голову, Виктор.

– А раз не знаешь, – неожиданно переходя на «ты», предложил священник, – и не будем торопиться. В кои-то веки ты опять попадешь в храм?

4

Так они стояли минуту или час. Виктор даже не понял этого. Он словно потерял ощущение времени. И хотя по-прежнему на душе было тяжело, уходить из храма ему почему-то не хотелось.

И только когда он вспомнил о предателе друге, то почувствовал, как сами собой сжимаются кулаки, и решил напомнить священнику о цели их прихода в храм. Но тот опередил его, мягким, но властным тоном нарушив тишину.

– А теперь, мил-человек, давай поговорим. Нас, батюшек, хлебом не корми – только дай с человеком по душам побеседовать. Работа у нас такая. Я не буду спрашивать у тебя, кто ты и откуда, хотя вижу, что птица высокого полета… Скажи только, зачем тебе так срочно понадобилась моя машина и куда ты едешь? А главное даже не это – зачем?

Давно отвыкший от того, чтобы чужие называли его на «ты» и тем более задавали такие прямые вопросы, Виктор собрался ответить что-нибудь резкое и даже обидное этому дерзкому, пусть он и старик, к тому же еще и священник, человеку. Но, наверное, это был какой-то необычный священник. Потому что вместо этого кулаки его невольно разжались, плечи опустились. И, давно отвыкший говорить правду, Виктор, чувствуя, что в этом месте и этому человеку нельзя лгать, сам себе удивляясь, как оно есть, сказал:

– Я еду убивать человека, который недостоин жить.

– Стало быть, ты Бог? – уточнил священник.

– С чего это вдруг? – даже отшатнулся от такого вопроса Виктор.

– Ну как это? Только Бог властен над жизнью каждого человека!

– Ну вы скажете тоже… – впервые лет за двадцать не найдя мгновенного меткого ответа, только и смог пробормотать Виктор.

Священник неожиданно положил ему на плечо, как сразу почувствовалось, теплую, ласковую – такую он помнил только у мамы – ладонь и пристально посмотрел на него…

И в его глазах Виктор – или это ему почудилось? – вдруг увидел себя, только не высоким, красивым и уверенным, как в жизни… а каким-то маленьким, жалким уродцем…

– Ох и тяжело же тебе, наверно, живется! Хотя все завидуют и думают, что ты самый счастливый человек на свете. А? – услышал Виктор над самым своим ухом.

И дыхание его пресеклось. Обрывая пуговицу, он распахнул ворот рубашки.

Священник словно нашел нужную нить в не дававшем ему покоя тяжелом клубке и добрался до самой его сердцевины. Он больше не мог молчать. Иначе бы задохнулся. И начал говорить. Говорил, говорил… Всё жаловался на других людей, на различные мешающие ему жить обстоятельства, на ушедшую от него любимую жену, а теперь вот и на предавшего его друга…

Вспомнив про него, он снова было напрягся. Но священник, словно опытный поводырь, перевел его на другую дорогу, показывая на иконы и говоря, какие бывают грехи и что бывает с теми, кто уходит из жизни, не раскаявшись в них.

– К счастью, многие теперь, узнав об этом, успевают! – глядя, очевидно, на то место в храме, где он обычно отпевает усопших, с какой-то особенной радостью в голосе сказал священник.

– Ну что ж, как говорится, рад за них! – сухо сказал Виктор. – А мне – нет прощения!

– Ну почему же? Есть, – уверенно возразил священник. – Причем это может произойти здесь. Сегодня. Сейчас.

– Да ну? – недоверчиво посмотрел на него Виктор.

– Только для этого необходимо выполнить одно условие.

– Интересно какое?

– Чтобы ты сам простил всех.

– Всех?..

– Да. И в первую очередь этого твоего обидчика друга!

– Кого? Лешку?!

Виктор порывисто высвободил свое плечо из-под ладони священника и с гневом воскликнул:

– Никогда!!! И потом, – усмехаясь, добавил он, – это всё равно было бы бесполезно! Я ведь столько наделал в жизни, или, как у вас говорят, нагрешил, что Бог никогда не простит меня!

Виктор сделал шаг к двери, только тут сообразив, что за большие деньги может купить машину не обязательно у священника, а у первого же водителя, который встретится на дороге!

– Погоди, – остановил его священник. – Ты и не сможешь понять, как Бог прощает людей, до тех пор, пока сам не простишь кого-то! Ну хотя бы одного-единственного человека!

Виктор, снова не понимая почему, приостановился.

– И почему ты опять всё хочешь решить за Бога? – с мягким упреком спросил у него священник. – Ведь ты же всего-навсего человек! К тому же, как я вижу, очень и очень слабый.

Никто, никогда, даже в детстве, не называл крепкого, задиристого Виктора, занимавшегося боксом, а потом и каратэ, слабым.