Фанаты. Сберегая счастье

– А говорила, тебя не укачивает, – звучит насмешливый голос.

Стоит сзади, придерживает за плечи. Стыд-то какой. Только его в этой сцене и не хватает. Но выразить протест Сашка не может, слегка занята.

– О, надо было таблеточки пить от укачивания, – замечает капитан.

– Надо было не вставать под волну, – рявкает Туманов. – Тебя качает так, что морской волк проблюётся. Понаберут по объявлениям! Давай уже к берегу, Врунгель!

Сашка кое-как пытается умыться из бутылки с минералкой и привести себя в порядок.

– Ты абсолютно зря стесняешься, – замечает Всеволод Алексеевич. – Вот когда меня наш чудесный Росконцерт отправил на гастроли в Японию, и плыть нам предстояло три дня на маленьком кораблике, вот было дело! Два дня я не разгибался. А потом один добрый человек посоветовал мне…

– Выпить стакан водки и петь песни. Что вы и сделали.

Сашка тактично не напоминает, что час назад он отрицал любые проявления у себя морской болезни.

– Именно!

– Предлагаете бахнуть водки и спеть что-то из вашего нетленного?

Смотрит на неё оценивающе.

– Нет, пожалуй, будет слишком.

– Водка или моё пение?

К концу поездки ей становится намного легче, но Сашка всё равно очень рада сойти на берег. Всеволод Алексеевич подаёт ей руку, хотя сам шагает с яхты на пирс не особо уверенно. С Сашкиных бриджей капает вода, они так и не успели высохнуть. Ну хоть майка почти сухая, уже хорошо. Сашка смотрит на Туманова и начинает хихикать.

– Всеволод Алексеевич, а вы ничего не забыли?

Он стоит на пирсе в трусах-боксёрах и вызывает самые заинтересованные взгляды окружающих. Хорошо ещё, никто не догадался автограф попросить и селфи со звездой.

– Твою дивизию, – спохватывается он и, несмотря на коленку, устремляется обратно на яхту, где в уголке на корме аккуратно сложены его вещи.

Да, этот день Сашка определённо запомнит надолго.

«Ты – звезда»

Сашка предполагала, что однажды случится нечто подобное. Но чем дольше они жили в Прибрежном, тем менее реальным казался ей этот страх. А после печально закончившейся поездки в Москву с телесъёмкой у некоего Макса Сашка окончательно расслабилась, решила, что Туманов больше не согласится ни на какие телевизионные авантюры. И вот он, за завтраком, помешивая ложкой молоко в кофе, ровным тоном сообщает, что его позвали в шоу «Ты – звезда». Наставником, разумеется. И смотрит на неё со спокойным ожиданием. Сашка по глазам видит и понимает, что он уже согласился. И теперь готов к скандалу. Но она тоже не дура, второй раз на одни грабли наступать. Она прекрасно помнит, как он обижался и расстраивался, когда она выразила сомнение, мол, по силам ли ему съёмки у Макса. Хотя и поехала с ним, и помогала по мере возможностей. Но кто знает, может, её волнение тогда ему передалось, и он из-за неё чуть со сцены не свалился. И в любом случае правильная реакция тут только одна: поддерживать во всех начинаниях. Даже если Сашке сейчас хочется проклясть всех организаторов шоу до пятого колена.

– Что скажешь, Сашенька? – нарушает он затянувшееся молчание.

В голосе нет привычных мягких интонаций, когда он называет её по имени. Он напряжён сейчас как струна. Слово поперёк скажи, и он взорвётся, потому что всё для себя решил. Потому что долбанное это шоу он всегда смотрит. И наверняка не раз примерял на себя роль наставника.

– Скажу, что если не вас сажать в красное кресло с большой кнопкой, то кого? Этому проекту давно не хватало опытных мастеров, а не медийных задниц, ой, простите, лиц, – язвит Сашка и тоже смотрит на него с вызовом.

Мол, что? Ждали истерик и причитаний? Не будет. Решили? Вперёд. Можете собирать чемоданы. Она поможет. Сашка понимает, что сейчас он спросит, поедет ли она с ним. Вопрос то ли риторический, то ли ритуальный, но прозвучать он должен. И за секундную паузу успевает испугаться – а вдруг нет? А если ему хочется свободы от неё, с вечными лекарствами, уколами, дозаторами инсулина и заботой? А съёмки – отличный способ развеяться и сменить обстановку.

Всеволод Алексеевич молчит, изучающе на неё смотрит. Кофе давно перемешался с молоком и даже остыл, но Туманов продолжает его помешивать.

– Съёмки займут четыре дня, но с перерывами, – наконец изрекает он без всякой интонации. – Сначала «слепые прослушивания», потом «поединки» и финал в прямом эфире. Но между этапами мне нужно будет заниматься с участниками. Всё вместе займёт две недели.

– То есть надо лететь в Москву на две недели, – резюмирует Сашка. – Проще по Москве погулять, чем туда-сюда мотаться.

– Да, – он сдержанно кивает. – Я к тому, что съёмки не такие уж сложные. Четыре дня можно выдержать. Сидя в кресле. Не думаю, что это что-то запредельное. И федеральный эфир в прайм-тайм.

– Плюс роль, полностью соответствующая вашему статусу, – подхватывает Сашка. – Мэтр, наставник, готовый поделиться опытом с молодыми.

– Ну, не с такими уж молодыми, – усмехается Туманов. – Зовут меня на версию шоу «60+».

Сашка старается, чтобы на её лице ничего не отобразилось. Ну, в принципе… Если не считать бредовой саму идею участия, поездки в Москву, да на фоне его среднехренового состояния, то уже какая разница, сколько там лет участникам.

– Тоже хорошо, – кивает Сашка. – Шестьдесят плюс хотя бы не будут требовать от вас разучивать с ними рэп и брейк-данс. Вы бы пили свой кофе уже, пока он льдом не покрылся. Или вам новый сделать?

Он качает головой, всё-таки отпивает пару глотков из кружки.

– Ты поедешь со мной? – всё тем же ровным тоном.

– Конечно, – безо всяких эмоций отвечает она. – Всегда было интересно, как подобные шоу снимают. Всё у них там купленное и постановочное, или есть место творчеству?

Всеволод Алексеевич сдержанно ухмыляется. А глаза довольные-довольные. И Сашка искренне надеется, что новая выбранная ею стратегия окажется удачной, и они обойдутся без приступов астмы из-за смены климата, скачков сахара и ещё каких-нибудь неприятностей, которые она даже боится предположить, чтобы не накликать.

– Чемоданы собирать? – уточняет она.

– Да подожди ты, – смеётся уже совершенно счастливый Туманов. – Я пока только принципиальное согласие дал, дни съёмок ещё не назначены.

***

Второй по значимости вопрос, который волнует Сашку в этой поездке (после здоровья сокровища, разумеется), это жилищный. Перспектива провести две недели «в гостях у Зарины» ей категорически не нравилась. Да, Сашка помнила, что квартира осталась за Тумановым, тем не менее, Нурай туда шастает, как к себе домой, а с учётом, сколько там охраны и прочего персонала, мимо которого придётся ходить, проще уж в газету объявление дать об их со Всеволодом Алексеевичем отношениях.

– Хорошо, мы можем снять номер в гостинице, – неожиданно спокойно соглашается Туманов. – Правда, тебе придётся везти с собой постельное бельё и ругаться с уборщицами, иначе получится как прошлый раз в Кисловодске.

Сашка сразу вспоминает, как он получил сильнейший астматический приступ от запаха свежевыстиранного с тонной химии белья.

– И придумать, где готовить еду, потому что мы вряд ли найдём гостиницу со шведским столом для диабетиков. Но всё возможно, при желании. Возили же мы в советские времена на гастроли и плитки, и кипятильники. Жена Рубинского полный арсенал кастрюлек возила, поварёшки всякие и сковородку. Однажды мой дорогой друг нечаянно уронил чемодан в аэропорту, он от удара раскрылся, а из него как посыплются кастрюли. Чудесное зрелище: Народный артист Советского союза бежит по международному терминалу, укатившуюся крышку догоняет. И что нам, красивым? Можем повторить.

Сашка тихо злится. Ведь прав он по всем статьям. Он не может долго питаться в кафе и ресторанах, и даже доставки здорового питания не спасут, пробовали уже. Сахар обязательно поползёт вверх. Ей нужно для него готовить, а для этого необходима кухня. Плитка и кипятильник в гостиничном номере – это перебор.

– Конечно, можно снять апартаменты с кухней, – невозмутимо продолжает Всеволод Алексеевич. – Мы с тобой люди не бедные. Но есть ещё один нюанс… Мне потребуется место для репетиций с моей командой. Оборудованное, как минимум, колонками и микрофоном.

– Что-то я у вас дома студии звукозаписи не видела, – ворчит Сашка. – А телеканал не хочет репетиционное помещение предоставить?

– Я не хочу репетировать в павильонах Мосфильма, – веско возражает Всеволод Алексеевич. – Где ни поесть, ни попить, ни, прошу прощения, пописать. Общий туалет для всей шоблы. И офисные стулья как воплощение максимального комфорта.

Сашка мрачно на него смотрит. Справедливое возражение. Он в том возрасте, когда удобный туалет под боком имеет принципиальное значение, а не пить несколько часов, дабы не посещать заведение, для него смертельно опасно. Вот опять! Они ещё даже не улетели, а уже бесконечные ограничения, которых дома и не замечаешь. А сколько их будет! Нужны ему это шоу, Москва и Мосфильм! Но Сашка напоминает себе, что обещала не злиться, не портить ему и себе настроение.

– Ясно, – вздыхает она. – Значит, селимся у вас на Арбате. Только, Всеволод Алексеевич, пожалуйста, сделайте так, чтобы к нам не являлся ваш гарем.

У него изгибается бровь в немом вопросе.

– Мне кажется, Нурай, явившаяся в прошлый раз в самый интересный момент, из твоей команды, а не из моей.

– Спорное утверждение. Я просто боюсь, что за две недели мы имеем все шансы и Зарину встретить где-нибудь на кухне. У меня, конечно, крепкие нервы и богатое воображение, но всё равно я не представляю милую семейную сцену совместного приготовления для вас борща. С пампушками.

– Когда я последний раз ел пампушки, мне интересно! – возмущается он. – Всё, Сашенька, я тебя понял. Я решу вопрос.

И уходит в спальню, подбирать костюмы для поездки, ворча что-то насчёт того, как быстро даже самые милые создания превращаются в мегер. Сашка благоразумно прикидывается глухой и очень увлечённой новостями в своём телефоне.

В Москву они прилетают накануне первого съёмочного дня. Сашка предлагала приехать пораньше, чтобы день отдохнул с дороги, отлежался дома. На что получила гневную отповедь, что если артисту требуются сутки на отдых, то пора ползти на кладбище, а не по съёмкам шастать. Комментировать она, конечно, не стала. Нет так нет. Её тоже не грела идея провести лишние несколько дней в белокаменной.

В квартире на Арбате ничего не изменилось с их прошлого приезда, разве что пыли было намного больше, чем в тот раз.

– Похоже, Нюрка начала филонить, – замечает Сашка, проводя пальцем по книжной полке в гостиной.

– А она сюда больше не ездит, – спокойно сообщает Всеволод Алексеевич, усаживаясь на диван и шаря по столу в поисках пульта от телевизора. – Я вчера разговаривал с Зариной. Сказал, что собираюсь приехать, попросил не беспокоить. А она мне сообщила, что беспокоить и некому, Нурай отчалила в свою республику. Откуда она там?

– Из Азербайджана, из Баку. Насовсем?

– Я не уточнял. Моя дражайшая супруга и так была в тихом бешенстве.

– Не так уж сложно найти другую уборщицу.

Сашка раздумывает, где бы взять тряпку. На генеральную уборку у неё нет сил, но хотя бы пыль вытереть и полы освежить надо ради сокровища. Всеволод Алексеевич понимает ход её мыслей и протестующе поднимает руку:

– Саша, не надо. Иди ко мне, отдохни.

– Надо, Всеволод Алексеевич. Вы же знаете, что надо. И я не устала совершенно.

– Я вижу, – хмыкает он. – Под глазами чёрные тени. Ты плохо переносишь перелёты?

– Я плохо переношу перелёты в Москву, – фыркает Сашка, но послушно устраивается рядом с ним.

Он удовлетворённо вздыхает и, наконец отыскав пульт, щёлкает кнопками.

– Ну вот, заблокировано! Я хотел футбол посмотреть! – возмущается он, обнаруживая на экране издевательскую морду с закатанными глазами и высунутым языком рядом с подписью о блокировке.

– Дайте сюда, – Сашка забирает пульт. – Вот тут есть кнопочка «информация», можно посмотреть номер вашего счёта, и с телефона на него кинуть денежку.

Она щёлкает кнопками в телефоне и на пульте, реанимируя телевидение, и не замечает, что Всеволод Алексеевич наблюдает за ней с большим интересом.

– Как у вас всё быстро. Туда нажал, сюда нажал, здесь нашёл. А я бы сначала искал очки, потом кнопку, потом думал, что делать.

Сашка улавливает грустные нотки в его голосе, поднимает на него глаза.

– Всеволод Алексеевич, вполне естественно, что я с гаджетами управляюсь быстрее. Не вижу поводов для расстройства. Я же не расстраиваюсь, что мне от природы достался голос, которым только в туалете «занято» кричать.

– Преувеличиваешь, распеть можно любого, – философски замечает он. – Я не расстраиваюсь. Я думаю, как завтра успевать и в блокнот смотреть, и кнопку нажимать, пока песня длится. Очки не забыть ни в коем случае. А если там будет плохой свет или прожекторы в глаза, и очки не помогут. Блокноты маленькие, я в прошлом сезоне видел.

Теперь уже Сашка странно на него косится.

– Ещё раз и с самого начала, пожалуйста, Всеволод Алексеевич. Я явно что-то пропускаю. Зачем вам блокнот понадобился? Чёртиков рисовать?

– Наивная ты девочка. Смотреть, к кому из участников надо повернуться. А если учесть, что объявляют имена уже после выступления, мне надо узнать нужного участника по песне. То есть сначала определить песню, потом найти её в блокноте, а потом повернуться. Ну или не повернуться.

– А блокноты наставникам выдают редакторы передачи, – Сашка начинает догадываться. – И не для заметок или чёртиков. Там уже отмечено, к кому поворачиваться?!

– Ну да, – он лучезарно улыбается. – Меня ещё на этапе телефонных переговоров предупредили. Я так думаю, наставники, которым подобная система не нравится, в проекте и не задерживаются.

– Всеволод Алексеевич! Но это же…

– Шоу-бизнес, Сашенька. Эфир на федеральном канале – само по себе огромное благо для начинающего артиста. Ещё и в прайм-тайм, в популярном шоу. А многократный эфир, то есть в поединках, в финале и так далее, можно считать полноценной раскруткой. Что, естественно, стоит денег.

Сашка смотрит на своё седое сокровище, а видит артиста Туманова. Мэтра Туманова, старого матёрого волка отечественного шоу-бизнеса, для которого всё озвученное – абсолютная норма. Его ничего не смущает, его ничего не беспокоит, кроме технических проблем из-за зрения и скорости реакций.

Прежняя Сашка бы возмутилась. Начала доказывать, что так нечестно, что теряется весь смысл шоу как битвы талантов, и тогда не надо даже участвовать в подобном безобразии. Сашку нынешнюю волнует только его благополучие. Он хочет поиграть в наставника? Отлично, Сашка должна ему помочь по мере сил. Сделать так, чтобы он получил удовольствие от игры.

– А «ухо» нельзя вам настроить? – интересуется она. – Чтобы редактор вам в радионаушник подсказывал?

– Палево, – усмехается Всеволод Алексеевич. – Заметят. Тогда такие наушники надо всем наставникам выдавать, даже хорошо зрячим и быстро соображающим.

– Просто отдайте блокнот мне. А я сяду на первый ряд перед вами. Во-первых, этот сектор камеры практически не снимают. Во-вторых, не идиоты же они, смонтируют потом, как надо. Я буду вам подавать сигнал, когда жать на кнопку. Что вы смеётесь?

– Ничего. Прям разведчики и шпионы. Алекс, Алекс, это Юстас.

Сашка смотрит на него озадаченно.

– Какой ещё Юстас?

– Что?! Александра Николаевна! Ты ещё скажи, что не смотрела «Семнадцать мгновений весны»!

– Не смотрела, – честно признаётся Сашка. – Что там для меня интересного?

– Да действительно, я же там не снимался, – он закатывает глаза. – Так, к чёрту футбол. Сейчас будем заниматься твоим образованием. А ну-ка быстро включай «Семнадцать мгновений». Можешь сделать так, чтобы Интернет в телевизоре показывал?

– Всё я могу, – ворчит Сашка и снова тянется за пультом.

Кино про разведчиков ей не очень-то интересно, но если вместе с ним, с его бесценными комментариями, да лёжа на его мягком плече… Можно и про разведчиков. А про «Ты – звезда» со странными правилами, и про то, что они будут делать с набранной по блату командой, она подумает завтра. Или вообще никогда. Всеволод Алексеевич пусть думает, а она будет подавать патроны. Как обычно.

***

Предыдущий опыт подсказывал, что придётся подскакивать ни свет ни заря и мчаться на Мосфильм, где должны были проходить съёмки. А до того надо чем-то сокровище покормить с утра пораньше, нарядить, да и себя в порядок привести. Она окажется хоть и не в кадре, но точно в центре внимания. Однако, когда Сашка открывает глаза, комната уже залита солнцем. Всеволод Алексеевич безмятежно дрыхнет, раскинувшись на кровати. Сашка хватается за телефон, сначала за свой, потом, перегнувшись через сокровище, за его.

– Всеволод Алексеевич! Всеволод Алексеевич, вы что, забыли будильник поставить?

Накануне она заснула на диване, у него на плече. Потом кое-как добрались до спальни, и Сашка провалилась в сон, понадеявшись, что он поставит будильник. Даже не спросила, во сколько подъём планировался. Но явно же не в десять утра!

– Ну и что за кипиш? – недовольно ворчит он, приоткрывая один глаз. – Сколько времени?

– Без пяти десять!

– Можешь спать дальше. Машина приедет в двенадцать, ехать тут полчаса максимум.

– Разве съёмки не с утра? – вид у Сашки весьма озадаченный.

– У нас – нет, – Всеволод Алексеевич зевает и садится в постели. – Ну вот, такой хороший сон снился. С утра репетиция с массовкой, с участниками, с оркестром. А мы приходим на всё готовое. Какой смысл там лишние два-три часа торчать? И потом, на утренние часы никто в здравом уме съёмки не назначает. Ты представь себе эту красоту в кадре!

Всеволод Алексеевич проводит рукой по лицу и указательными пальцами подтягивает веки к вискам, пытаясь изобразить экспресс-омоложение. Сашка хихикает. Он заспанный, растрёпанный: подстричься до новости о съёмках не успел, а потом не захотел, мол, слишком коротко – ещё хуже будет, и так три волосины осталось, а теперь волосы отросли и рассыпаются в разные стороны.

– Гримёры же есть, – замечает Сашка, выбираясь из постели.

– Возможности грима не беспредельны, мы же не в Голливуде. Так что морда в любом случае должна отвисеться. Сделаешь чаёк с бутербродиками?

Сашка снова хихикает. Как-то ей подозрительно весело сегодня, сама себе удивляется. Кивает и идёт на кухню. На его с Зариной, между прочим, кухню. Но теперь, во второй приезд, она куда меньше смущается. То есть не смущается совсем. Даже некую ностальгию испытала, увидев снова кровать, где всё случилось в первый раз. И вообще здесь всё осталось таким же, как в их прошлый приезд. Даже косметичка с бритвенными принадлежностями, забытая Всеволодом Алексеевичем, лежит там, где он её оставил – на раковине в ванной комнате.

Сашка возится на кухне, кипятит чайник, режет на бутерброды домашнюю буженину. И буженину, и хлеб, тоже домашний, и даже заварку и сироп стевии, который она добавляет ему в чай вместо сахара, Сашка предусмотрительно прихватила из Прибрежного. Чтобы не бегать в первый же день по магазинам. И, пока распаковывала свёртки, пока готовила бутерброды, вспоминала рассказы Тонечки о его гастрольной жизни. Как он требовал, чтобы в Москве покупали его любимую колбасу и везли с собой. Сашка уже не помнила, было это до его диабета, или он просто не заморачивался по поводу содержащегося в колбасе сахара. Но московскую колбаску предпочитал всей прочей, требовал бутерброды с ней в каждом городе. Не учитывая, что походных холодильников у Тони не было, и на третий день гастролей московскую колбаску не хотели брать даже беспризорные тюменские тузики. А Тоня исправно бегала в магазин, покупала точно такую же колбасу, которая продавалась нынче везде, и тащила застрявшему в Советском союзе москвичу, свято уверенному, что за пределами белокаменной по-прежнему голод и дефицит.

Завтракают в гостиной, неспешно, под бормотание телевизора. Всеволод Алексеевич с таким неподдельным интересом пялится в экран, как будто там не тупое шоу для домохозяек идёт, а футбольный матч чемпионата мира. Сашка просто сидит рядом, цедит чай и листает ленту в телефоне. Вместе им и молчать неплохо. В половине двенадцатого Туманов неохотно поднимается с дивана.

– Ну, пора одеваться.

Сашка только головой качает. Вид у него такой, словно на каторгу собирается. Сам согласился, сам радовался. К тому же он выспался, наелся, посмотрел телевизор. Вряд ли же он от всего этого безмерно устал.

– Что ты ухмыляешься? – замечает он выражение её лица.

– Да ничего. Думаю, как всё-таки различаются наши профессии. У врача если смена, то с восьми утра в лучшем случае. Проснулся ты, не проснулся, а уже мчишься на работу, там сразу какой-нибудь аврал. По закону подлости, если нет сил дежурить, обязательно кто-нибудь решит помереть. Даже если никаких предпосылок к этому не имел. И ты вспоминаешь о заваренном утром кофе примерно к вечеру. А один раз я переодеваюсь после суток, и у меня из лифчика, простите за подробности, кусок туалетной бумаги выпадает. Я на него смотрю оторопело, и только через пару минут вспоминаю, что утром собралась, ещё раз простите, пописать, взяла бумагу, засунула, куда все женщины испокон веков самое ценное прячут, а тут меня к кому-то позвали. Ну и всё.

Всеволод Алексеевич хмурится. Сашка запоздало соображает, что он сейчас обидится. Он очень обижается, если кто-то считает профессию артиста недостаточно сложной или тяжёлой.

– Нет, вы только не подумайте! Я прекрасно знаю, какой труд, стоять на сцене по несколько часов и держать внимание зала. И съёмки по полдня тоже радость та ещё! – торопливо говорит она, пока не разразилась буря.

Но Всеволод Алексеевич отрицательно качает головой.

– Я не про то. Меня ты, значит, ругаешь, а сама за своим здоровьем вообще не следила? Это же вредно, весь день терпеть.

Сашка пожимает плечами, удивлённая ходом его мыслей.

– А я, наивный, думал, что женщины в лифчик деньги прячут, – ехидно добавляет он. – Хотя, кому что ценнее, конечно. Вот я помню, в советское время мы на гастроли с собой из Москвы по три рулона туалетной бумаги брали, потому что в регионах её был страшный дефицит… Сашенька, а ты чего смеёшься? Что я такого смешного сказал?

А Сашка уже почти икает от смеха. Ничего, конечно. И колбаску. Из той же бумаги.

Машину за ними присылает телеканал, и Сашка едва не присвистывает от удивления, увидев огромный чёрный «майбах». Ещё и водитель в белой наутюженной рубашке выскочил, чтобы дверь открыть. На секунду замялся, наверное, не ожидал, что пассажиров будет двое, и ринулся к Туманову.

– Даме сначала дверь открывают, – рычит Всеволод Алексеевич, дёргая за блестящую ручку. – Я сам могу.

Сашка даже не понимает, кто сконфузился больше, она или водитель. Плюхается на кожаное сидение, с неудовольствием косится на разделяющий их со Всеволодом Алексеевичем подлокотник. Ну и что за машина такая? То ли сидишь, то ли лежишь, проваливаясь куда-то. Ещё и подсветка у сидений неоновая, как будто ты на дискотеку пришёл. Понты дороже денег? А вот сокровище, похоже, очень уютно себя чувствует. Устроилось с комфортом, ножки вытянуло и в окошко уткнулось.

– Попроще машины не было? – шипит Сашка.

– Согласно статусу артиста, – хмыкает донельзя довольный Всеволод Алексеевич.

Что примечательно, с момента их первого разговора о съёмках – ни одной жалобы на самочувствие. И ладно бы жалобы, он может и промолчать. Но Сашка же видит, если ему нездоровится, да и сахар они проверяют каждый день. Нет, всё прекрасно: и сахар, и настроение. Он счастлив, что его позвали, что о нём вспомнили. И что машину к порогу подали самую крутую, какая нашлась. Только бы на съёмках ничего его не расстроило!

Через задний двор они подъезжают к самому съёмочному павильону. Сашка вспоминает, как однажды, тысячу лет назад, ходила на запись какой-то передачи с Тумановым, и тогда пришлось шагать по длинным коридорам и подниматься по бесконечным лестницам, чтобы попасть в студию. Но когда ты сопровождаешь «гранда», всё гораздо проще.

А Всеволод Алексеевич уже в своей стихии. И в маске артиста. Сашка даже не успела заметить, когда он преобразился. Степенно кивает девушке-редактору, их встречающей. Неторопливо идёт за ней, придерживая Сашку под локоть.

– Сейчас на грим, Всеволод Алексеевич, – объясняет девушка. – Визажист вас уже ждёт. В гримёрке можно выпить чай, кофе. Начинаем через полчаса.

Визажист чуть не с порога кидается к нему с кисточками, полная служебного рвения и одновременно восторга, что ей достался такой знаменитый клиент. Сашка сразу замечает, что на гримёрном столике стоит айфон, развёрнутый камерой к креслу. Или видео снимает, или вообще трансляцию ведёт для подписчиков.

– Убирайте, – Сашка кивает на телефон. – Мы согласия на съёмку для ваших соцсетей не давали.

Всеволод Алексеевич не сразу понимает, в чём дело. Удивлённо смотрит на Сашку, на суетливо убирающую телефон девушку.