За 27 дней. Он будет жить, если узнает, что кому-то не все равно

Элисон Жерве

За 27 дней. Он будет жить, если узнает, что кому-то не все равно

© Косарева Е.А., перевод на русский язык, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Всем, кто читал «За 27 дней» на Wattpad, оставлял комментарии, голосовал за меня и даже делился этой историей с друзьями: без вас книги бы не было, и никакими словами не передать, как я вам благодарна.

Глава 1

Тот день

Что-то было не так. Я пока не могла понять, что именно, но в воздухе явно висело напряжение.

«Да, что-то стряслось», – подумала я, выходя из автобуса на остановке у старшей школы Джона Ф. Кеннеди. Все выглядело точно так, как и почти в любой другой день: красный кирпич, повсюду яркие вывески, ученики кучкуются на улице у главного входа. Моей школе уже больше века, так что в ней царит дух старого Нью-Йорка. Кажется, здесь никогда ничто не нарушает привычный порядок вещей.

И все же от заволакивающих небо туч не хватало воздуха в груди: они навевали чувство тревоги и… тоски. Практически удушающей тоски. Нью-Йорк никогда не спит, это город тысячи разных настроений. Но никогда раньше я не ощущала того, что происходило с ним сегодня.

– Давай, Хэдли, не стой в проходе.

Я быстро отошла в сторону, и из автобуса неторопливым шагом вышла моя лучшая подруга Тейлор Льюис.

С Тейлор мы встретились в первый день учебы в девятом классе: я в одиночестве бродила по коридорам в поисках нужных кабинетов. В тот момент она и решила взять меня под крыло, поскольку мы были одеты в одинаковые футболки из American Apparel[1], и поделилась со мной всем, что уже успела узнать о порядках в новой школе. Без нее я бы совсем заблудилась – в коридорах школы, в разговорах и, что совершенно точно, на карте социальных связей. Спустя два года мы все еще были лучшими подругами, и мне все еще было вполне комфортно существовать в тени такой популярной девчонки, как она.

– Почему у тебя такое странное выражение лица? – спросила Тейлор, когда мы влились в поток людей у главного входа.

Я оторвала взгляд от группы учителей, тихо перешептывавшихся в коридоре напротив администрации, и хмуро глянула на Тейлор:

– Что значит странное?

Она закатила глаза и пихнула меня локтем.

– Ладно, забей. Ты готова к самостоятельной по государственному строю США? Я в половине случаев вообще не понимаю, о чем там говорит Монро, да и, господи, уверена, нам никогда в жизни не пригодятся знания о том, из скольких людей состоит кабинет президента, и я… Хэдли, ты меня слушаешь?

Мое внимание было приковано к двум полицейским в форме, разговаривавшим чуть дальше по коридору с нашей директрисой, мисс Грин. Судя по их напряженным, мрачным лицам, речь шла о чем-то крайне неприятном. Но что могло привести в нашу школу полицию?

– Прости, Тейлор, я просто… – у меня не получалось подобрать слова, чтобы описать свое состояние. – Не знаю, наверное, тоже из-за самостоятельной переживаю, вот и все.

Я принялась рыться в шкафчике в поисках учебника по химии, а Тейлор невесело усмехнулась.

– Ты-то чего волнуешься, Хэдли? Ты же единственная, кто умудряется не заснуть у Монро на уроках.

– Наверное, просто везет.

«А может, все дело в том, что мой папа – адвокат и он не переживет, если у меня будут плохие оценки по государственному строю», – подумала я.

Мы с Тейлор разошлись в разные стороны, я направилась к кабинету, и вдруг мне показалось, будто кто-то идет за мной по пятам и дышит в шею. Я плюхнулась за парту на первом ряду, постаралась дышать спокойно и размеренно, и у меня получалось – ровно до тех пор, пока не прозвенел звонок, а учительница так и не вошла в класс.

Миссис Андерсон, наша классная руководительница, преподавала у нас немецкий и была, пожалуй, самым приятным человеком, которого я встречала. Она почти всегда мычала какую-нибудь песенку себе под нос и одаривала улыбкой в тысячу ватт каждого, с кем даже просто пересекалась взглядом. У меня не хватало терпения на немецкий – я и два года испанского едва выдержала, – но c миссис Андерсон было весело, и это помогало высидеть классные часы, пусть они и начинались невыносимо рано.

Опоздание миссис Андерсон лишь усилило мою тревогу. Моя подруга Челси любила говорить, что классная, должно быть, ночует в школе, ведь ее всегда можно увидеть где-нибудь в коридорах с кружкой кофе и пончиком в руках. К тому же она не пропускала ни одного школьного мероприятия или матча. Так где же она теперь? Опоздания – совсем не в ее стиле.

Прошло больше пяти минут, прежде чем дверь отворилась, и в кабинет вошла миссис Андерсон. На ее свитере было кофейное пятно, очки сидели на носу немного криво, она бросила на стол стопку папок и сказала:

– Извините, класс, прошу прощения, немного опоздала, кое-что… – она затихла и закусила губу, пытаясь оттереть пятно на свитере салфеткой. – Случилось кое-что… печальное.

В секундную паузу между ее словами мое сердце подпрыгнуло и начало беспокойно колотиться в груди. Я не могла знать, о чем «печальном» шла речь, но щемящее чувство внутри подсказывало: что бы это ни было, произошло нечто плохое.

Миссис Андерсон вздохнула, бросила салфетку в мусорное ведро и прислонилась к столу, скрестив руки на груди.

– Вчера один из учеников нашей школы совершил самоубийство.

Я откинулась на спинку стула и резко выдохнула, чувствуя, как воздух стремительно покидает легкие.

Что?

Я почувствовала неладное еще двадцать минут назад, когда вышла из автобуса. Но такое? Хотелось спросить, кто так внезапно решил прервать свою жизнь, но я вдруг обнаружила, что не могу заставить себя произнести хоть слово. Во рту было сухо, как в Сахаре, язык превратился в кусок наждачки.

– Кто это был? – спросил парень, сидящий несколькими рядами позади меня, после первых секунд напряженного молчания.

Миссис Андерсон теребила край своего свитера.

– Арчер Моралес.

Имя звучало… очень знакомо. Я слышала его раньше, но никак не могла вспомнить, как выглядел его обладатель.

«Погоди-ка, – прошептал тихий голосок в голове. – Английский в девятом».

Верно. Английский с миссис Кейси в девятом классе. Арчер Моралес – мальчик, с которым мы сидели за одной партой в первом семестре. Когда миссис Андерсон произнесла имя, я вспомнила его не сразу, поскольку за весь тот год Арчер сказал мне не больше трех слов.

Откуда-то издалека доносились слова миссис Андерсон о том, что до конца недели можно в любое время подойти к школьным психологам и поговорить о произошедшем. Вскоре я совсем перестала разбирать сказанное и теперь усиленно пыталась вспомнить все, что мне было известно об Арчере Моралесе.

Он держался очень тихо и большую часть времени не поднимал головы: прилежно следил за текстом, который читали в классе. Единственная возможность как следует разглядеть его лицо выпала, когда нам задали ответить на несколько вопросов по «Франкенштейну».

Может, я легко бы забыла о парне, который почти всегда молчал, если бы он не оказался самым притягивающим внимание человеком, с которым мне доводилось иметь дело. Я теряла дар речи в ту же секунду, когда он смотрел на меня своими ореховыми глазами, которые, словно рентгеновскими лучами, просвечивали меня насквозь.

Теперь, вспоминая те уроки английского, я вдруг поняла, что намеренно сделала все, чтобы забыть о них – из-за раздраженного выражения, которое не сходило с привлекательного лица Арчера все то время, пока мы работали вместе. Какой девушке захочется вспоминать, как парень всем своим видом показывал, что очутился бы где угодно, лишь бы не смотреть на тебя?

Если подумать, таковым было отношение Арчера Моралеса ко всему. Здание школы Дж. Ф. Кеннеди достаточно большое, но иногда я видела Арчера в коридорах – высокий рост и взъерошенные темные волосы выделяли его из толпы, – однако он всегда был один, окружающие его сторонились.

Арчер Моралес был – теперь уже навсегда в прошедшем времени – одним из школьных изгоев. И вот его больше нет.

Я подскочила на стуле, когда звонок с первого урока затрезвонил под потолком, выдергивая меня из моих мыслей. Остальные уже поднялись из-за парт и двигались к выходу из кабинета, тихо переговариваясь между собой, не болтая и не смеясь, как это бывало обычно. После урока еще очевиднее ощущалось – общее настроение переменилось. Я добиралась до кабинета химии как во сне и все никак не могла свыкнуться с мыслью, что мой бывший одноклассник мертв.

Не то чтобы я хорошо знала Арчера Моралеса. Язык бы не повернулся назвать нас друзьями. Для меня он был совершенно чужим. Так почему мне кажется, что сердце вот-вот разорвется на куски?

К концу школьного дня, когда я вышла на улицу и направилась к школьному автобусу, похолодало. Прямо сейчас хотелось свернуться калачиком в кровати и забыть о том, что этот день вообще случился.

Я села одна на заднее сидение, прислонилась головой к стеклу и закрыла глаза с мыслью о том, как хорошо, что именно сегодня Тейлор сбежала с уроков на свидание с очередным ухажером. Другие девочки из компании не ездили на автобусе, так что у меня была возможность подумать в тишине. Покачивание в дороге успокаивало, как будто даже отвлекало немного от урагана мыслей, роящихся в голове. Жаль, поездка была недолгой.

Я подняла воротник пальто и скрестила руки на груди, шагая в сторону многоэтажки, в которой прожила почти всю свою жизнь. Жилой комплекс находился прямо на границе Верхнего Ист-Сайда и выглядел чуть пафоснее, чем другие здания в Манхэттене.

Я часто чувствовала себя одиноко, оставаясь одна дома из-за бешеного графика родителей, но сегодня была несказанно рада тому, что возвращаюсь в пустую квартиру. Никогда еще меня так не манили мягкая кровать и родной уют неприбранной комнаты.

– Добрый вечер, Хэдли, – поздоровался швейцар Хэнсон, когда я подошла к зданию из серого стекла. – В школе все хорошо?

Я на пару секунд задумалась, не рассказать ли Хэнсону о произошедшем. Он был хорошим человеком и всегда искренне интересовался, как прошел мой день. Но мне не хотелось произносить эти слова вслух, говорить, что мой одноклассник покончил с собой, потому что не хотелось верить, что это все взаправду.

– Прекрасно, – наконец ответила я, и он придержал мне дверь.

– Помню, каково было учиться в старшей школе, – сказал Хэнсон, когда я шагнула через порог. – Как только вырвешься оттуда, мир больше не будет казаться таким уж плохим местом.

Я не была уверена, что он прав, но, в любом случае, мило с его стороны, что он произнес эти слова.

Я пересекла мраморный холл с фонтаном, подошла к лифтам и поднялась на седьмой этаж. Прошла по богато украшенному коридору, достала из сумки ключи и открыла дверь в квартиру 7Е.

Мои родители никогда не отличались особой скромностью.

Наша квартира была обставлена ухоженной кожаной мебелью, выстлана кремовыми коврами, на стенах висели со вкусом подобранные фотографии городских пейзажей – в дополнение к окнам от пола до потолка в гостиной и столовой. Современнейшую кухню с хромированной техникой саму по себе можно было назвать произведением искусства.

Мама бывала здесь так редко, что удивительно, как у нее нашлось время на то, чтобы даже просто обустроить эту комнату.

Родители – адвокат и помощник финансового директора – постоянно пропадали на работе и, уезжая в командировки, спокойно оставляли меня дома одну на неделю или больше. В их отсутствие каждые день-два меня заходила проведать восьмидесятисемилетняя соседка миссис Эллис, но это не совсем то же самое, что быть рядом с мамой или папой.

Знаю, мне невероятно повезло жить в таком месте и ни в чем не нуждаться, но, по правде говоря, из-за всего этого «богатства» мне было немного некомфортно, пусть другой жизни я почти и не знала. Родители не всегда зарабатывали космические суммы. Порой я скучала по скромному таунхаусу в Челси, в котором мы жили до того, как маму повысили, а папа открыл свою фирму. Тогда мы хотя бы проводили время всей семьей и каждый вечер собирались вместе за ужином.

Захлопнув за собой дверь в комнату и заперев ее на замок, я облегченно выдохнула.

Здесь мне всегда было хорошо. Гирлянды на балконном окне, пробковая доска над столом с прикрепленными к ней бродвейскими афишами и фотографиями Тейлор и нашей компании, полки с бесчисленными DVD и CD, которые я собирала много лет, – все это было для меня спасением от строгих кожаных диванов и профессиональных фотографий городских пейзажей из какой-то арт-галереи в Сохо[2], которые висели в гостиной.

Я предприняла вялую попытку выучить формулы по химии, но сдалась через пять минут, швырнула учебник в стену и рухнула лицом в кровать.

Было такое чувство, словно какая-то часть меня исчезла теперь, когда Арчер Моралес мертв и больше не ходит по этой земле. И от того мне невыносимо хотелось, чтобы он снова оказался здесь, пусть мы с ним и сказали друг другу всего пару слов за все время.

Почему-то у меня просто не получалось смириться с мыслью о том, что вчера он был где-то рядом, а теперь его нет… и это навсегда. К тому же я мало понимала смерть. В шесть лет меня взяли на похороны прабабушки Луизы, но то был единственный раз, когда я столкнулась со смертью человека, которого хоть немного знала лично. Однако в тот день мне было неуютно смотреть на ее тело в гробу, и теперь неприятно было думать, что где-то сейчас лежит холодное тело Арчера.

Зарывшись под одеяло, я уткнулась лицом в подушку и, наконец, разрыдалась.

Глава 2

Два дня спустя

Два дня, один короткий репортаж в новостях и один некролог в местной газете спустя – смерть Арчера Моралеса уже было невозможно отрицать. Как бы ни было тяжело смириться с мыслью, что мой одноклассник чувствовал себя настолько плохо, что посчитал собственную смерть единственным выходом, это была правда. Я не раз ловила себя на том, что встаю на цыпочки и вглядываюсь в лица в школьных коридорах, надеясь увидеть Арчера. Но напрасно. Обычно он всегда маячил где-то в глубине толпы, но теперь все изменилось навсегда.

Я стояла перед напольным зеркалом в своей комнате и одергивала края черного платья с кружевами, которое откопала в шкафу. После привычных джинсов и футболок в платье было неуютно, но на похороны Арчера мне захотелось одеться красиво. Днем раньше на классном часе миссис Андерсон сказала, что желающие могут прийти на прощание с Арчером, но это было не очень похоже на полноценное приглашение. Надежда на то, что сегодняшний вечер поможет мне хоть немного смириться с произошедшим, понять, почему я не могу перестать думать об Арчере, перевешивала мое волнение.

Убедившись, что выгляжу подобающе, я быстро накинула куртку, взяла сумку и вышла из комнаты. Такси должно было подъехать с минуты на минуту. Я решила хотя бы попытаться что-нибудь съесть перед поездкой.

Проходя по коридору по пути в гостиную, я услышала спокойный приветливый голос. Повернула за угол и оторопела, увидев лежащего на диване папу, который оживленно болтал с кем-то по телефону.

Что великий Кеннет Джемисон забыл дома в такое время? Сейчас всего лишь начало седьмого. Такого раньше не случалось. В последние три года он никогда не возвращался раньше восьми.

– Так, Рик, мне пора, – сказал он, когда я прошла мимо. – Хэдли уже уходит.

Он завершил звонок и бросил телефон на кофейный столик, встал и, зевнув, потянулся.

– Почему ты дома, пап? – спросила я. – Ты никогда так рано не приходишь.

– Знаю, – ответил папа, следуя за мной на кухню. – Но мы с Риком сегодня закрыли дело Блэнчарда против Эмили и решили пойти домой пораньше, отпраздновать.

– А, здорово.

Повисла неловкая тишина, как будто и без нее сейчас не было тошно. Я открыла холодильник в поисках чего-нибудь, чем можно было бы перекусить.

Так происходило всегда, когда мы виделись с отцом.

Да, он мой папа, но обычно он настолько погружался в работу, что у нас не было возможности побыть вместе. Провести вечер дома не входило в первоочередные планы одного из самых известных адвокатов в городе.

– В общем…

Я отошла от холодильника с гроздью винограда и бутылкой воды и взглянула на него, удивленно нахмурившись.

– Да?

– Так вот, – он откашлялся, облокотился на кухонную столешницу и скрестил руки на груди. – Ты идешь на прощание с тем мальчиком?

– Эм… да, – ответила я. – С Арчером Моралесом.

На секунду на папином лбу появились морщинки задумчивости.

– Моралес… Почему мне кажется, что я слышал эту фамилию?

Я пожала плечами, запихивая в рот несколько ягодок винограда.

– Без понятия. В городе, наверное, тысячи людей с такой фамилией.

– Возможно.

Я прожевала еще несколько виноградин в надежде, что вот-вот зазвонит домофон и известит меня о том, что такси подъехало и я могу наконец сбежать от этого неприятного разговора.

Не хотелось говорить с папой об Арчере Моралесе.

Чего мне на самом деле хотелось, так это набраться храбрости и пойти попрощаться с мальчиком, которого я едва знала, найти способ отпустить его и не испытывать это странное чувство вины. Извиниться за то, что не уделила больше внимания, что никак не смогла поддержать.

– Тейлор тоже идет? – спросил папа после некоторой паузы.

– Нет, я иду одна, – ответила я. – У Тейлор дела.

Отец снова нахмурился, ему явно не нравилось, что я буду в городе сама по себе.

– Уверена? Мне не очень… спокойно от мысли, что ты идешь куда-то вечером, – сказал он. – Я бы мог, ну… поехать с…

Я перебила его, прежде чем он смог закончить это крайне неуместное предложение.

– Пап. Умоляю. Я знаю, как вести себя на улице ночью. Все будет нормально. Обещаю.

– Хорошо. Просто держи телефон при себе, ладно? И не задерживайся.

К счастью, через секунду затянувшуюся беседу прервал громкий звонок домофона.

– Это такси, – объявила я, допивая остатки воды в бутылке. – Я пошла.

– Э-э, да.

Я быстро обняла папу, пробормотала что-то на прощание и почти выбежала из кухни, мысленно радуясь тому, что мне пора.

Морозный воздух защипал кожу, как только я шагнула в ранний декабрьский вечер. Придерживая для меня дверь ожидающего такси, Хэнсон улыбнулся и подмигнул.

– Куда-то едешь?

– На… похороны, – призналась я. – Мой бывший одноклассник, эм, покончил с собой.

Секунду Хэнсон молчал. Он не произнес слов сочувствия, а вместо этого коснулся моего плеча и легонько сжал. Думаю, именно это мне и было нужно.

Я скользнула на упругое сиденье и туго застегнула ремень, Хэнсон захлопнул дверь машины.

– Куда едем? – буркнул водитель с грубым бруклинским акцентом.

Я назвала адрес церкви, о которой говорила миссис Андерсон. Такси отъехало от тротуара и слишком уж резво встроилось в транспортный поток. Я откинулась на спинку сиденья и зажмурилась, вдыхая через нос и выдыхая через рот.

Я не имела ни малейшего понятия, что меня ждет. Уже сложно было припомнить последние похороны, на которых я была. Будут ли все одеты в черное, будут ли плакать? Включат ли печальную музыку? Разгорится ли ссора между членами семьи Арчера, если кто-то начнет говорить вне очереди или ляпнет что-нибудь не то? Подобное происходило на всех похоронах, которые мне доводилось видеть по телевизору, но не думаю, что в реальной жизни все это имело хоть какое-то значение.

Когда такси остановилось у церкви, я вытащила из кошелька несколько купюр, чтобы оплатить поездку, и вылезла из автомобиля прежде, чем позволила себе признать, что все это было ужасной идеей, и броситься молить водителя, чтобы увез домой.

Я обняла себя руками, защищаясь от хлесткого, жуткого гуляющего ветра, от которого по коже побежали мурашки. Я ожидала увидеть на улице много людей, поддерживающих друг друга в общей скорби, но вокруг было так же пусто, как на полках магазинов после черной пятницы. Однако знакомое чувство, будто за мной наблюдают, медленно накрыло меня, пока я поднималась по ступенькам церкви.

Когда я оказалась внутри, в нос тут же ударил запах ладана. Давненько я не была в церкви – мы перестали ходить, когда карьера родителей взлетела вверх, – но знакомая атмосфера все же навевала некоторое успокоение.

В зале, где я теперь стояла, было так же пустынно, как и на улице, отчего стало еще тревожнее. Где все? Я вытащила из сумки телефон, дабы убедиться, что не перепутала время.

18:58.

Теперь так просто уйти не получится.

Я сделала глубокий вдох, макнула пальцы в чашу с освященной водой слева от меня, перекрестилась и прошла вглубь церкви.

Переднюю часть алтаря украсили букетами белых цветов и белой тканью, почти как на Рождественскую службу, только атмосфера была куда более мрачная. Перед алтарем установили скромный гроб, усыпанный еще большим количеством белых цветов.

Сама по себе церковь была прекрасна: с витражными окнами и мраморными колоннами. Но она казалась больше, чем была, из-за бесконечных рядов пустых скамеек. Заняты были лишь первые две скамьи. Я заметила нескольких учителей – учителя математики мистера Гейджа и миссис Келлер, которая вела литературу, – и еще парочку людей из нашей школы, которых знала лишь в лицо, но не по именам.

Отчасти я рассчитывала, что церковь будет набита людьми. Осознание того, что так мало людей пришло почтить память Арчера и поддержать его семью, разбивало мне сердце. Быстро шагая по центральному проходу, я глядела вперед, на алтарь, чтобы не встретиться с кем-нибудь взглядом. Не желая привлекать к себе внимания, осознавая, что пришла ровно за две минуты до начала службы, я села на пустую скамью на одном из дальних рядов, сцепила руки в замок на коленях и стала дожидаться начала церемонии.

Отпевание началось ровно в назначенный час. Присутствующие встали, и немногочисленный хор у алтаря запел тихо и мелодично. Священник в сопровождении двух диаконов и мальчика-прислужника проследовал по проходу к алтарю. Спустя всего несколько секунд речи священника об утрате столь молодой жизни раздались первые всхлипы.

Никто рядом со мной не плакал, но, встав на цыпочки и оглядевшись, я увидела в первом ряду женщину и утешающего ее мужчину. Женщина рыдала, уткнувшись ему в плечо. Мне не было видно ее лица и неоткуда было знать, кто она, но не составляло труда догадаться, что это мать Арчера.

Я подумала: мало какое страдание сравнимо со страданием матери, оплакивающей смерть собственного ребенка. Мальчик был мертв, а ведь все могло сложиться иначе. После этого я решила, что и мне позволительно поплакать.

Слезы полились быстро, неистово, когда мистер Гейдж подошел к кафедре, чтобы сказать пару слов об Арчере и о том, каким примерным учеником он был. Я плакала, когда вставший на его место мальчик с глазами, как у Арчера, произнес трогательную, полную любви речь. И всхлипывала, когда мне дали белую розу и я, спотыкаясь, побрела к алтарю, чтобы положить ее Арчеру на гроб.

Возможно, я простояла там дольше, чем положено, но что я могла сказать? Прости, что ни разу с тобой не поговорила? Мне жаль, что тебе было настолько плохо, что ты решил отнять собственную жизнь? Мне бы хотелось, чтобы ты был жив?

– Арчер, я…

– Ты знаешь моего старшего брата?

Я быстро обернулась и увидела перед собой маленькую девочку с симпатичными черными кудряшками и ясными голубыми глазами, смотрящими на меня в недоумении. Ей было не больше пяти, и почему-то мне стало еще хуже от осознания, что у Арчера такая маленькая сестра.

– Эм… да, – сказала я, вытирая глаза. – Мы вместе учились в школе.

Девчушка улыбнулась до ушей.

– Он такой классный, правда?

От этих слов меня накрыло очередной волной тоски.

Она не сказала «был». Она говорила в настоящем времени. Так, будто ее брат еще жив. Я не знала, сколько ей лет, но она выглядела достаточно маленькой, чтобы еще не в полной мере понимать, что такое смерть. Не позавидовала бы человеку, которому придется объяснять ей, что брат больше никогда не придет домой.

Я постаралась выжать из себя смешок в ответ на ее воодушевление.

– Точно.

– Я Рози, – девчушка протянула мне руку, как это делают взрослые.

– Привет, Рози, – сказала я, пожимая ее руку. – Я Хэдли.

– Мама говорит, нельзя общаться с незнакомцами, но раз ты знаешь Арчера и ты красивая, думаю, можно, – протараторила Рози.

– Оу, – произнесла я, не зная, что ответить. – Спасибо?

– Пойдем, ты должна познакомиться с мамулей!

Рози схватила меня за руку и потащила обратно к скамейкам, где переговаривались несколько людей.

– Мам! Мам! – прощебетала Рози, пробираясь между чужих ног. – Ты знаешь Хэдли?

Женщина с длинными темными волосами, в которых виднелось несколько седых прядей, и большими ореховыми глазами оторвалась от разговора с пожилой женщиной и повернулась, неодобрительно глядя на Рози.