Книга про Иваново (город incognito)

После войны табор чучони много переезжал. Наконец обосновались в поселке Лесное Ивановской области. У них в то время еще были лошади, но жили уже не в палатках, а строили дома – дощатые времянки наподобие тех, в которых обитают и по сей день.

Усатый цыган с татуировкой на бицепсе «Нет счастья без любви» говорит о том времени: «Мы делали кормушки, корыта для совхозов. Я пошел работать с четырнадцати лет, занимался трелевкой – обрабатывали лес. Вот у нас была лошадь – привязывали к ней дерево такое большое, его мы вывозили, грузили, штабелями складывали. С кубометра нам платили по рубль восемьдесят. Собирали по пять, по десять кубов в день».

Женщины гадали. Те, кто постарше, на всю жизнь запомнили момент, когда из Иванова в Лесное стал ходить автобус. «Мы начали ездить гадать на автобусе! – вспоминают они с радостью. – А до этого мы до города пешком ходили – с матерями, с бабушками – далеко, тяжело. Мужики все работали».

Из Лесного котляров погнала администрация, потому что русские стали на них жаловаться, мол, цыгане хулиганят, воруют сено, – и табор разъехался куда глаза глядят.

Некоторые обосновались в местечке Авдотьино (это случилось в 1968 году, основание табора), а один цыган выделился, купил отдельный дом и стал жить не в таборе. Это у котляров вообще-то не принято, но он так поступил – и далее рассказ о его младшем сыне, вернувшемся в табор спустя много лет.

Зовут его Олег. Сейчас ему за сорок, и он меня встречает, чтоб подбросить до табора, на пижонской белой «Волге» со сломанной магнитолой.

3

Судьба у Олега для котляра нетипичная – он даже в цирке успел поработать силовым жонглером, о чем свидетельствует соответствующая запись в его трудовой книжке, потрепанной и заполненной на два десятка страниц.

Вырос Олег не в таборе, но семья была цыганская, и бабушка часто брала его гадать. Ребенку это нравилось – они ехали в центр (на проспект Ленина, к кинотеатру «Центральный»), гуляли, разговаривали, наблюдали любопытные сценки из жизни, подмечали смешное и остерегались плохого.

Когда бабушке удавалось «немножко нагадать», она покупала конфеты или мороженое, и они шли в кино. Внук искренне считал, что деньги они с бабушкой заработали пополам, потому что он тоже при этом присутствовал.

Жили они рядом с ДК железнодорожников, при котором находилась цирковая секция, и летом дети из этой секции занимались на улице. Олег каждый день приходил к забору и с тоскливой завистью смотрел за занятиями. Тренер это подметил, подошел к нему незаметно и спросил строгим голосом:

– Ты чего тут делаешь?

– Ничего. Смотрю, – испугался мальчик.

– Нечего смотреть! Завтра приходи к нам тренироваться!

Олег обомлел – ведь у него даже обуви нужной не было (а у родителей не попросишь – «какой такой цирк?», все равно не купят), и в первый раз в тренировочный зал он зашел босой, жутко стесняясь своего положения. Кто-то, может, и посмеялся, но тренер поставил цыганского мальчишку в ряд, и тот занимался наравне со всеми.

Потом родители купили ему обувь, и так Олег попал в особый мир цирка, потому что циркачи – отдельная каста, и мы об их жизни часто знаем не больше, чем о жизни цыган.

Несмотря на покупку, папа и мама к увлечению сына относились несерьезно – они в этом видели лишь полезное развлечение, – а лодырей в доме у Олега не жаловали.

– Я начал работать с четырнадцати лет. Пошел на Дзержинку, была такая фабрика – ткацко-прядильная, два года отработал, потом была такая трудкоммуна, детскую обувь делали – я каблуками занимался. У меня был специальный станок, я на нем штамповал. Ботинки шли по конвейеру, а я не успевал – меня там сначала ботинками заваливало, а один дед смеялся, он меня научил, что нужно делать, чтобы все успевать. Потом нас от фабрики направили на картошку. Знаете, раньше от работы посылали? На тракторе мешками мы собирали картошку, деньги были с Лениным: рубли, копейки, – но мы получили по двенадцать рублей! Для ребенка это была огромная сумма, потому что взрослые тогда получали по семьдесят–восемьдесят рублей за месяц.

– На что потратил свой первый заработок?

– Я купил мопед! Двухскоростной! Жили мы не в таборе – я вырос с русскими, у нас был отдельный дом, все соседи были русские, у них были мопеды, а мне было в зависть. Естественно, на первые деньги я купил себе мопед. Потом его продал – детство прошло, я пошел в армию…

– Ты и в армии служил?!

– А как же! Два года отдал России. Город Саратов.

– А из этого табора, кроме тебя, еще кто-нибудь служил?

– Никто не служил. Я единственный такой! – говорит Олег с удовольствием. – Из армии вернулся – устроился в цирк и ездил на гастроли в Москву, Ярославль, в другие города. У меня был номер – силовой жонглер гирями.

– А сколько тягал?

– У меня в воздухе летало шестьдесят четыре килограмма – по шестнадцать кэгэ гиря, четыре штуки, – вспоминает цыган.

Но Союз развалился, артистам цирка платили мало, а Олег к тому времени обзавелся семьей – женился на русской («Жил бы я в таборе – мне б цыганку подсунули»). Семья требовала денег, а с концерта давали по десять рублей, при этом концерты проходили редко и нерегулярно.

Олег попробовал себя в качестве гитариста – играл на танцплощадках в ансамблях «Молодость» и «Верный путь», известных в Иванове, познакомился с солистами популярной в будущем «Дискотеки „Авария“», но живая музыка в городе умерла – так же как и цирк, на рубеже 1990-х. Олег толкнулся туда, толкнулся сюда, а потом волей случая попал в водители маршрутного такси, и на этом поприще он задержался. Уже больше десяти лет он крутит баранку, но машина не своя, работает на хозяина. А когда-то был артистом – оркестр, сцена, костюм был с блестками!..

Я его спрашиваю:

– Олег, не царапает что-то внутри, что ушел из цирка?

– Конечно, царапает. Некоторые из тех, с которыми я начинал, стали популярными, работают по записи – за границей, в Японии, – им за выступление дают по двести долларов. Еще бы не царапало! Здесь таких денег не заработаешь. Это, конечно, немножко больно.

Вот оно, цыганское, – в первую очередь настоящий цыган думает не о романтике путешествий, а об упущенных деньгах. Во сне он видит не сказочные дали, а ведерко с золотом, которое он нашел и надежно спрятал.

Пока мы разговариваем, жена Олега рубит мясо на полу – на ней нет ни золота, ни других нарядных цыганских украшений: худенькая, неприметная женщина с усталым лицом. Гадать она умеет, но к вокзалу не ходит – муж обеспечивает, они не нуждаются.

В доме бедно, но прибрано – нехитрый скарб, мебель, которую не жалко бросить и нажить такую же на новом месте. На диване развалился плюшевый медведь.

Жена Олега – Люба – ведет себя скромно. Пока в доме чужой, она как невидимка. Следит за ребенком, чтобы тот не раскапризничался, жарит картошку.

С русской женой Олег давно развелся, а Любу привез из табора в Чудове (Новгородская область). Когда-то он был состоятельным человеком, дельным и оборотистым, но обанкротился на бизнесе, возвратился к своим, сосватал себе женщину не первой молодости и теперь живет с ней в такой же хибаре, как и все остальные, с тем только отличием, что в подсобке у Олега оборудован душ, а под окнами красуется белая «Волга».

Тут он отчасти первый парень на деревне. Занять сто рублей – все идут к Олегу, инструмент позаимствовать: молоток, клещи, – опять к Олегу. Он себя понимает, у него ум расторопный, но не всем это нравится и не всем это понятно. Была бы возможность, Олег бы отсюда давно свалил – тяжело жить с дураками, возникают проблемы, – но и драмы особой он из своей жизни не делает. Джоник, барон, – его старший брат, и влияние их семьи здесь достаточно весомо, чтобы предотвратить решительные конфликты. И блатных Олег знает (русских блатных), и в таборе все помнят, что когда-то у него в воздухе летало четыре гири по шестнадцать килограмм. Весьма возможно, кто-то из местных даже познакомился с его кулаками, и именно поэтому в дом к «огурцам» (клан крестевецони) Олегу вход заказан – даже на праздники, когда у котляров положено обходить все таборные дома и поздравлять хозяев, он к ним не ходит. И они к нему не ходят. А белая «Волга», которую «огурцы» ежедневно наблюдают из окна своего дома, им как бельмо на глазу! Один из «огурцов» так всем завидовал, что даже окривел. Я с ним познакомился – тип неприятный, жирный и грубый, похож на борова, но когда он поет – это что-то медовое, голос у него течет мягкий и густой, – это так не вяжется с его отталкивающей внешностью, что диву даешься.

4

Цыганское гадание – предмет многих споров.

Большинство фактов говорит за то, что это чистой воды шарлатанство, однако даже самые рационалистически мыслящие и не склонные к мистике исследователи и этнографы признают, что были случаи, наукой не объяснимые.

Я ни разу с такими случаями не сталкивался, но вопрос остается открытым.

Спрашиваю у Олега, как сами цыгане относятся к тому, что некоторые их женщины способны видеть будущее.

– Есть такие женщины, – отвечает он важно, заранее зная, что тут нужно рассказывать, чтобы не разочаровать русского собеседника. – Из тысячи – одна!

– Ванга, – смеясь, подсказывает Люба.

Уж она-то получше разбирается в гадании!

Но Олегу, конечно, удобней сделать вид, что он ее не слышит.

– У меня бабушка, царство ей небесное, была такая, – продолжает Олег. – К ней черные «Волги» обкомовские приезжали! Вот она гадала – у нее была книга, она брала эту книгу, набирала из ведерка стакан воды – обычную воду, простую, питьевую, – что-то над ней говорила, и вода в стакане начинала кипеть! Как? Из ведерка была обычная вода!

– Антигриппин туда бросила, – замечает Люба.

Видимо, не такая уж она и невидимка!

Но Олег категорически не согласен с женой и всем своим видом хочет показать, что близорукий скептицизм тут неуместен:

– Какой еще антигриппин? Тогда не было антигриппина. Или вот она делала – говорила женщине: «Принеси мне иголку – если на тебе есть порча, иголка почернеет». Женщина приносила из дома иголку, бабушка брала ее в руки, смотрела, говорила заклинания, и иголка чернела!

По этому поводу у Любы нет желания высказываться, и Олег, ободренный, завершает торжественно и с гордостью за бабушку:

– Она знала человека наизусть! Она могла приворожить!

Мне интересно:

– Откуда у нее был такой дар?

– Я этого не знаю. Могу предположить. У нее была книга. Она никому не говорила, откуда эта книга у нее появилась. Потом, когда бабушка умерла, книга исчезла неизвестно куда. Мы были детьми. Бабушка хотела передать ее матери, мать побоялась взять эту книгу – мать у меня не гадала, – и куда книга ушла, неизвестно.

Эффектная история. Тут можно воскликнуть: «Сколько всего таинственного кроется под поверхностью жизни! Сколько неведомых и удивительных загадок у нее в закромах!» – однако даже в интернете есть ответ на вопрос, как бабушка Олега совершала свои чудеса. Опыт – самый простой, его даже школьникам рекомендуют проводить:

«Нам понадобятся: плотный носовой платок, стакан воды, пластиковая миска, аптечная резинка. Намочите и выжмите носовой платок. Налейте полный стакан холодной воды. Накройте стакан платком и закрепите его на стакане аптечной резинкой. Продавите пальцем середину платка так, чтобы он на 2–3 см погрузился в воду. Переверните стакан над миской вверх дном. Одной рукой держите стакан, другой слегка ударяйте по его дну. Вода в стакане начинает бурлить („кипит“). Мокрый платок не пропускает воду. Когда мы ударяем по стакану, в нем образуется вакуум, и воздух через носовой платок начинает поступать в воду, всасываемый вакуумом. Вот эти-то пузырьки воздуха и создают впечатление, что вода „кипит“».

Фокус с иголкой, чернеющей от сглаза (болезни, порчи, опасности, измены – всего, чем можно припугнуть клиента), объясняется тем, что перед сеансом гадалка натирает пальцы медным купоросом. Попав к ней в руки, иголка темнеет от тепла человеческой кожи и трения – химическая реакция, сто раз описанная в том же интернете. Но цыганки до сих пор свято верят, что подобные секреты принадлежат только им, и будут хранить их как зеницу ока и нести любую чушь – лишь бы не выдать.

– А цыганки гадают одним только русским или и цыганам тоже?

– Только русским. Цыганам не гадают, потому что боятся предсказать судьбу, это очень опасно.

– Из-за чего?

– Ну вот скажет одна бабушка про порчу наведенную, что вот тот тебя сглазил. Тот пойдет разбираться, пойдет ругаться к тому цыгану: «Ты что мне сделал?!» – «А кто тебе сказал?» – «А вон та бабушка», – и сразу вражда, разговор, скандал. Никому это не надо.

В цыганском сознании можно четко выделить два вида колдовства – они в нем существуют абсолютно параллельно, не пересекаясь друг с другом: одно – для чужаков, «гажей» (это чистый заработок, обман, профессия), а другое – натуральное, заложенное в природе, и с ним лучше не связываться, держаться подальше, не лезть, не совать пальцы в мясорубку.

По некоторым легендам, такое колдовство принадлежит мертвым.

5

Понедельник после Пасхи.

В церковь на Лежневской приехали молдавские цыгане-котляры из всех окрестных ивановских таборов: Панеева, Горина, Дегтярева, Авдотьина. Многие в пиджаках и нарядных рубашках.

Согласно традиции, в этот понедельник котляры крестят детей – всех, кто родился за прошедшую зиму и начало весны. «У нас такой обычай уже много тысяч лет», – поясняет Юра.

К авдотьинским собратьям другие котляры относятся свысока и не очень-то роднятся – те для них голье, шантрапа, неудачники, но никто не ссорится, не задирается и не говорит друг другу резких слов. Пасха для котляров – святой и светлый праздник, однако и православие у них свое: с цыганским уклоном и неожиданными апокрифами.

«Когда в Иерусалиме взяли Иисуса, было четыре гвоздя: два в руки ему должны были вбить, один в ноги на скрещенье, и четвертый был гвоздь, чтобы вбить ему в сердце. И когда это увидели – все происходило на площади, – мать цыганенку сказала: „Иди и укради этот гвоздь! Я не знаю: может, ты попадешься, может, тебя схватят, но это надо сделать“. Ты понимаешь? Она рискнула своим сыном, потому что это был Иисус, святой человек. Она сказала: „Иди и укради этот гвоздь“, и в сердце ему этот гвоздь не вбили – вбили только в руки и в ноги. И когда Иисус воскрес, Он сказал, что цыгане пускай живут – всю жизнь, всю вечность, – и Я им разрешаю: как они воровали, так пускай воруют, никакого наказания за это им не будет, потому что цыганенок украл у палача гвоздь».

Крестины закончились – у церковных ворот стреляют шампанским, из салонов автомобилей звучит цыганская музыка, кто-то приплясывает.

Возвращаемся в Авдотьино. Поздний апрель, и по табору не пройти – он на этой неделе превратился в болото! Гостям на входе надо выдавать ходули или охотничьи сапоги. Дети, забравшиеся на кучу песка, рубероида и бревен, возвышающуюся над грязью, чувствуют себя как жертвы кораблекрушения, вынесенные на остров, но детям все забава! Чумазые и шумные, они бегают и скачут, как все дети на свете.

От дома к дому настелены гати – фанерки и доски, куски ДСП, – но это бесполезно: все равно утонешь, рано или поздно эта гать кончается, и последние три метра до собственного дома цыган преодолевает с решимостью вездехода. Привезти щебенки, обустроить территорию – на все нужны деньги, а цыгане жмутся. Им проще дождаться, когда все растает и высохнет бесплатно, само собой. Слово «субботник» на цыганский язык не переводится (как и слово «Родина»).

В домах красуются накрытые столы. Обычай требует, чтобы мужчины обошли в этот день все дома и семьи, живущие в таборе, и поздравили хозяев. Родители новоокрещенных детей дарят крестным отцам небольшие подарки – майки, рубашки в таком количестве, что за десять лет не сносишь, а крестный отец обязан подарить крестнику что-то от себя, а когда тому исполнится лет тринадцать–пятнадцать, крестный отец его должен женить.

– Он идет уже сватом, ищет невесту и женит его, – рассказывает Слава, аккордеонист с «косолапой душой» и такой же косолапой музыкой и песнями. Зажигательные, летучие балканские мелодии ему не даются – пальцы огрубели и потеряли ловкость.

Когда Слава говорит, то сами цыгане не всегда понимают, что он бормочет. Создается впечатление, что рядом с вами стрекочет низким тембром огромный жук.

Обход продолжается. Женщины и дети кричат: «Ура!» или «Караул!», но это от радости.

Еще по пятьдесят – и появляется гитара. Она – с пробоиной. «Это после боя!» – похваляются цыгане. Интересно узнать: орудием защиты или нападения послужил инструмент?

Мужики за столом поют натужными грудными голосами «Загэйом мэ ко рома» и «Калинушка, прими». Сверху на них смотрят «Незнакомка» Крамского и «Всадница» Брюллова. Колоритная бабушка с необъятной фигурой цыганской матроны водрузилась на стул, ножки у которого не толще макаронины и вот-вот подломятся. Но бабушка заслушалась, утирает глаза платком и не чувствует опасности. Правой рукой она опирается на клюку, а бордовая косынка, повязанная вокруг головы, делает ее похожей на атаманшу пиратов. Круглое лицо с глубокими подглазинами выражает мужественный и властный характер.

А куда делся Джоник? Уже два часа дня, а он все храпит – после вчерашнего; так Пасху отметил, что никак не встанет. Иисус воскрес, а барон наоборот!

Существует миф, что цыганский барон командует всеми своими цыганами, как ротой солдат, но это не так.

Я спрашиваю у них:

– Чем барон отличается от вас?

– Я тебе объясню, как это объясняется: вот я простой цыган, у меня нет связей ни в правительстве, ни в милиции, – к кому я там пойду? А барон идет в администрацию, договаривается о земле, чтобы мы здесь поселились, чтобы свет нам провели, чтоб не прогоняли. Если забрали, допустим, моего сына, – ну не сына, племянника! – спохватывается рассказчик, – барон идет в милицию, его уже там знают как нашего барона, он поручается за этого человека, и его отпускают. Если у меня, к примеру, беда, я иду к барону – нужно такую-то сумму, вытащить того-то, попал мой родственник. Барон это все решает. Он идет по табору – у кого сто рублей возьмет, у кого пятьдесят. Он соберет эту сумму и заплатит.

– Как человек становится бароном?

– Ну вот приезжает первый раз милиция в табор, никто не выходит, все боятся: милиция приехала! Все прячутся по домам, запираются. Выходит, естественно, тот человек, который посмелее: «Ребята, в чем дело?» Он договаривается, знакомится, идет туда-туда-туда, уже все – на следующий день его выбирают бароном. Людям видно – все спрятались, как курицы, а он один вышел, один разговаривал, не испугался, и за это его табор выбирает бароном.

– Выходит, бароном быть и почетно, и хлопотно.

– Хлопотно, да. Любые проблемы решает барон. Из других таборов приходят к нашему барону – помощи просят: «Помоги, пожалуйста, наших цыган забрали». А он решает эти вопросы, потому что у него какие-то каналы есть в милиции. Он звонит начальнику, такому-то: «Слушай, моих забрали, они не виноваты – их надо выпустить». Наши цыганки ходят на вокзал гадать, их забирают, но они не виноваты. Барон идет: «Мои не виноваты. Я голову даю на отсечение, что мои там не были, когда что-то произошло».

6

Гать под ногами хлюпает и чавкает. Праздничный обход направляется к «огурцам». У дверей лает пес.

Вопреки ожиданиям, «огурцы» в этот раз пригласили Олега, хотя у них контры и они не разговаривают. Конец вражде? Ничего подобного. Просто эти люди решили выпендриться и показать всему табору, какие они, «огурцы», великодушные и мелкие счеты ничего для них не значат – укус комарика! А может, помириться сейчас показалось выгодно.

Песня льется медом.

Кони мчатся, как ночные рысаки,Я бы тропы не сменял на большаки,И мэ 2 когда-нибудь оставлю все делаИ куплю билет до дальнего села.

Вообще-то на празднике должны были присутствовать русские музыканты со своей аппаратурой и инструментами (цыганам важнее именно инструменты, микрофон, усилитель; сыграют они сами), но в прошлый раз музыкантов здесь обманули и заплатили только половину гонорара. Музыканты рассердились, и голыми обещаниями их в этот табор больше не заманишь: они цыганам не верят, и получается, что цыгане в конечном счете скорее потеряли, чем выиграли что-то на своем обмане. Жадным быть плохо, но такой они народ – мгновенные резоны и сиюминутные порывы для них значат больше, чем стабильность и основательность. Их расчетливость и сообразительность – беззаботная и быстрая: схватил и потащил, – а что будет дальше, то богу ведомо.

Я занят разговором. Мне отвечают сразу четыре или пять человек, перебивая друг друга – или помогая друг другу? – то один вперед вырвется, то другой его обгонит. Чесать языками они умеют!

– Подпольного бизнеса в таборе нет! – утверждает Юра (это про наркотики).

– Если в таборе узнают, что кто-то чего-то, – Артур жестом показывает, что колет себе вену, – он будет наказан цыганским народом! Выгоняем из табора! Он нам не нужен!

– Он здесь чужой! – подхватывает третий. – Зачем нам проблемы? Мы люди мирные, а если он колется, к нему придут товарищи, будут шуметь… Нам это запрещено, по-нашему запрещено!

И это не обман.

Торговля наркотиками приобрела цыганский оттенок в основном благодаря цыганам-ловарям, а потом подхватили русска рома (так называемые русские цыгане). Котляры в ней не участвуют, и о фактах сбыта наркотиков в авдотьинском таборе мне неизвестно, хотя наркоманы в таборе имеются, про них так и говорят: «Вот дом наркоманский», – или: «Гляди – наркоманы пошли» (с оттенком брезгливости).

Был такой Томато – молодой человек и темная личность, он жил в этом таборе и плохо себя вел, «каждый праздник портил – безобразничал, дрался». Два месяца назад ему люди сказали: «Уезжай куда хочешь». Община не вытерпела, и Томато уехал. На видеозаписи я мельком видел, как он танцует – лихой и красивый. А характером – подлец. Из скольких же противоречий состоит человек!

Мы все идем к Юре, поздравляем Юру. Маленькая девочка протягивает хозяину бутылку пива, обернутую полотенцем. Юра ей дарит пасхальное яичко. Обстановка в домах нищая, но современные телевизоры с плоским экраном, а также дивиди есть почти у каждого. Я забыл упомянуть, что цыганам все-таки удалось договориться насчет электричества и в табор дали свет.

Разговор возобновляется:

– А откуда у вас деньги?

– Летом зарабатываем тем, что ездим, собираем черный металл – стучимся в двери в частном секторе, спрашиваем старые холодильники, газовые плиты, старые трубы, которые негодны уже к работе. Люди нам их либо отдают бесплатно, либо за небольшую плату с тем условием, что и мы тоже могли бы на них что-то заработать. Но это сезон, это летом мы работаем. Зимой очень трудно черметом заниматься – он под снегом, замерз. Поэтому зимой мы работаем в такси.

– Летом еще дачи объезжаем, расспрашиваем – кому фундамент, кому сарайку надо построить, кому крышу покрыть. На прошлой неделе дали нам на «Текстиль-Профи» серьезный объект – дом десять на семнадцать, и мы вчетвером его разобрали за восемь дней. Все сыты, довольны, детей накормили.

Котляры деньги любят и работы не чураются, но уровень жизни в таборе очень низкий. Сказывается общая неорганизованность, безалаберность и то, что Булгаков называл «разрухой в головах». Традиционная цыганская культура стремительно отмирает, а нормы цивилизации не делают табор лучше. Из хороших цыган получаются дурни без национальности.

Как я уже писал, котляры в Авдотьине – с 1968 года. Они были первые представители этой цыганской нации, построившие здесь дома, и, казалось бы, именно им должны были достаться самые жирные и лакомые куски, однако если они что-то и заработали, то ничего у них не удержалось. Табор идет ко дну – как в материальном, так и в духовном плане. Здесь много ограниченных, недалеких личностей, которые уступают в развитии другим таким же котлярам-молдаванам, известным мне по Горину (табор немцони) или Панееву (табор мустафони).

В авдотьинском поселке маргинальная часть составляет большинство – хулиганы, пьяницы, при случае – ворье, мелкие прощелыги. На крупных аферистов они не тянут – мозгов не хватает и духом слабы, нет в них замаха на большие дела. Люди здесь не дружат и не уважают друг друга, а скорее терпят, разбиваясь на кучки. Они внутренне созрели, чтобы расколоться и жить не традицией, не цыганским законом, а от балды, как получается, сползать и деградировать.

…Когда Джоник проснулся, первое, что он сделал, – подрался с братом. Как это водится, из‐за пустяка. Вчерашний алкоголь отравил им головы. Они сцепились прямо на улице, как два медведя, готовые изрядно потрепать друг друга. Пошли в ход кулаки, сапоги месили грязь, из-под ног летели брызги – это было похоже на картину Гойи с дерущимися на пустыре пастухами. Пес по кличке Мальчик рвался с поводка и ругался их басом настоящего мужчины.