Журнал «Юность» №09/2023

Портрет 1925 года

На обложку спецвыпуска журнала «Крокодил» (1925, № 28, июль), по нашему мнению, редакция поместила не что иное, как зашифрованный портрет Маяковского. Поэт изображен в образе хулигана, провокативно пишущего на стене главный русский обсценнизм… (илл. 2). Гигантские буквы «ХУ» остроумно вписаны в подзаголовок «Специальный номер о ХУ…лиганстве». Несмотря на отсутствие прямого портретного сходства, маркерами Маяковского являются кепка и трость (атрибуты его костюма, зафиксированные на многих фотоснимках и графических портретах). Кроме того, помимо отмеченной выше ранней дореволюционной ипостаси «хулигана», спроецированной современниками на эпоху 1920-х годов, в поддержку рифмы «хулиган = Маяковский» работает намеренно примитивное граффити с подписью «дурак». Не исключено, что данная сатира, эффектно вынесенная прямо на обложку, принадлежит одному из соратников Маяковского по «Окнам РОСТА». Имя художника не указано, но в «Крокодиле» работало много коллег и приятелей поэта, да и сам он неоднократно печатал стихи на его страницах. В целом данный зашифрованный портрет мы склонны интерпретировать не как оскорбительный выпад, а как элемент дружеской игры, понятной лишь узкому цеховому кругу.

1

2

Портрет 1926 года

Карикатура Михаила Черемных (1890–1962), бывшего соученика Маяковского по Московскому училищу живописи, ваяния и зодчества, а также бывшего соратника по «Окнам РОСТА», на обложке журнала «За 7 дней» (1926, № 1 0, сентябрь), – это прямая иллюстрация к стихотворению-передовице Маяковского «Хулиган», напечатанному тут же на обложке (илл. 3). Вместе с тем полагаем, что в брутальном облике громилы-хулигана отразились черты иконографии самого Маяковского: мощный амбал-громила с пудовыми кулаками и сжатыми губами, готовый к драке (пусть даже и словесной). Подобный иконографический типаж наиболее частотен в карикатурах Кукрыниксов на Маяковского, в изобилии публиковавшихся в прессе второй половины 1920-х годов. Важно указать и на безусловный портрет Маяковского работы самого Черемных – столь же брутальный и месяцем ранее также напечатанный на обложке шестого выпуска этого же журнала[9].

3

Забавно, что некоторые строки из стихотворения-передовицы Маяковского способны прочитываться как его собственный автопортрет или как пародия на него (в тексте присутствует, очевидно на подсознательном уровне, даже некая эротогенная тема, коррелирующая с его страстной лирикой 1910-х годов):

…Еле в стул вмещается парень.Один кулак —$$$$$$$$$$$$четыре кило.Парень взвинчен.$$$$$$$$$$$$$$$Парень распарен.Волос взъерошенный.$$$$$$$$$$$$$$$$$$$Нос – лилов.Мало парню такому доклада.Парню —$$$$$$$$$слово душевное нужно.Парню$$$$$$силу выхлестнуть надо.Парню надо…$$$$$$$$$$$$ – новую дюжину! —Парень выходит.$$$$$$$$$$$$$$Как в бурю на катере.Тесен фарватер.$$$$$$$$$$$$$$Тело намокло.Парнем разосланы$$$$$$$$$$$$$$$$к чертовой материбабы,$$$$$деревья,$$$$$$$$$$$$$фонарные стекла…

Отметим попутно, что в стихотворении и в иллюстрации-портрете к нему присутствует пивная тема, что коррелирует с некоторыми текстами Маяковского, в том числе с его рекламой упомянутого в стихотворении «трехгорного» пива. Ирония и драма состоят в том, что, призывая в финале своего опуса отдать под суд громилу-хулигана и аттестуя его словами «выродок рабочего класса», Маяковский, помимо своей воли, присутствует в сознании немалой части аудитории именно как хулиган…

Портрет 1930 года

Карикатура «Музей феноменов» художника MAD’а (Михаила Дризо; 1887–1953[10]), опубликованная в эмигрантском парижском журнале «Иллюстрированная Россия» (1930, № 16, 12 апреля), стала, насколько мы можем судить, самым последним прижизненным портретом поэта. Как мы видим на рисунке, художник дает девять советских типажей, среди которых вполне легко угадываются неназванные, но очевидные для современников портреты советских вождей – Сталина, Троцкого, Радека, Коллонтай, а также Максима Горького («Человек – змея. Гибок и пресмыкается») (илл. 4). В центре этого паноптикума – некий абстрактный «Совписатель. Пишет левой ногой». Мы полагаем, что репрезентантом и прототипом обобщенного «совписателя» для эмигрантского комьюнити мог быть только Маяковский. Всклоченный угрюмый персонаж в самом центре карикатуры отсылает к ранней иконографии хулиганов-футуристов (намечен даже традиционный маркер-бант на шее), по мысли консерваторов, это бескультурные геростраты, задирающие ноги на стол и профанирующие литературное творчество. Забавно каламбурное совмещение просторечия / идиомы «писать левой ногой» с идеологической платформой левого искусства, апологетом которого выступал Маяковский.

Итак, на примере этих трех неочевидных портретов Маяковского мы затронули лишь один аспект его иконографии из множества возможных – о «хулиганском» воплощении поэта. Мы попытались привлечь внимание к важнейшему пласту синхронной рецепции Маяковского, до сих пор почти не востребованному исследователями, – к большому корпусу его прижизненных карикатурных изображений[11].

4

Поэзия

Екатерина Пешкова

Поэт, журналист, переводчик. Родилась в 1990 году в Чите. Лауреат премии «Зеленый листок» (2020), печаталась в журнале «Сибирские огни», «Огни Кузбасса», «Веретено».

Из слов, дождя и снега

Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией союзов писателей и издателей России (АСПИР).

* * * Поседевший одуванчик смотрит в небо,$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$в вечность, в утро.По июньской синей гуще белым – пухлая река. Дунет ветер и развеет одуванчиковы кудри.Был цветок, а станет вата, чтоб наполнить облака. Вот и ты уже седеешь… * * * После гроз иначе: грезы Гауди —Старые хрущевки – волны да крючки.От неровных линий тихо жмет в груди – Что теперь разбито: жизнь или очки? * * * За стекломВсе капает, капает,По окну ползетЗвонкая, хрупкаяСлеза.Или кажется —По$$ту$$$$стороннее…Только хочетсяВыйти, вымокнуть,Чтобы этоНа самом делеОказалось жизньюМоей. * * * К небу поднять глаза,К нёбу прижать языкИ породить на светДревнее полунемое.Слышится где-то рев,Дикий звериный рык —Так у меня внутриПлещется чье-то море. Как мне тебя спасти,Как мне тебя сберечь?Хочется тоже выть —Сердце полощет солью.Не расплескать бы мнеМоря чужого речь…Тихо скользит слезаКаплей в твое раздолье. * * * У карандаша$$$$$$Темная душа —$$$$$$$$$$$$$$$$Простая. * * * Не тороплюсь. Учусь рождать словаВ угоду чью-то или неугоду.Как камень, что слегка потрогал воду,Круги рисует, так идет молва.И морщит полуправдой из колец,И говорит, что «вечер» значит «холод»,И то, что «стар» – антоним к слову «молод».Но в каждом из обветренных сердецЖива душа. Она горит, как бра,И чует ложь в любом возможном виде. Учусь лечить словами, сердцем – видеть,Чтоб камни эти вовремя собрать. * * * Теперь домой. Теперь пора назад,Меж толстых стен сплетающихся сосен.Дорога упирается в закат,И август – в охлаждающую осень. Ползет ленивый странник-большегруз,А я – за ним. Шуршат колеса нежно.И слышу будто: «Я вернусь, вернусь!»Но не вернется. Не вернется прежним. Нам не сойти с намеченной судьбы,Не изменить избитому маршруту.И мне б забыть. Забыть. Забыть и быть.Но не забуду. Не забуду.$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$Буду. * * * Ухватиться за лето и нежно сберечь,Заложив между книжных страничекВремя вкуса клубники и дружеских встреч,Время с голосом теплым и птичьим.А потом по частям собирать по зиме,Из гербария клеить картину.Возрождать и дышать, и любить и неметь…И забыть, что когда-то я сгину. * * * С утра в снегу крупицы звезд искала.(Их небо выдыхает с кашлем, воем.)А ночью удивлялась: как же малоСветил осталось там, над головою.И где теперь сияет неземная?Нашел ли кто в сугробе у окошка? Зайдешь домой и вряд ли осознаешь,Что у тебя искрится на ладошке. * * * Робко свет дрожит в оконной проруби,Гладь небес предутренне рябит.Словно рыбы, в речке вьются голуби.Выпал снег. И выпало любить.Выбелена тихая печаль моя,И светло присутствие ее.Жизнь течет прозрачная, хрустальная.Будет день. И каждому – свое.

Дмитрий Вилков

Окончил Мининский университет, преподаватель русского языка. Участник и стипендиат 21-го Форума молодых писателей (2021), Школы писательского мастерства ПФО (2022). Участник Итоговой мастерской АСПИР (2022). Стихи публиковались в журналах «Знамя», «Алтай», «Нижний Новгород», «Дон», в «Литературной газете», а также в сборниках «Поэзия: Новые имена» (фонд СЭИП, 2022), «Мир литературы. Новое поколение» (АСПИР, 2022). Живет в Нижнем Новгороде.

Твое имя

Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией союзов писателей и издателей России (АСПИР).

У ВОДОМАТА На ночных вологодских улицахСенека становится снегом.О скоротечности жизниСкукоженные слова:«Оплата возможна монетами»:Триенс. Обол. Разменные.Роешь карман – а нету их.Ценник какой на дваЛитра – живая ль, мертваяЛь Капля слетит, слепя.Пятиэтажки когортамиВдруг идут на тебя. * * * Как будто ангар в закопченном окнеИ двое ползут по сугробам.Надежда набросок закончить вчерне,Но, верно, забудутся оба,Убудут, как пар якисобы. Япония наших унылых промзон,Где дуст на палетах да гречкаИ трубами выжжен дотла горизонт, —Знакомое сердцу местечко.Извечный пейзаж изувечен. Что нам остается? Стоящий завод.Рисуй же ворот харакири,Поземку и заметь, вандалов, и вотЕще что останется в мире:Звезда в недоступном эфире. ТВОЕ ИМЯ Вороний крик и пение стрелы!По случаю жары уже раздета,Ты восстаешь, мой феникс, из золыПогибшего, обугленного лета. Когда мы повстречаемся с тобой,Нам будущее даст лет эдак триста.Смущение с закушенной губой.Дым без огня. Прощание. И выстрел. ПЕРЕМЕНА Вывеску заменили —Скучный «ШИНОМОНТАЖ».Где же «ГРААЛЬ», ответь мне,Нижегородский Парцифаль! ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ ВЕРЛИБР Окна из пластика,слепые жалюзи,офисные дверис непроницаемыми стекламинадежно оберегают ее от летней липкой влажности ливня,который бушует в далеком городе,принося стихийную свободу в парки и скверы, к пущей зависти моегостоящего в углу без дела зонтика. ЧИТАТЕЛЮ «ШКОЛЫ ДЛЯ ДУРАКОВ» Надеюсь, сей посланник СМОГа,Изгнанник из родных пенат,Покажет вдруг судьбы дорогуИ Вас возьмет на променад По бесконечному проселкуДо дома, где владельца нет,До речки Леты у поселка…Струятся мудрость, мысль и бред, Сливаясь в темноте спортзала…О, мой наставник, где же ты?Как книгу мне начать сначала?В начале Слово. Это Ты. А школа мучила-училаСквозь униженья, боль и кровьСистемы тапочной Перилло.Любовь на матах. И – Любовь! А на платформе пятой зоны(Копеек тридцать пять билет!),Постигнуть времени законыПоможет автор. Он – Проэт. По улице, с дождем в обнимку,Шумит Кастальский ключ второй,И вечно, как на старом снимке,Проходят автор и герой. НА ПОСЕЩЕНИЕ ОТЕЛЯ «РУССКИЙ КАПИТАЛ» В этом мире «Русского капитала»Я пришелец. Вовсе меня не стало.Пустота тянет звездное одеяло.И шумит среда. Чаем-кофе заправиться мне осталось.На балконе стоит звездолет усталый.Лифты дешевы. Стены тщеславно-алы.Дорога́ еда. Мне б родиться было не по кармануНа ветвях высотных, в листве стеклянной,Где с корон и крон облетает манна, —Не того гнезда! Я того гнезда, где народ попроще,Где блестит всегда стеклотара в рощах,Где по лавкам лежат несвятые мощи.Полечу туда! Там грохочет сталь и рычит болгарка.Вечерами там не ходи у парка.Работягам спать. Матерщине – каркатьНапролет всю ночь. Может, ад для кого-то, а мне не жарко.Мне тепло на сердце, и ты, дикарка,Подойдешь ко мне и протянешь старкуИ прошепчешь: «Брось!» Я всмотрюсь. Ты, солнце, Россия в джинсах,Втихаря от мамы курила винстон,У тебя в ватсапе пацан читинский…Проходи насквозь! Проходи смелей, пробивая ребра,В глубине, где код хромосом разобран,Где кипит недоступный сознанью образ.Здесь я свой.И твой. * * *

В одном из новых пламеней тогда

Раздался голос…

La Divina Commedia ЖизньМеня,Будто яичко из сказки,Била-била,Да не разбила. Любовь, что движет солнца и светила,Меня отвергла, обманула, предала. Нет скорлупы доспехов.Я без маски. СияетЛишьКащеева Игла. Сломать ее ты так и не смогла.

Татьяна Стоянова

Поэт, инициатор, вдохновитель и куратор литературных проектов и событий. Автор сборника стихотворений «Матрешка». Родилась в 1990 году в Кишиневе. Училась в Московском государственном университете печати. Публиковалась в «Литературной газете», журналах «Нижний Новгород», «Наше поколение», «Русская жизнь», альманахе «Я и все». Участник студии литературного творчества «Я и все» под руководством В. Д. Майорова. С 2014 года занимается продвижением современной русской литературы в издательстве «Редакция Елены Шубиной» («АСТ»).

Из цикла «Небесные волны»

рыба-мечта мое молчаниемолоко на губахмолокив краснеющейрыбьей влагерыбьей браге«м» ломаетсяв междуречьерыба-мечрыба-мечтав мелкой водекамень белкак мелты имелменявсюя держала тебяв ладоникак этоткамень со днарекикак этомолчаниемлечнойпеныразбитойо берегволны 10 февраля 2023 года Волна Ты обнимаешь меня во сне.Я обнимаю тебя во сне.Волны рождаются так в глубине.В самом затишье, на самом днеСонной дремоты, спокойных вод.Я кладу руку на твой живот,Я прикасаюсь к спине губами,Словно к священной иконе в храме.Словно не бога – тебя искала,И разбиваю волну о скалы. 7 апреля 2023 года Лавина Мне остается толькослепиться в комснежный с тобойи лавиной с горы скатиться.Снова в тебя в сотый раз навсегда влюбиться.Снова скучатьи не видеть тебя ни в ком,кроме тебя,узнавать как родное – сразу.Я словно буква,что предугадала фразу.Вижу тебяи уже становлюсь тобою.Словно когда кто-тосложил нас вдвоеи разделил.Но остались – одни —разломы.Я не могу быть роднойникому другому.Я не могу без тебя.Мы одна лавина.Снежная и небеснаяполовина. 11 апреля 2023 года птичье я прилечустучать в окнок тебе однаждыклювом птичьими за природнымбезразличьемчто превращаетвсе в односквозь поволокуголубуюя отличупочти вслепуютвои чертыв окно стучаи большене слечус плеча 5 апреля 2023 года

Из Итальянского цикла

залив поэтов кто я где я морская звездавыброшенная на берегзалива поэтовты ищешь ее всю жизньно никак не можешь найтипотому что на самом делеиз меня уже сделали подставкудля выгоревшей свечив той самой забегаловкегде ты потерял надеждуона еще помнит призрак Шеллиутонувшего в этой водено не узнала моихпервоначальных очертанийв этом уродливом обломке морядопей винои выходи на берег 13 июля 2023 года плач младенца младенец-богсмотрит изнутригрудной клеткибогоматерикак из гладкогозолотого яйцаего скорлупазвуконепроницаемано светоноснаэтот светвспарывает мой пустойчерный животсловно золотой иглойи я кричуизнутри своей темнотыголосом этого младенцазахлебываясь от плача 22 июля 2023 года снятие с креста на картине тинтореттоснятие иисуса с крестамертвые руки спасителябольшие и тяжелыебезжизненно свисают с телаони словно вылепленыиз желтой глиныи не просушены до концакажется сейчас распадутсявернутся в ту землюиз которой были сделаныв свою изначальную материюстанут этой землейстанут началомкакой-то новой жизниесли моя ладонькленовый листто я хочучтобы все деревьяросли в этой самой землев этом вывернутом наизнанкуобретенном послетелесного распаданебе 18 июля 2023 года

Проза

Наталья Колмогорова

Родилась в 1963 году в Куйбышевской области (станция Клявлино). В шесть лет написала первое стихотворение, посвященное маме. После окончания Куйбышевского педагогического училища вернулась в родное село. Запоем читала Блока, Есенина, Цветаеву, Ахматову… Вновь за перо взялась уже в зрелом возрасте, когда исполнилось пятьдесят. В репертуаре автора есть и детская, и взрослая лирика, а также произведения в жанре «Проза». Член Союза профессиональных литераторов (г. Самара). На стихи Натальи Колмогоровой написано несколько песен.

Чекита

Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией союзов писателей и издателей России (АСПИР).

Лёлька родилась в далеком 1934 году.

Мать разродилась ею, Лёлькой, в срок, напророченный бабкой-повитухой. Бабка заранее протопила баню по-черному, надела на роженицу Татиану исподнюю рубаху, кинула в топку березового дегтя, чтоб никакая холера к младенцу и роженице не прицепилась.

– Тужься, милая! Дите правильно идет, вперед головкой.

Отец Лёльки в это же самое время сидел подле амбара и, скрутив козью ножку, мял ее в руках, пока не сломал вовсе, так и не поднеся цигарку к иссохшему рту.

– Девка народилась – здоровая, ладная… Имя теперича с Татианой глядите по Святцам.

Отец зыркнул на повитуху из-под козырька нового картуза:

– За помочь спасибо, да на кой ляд мне твои Святцы?.. Коммунист я, в Бога не верую. Дочку Чекитой звать буду, в честь ЧК компартии.

– Чаво? Да ты сдурел, никак, Василий! – Повитуха утерла со лба пот, всплеснула сильными, обнаженными по локоть руками и стала похожа на злую куру-наседку.

– Чекита, и баста!

Василий был от рождения упрям, политически подкован и верен идеалам революции. Не зря на заседании правления колхоза его кандидатуру единогласно утвердили председателем этого самого колхоза «Красный Октябрь».

– С ума вы, что ли, все посходили? У Силантия девку Революцией кличут, у Матроны – Октябриной. Тьфу!

Бабка в сердцах кинула в Василия окровавленное полотенце – «иди, забирай свою красоту» – и заковыляла домой.

Спустя почти полгода в правлении колхоза родителям торжественно вручили выписку из метрики, где синими чернилами по белому было писано: «Чекита Васильевна Прохорова, уроженка села Михайловка Самарской области. Родилась 22 октября 1934 года».

Некогда было родителям пестовать да лелеять дочку.

Отец то на скотном дворе, то в поле, то на партийном собрании. Мать по хозяйству – цыплят покормить, печь истопить, жрать приготовить.

Вся надежа на свекровь, бабку Ненилу.

А Ненила, хоть стара да глуховата, хороший пригляд за малюткой имела: то в зыбку посадит покачать, то куклу в руку даст, то песню затянет.

Куклу для дочки отец выстругал ладную, из чурбачка липового. На голове – косыночка красная, глаза да брови угольком прорисованы.

– Мама, идите с дитём погуляйте, погода как в раю, – просит Татиана свекровку.

– Ась? – откликнется Ненила.

Татиана подойдет ближе, наклонится, крикнет в самое ухо:

– Гулять, говорю, идите! Я покамест зерно запарю для порося.

Ненила негнущимися узловатыми пальцами укутает малышку, да айда на улицу. Сама сядет на завалинке, а ребенку старую овчинку подстелет – играйся, мол.

Дремлет Ненила на солнышке, а пригреется – уронит на грудь седую голову, не держащуюся на тонкой старушечьей шее; дышит чуть слышно – будто померла.

Глядела Ненила за внучкой, глядела, да недоглядела… Пока старуха спала, Чекита по жухлой осенней траве доползла до корыта, что стояло поодаль, полнехонько родниковой воды. Так напрочь вся и искупалась девка, с головы до пят… Услыхала Татиана детский крик, выглянула в окно – похолодела от ужаса, будто сама искупалась в этой ледяной водице. Схватила дочку, дрожащую и в крике зашедшуюся, и в дом понесла, на теплую печку.

Все бы ничего, только вода в ушки ребятенку попала, и началось у Чекиты страшное воспаление. Спохватились, да поздно – стала девочка по ночам кричать от боли, а потом чуть слух вовсе не потеряла. Бабка Ненила изъела самое себя за недогляд, угасла на глазах и вскоре отошла в мир иной, на вечное упокоение…

Как-то раз посадил отец восьмилетнюю дочку с собой рядышком:

– На фронт иду, дочка, фрицев бить. Ты мамке по хозяйству помогай да за сестрами приглядывай.

– Надолго, батька?

– Да не-е, не надолго… Вернусь – на дальнюю просеку за опятами пойдем.

– Чаво? За робятами? – Чекита прикладывает к уху ладошку лодочкой, чтоб лучше слышать отца.

– Эх, – горько вздыхает отец и заправляет за ухо дочери длинную прядь волос, а после заглядывает в ушную раковину, будто пытаясь разглядеть причину Чекитиной глухоты.

На плечах Татианы остались в том сорок третьем году Чекита да две сестры-погодки – Верка с Галькой, а четвертым Татиана была брюхата уж почитай как два месяца…

– Мамка-а, мамка-а. – Чекита размазывает слезы по худым щекам. – Мальчишки опять дразнятся-ааа!

Мать смотрит вроде бы на дочь, но Чеките кажется – сквозь нее.

– Не обращай внимания на дураков-то… Как дразнют?

– «Чекита – в саду калита», а Петька сопливый – «чекушкой»… А-а-а!

Татиана кладет на голову дочери заскорузлую ладонь:

– Галька с Веркой где?

– На речке.

– Иди позови – картоху есть будем да лепешек с лебеды.

Ослушаться мамку – боже упаси!

Чекита уже занесла ногу ступить через порог, но вдруг передумала, развернулась к матери:

– Гальке с Веркой-то хорошие имена дали. Пошто меня Чекитой назвали? За какие такие грехи?

Татиана ничего не отвечает, только гладит свой округлившийся живот.

– Олькой теперь меня кличьте, понятно? Олькой, и боле – никак!

Так и стала с этого дня Чекита – Лёлькой.

Подружки-то быстро привыкли, а с мальчишками пришлось договариваться, и чаще – кулаками. А за детишками вслед и взрослые как-то попривыкли… Только Василий Прохоров так ни разу и не назвал любимую дочку ласковым именем Лёлька, потому как погиб Василий в танковом сражении у села Прохоровка под Ленинградом в сорок четвертом году…

– Это куды ж вы на ночь глядя так причипорились? – Татиана строго глядит на повзрослевших дочерей. – Зорька не доена, сено переворошить ишшо разок надобно.

– До клуба идем прогуляться… А Зорьку и Чекита подоить может!

Младшая, Наташка, народившаяся без отца, крутится подле мамкиной юбки и канючит:

– Тюрьку дай, с молочком.

Лёлька в это время просеивает муку через сито – свежую опару для хлеба затевает.

– Лёльку чего с собой не зовете? – хмурит Татиана брови.

– Так мы скока звали – она не хочет. – Галька и Верка крутятся перед зеркалом, пожелтевшим от времени.

Амальгаму давно съела то ли ржа, то ли другая какая зараза.

Лёлька не слышит разговор, но будто спиной чувствует, что говорят про нее. Она поворачивает к сестрам улыбчивое, в мелкую веснушку лицо. Чего бы Лёлька ни делала – она всегда улыбается! И тогда, когда машет косой на цветущей поляне; и тогда, когда запрягает лошадь в сани; и тогда, когда грузит на подводу неприподъемную охапку сена.

Но взгляд карих Лёлькиных глаз – всегда вовнутрь, будто она старается услышать в глубине своей души то, что другим не под силу.

Может, потому Татиана любит Лёльку больше остальных? А может, за то, что давняя вина, как чирей, не дает матери покоя? А может, потому, что Лёлька – первая в доме помощница?

Лёлька, смеясь, и сама любит повторять:

– Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик!

– Ма-ам-ка-а, – хнычет Наташка. – Тюрьки да-ай!

Татиана тяжело поднимается из-за стола, крошит в алюминиевую посуду корку хлеба, заливает молоком.

– Глядите мне, по клубам долго не шляйтесь! – Татиана вновь хмурит тонкие красивые брови.

И сама она, Татиана тонкая, стройная, с высокими бедрами, правильными чертами лица – чем не красавица?

– Завтра затемно подыму – огород полить надобно, а после – в поле, картошку полоть.

– Ой, да знаем мы про то и про это! Кажный день – одно и то же, – отвечают дочери и выпархивают на улицу.

– Лёлька, иди Зорьку доить – вон как орет, сердешная, – громко говорит Татиана. – Чевой-то мне сегодня неможется.

– Щас, иду, – отвечает Лёлька и идет в сарай, позвякивая подойником…

Утром Лёлька заглядывает сестрам в глаза:

– Кто вас давеча провожал?

– Ой, Лёлька! Чево в клубе было!.. Мужики самогона жахнули, опосля все передрались. Ваньке Жердяю аж зуб передний вышибли!

– Чаво? – Лёлька по губам говорящих пытается разобрать то, чего не может донести слабый слух.