С черного хода

А вот тут я выпал в осадок. Реально выпал. Как бы понятно, что я исходно не Ротмистров и тем более не Жилин. Первую фамилию придумали в детдоме, а вторую я приобрел по случаю.

После того, как в абвере переломали мне все ребра, но так и не простимулировали желание сотрудничать, встал вопрос, а не расстрелять ли гонористого и тупого русского к чертям собачьим? Абверовец, склоняющий меня к сотрудничеству, оказался в чем-то порядочным, и расстрел заменили концлагерем. Хотя его порядочность в данном случае сомнительна. В принципе, меня ждал тот же результат, но немного затянутый по исполнению во времени.

По пути на эшелон, прямо в нашу теплушку, уронил бомбу непонятно откуда взявшийся «сталинский сокол», мать его ети, и половину пассажиров просто разорвало в клочья. Когда делали перекличку выживших, я назвался фамилией погибшего соседа по вагону, оказавшегося тоже воспитанником детдома, с которым как нельзя кстати успел довольно хорошо познакомиться по пути. Тем более рожами и возрастом мы были довольно схожие. А щетина и грязь вовсе исключили возможность различить обман. Вот так незамысловато я и стал Жилиным. Как выяснилось в дальнейшем – к счастью, ибо как член партии и красный командир, тем более НКВДшник, вылетел бы в трубу крематория без очереди. Хотя поговаривали, что для таких, как я, были другие, вполне нормальные лагеря, с терпимым режимом. Во что, честно говоря, не очень-то и верится…

– Я из детдома… – заявил я, справившись с растерянностью. – Родителей не помню. Знаю точно, что меня всегда звали Алексом или Александром. А вот про свою национальность ничего не могу сказать. Хотя и допускаю, что скандинавская кровь во мне есть. Так как припоминаю, что отец, возможно, был царским морским офицером, а скандинавы в каком-то там поколении вполне могли служить в морском флоте царской России. Но, фрау гауптштурмфюрерин, я себя чувствую исключительно русским.

– Дело в среде обитания, но физиологию не обманешь… – категорично заявила немка.

Ну да… Это по-научному так звучит, а по-простому: «с кем поведешься, от того и наберешься». Вот только хрень дремучая – эти расовые признаки. Русский я точно. Но если надо, побуду и скандинавом. Ну-ну… посмотрим, чем это лицедейство закончится.

– Хотя шведский язык дался мне очень легко… – подпустил я туману. – Возможно, я знал его с детства, а потом забыл, когда беспризорничал.

На самом деле со шведским языком немного по-другому получилось. Основы мне дала та же Мирра Исааковна, а потом я ходил на курсы в училище, как кандидат на распределение в иностранный отдел наркомата. Да и одобряло руководство знание дополнительных языков. Но со службой не выгорело, по неизвестным мне обстоятельствам. А потом и рожу на Финской покарябало. Ну какой, спрашивается, нелегал с осколочными ранениями лица?

– Я – шведка! Катарина Гедин! – Немка… тьфу ты… то есть уже шведка, эмоционально вскочила, мелькнув в разрезе халата белоснежной ножкой, и разразилась длинной тирадой на шведском языке.

– Да, фрекен Гедин… – пришлось подтвердить. – Я действительно знаю шведский язык и виной тому та же учительница в детском доме, по национальности шведка. Кстати, благодаря ей я и выжил во время голода.

– Назовите ее фамилию! – потребовала шведка.

– Нильстрем. Софья Нильстрем, – уверенно соврал я.

Почти соврал. Софья Нильстрем – это реальный персонаж, сгинувший во время постреволюционной мясорубки в жерновах ОГПУ. Мы в курсантские времена знакомились с реальными делами тех лет, так вот там эта женщина и мелькнула. Запомнил я ее только из-за фотографии. К делу была приложена фотография, и женщина на ней была сказочно красива. Настолько красива, что я почти влюбился в изображение. И вот надо же… пригодилось. Возможно даже прокатит, хотя я до сих пор не понимаю, к чему клонит шведка. Проверить данные факты практически невозможно. Война… Фрицевская разведка не всесильна, разве что шведка ее лично знает, что вовсе из области сказок…

– Что с ней!? – неожиданно бурно воскликнула девушка, потом взяла себя в руки и попросила: – Опишите ее.

– Очень красивая. Блондинка, пышные волнистые волосы. Возрастом около тридцати пяти лет, возможно даже больше, но выглядела именно на этот возраст. Кстати, глаза очень похожи на ваши, фрекен Гедин. Такие же льдисто-изумрудные…

Про глаза – моя совершеннейшая отсебятина. Фото черно-белое было, но уже ляпнул… и кажется – попал в точку.

– Так что с ней? – нетерпеливо выкрикнула шведка.

– Она скорее всего погибла. Знаю, что ее забрали в ОГПУ, ну а дальше… дальше сами понимаете, фрекен Гедин.

– Helvetet![3] – Шведка неожиданно запустила бокалом в стену. – Это моя тетушка по матери! Проклятые большевики! Моя семья потеряла ее следы сразу после революции. Отец рассказывал, что поиски не дали никакого результата, хотя выходили даже на большевистское правительство. Да, ее семья жила в России… муж у нее русский был, кстати, морской офицер. Но носила она свою девичью фамилию. А про детей своих она ничего не рассказывала?

– Нет, фрекен Гедин. Ничего…

Вроде в деле никаких деток не упоминалось, хотя я мог забыть… Врать не стоит, клятая эсэсовка может просто проверять меня на вшивость…

– Черт! – шведка разочарованно выругалась. – Ладно… При вашем согласии и достаточной уступчивости я могу поучаствовать в вашей судьбе…

Надо ли упоминать, что необходимую уступчивость я все-таки проявил?..

Глава 5

Где-то около месяца не ничего не происходило, видимо, даже для такой фигуры, как гауптштурмфюрерин СС Катарина Гедин, вытащить из концлагеря военнопленного было очень непросто. Или она просто не торопилась?..

За это время в нашей тюряге произошли некоторые изменения. Кормить стали гораздо хуже, да и режим ужесточили. Охрана тоже зверствовать стала, не в пример, чем раньше. С чем это было связано? Не знаю, но так как нас внезапно стали гонять на строительство укреплений по побережью, то догадываюсь, что дела у фрицев на фронте не совсем в порядке.

И еще… Нас осталось всего полтора десятка человек. Остальных, скорее всего, вынесли из бункера в резиновых мешках. Млять…

Наконец меня отконвоировали в комендатуру, где пришлось подписать кучу бумажек, после чего я попал в рабочий батальон. Катарина Гедин свое слово сдержала.

Получил старую, чуть ли не времен Первой мировой войны, немецкую форменку с зеленым треугольником на груди, раздолбанные сапоги и стал трудиться на благо Рейха, етить его в душу. Мерзко, противно, но зато относительная свобода и гораздо больше возможностей осуществить побег. Стоит оно того? По мне – так стоит. О том, что будет после того, как доберусь до своих, пока не думаю.

Зачем думать?.. Знаю я. Знаю, но очень надеюсь, что информация, которую я принесу в клювике, сыграет свою роль. Хотя сильно не обольщаюсь. В общем, видно будет.

Состав рабочего батальона? Ну что вам сказать… Я бы, особо не раздумывая, утречком на рассвете скосил бы из пулемета девяносто восемь процентов личного состава. Остальных на Колыму, на перековку. Мразь на мрази и сволочью погоняет. Хотя – не все, есть и порядочные люди, попавшие туда случайно. Но в очень незначительном количестве.

В батальон постоянно наезжали рекрутеры из разных добровольческих частей, но особый урожай им снять не получалось. Тут советскую власть, конечно, все люто ненавидели. Ой как ненавидели. У всех личные обиды. У того – заводик у деда отобрали, у этого – национальное самосознание вдруг проклюнулось. А третий вообще с пеной у рта доказывает, что всему виной «кляти москали». И все поголовно верят, что фрицы отобранное Советами им с радостью вернут. И заводик, и деревеньки, и самостийность будут уважать, и вообще рай земной в бывшем Союзе устроят. Но вот воевать вместе с фрицами почему-то они не хотят. Ну да, можно же головушку сложить… а тут кайлом в разминочном режиме помашут, а там, глядишь, все и без них как-нибудь устаканится. Кормят, охраняют, даже хаять советскую власть и стучать на соседей по бараку никто не запрещает. Благодать!

Тьфу, мля, оппортунисты, троцкисты, недобитки и просто гандоны штопаные…

Ну ничего, придет время…

Сука, так и хочется в глотку вцепиться, хотя если призадуматься, сам немногим лучше… Но лучше! У меня есть цель, к которой я вот таким мерзким образом иду. Выхода другого нет.

От конфликтов спасало лишь то, что прямо с подъёма я отправлялся в усадьбу Герды Гедин, где и проводил все время до отбоя, а иногда даже оставался ночевать в сарайчике. Работы по хозяйству хватало, порой я ее сам изобретал, лишь бы не возвращаться в казарму. Вот беседку построил и сад в порядок приводить начал…

И потихоньку к причалу с катерами воду с продуктами стаскиваю и прячу в тайнике.

Да. Собираюсь уходить водой.

Да. Сам.

А остальные?

Я же не волшебник и не самоубийца…

– Это убрать! – Мимо меня к машине протопал Брад, походя ткнув пальцем в инструменты и кучу веток. – Госпожа приезжать. Сам сидеть сарай и ждать приказ.

Брад… ну это я его так называю, настоящее имя гуркха толком не выговоришь. Браджхап… Бранджап… короче, Брад и все. Он уезжает на аэродром встречать госпожу… тьфу ты… шведку из Берлина.

С ним мы вроде поладили… Хотя кого я обманываю. Относится он ко мне, как к пустому месту, еще и с непонятным презрением. Как-то ляпнул, что воин, сдавшийся в плен, достоин воплощения жабы в новой жизни. Какое воплощение? Какая жаба? Сам ты жаба плоскомордая. Мутный он до предела. В комнатке у Брада стоит вырезанная из дерева многорукая баба с ожерельем из черепов на шее, и губы какой-то хренью у нее намазаны. Тьфу…

И воняет там каким-то дурманом. И сам он, бывает, нажрется какой-то дряни и сидит часами на корточках. Качается и мычит… Я бы на месте шведки его на пушечный выстрел к себе не подпускал. Хотя предан он ей, этого не отнимешь. Да и кинжалом орудует – обзавидуешься. Видел, как тренируется за своим домиком. Хотя… пока еще нет, а вот восстановлюсь окончательно, думаю, с ним справлюсь. Это так. В порядке самовосхваления.

Эсэсовка тоже на меня практически не обращает внимания. За все время, что я у нее работаю, даже слова не удостоился, не то что похвалы. Хотя правды ради скажу: сам практически ее не вижу. Пропадает фрау гауптштурмфюрерин на базе днями и ночами. Но иногда ловлю на себе ее взгляды…

Дождался, пока «хорьх» выедет со двора, закрыл ворота и шмыгнул за дом. Дверь-то на замке, а вот кухонное окно очень легко открыть проволочкой. Снял башмаки и босиком юркнул на кухню. Минимум час времени у меня есть, должен успеть…

По пути слямзил со стола ломоть хлеба, аккуратно стянул кусочек сыра с подноса и, жуя на ходу, на цыпочках поднялся на второй этаж. Только бы кабинет был не закрыт…

Клацнула дверная ручка, дверь мягко открылась…

Есть!

Тот самый кабинет, в котором решилась моя судьба. Та же коллекция ружей и пистолетов. Те же шкуры, звериные морды и глиняные языческие божки. Бар с покрытыми пылью бутылками. Роскошный камин с кованой фигурной решеткой. Большая радиола «Телефункен» в корпусе из красного дерева. Красивая старинная мебель.

Хорошо устроилась буржуйка. Что у нас еще?..

Фото в резных рамочках. Вот она на охоте – ножку изящно на здоровенного оленя поставила и с винтовкой в руке позирует. А здесь шведка в смешной четырехугольной шапочке с кисточкой и в черной мантии. Совсем еще юная. А на этой, с эсэсманами в больших чинах, на фоне флага со свастикой позирует. Когда это в СС белые парадные мундиры ввели? Хм… Отстал я от жизни. Ввели, значит. Ого… это же сам геноссе Гиммлер. М-да…

А это?…

Мамочки…

Ох и хороша, стервь!..

Неизвестный фотограф запечатлел эсэсовку в полностью обнаженном виде, стоящую по колени в морском прибое. Красиво… Нимфа, ептыть… Ручки вытянуты вверх, идеальная грудь, торчащие маленькие сосочки, талия изящно выгнута. Гм… натуральная блондинка. И спортсменка. Плечевой пояс хорошо развит… Ножки накачанные…

Ох-х… Твою же мать! Я без бабы уже хрен знает сколько. Когда фрицы лупасили почем зря и голодом морили, как то про женский пол не вспоминалось, а как оправился, вишь потянуло…

Да и черт с ней. Я сюда пришел не на фотографии рукоблудить…

Значит, отворачиваемся презрительно от голой девки и направляемся к столу.

Черт!.. На столе ни бумажки!

Сейф в тумбе стола?..

Тоже закрытый!

Второй?..

Тоже.

Ящики?..

Есть!..

Осторожно вытащил ящик из стола и, убедившись, что сигнальных маячков нет, стал выкладывать вещи на зеленое сукно.

Два десятка маленьких пистолетных патрончиков в коробочке. 9 17 Kurz?.. Ага, вот же и пистолетик под них. «Вальтер РРК». Тот самый красивенький, который она чистила при мне. Запомним. Маломощная игрушка, но на безрыбье и сам ракообразным станешь. Ружья и пистолеты в шкафах – бери не хочу, а вот боеприпасы к ним в закрытом сейфе. Так что и эта «пукалка» сойдет. Получится, прихвачу. Если что…

Дальше.

Блокнот… Формулы, формулы… перерисовки от руки каких-то древних надписей… Каракули какие-то? Иероглифы, что ли? Что-то типа карты, рисованной от руки… Ни хрена не понимаю. Но когда буду отчаливать, блокнотик попробую прихватить. Пригодится…

Несколько вскрытых писем… Ага… это от родни из Стокгольма… Так… Так… Ерунда все. В сторону.

Костяной нож для вскрытия писем, коробочка со шпильками и булавками. Медная фигурка какого-то божка и медная же пирамидка с непонятной вязью по сторонам. Стопка газет… Золотое колечко с красным камушком, почему-то завернутое в бумажку… Фотографии в конверте…

Фотографии?

Очень интересно…

Горы, чернеет вход в пещеру, какие-то грубо вытесанные статуи из камня. Десяток людей, закутанных в меха, с ледорубами в руках. Вот и сама шведка. В смешной вязаной шапочке с помпоном, тоже с рюкзаком и полноразмерным «маузером» в деревянной кобуре на поясе. Совсем не женский выбор оружия. Рядом парочка узкоглазых аборигенов и…

Что за хрень? Зима же! Точно зима, вон с карнизов лед свисает и снег у них под ногами. Поземку видно. Бред какой-то. Лысый, узкоглазый мужик в светлом балахоне и босиком. Да… Балахон на голое тело! Очуметь! Может, в плен взяли и раздели? Фашисты и не на такое способны. Хотя вряд ли. Стоит довольный и лыбится еще. Дурачок какой-то.

А это? Еще непонятней… Темноватое изображение, видимо, со вспышкой в пещере снимали. Какие-то вытесанные из камня геометрические фигуры… и большущий черный, блестящий кристалл причудливой формы.

М-да… Еще геометрические фигуры, теперь, кажется, из бронзы… Совсем ничего не понятно, но ясно одно. Если ко времени побега эти фотографии будут еще в столе, то они отправятся со мной. Может, как раз ими я свою жизнь у бывших коллег и выторгую. Идем дальше…

Томик Библии… с этим все понятно. Фрау добрая католичка… нет, протестантка. Шведка все же. Они католицизмом сроду не увлекались.

Листочек бумаги с написанными карандашом столбцами четырехзначных цифр, сложенный пополам. Опять математические вычисления или формулы. Это неинтересно.

Вот и все. Больше ничего нет, а остальные ящики стола заперты. Обидно-то как. Обидно, но ладно. Позже попробую еще раз наведаться. До сезона туманов еще долго, а раньше бежать морем чистое самоубийство.

Теперь все аккуратно на место…

Предварительно протерев чистой тряпицей…

Строго в обратной последовательности…

Вот. Порядок. Пальчики на столе протрем, последний взгляд на шведские сиськи на фотографии и во двор. Сказано сидеть в сарайчике и ждать приказаний. А я работник исполнительный. Пока…

Гауптштурмфюрерин Катарина Гедин вернулась из поездки уже не капитаншей, а вполне настоящим майором. Штурмбанфюрерин – так теперь, на эсэсовский лад, будет звучать ее звание.

М-да… Растет на глазах, сука. Значит, успешно дела у нее идут. Хотя почему-то приехала злая, словно стая кошек. Даже на Брада нарычала, а я благополучно успел свалить с глаз долой.

Пока мыл машину, в доме было тихо, только взметнулось над каминной трубой лёгонькое облачко дыма и всё. Потом включился свет в ванной. Брад тоже закрылся у себя в домике, оттуда сразу потянуло той гадостью, которую он курил или дышал… Хрен их поймешь, гуркхов этих. В чем-то нацики правы в своей теории расовой неполноценности. Шучу, конечно…

Неожиданно на балкончике появилась шведка и повелительно махнула мне рукой…

– Можете быть сегодня свободным, Алекс. Да… возьмите на кухне пакет. Там немного еды. Завтра – как всегда.

– Благодарю, фрау штурмбанфюрерин, и, пользуясь возможностью, поздравляю.

Шведка молча отмахнулась и скрылась в доме.

М-да… Она чем-то серьезно огорчена. А я думал, что просто злится. Странно… Почему-то растеряна, даже ошарашена… Загадка, однако, но собственно, мне все равно.

В пакете оказалась булка серого хлеба, несколько банок консервов, маленькая пачка чая и пакетик сахара. Щедро…

Быстро собрался и свалил в казарму. Темнеет, а за опоздание на проверку можно и в карцер угодить.

По пути немного свернул в сторону и быстро спрятал консервы в тайник, который устроил в заброшенной дренажной трубе. Ничего особенного припасти пока не успел. Так, старый ранец, продукты, кое-какая одежонка, фонарик и старый, сточенный штык от немецкого карабина. Совершенно случайно нашел его в сарае у шведки.

Ну вот и порядок. Вроде не спалился. Теперь одним глазком на причал глянуть… все равно мимо прохожу.

Причал не военный, прогулочные лодки и несколько гражданских небольших катеров. Рядом будка, где скорей всего хранится топливо и весла. Ну и пост, как водится. Четыре солдатика с пулеметом и фельдфебелем во главе. Вот только ночью они стоят по двое, а остальные спят в той же будке. По побережью, конечно, гуляют патрули, но при должном везении могу проскочить.

Вполне нормальная ситуация. Сложновато, конечно, но работать можно. Солдатики умрут, а я попытаюсь завести катер и свалить. С сентября сильные туманы над морем стоят, иногда целыми днями, так что можно далеко уйти. Шансов, конечно, мало, практически совсем нет, но и выхода другого нет. Хотя бы попытаюсь.

Ага, все на месте… Какого хрена!..

Неподалеку от причала заканчивали устанавливать зенитную батарею и прожекторный пост… Сука!..

Да казармы добрел, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать. Ну как так? Все коту под хвост…

После проверки меня вызвал в свою каптерку фельдфебель Довбыш. Да, собственно, какой он фельдфебель, немцы назначили присматривать за порядком среди личного состава. Всех прав-то: покрикивать на личный состав, проводить проверку, самому не работать, ну и стучать на совершенно законном основании. Такое же быдло, как все мы, только вот в звании фельдфебеля.

Совершенно непонятный мужик. Сам из Саратова. Сын раскулаченных середняков. В плен попал в сорок первом. Говорит, контузило, очнулся уже в плену. И действительно контузило, вижу, щека до сих пор дергается. Советскую власть почти не хает, про раскулачивание своей семьи не вспоминает, немцев тоже особо не хвалит. Говорит, помыкался по концлагерям в плену и номер, набитый на запястье, показывал. С виду солидный, немногословный мужик. Сам себе на уме. И авторитетом пользуется. Почему-то особенно среди уголовников, которых в батальоне хватает. Мутный тип, одним словом…

– Как дела, Сань? – фельдфебель показал рукой на табуретку перед ним.

– Как всегда, Ионович. Устал как собака.

– Да я и смотрю, чевой-то ты невеселый. – Ионович снял со стеклянной банки крышку, и по каптерке поплыл аромат круто заваренного чая. – Чифирю хлебнешь?

– Хлебну…

– Вот и ладненько. – Фельдфебель ловко налил в кружку черного варева и сунул ее мне в руки. – Рассказывай давай.

– Что именно? – Я сделал пару обжигающих нёбо глотков и передал кружку Ионычу.

– Что, что… Как ты умудрился так быстро перекраситься? Чего глаза вылупил. Я пока по-доброму спрашиваю. Может, что и придумаю, как тебе помочь. Сам же видишь, пока я с тобой общаюсь, а не абверовцы.

В глазах у Ионыча блеснули колючие, злые огоньки.

М-да… беда никогда не приходит в одиночку. Да что за напасть такая… Стоп, стоп… как-то все не складывается…

– Я вот не могу понять, Ионыч… Вот зачем тебе меня на понт брать? Если что надо достать, ты так и скажи. Я попробую. А гнилые базары разводить не надо. – Я поставил кружку на стол и жестко глянул на фельдфебеля.

Ну в самом же деле. Если бы подозрение реальное было, то из меня бы уже давно мешок с дерьмом сделали. Ну-ну… посмотрим, что скажет…

– Ты не рычи, сявка! – У Ионыча в голосе прорезались стальные нотки. – Слушок пошел, что ты перекрашенный коммуняка и рыльце у тебя кровью правильных пацанов замазано. Что скажешь? Или прогуляемся к господину гауптману Херцогу?

Тьфу ты… твою же мать… а я уже успел реально на измену сесть. Шпана, млять… А я гадал, кого он мне напоминает своими манерами. Хорошо посидевший уголовник… Не в законе, конечно… Гораздо мельче. Сука… как же хочется вырвать тебе кадык, уродец, но нельзя… Твою же кобылу в дышло…

– Пошли. Мне скрывать нечего.

– Ну-ну… Герой, значит? – Ионыч прищурился.

– Ты бы сказал, что надо. Я действительно устал. Говорю же, если в моих силах, то сделаю. А давить на меня бесполезно. Если нет, то пошел я отдыхать.

– Что надо? – Ионыч задумался на секунду. – Да, надо. Проверочка это была. Вижу, что не сявка, и на понт тебя не возьмешь. Тут такое дело…

Следующие полчаса он очень туманно намекал, что в батальоне есть надежные люди, которые готовы совершить побег. А я могу им очень помочь, так как работаю в том секторе, куда у них доступа нет. И было бы очень хорошо, если бы я составил расписание движения патрулей по побережью и достал бы какое-нибудь оружие. Но самое главное, это провентилировать свою хозяйку на предмет сочувствия к заключенным. Типа есть сведения, что она им помогает, как-то замазана с антифашистским сопротивлением. И вообще последить за ней на предмет компры.

М-да… это фрау штурмбанфюрерин замазана? Какой же идиотизм. Короче, одной пользы от разговора, что чаю на халяву напился. Примитивное разводилово. Ну право дело: первый класс, вторая четверть…

Дождавшись, когда фельдфебель наконец заткнется, я поставил пустую кружку на стол и, поймав его за воротник, дернул к себе. Ионыч попытался вырваться, но я его легонько хлопнул сложенной лодочкой ладонью по уху…

Ага… проняло. Знаю, больно. Очень больно. Да не кривись, не кривись, перепонка целая, я же слегка.

Потом, глядя прямо в искаженную болью морду фельдфебеля и криво улыбаясь, проговорил:

– Слышь, Ионыч, а я тебя за толкового пахана держал. Вижу, ошибался. Если ты, парашник, еще раз подкатишь ко мне с такими базарами, то я тебя недолго думая вломлю с потрохами. Не местным, а своей хозяйке. И тогда ты, фраерок, будешь опять стоять в очереди в «газенваген», а не понты здесь корявить. Ты меня понял? Вижу, понял. Ну так я пошел? А сахарок вот этот возьму. Благодарствую. Грешен, люблю сладкое…

Расстелил свою койку, лег и почувствовал, что очень сильно устал. Не физически, а скорее морально. И немудрено. Как еще совсем с катушек не слетел за время, проведенное в плену? Да и сегодня день выдался особенно пакостный.

Дело, собственно, житейское. В любом случае что-то подобное рано или поздно случилось бы. Надо же как-то фельдфебелю свою пайку отрабатывать. Вот он и старается, в меру сил своих скорбных. Конечно, проблемы могут быть. Может и подловить ночью со своей уголовной шоблой. Хотя вряд ли. Но на всякий случай посплю недельку вполуха…

Стоп… а какого хрена он дорожку протаптывал к моей фрау штурмбанфюрерин? Явно не его уровень… Антифашистка? Что за бред, да и зачем оно надо мелкой уголовной сявке. Стоп! Твою же мать!

Перед глазами как на фотографии проявились писанные от руки четырехзначные столбцы цифр на листочке, который я сегодня рассматривал в кабинете…

Ты клинический идиот, Санек! Совсем забыл, чему тебя учили… Это же шифрограмма! Точно!.. Сразу же после того, как шведка вернулась, над трубой взлетело облачко дыма… Тогда все складывается. Похоже, она этот листочек как раз и спалила. И остальную компру с ним вместе. Конечно, такого идиотизма, как бросать шифрограммы в столе, профессиональный разведчик не допустит, но кто говорит, что она профессионал?.. И Довбыш не зря про нее заговорил, работает по поручению, как пить дать…

Все равно не складывается. Звание дали, с рейхсканцлером ручкается… Хотя, чтобы эту эсэсовскую кухню понять, надо в ней повариться, а я как-то в другой вращался. Много общего, но нюансы все-таки разные. М-да…

Ее могут просто вести в порядке общего надзора. А награждение и все прилагающееся, потому что реальных фактов пока нет, а то и вообще возможно для того, чтобы притупить бдительность. Или вполне могут быть обычные терки между ведомствами. Каждый старается друг друга мордой в дерьмо макнуть. Обычное дело. Как у нас, так и у них. М-да… не угадаешь. Исходных данных маловато.