С той стороны. Повести и рассказы

– А что, не кусаются у вас пчёлы? – спросил Витька с едкой интонацией. – А то вот у нас товарищ боится, – он кивнул на меня.

– Правда, что ли, боишься, очкарик? – живо отреагировал Жора, покосившись на меня.

Я сидел раздосадованный и молчал. На кой чёрт Витька это ляпнул? Теперь у этого гнусного Жоры будет ещё один повод меня подначивать.

– Знаете, дорогие мои, – ответила старушка размеренно, – вообще наши северные пчёлы злыми считаются среди других пород. На юге-то – те спокойнее будут. А наши сердитыми бывают, но только если их сильно потревожить. А так пчёлки, они отношение к себе чувствуют. Как животные. Ты к ним с заботой да лаской – и они тебе тем же ответят. Плохих людей, я вам скажу, не любят они. Вот ещё когда химией какой несёт или перегаром – шибко злятся, могут и напасть. А хорошему человеку их бояться нечего.

– Да ну, ерунда какая-то, – прокомментировал Жора. – По мне так, что пчёлы, что мухи – одна хрень!

– Мухи-то, молодой человек, мёда не дают, – ответила старушка с улыбкой. – И летят не на цветы, как пчёлки, а сами знаете на что.

Даша хихикнула, улыбнулись и мы с Витькой.

– Ладно, баловство это всё, – пренебрежительно осклабился Жора. – Ты вот, мать, лучше скажи: у тебя закусить чего найдётся? У нас с собой поинтереснее мёда кое-что есть.

С этими словами он вынул из авоськи, которую принёс с собой, пол-литровую бутылку водки «Столичная».

– Жорик, – с укоризной выговорила Даша.

– А чё «Жорик»? – невозмутимо ответствовал верзила. – Пионэры поедут развлекаться, а нам скучать?

– Жора, тебе же машину вести потом, – робко напомнил Витька.

– А то я забыл! – тот выкатил свои болотные глаза на Витьку. – Не бзди, пионэр, прорвёмся!

Потом повернулся к хозяйке:

– Ну так как, мамаша, найдёшь закусь хоть какую-нить?

Старушка поглядела на него, как мне показалось, с некоторым сожалением, легонько вздохнула:

– Ну, коли вам, молодой человек, это лучше, что ж… вот, держите. – Она поставила на стол блюдо с ломтями хлеба. Потом добавила к ним нарезанное кусочками розоватое сало и солёные огурцы.

– Во, это совсем другое дело! – Жора аж потёр руки. – Уважили, мамаша! Даха, ты будешь?

– Не, Жора, я не хочу, – дёрнула та плечиком. – Как тебе в жару охота?

– Ну как хошь, – Жора стал отвинчивать пробку. – Мать, давай стопарь!

Он набулькал стопку до краёв, резким движением опрокинул в себя, довольно крякнул: «Эх, хорошо пошла!» и захрустел огурцом.

Витька тем временем показал свою тару хозяйке и сообщил, что все банки хочет наполнить мёдом. Старушка ответила: «Пойдём, милый, в сени». Я торопливо допил свой чай и поблагодарил её, вылезая из-за стола. Сидеть рядом с Жорой, который, развалившись на лавке и не обращая на меня внимания, закидывал себе в нутро одну стопку за другой, было удовольствием ниже среднего. Я решил выйти с Витькой, с нами пошла и Даша – проконтролировать процесс затоваривания.

В сенях стояли несколько больших молочных бидонов, литров этак на сто, и рыночные весы с гирями. Бабуся сноровисто наполнила черпаком все банки. Потом положила на весы шматок смолистого пахучего вещества светло-коричневого цвета, завёрнутый в полиэтиленовую плёнку – тот самый прополис. Он потянул более чем на килограмм.

Витька достал деньги, расплатился с хозяйкой. Вид у него был довольный: груз поручения сбросили.

– Ну, что, первая часть программы выполнена? – спросил я Витьку, когда Даша вернулась к Жоре, бабуся пошла по своим делам, и мы остались в сенях одни.

– Это точно, – подтвердил Витька, сияя, как только что выпущенная монета.

– Я предлагаю пока всё это оставить тут, – я показал на покупки, – и съездим, куда собирались. Немного там пошаримся и назад. Часа за два управимся.

– Не знаю… – замялся Витька. – Честно говоря, уже и ехать-то в ту даль неохота.

Я такого поворота не ожидал.

– Ну начинается, – сказал я с досадой. – Вить, ты чего? Мы ж собирались!

– Да этот сейчас напьётся… – он мотнул головой в сторону двери, – боюсь, как бы он не отмочил здесь чего-нибудь непотребное. Лучше домой поехать.

– Так пусть он, пока мы ездим, тут останется, протрезвеет! – горячо возразил я. – Ему сейчас за руль никак нельзя!

– Да ему по фигу это, – ответил Витька с каким-то обречённым видом, – я его знаю.

– По фигу, не по фигу, – сказал я с нажимом, – мы ж хотели ехать к выработкам и поедем. Что нам твой Жора, указ?

– Он такой же мой, как и твой, – огрызнулся Витька.

– Так ты чего предлагаешь? – продолжал я. – Сидеть тут, ждать, пока он в норму придёт, а потом назад? А я зачем пёрся с вами?

Витька тяжело вздохнул:

– Ну прости, Славка! Я за него не могу отвечать, сам понимаешь… В следующий раз без него поедем.

– Когда он будет, этот следующий раз! – невесело усмехнулся я. – Слушай, ну ведь сестра твоя с ним. Тем более с нами он и не собирался. Давай, поехали!

На Витькином лице отображалась мучительная борьба. Наконец он выдавил:

– Ладно, чёрт с ним, поехали.

***

Мы вернулись в горницу. Витька объявил, что сейчас сгоняет со Славкой, со мной то бишь, куда и собирались. Даша безразлично ответила – мол, флаг вам в руки, но тут же добавила:

– Только недолго, слышь, Витька! Мы тут вас до вечера ждать не собираемся!

Жора, который к тому времени опустошил почти всю бутылку, поднял на нас мутный взгляд, протяжно рыгнул и произнёс тяжело:

– Э, гуси, вы чё, без меня надумали ехать?

– Жора, так ведь ты и не собирался, – с виноватым видом ответил Витька.

Он всё время говорил с этим типом, как будто оправдывался в чём-то. И мне это не нравилось. Но, наверное, и я выглядел в общении с Жорой отнюдь не более дерзким.

– А щас собираюсь! – Жора хлопнул кулачищем по столешнице так, что стопка подпрыгнула. – Я за тебя отвечаю перед твоими родоками. Усёк, пионэр?

– Понятно, – сокрушённо выдохнул тот.

Да, похоже, от него нам было не избавиться. Сейчас поездка уже не представлялась мне столь увлекательной. У меня мелькнула мысль: а может, действительно лучше домой? И тут же оборвал себя: в таком состоянии Жоре управлять машиной на трассе – да пожалуй, будет безопаснее, если Витька сядет за руль. Но ведь этот бугай не позволит.

И сидеть тут, в чужом доме, не хотелось. Хозяйка нас пока не выпроваживала, но делать нам тут было больше нечего. Да и ей вряд ли нравилось лицезреть незваного напившегося гостя, да ещё с манерами, далёкими от джентльменских.

– Если поедем, так уж все вместе, – сказала Даша. – Чего мне тут одной париться?

– Верно соображаешь, куколка, – заржал Жора и похлопал её по спине.

Он долил остатки водки, махнул стопку. Потом сграбастал последний кусок хлеба с салом, и, жирно чавкая, объявил:

– На выход, гуси!

Мы попрощались с гостеприимной хозяйкой и вышли из избы. Уже было три часа дня.

Витька и я несли к машине тяжеленную сумку, взяв с двух сторон каждый по ручке. И тут только я подумал о том, что до сих пор ни одна пчела меня не побеспокоила.

Я вспомнил об этом, потому что снова увидел недалеко от избы ульи, которые издали казались мне почтовыми ящиками. И услышал жужжание недалеко от себя. Скосив глаза, я увидел, что рядом вьются, резко дёргаясь в воздухе, три или четыре пчелы.

Меня тут же охватил знакомый страх, я замотал головой, запнулся и чуть было не выпустил сумку из руки. Витька почувствовал это и оглянулся на меня:

– Ты чего? А-а, вот оно что… – он прыснул, но мне было совсем не до веселья. – Ладно, пошли скорей!

Я и так немного запыхался, но те несколько шагов до машины дались мне чуть ли не на пределе сил. Когда мы запихивали сумку в багажник, я весь трясся и пот лил с меня в три ручья. Я перевёл дух, только когда мы сели в машину.

Жора опять занял место водителя. Даша на сей раз уселась рядом с ним на переднее – наверное, ей хотелось любоваться видами по ходу движения. Мой испуг они тоже заметили.

– Чё, профессор, страшно? – загыгыкал Жора. – Куда тебе по месторождениям лазить, если от пчелы обоссался!

От него неприятно разило алкоголем на весь салон. Я демонстративно открыл окошко пошире и ответил как можно спокойнее:

– Всё в порядке, поехали.

– Жор, – опять стал канючить Витька, – ну давай я поведу!

– Умолкни, не ной, – отрезал тот. – Ты ещё на этой тачке накатаешься! Сейчас вырулим с пасеки, до развилки доедем, и поменяемся.

Он повернул ключ, загудел двигатель.

И тут через окошко влетела пчела. Она, тревожно жужжа, заметалась по салону.

Меня снова всего передёрнуло, я вжался в сиденье. Даша нервно взвизгнула.

Пчела стала биться изнутри в лобовое стекло. И тут Жора своей медвежьей лапой одним махом прихлопнул её прямо на стекле, оставив жёлто-коричневое размазанное пятно.

– Фу, Жорик, – сморщилась Даша.

– А чё с этими тварями церемониться? – Жора зыркнул на меня. – Вот как надо с ними, ботаник! Учись, пока я жив!

И снова гадко заржал, пока Даша протирала стекло куском ветоши.

Витька деликатно спросил:

– Ну что, едем?

– Вперёд! – гаркнул Жора и надавил на газ.

Джип рванулся с места. Это последнее, что осталось в моей памяти до того, как…

…в моём восприятии мира образовался тёмный провал. Как будто меня надолго закрыли от всего мира глухим непроницаемым колпаком. Или, лучше сказать, я как бы заехал в длинный тоннель, куда не проникало ни малейшего света. А потом снова выехал, оставив часть реальной жизни там, во мраке. Что там было, я не мог вспомнить, пока не очнулся в другом месте. Через неопределённое, судя по всему, весьма долгое время.

***

Моё сознание, блуждавшее целую вечность где-то в темноте без чувств, мыслей и образов, в какой-то момент начало собираться воедино. В тот сгусток жизни, который называл себя «Я». Он начал смутно, а потом всё чётче ощущать свою отделённость от мира и собственные границы. Потом начали медленно, страшно медленно выплывать из небытия и постепенно усиливаться разные ощущения. Наконец, я ощутил своё тело и смог пошевелиться.

Разлепив веки, сначала я долго не мог понять, где нахожусь. Я неподвижно лежал на спине, ощущая во всём теле тягучую, ноющую боль. Надо мной висел высокий белый потолок, а в воздухе стоял специфический запах, куда менее приятный, чем у… Да, чем у луговых трав – это было первая ассоциация, которая пришла мне в голову.

Очень быстро я сообразил, что лежу на койке в больничной палате. Голова у меня была забинтована. Перебинтованы были обе руки. И, похоже, загипсована правая нога ниже колена. Рёбра адски горели, болезненно пульсировало в голове, ныли локти, но особенно сильно болела нога – та, что была в гипсе. Каждое движение усиливало страдание и отдавалось во всех уголках туловища. Всё же я, превозмогая боль, осмотрел помещение.

Палата была небольшая, двухместная, но лежал я один. Вторая койка была пуста.

Никого рядом со мной не было. Из-за двери, в коридоре, изредка доносились шаги и приглушённые голоса. Пока никто не знал, что я пришёл в себя.

Я мучительно пытался вспомнить, что со мной случилось, и как я здесь оказался. Но ничего не получалось. Мелькали в голове только какие-то смутные бессвязные обрывки.

После многочисленных попыток эти обрывки всё же как-то сложились в более-менее понятную картину событий. Но только до некоей черты.

Я помнил, кто я такой – шестнадцатилетний парень по имени Слава. И что мы с моим другом и одноклассником Витькой поехали на подаренной ему машине за город. Куда, зачем? Кажется, мы намеревались обследовать какие-то заброшенные места… А, туда, где добывали всякие известняки и ещё… ещё шунгит, точно. Я ж хотел набрать.

Да, ещё с нами была его сестра Даша и её дружок Жора… И ещё мы заехали по дороге… ну, не совсем по дороге – куда-то в сельскую местность. Кажется… ну да, к местным пчеловодам. Это Витьке дома дали задание купить мёда. Так, и что дальше?

Мы посидели в доме у хозяйки (хозяина-то не было), Витька купил, что ему было наказано, и… Ну а что там могло быть дальше? Мы назад поехали… Постой-ка, почему назад? Мы ведь собирались туда… По крайней мере, я собирался. Ради того и затеяли эту поездку, а на пасеку-то как бы заодно привернули… Хорошо, а затем? Ну, то понятно: сели и поехали. Во всяком случае, тронулись, это я ещё помню. А вот после…

Потом – как глухая стена. Как будто в моём сознании упал барьер. Такой абсолютно непреодолимый барьер от земли до неба и толщиной многие метры. Будто кто-то недобрый и куда более могущественный взял и по своему усмотрению выхватил кусок из ленты моей жизни чудовищными ножницами. И потом склеил концы – вот мы поехали, а вот я лежу тут, покалеченный. А что случилось между – неизвестно…

Я напрягал память, но тщетно. К тому же мешала головная и прочая боль, которая от малейших умственных усилий только обострялась. Мне лишь удалось ещё вспомнить, что за руль сел Жора. И что он был пьян – выдул бутылку водки, когда мы сидели дома у хозяйки пасеки.

Чёрт, подумал я с нарастающей тревогой, неужели мы попали в аварию?

И что с остальными?

Я уже не мог найти себе покоя, пока в палату не вошла медсестра – полноватая блондинка лет тридцати пяти.

– Ну что, очнулся, наконец? – бодро спросила она с улыбкой.

Её голос, грудной и приятный, несколько успокоил меня.

Я слабым голосом прохрипел – губы и горло с трудом слушались:

– Что со мной случилось?

– А ты, голубчик, не помнишь? – Она присела рядом с койкой на табурет.

Я отрицательно качнул головой:

– Нет, всё как в тумане… Мы что, на машине разбились?

На лице медсестры отразилось недоумение.

– На какой машине? Тебя, парень, нашли недалеко от известнякового месторождения, – она махнула рукой на северо-запад. – Одного нашли, понимаешь? Сильно был травмированный, и не помнил ничего. Значит, и сейчас не помнишь, понятно… Ну чего удивляться – сутки, считай, лежал без сознания.

Значит, мы всё-таки туда доехали… Я мучительно сглотнул. Тогда почему я был один?

– А вы… не знаете, что с другими? – выдавил я.

– Ты про кого? Про тех, с кем ты вроде как туда поехал?

Я кивнул.

– С ними всё в порядке, – снова улыбнулась женщина. – Это друг твой сообщил, что ты туда один полез и там пропал.

«Ну, слава богу! – пронеслось у меня в голове, – значит, всё не так страшно, как я подумал».

– Значит, я один туда полез? – переспросил я.

– Ну, получается, что так. Да там можно пропасть-то, территория большая! Ну, я подробностей не знаю, так что врать тебе не буду. Ты потом сам у кого надо всё разузнаешь. Скажу только, что сама слышала от спасателей: искали тебя долго, а нашли где-то в стороне от мест выработки, у леса. Ты был без сознания. Голова расшиблена, грудная клетка, руки-ноги тоже. Черепно-мозговая травма. Судя по всему, ты получил сотрясение мозга. И переломы диагностировали. Хорошо, что закрытые: рёбра вот, и нога тоже.

– Переломы? – механически повторил я.

У меня никогда не было такого в жизни. Мне хотелось застонать не столько от боли, сколько от ужаса осознания всего, что произошло со мной. Наверное, это и было то, о чём меня в своё время предупреждала мать, когда говорила, что найду-таки себе приключений.

– Да ты не пугайся, – сказала женщина непринуждённо, – это только слово страшное! Ты молодой, у тебя скоро всё заживёт. В твоём возрасте кости быстро срастаются.

– Спасибо, хотел бы верить, – слабо улыбнулся я.

– Ладно, – сказала медсестра, поднимаясь, – разговоров на сегодня хватит, а сейчас тебе надо вколоть глюкозу и обезболивающее. Потом сообщу врачу. Маму твою надо обрадовать: она же весь вчерашний день не отходила от тебя, ждала, что придёшь в себя. Лежи, отдыхай!

Она вышла и ненадолго оставила меня одного.

***

В течение оставшегося дня в палату зашёл наблюдавший меня врач – хирург, мужик лет сорока. С ним мы тоже немного поговорили, но я не узнал ничего нового сверх того, что рассказала медсестра. Он тоже меня всячески подбодрил и ушёл, сказав напоследок, что мне надо радоваться, так как травмы, в общем-то, не такие уж страшные; а лежать мне тут недолго, – от силы недели две.

Потом ближе к вечеру появилась матушка – ну, содержание нашего недолгого разговора представить нетрудно. И, разумеется, все её эмоции. Она повторила мне примерно тот же рассказ, что я слышал раньше, но с ещё некоторыми подробностями. Мол, меня нашли спасатели, вызванные Витькиными родителями. Я лежал без сознания, недалеко от выходов известняковых пещер на окраине месторождения. Как я там очутился, никто ничего вразумительного сказать не может. Мои спутники в один голос утверждали, что мы с Витькой пошли к местам выработки минералов. По словам Витьки, я отошёл далеко от него и провалился в один из шурфов – это такие вертикальные скважины, которые проделываются в породе для отбора проб или добычи минерала. Достать меня попутчики оттуда не смогли, поэтому поехали назад за помощью. А нашли меня после долгих поисков совсем в другом месте.

Мне со своей стороны пришлось ей рассказать то немногое, что я помнил. То, что я узнал от матери, вроде бы проясняло картину случившегося со мной. Но не до конца. Действительно, если я упал по неосторожности в шурф, то как оказался там, где меня нашли?

Впрочем, долго размышлять о том не было пока ни сил, ни желания. Главное, остался жив, думал я, а остальное приложится.

Посидев немного, поплакав то ли от горя, то ли от радости, что всё закончилось относительно благополучно, матушка ушла домой. Потом мне сделали ещё какие-то инъекции, перевязали, и меня сморил тяжёлый сон без сновидений – почти такой же, как и состояние беспамятства, в котором я недавно пребывал.

На следующий день, около полудня, ко мне пожаловал Витька – весть о том, что я очнулся, распространилась быстро. Он натянуто улыбался, но что-то в его лице выдавало озабоченность. Может быть, он чувствовал нечто вроде вины, что не оказался рядом, когда я сверзился в ту злополучную дыру. После взаимных приветствий и расспросов о моём самочувствии он вкратце поведал мне с незначительными подробностями то, что я уже слышал. С его слов, мы доехали до места выработок, я и Витька пошли туда, а Жора с Дашей остались дожидаться нас в машине. Когда забрались наверх и стали разгуливать по известняковому плато, у него развязался на кроссовке шнурок. Он присел, а я, увлечённый зрелищем, устремился вперёд, оставив его позади. Я что-то там заметил интересное – потом оказалось, отверстие шурфа, и подошёл близко, к самому краю. А поскольку порода непрочная, рыхлая, она стала осыпаться под моими ногами, я не успел отпрянуть и полетел вниз. Высота там была, сказал Витька, метров пять.

Когда Витька добежал до края, я лежал внизу без движения. Признаков жизни не подавал. Они, конечно, перепугались не на шутку, но никакого способа достать меня не было.

Сам бы я из этой ямы, разумеется, не выбрался, даже если бы после падения остался цел и невредим. Там стенки почти отвесные и твёрдые, а диаметром она метра два на поверхности, и вглубь ещё немного сужается как морковка.

Конечно, сразу поехали назад и при первой же возможности сообщили в службу спасения. Машина с бригадой (Витьке пришлось ехать с ними, чтобы показать) прибыла на место только часов через пять. Но в шурфе, к Витькиному изумлению, меня не оказалось. Обследовали все близлежащие – никого. Витька выслушал в свой адрес немало нелестных эпитетов, но упорно продолжал клясться и божиться, что упал я вот именно в одну из этих зловещих дыр.

Спасатели, обходя всё месторождение (а оно в самом высоком месте с девятиэтажку будет, а по площади как городской микрорайон) заметили моё тело, лежавшее недалеко от подножия этой известняковой горы. Когда меня подобрали, оказалось, что рядом есть несколько отверстий типа пещер. Но как я из шурфа перенёсся туда, осталось загадкой. Мужикам из спасательной бригады, естественно, недосуг было это выяснять. Нашли человека – и хорошо. Оказалось, я жив, хоть и побит изрядно. Повезли сразу же в больницу. Ну вот, закончил Витька свой рассказ, а остальное тебе известно.

– Так чего, Славка, ты и вправду ничего не помнишь? – переспросил он, и в его голосе мне послышалась нотка беспокойства.

– Ничего, Вить, совсем ничего, – ответил я. – Вот как с пасеки поехали… а потом всё темно, как в могиле.

– Ну да ладно, и чёрт с ним, – выдохнул Витька, как мне показалось, с некоторым облегчением. – Главное, живой.

Он немного ещё посидел, обсуждая со мной произошедшее. Потом зашла медсестра, строго сказала, что, мол, хватит разговоров – я ещё слаб, да и на процедуры мне скоро. Она была права – общаться было мне трудно и больно. Витька выразил ещё раз радость по поводу того, что всё обошлось относительно благополучно, и ушёл, сказав напоследок «Давай поправляйся!»

Спустя пару часов ко мне с визитом явился незнакомый человек в штатском. Он представился следователем из городского управления внутренних дел. Этого я никак не ожидал. Следователь задал мне несколько вопросов о нашей поездке. Я добросовестно рассказал ему всё, что смог вспомнить. Он записывал всё в блокнотик. Потом он спросил ещё раз, правда ли, что я ничего не помню с того момента, как мы поехали с пасеки. Я подтвердил: совсем ничего. Вообще мне показалось несколько странным, что моим злоключением заинтересовалась полиция. Но виду не подал.

Следователь сказал: «Ну, если чего важное вспомните, молодой человек, прошу, сообщите нам». Я, не выясняя, что он имел в виду под «важным», ответил: «Обязательно!» После чего следователь, пожелав мне скорейшего выздоровления, оставил меня одного.

Потом опять были инъекции, мытарства с перевязкой и обработкой ран, но я старался держаться стойко. В конце концов, сам туда полез, чего теперь стонать? Раз нашёл проблем по собственной дурацкой инициативе – терпи и отвечай за последствия!

Остаток дня я лежал в тихой дрёме. Уже был вечер, когда в палату ко мне зашёл ещё один человек.

***

Но я немного забегаю вперёд. Этому предшествовало ещё одно небольшое событие. Через раскрытое окошко в палату залетела пчела. Я сначала услышал тихое жужжание, потом открыл глаза и увидел, что насекомое вьётся надо мной, в метре над моим лицом.

Именно пчела, а не муха.

Я где-то читал, не помню где, – чего боишься, то к себе в жизни и притягиваешь.

Вот, скажем, боишься собак, – если попадётся на пути злая, непременно набросится. Ибо они чувствуют чужой страх. Или те же гопники – чем больше стараешься их избегать, тем больше вероятности столкнуться с ними где-нибудь в безлюдном месте.

Не знаю, насколько это правда, но со мной, похоже, так и есть. Ладно, на пасеке в машину залетела – не удивительно, там их тьма-тьмущая, шныряют повсюду. Но каким ветром её сюда занесло, и, главное, – ко мне? Преследуют они меня, что ли, эти чёртовы пчёлы?

Насекомое, будто привлечённое моим страхом, кружилось рядом, постепенно снижаясь. Я задёргался, замахал руками, мне хотелось закричать что было силы. Но из горла у меня вырвался только скулящий хрип. Мне удалось отогнать пчелу, но ненадолго: через несколько секунд она снова, словно издеваясь и наслаждаясь моей беспомощностью, загудела на расстоянии полуметра от моего лица.

Тут дверь в палату открылась, и вошёл незнакомый мне человек. Это был худой, сутулый мужчина в годах, немного, пожалуй, выше среднего роста. У него была аккуратная седая бородка и усы, волосы тоже изрядно посеребрённые сединой, на носу сидели очки в старомодной роговой оправе. На вид ему было лет семьдесят. Одет он был в потёртые вельветовые брюки, рубашку с коротким рукавом и жилетку, поверх которой был накинут, как положено посетителям, белый халат. Он приветливо улыбнулся мне, подошёл и сел рядом на табурет.

– Здравствуй, молодой человек, – сказал мужчина приятным мягким голосом. – Я психотерапевт. О твоём случае знаю. Моя задача – помочь тебе восстановить память.

Было в его манере говорить и во всём облике что-то успокаивающее. Пчела, которая всё еще сердито жужжала рядом со мной, оставила меня и принялась витать уже над ним.

Я перевёл дух и с трудом выговорил:

– Здравствуйте…

– Что, Слава, не по себе? – он, еле заметно усмехнувшись, показал глазами на пчелу.

В том, что он знал моё имя, не было ничего странного. Было удивительно, что он сразу догадался о моём отношении к этим насекомым. Может быть, потому, что вид был у меня напряжённый и испуганный.

Я попытался улыбнуться ему в ответ, но улыбка вышла жалкой и неубедительной.

– Пчёл бояться не стоит, они не опасны, – произнёс он размеренным, убаюкивающим тоном. – Люди бывают гораздо опаснее… Будем знакомы, меня зовут Пётр Арсеньевич.

Я приветственно покивал головой и просипел:

– А как вы помогать-то мне будете?

– Ну, методы есть разные… – задумчиво ответил Пётр Арсеньевич, пристально глядя на меня через толстые стёкла очков. – Я думаю, в нашем с тобой случае лучше всего подойдёт регрессивный гипноз.