Полная версия
Николло Перов, Илья Рок
Не буди…
Пролог
Она бежала и бежала. Задыхалась и тряслась, спотыкалась, но не останавливалась. Подвывала. Скулила.
Но продолжала. Так сказала мама. А маму Даша слушалась.
Вой раздавался где-то далеко за спиной. Не волк, не медведь. Не зверь. И не человек.
По щеке что-то стекало, но боли не было. По сторонам не смотрела – боялась. Лес кругом, деревья стеной, больше ничего не разглядеть. Едва дорожку под ногами видно, да и то пути Даша не разбирала.
Луна висела в небе бледным кругляшом, светилась ярко, но под сень деревьев проникало ничтожно мало. Звезд не было.
Холода девочка не ощущала. Путалась в ногах, едва не падала, но ни на секунду не прекращала бег. Детский разум понимал, встанешь недвижим – умрешь. Нет, мама сказала бежать!
Где-то далеко позади закричали протяжно и дико. С ужасом, с болью. Вскрикнули и замолкли. Звук оборвался одним мигом. С хрустом. Даша не успела подумать, что голос похож на папин. И хорошо. Мысль была одна: беги.
Луна бездушно смотрела сверху. Ей не было дела до трагедии внизу. Бледный глаз космоса равнодушно наблюдал за бегущей девочкой.
Вот она пересекла невидимую границу леса, после нее деревья постепенно становились реже, света – чуть больше. Еще каких-то сто метров, и маленькая фигурка выскочила на проселочную колею. Не сбавляя хилой скорости, повернула в сторону поселка.
Уже увидав первые огни, маленькая Даша припустила сильнее. Кажется, воздуха в груди совсем не осталось, нечем было д
Девочка обняла пса за шею, и тот потянул ее за собой. На коленях, цепляясь одной рукой за жесткую шерсть, Даша заползла в просторную деревянную будку и там потеряла сознание.
Суббота, 1953 год
Всю дорогу Димка курил. И молчал. Он хмуро смотрел перед собой, крутил баранку и периодически сплевывал в окно.
Васька Земин тоже сидел в тишине. Не спешил лезть с расспросами к боевому товарищу. Как тот и сказал, все объяснят на месте.
Так и ехали. Между ними была более чем дружеская связь. Невидимая красная нить пролегла через весь фронт и связала двух мужчин так крепко, как умела это делать только война. Они могли не говорить, но прекрасно понимать друг друга с одного взгляда.
Правда, сейчас Димка все отворачивался либо глядел перед собой.
Василию это не нравилось. Молчание было тяжелым, полным нехороших мыслей. Так, что некуда было деть руки и глаза. Он ловил себя на том, что, как и Дима, пялится то в окно, то на дорогу, но в упор не видит пейзажа.
Земин в который раз укорил себя, что не завел привычку курить. Надо же, всю войну прошел и не закурил! А сейчас бы пригодилось: мог занять непослушные пальцы, которые иногда подрагивали после давней контузии.
– Вась, ты, это… Короче, ты там аккуратнее. Место такое…дурное. Ты извини, я слыхал про тебя. Так что…без нервов.
«Чудной ты, братец-лис! – искренне изумился Василий. – Кто ж тебе рассказал? Я ведь сам молчал о своих похождениях в местах не столь здравых!»
– Там что, курорт для особенных? – улыбнулся Вася.
– Дети.
Машина подскочила на ухабе, будто сбила это короткое слово – оно глухо ударилось о кабину и застыло в воздухе.
Тяжко. Для Василия Земина дети были больной темой. Дима об этом знал очень давно. И сам в душу товарищу не лез.
– Если что, ты говори. Слышишь, Вась? Мы с Катериной сразу…того. Поможем, – Дмитрий, наконец, посмотрел на друга. – Я ж помню, как ты бесился тогда.
«То, что случилось в Дрездене, не повторится. Не дам! Сдюжу!» – давил сам на себя Василий.
Однако вместо этого бодро проговорил:
– Добро, братец-лис! Да и чего я там не видал в ваших психушках!
Васька улыбался, а сам крутил-вертел трофейную немецкую зажигалку.
Клац-клац.
***
Василий невольно соврал. Таких учреждений ему посещать не доводилось.
Они остановились у высоких ржавых ворот с пиками поверху. Тормоза скрипнули, а к машине уже торопилась высокая худая девушка в белом халате.
Накрапывал мерзкий дождик, морось, что не решалась превратиться в нормальный ливень.
На душе Земина было примерно также. Выходить совсем не хотелось. Накатывала странная дурнота, причины которой он торопился списать на тряску. Дорог нормальных в Тамбовской области так и не проложили. И порой ему казалось, что не проложат в ближайшие лет семьдесят.
Димка выскочил к невесте-медсестре навстречу. Они обнялись и переговорили о чем-то. Друг пару раз указывал рукой на кабину, где по-прежнему грелся Васька.
Дождь так и не спешил.
Наконец, друг вернулся и потянул Земина наружу:
– Давай. Как раз пока никого лишнего нет!
Он вздохнул, но послушался. Дима коротко представил их с Катериной друг другу, и девушка повела мужчин в ворота. Естественно, раздался немелодичный зловещий скрип. Вася покачал головой.
Двор был не особо большой, засыпанный мелкой галькой. Пара каких-то кустов да клумб с увядшими цветами. Все было серое и неприятное, включая низкое тяжелое небо.
«Специализированное медицинское учреждение III вида комбинированного типа г. Моршанск», – прочел Василий табличку у главного входа.
Катерина повела их в обход, к запасному выходу.
– Извините, придется через отделение с «тяжелыми» пройти, – сказала медсестра.
Здание выглядело достаточно новым, выкрашенным в белый цвет, который сейчас по-осеннему поблек.
«Школы III вида знаю, это для слабовидящих, кажется, – подумалось вдруг Земину. – Но медучреждение?»
Едва переступив порог, Василий побледнел и замер. От криков и стонов кровь стыла в жилах. Казалось, они клюют тебя прямо между глаз, и там начинает что-то больно пульсировать. Вопли омыли его океаном безумия, заставив мгновенно вымокнуть рубаху под курткой.
Детские крики.
Все то, да не то. Очень похоже на клинику, в которой держали и его. Только вот голоса…
Клац-клац.
Входная дверь обрубила живой шум и оставила наедине с детским безумием. Димка чувствительно подхватил его под локоть, что-то прошептал, но Василий не ответил. А Катерина двинулась по коридору, поманила жестом.
Земин заставил себя двигаться.
Клац-клац.
«Дыши и не слушай. Дыши и не слушай!»
Вот он и переставлял ноги, смотрел на мыски сапог и дышал, дышал. Заметив его состояние, Катерина сразу завела их в глухую комнатушку и плотно закрыла дверь.
Тут же крики и вопли стали глуше.
Клац-клац.
Специализированное учреждение комбинированного типа. Вот в чем дело. Никакая это была не школа для слабовидящих. Все дети были психически дефектными. Правда, основная масса школ строилась для физически дефектных. Там их учили, воспитывали, образовывали. Делали почти нормальными людьми.
Если бы не особое отношение Земина к детям, он бы даже не дрогнул. Вон, Димка держится, хоть его и коробит от происходящего вокруг. Конечно, будь ты хоть трижды советский офицер, но зрелище в первый раз подавляет.
«А ведь ты тоже здесь раньше не бывал, братец-лис!» – осенило вдруг Василия.
– Ты как? – Дима заглянул ему в глаза.
– Вам нужно представить что-то совсем другое, – заговорила Катерина. – Я вот когда в Москве была, в зоопарк ходила. Вот знаете, если глаза прикрыть и постараться, то можно вообразить, будто это и не дети. Так…звери. Из джунглей.
Взгляд ее при этом стал стеклянным. Василий подумал, каким же характером должно обладать девушке, чтобы каждый день заставлять себя погружаться в этот гнилостный водоворот из завываний, ударов, дерьма и боли, боли, боли. Погружаться снова и снова.
Неимоверной силы человеком предстала Катерина Земину. Он на мгновение залюбовался ее строгим носом и широкими плечами, также различил красные от работы в холодной воде руки.
«Сколько чужой боли может выносить человек? Господи, а это еще и дети!»
Он посидел, подышал, закрыл глаза.
«Зоопарк, значит…»
Звуки долетали. Глухие и далекие, здесь они действительно казались криками орангутанов, гласом слонов и возгласами неведомых птиц.
Клац.
– Все, ребята, все. Пойдем. Сдюжу.
Василий уверенно встал. Оправился. Спрятал зажигалку.
И они погрузились в дикие джунгли, наполненные странными зверями. Запахи лекарств и мочи слегка сбивали иллюзию. Прошли широким коридором мимо нескольких просторных «игровых», как назвала помещения Катерина. Детей там было немного, и Земину даже удалось поглазеть.
Он по-прежнему воспринимал их, как обычных ребят, но нечто сдвинулось в его мозгу, слегка исказило картину.
«Ишь, как соловьем заливается пичуга неизвестная!»
Или: «Ох, звуки-то какие! Что же ты за зверь неведомый?»
Примерно такие мысли проносились теперь в мозгу Василия.
Вдобавок заметил, что здание все же было не новым, а просто отремонтированным. Причем, снаружи оно выглядело лучше, чем внутри. Сейчас он наблюдал обшарпанные стены, плесень по углам, запах канализации, битую плитку.
– Мы заметили странности пару недель назад. Конечно, тут вечно что-то творится, сами видите.
Белокурая девчушка обхватила руками колени и билась затылком в стену. С каждым ударом она издавала глухое и короткое «У».
«Чеширский кот сошел бы здесь за своего», – покачал головой Земин.
– Постоянные травмы, ссадины. Это нормально для них. Укусы тоже.
Катерина шла, не смотря по сторонам.
– Сначала пострадала Зина Иванова. Сломала ногу. Ну, особо и не удивились. Хотя она у нас из обычных.
«Ага, значит, главный корпус это именно школа», – рассудил Василий.
– Потом Тося Федякина. Там хуже оказалось. Стекло оконное как-то странно лопнуло и прямо на ногу. Три пальца срезало. Затем еще Валя Иванова. Ожег на пол-лица и всю руку. Еле спасли.
– Девочки Ивановы – родственницы?
– Нет, что вы, – Катерина улыбнулась. – Всем сиротам присваиваются типовые фамилии. Чаще всего Ивановы да Петровы.
«У. У. У».
Василий сбился с шага.
– Да и все равно не думали ничего такого, – продолжала медсестра. – Уже после дознались. Каждый раз рядом была Даша Зимина. А потом еще все эти странности… А когда Диме рассказала, он сразу про вас вспомнил. Сказал, вы с такими вещами сталкивались. Может, посоветуете чего?
Ее простота была слишком чистой. Обычная наивная девушка – как же ее угораздило работать в таком месте?
– Так, а что за странности вы сказали?
– Знаете… – вдруг замялась она, смутилась.
«Стыдно?»
– Я вообще не верю во все такое. Ну, какая мистика в наше время, да? Но Даша… Она… В общем, сами увидите. Сюда.
Они свернули в другой коридор, поднялись на второй этаж и прошли вглубь почти до самого конца.
Дверь была с замком. Толстая рама, дополнительно укрепленная брусом, будто санитары боялись, как бы маленькая девочка не вырвалась. Земин был уверен, что и на окнах были дополнительные решетки.
«Ну, давай знакомиться, Даша Зимина. Почти однофамилица!»
Катерина стала натужно открывать укрепленную дверь. В последний момент Василий отстранил ее, кивком показав, что войдет первым. И не прогадал.
Едва он сделал шаг, чтобы переступить порог, и отдернулся назад. Верхняя перекладина от дверной коробки сорвалась и провернулась на одном гвозде. Второй гвоздь, ржавый и кривой, мелькнул перед носом Земина, едва не задев.
– Эк бы вас, Катерина, могло разукрасить, да? – улыбнулся Василий.
Краем глаза он успел заметить, как Дима положил руку на плечо невесты.
Васька вошел уже увереннее. Но все равно остановился на пороге. Девочка сидела на кровати, обхватив плечи и отвернувшись в угол. На людей Даша никак не реагировала. Хоть бы Земин стоял перед ней, хоть бы сам товарищ Берия.
– Здравствуй, однофамилица! – бодро поздоровался Василий. – Можно я войду?
Ответа не было, но девочка вдруг вздрогнула.
Он сразу уловил: в комнате витало нечто. Оно было невидимым и неосязаемым. Не сущность, не мысль. Нечто в самом воздухе, как будто оно имело собственное сознание, пряталось по углам, мелькало на краю зрения. Вызывало ощущение тревоги и опасности, которое кроется в следующем миге, в грядущем моменте времени. Не спасешься – что-то с тобой будет, берегись!
– Дашенька, это Василий Андреевич Земин. Поздоровайся! – подала голос из коридора Катерина, но войти Василий жестом запретил.
– Здравствуйте, – очень тихо проговорила Даша Зимина.
«Значит, не совсем закрылась, с медсестрами общается, просьбы слышит».
Заметив намерение друга, он сказал, не оборачиваясь:
– Димка, лучше стой там. А то, чего доброго, отхожее ведро ненароком перевернешь или споткнешься на ровном месте!
Девочка опять вздрогнула всем телом.
Повисла недолгая пауза. Затем она словно решилась спросить:
– Почем вы такое знаете?
– Я сказки люблю. И читал много книжек всяких. Бывал везде, и там тоже сказки разные слушал. Так что много всего знаю, Дашуля.
Она слегка развернулась к нему. Так, едва-едва, просто намек на готовность говорить.
– Хочешь, я и тебе кое-чего расскажу, а? Сказку или миф древний. А хочешь, книжку принесу? Здесь ведь так скучно. Сидишь, вот, целыми днями одна. Да-а… И никто не придет словом обмолвиться. А ночами выть хочется. Смотришь на луну и думаешь, как бы так меня поскорее бог прибрал. Да, Дашуля?
Девочка всхлипнула, шмыгнула носом.
– А те, кто приходят, они не смотрят. Нет, приносят еду, и все. Не остаются поговорить, в глаза не глядят. Пришли – ушли. И с каждым днем ты понимаешь, что больше никого в мире нет, кроме тебя. Один-одинешенек. Ни-ко-го.
Василий сделал пару аккуратных шагов ближе к Даше.
Дима в этот момент также вошел в комнату, принес стул Земину, на, мол, присаживайся. Тот отрицательно покачал головой со словами:
– И тебе не советую. Вдруг чего… Верно, Дашуля? Подломится ножка у табурета?
Она печально и тихо ответила:
– Подломится.
– Вот и я о том. Сама все уже поняла, насколько могла, умница. Да только рассказать некому. Никто не хочет ни послушать, ни поболтать. Разве только вон, Катерина, да кто-то из девочек. Так что же случилось, а? Нормально ведь было до… Дай угадаю, до дня рождения?
Димка, не зная, куда деть стул, поставил его в самую середину помещения, помялся. Но присесть не решился. Опасливо облокотился о спинку. Земин как в воду глядел – треклятая ножка треснула, отчего Дима едва не упал. Ругнувшись вполголоса, он схватил остатки и вынес их в коридор. Возвращаться не спешил.
– Катерина, не зайдете к нам? – спросил Земин, видя, что девочка отмалчивается.
Медсестра вошла и приблизилась к кровати. Затем аккуратно присела на краешек и погладила Дашу по плечу. Та немедленно повернулась, обняла девушку и, наконец, посмотрела прямо на Василия.
Одним глазом.
Ему очень захотелось клацнуть трофейной зажигалкой, но сдержался. Вдруг прямо в руках рассыплется?
Русые волосы девочки были немыты и неровно обстрижены так, чтобы челка прикрывала правую сторону лица. Со стороны и мимоходом можно и не заметить. Однако вблизи все было очевидно. Правая глазница зашита, а над бровью и под нижним веком виднелся рубцеватый шрам. Как будто от когтя – не от ножа.
«Наверное, самая популярная прическа здесь», – пришла глупая мысль.
– Даша сама мало что рассказала, – проговорила Катерина, поглаживая девочку. – Она назвала имя-фамилию, да и все. Кое-что узнали от людей, что привезли ее сюда.
– Значит, все-таки это началось после дня рождения, да, Дашунь? Давай еще погадаю, недели две-три назад?
Она кивнула:
– Шестого октября.
– Ага. Тогда ты, наверное, вспомнила что-то такое хорошее. Что-то из детства…
– Я вспомнила, как мы с мамой и папой ездили в город. Сюда, в Моршанск. На прошлый мой день рождения. Ходили в парк и ели мороженое. И вообще…
Она всхлипнула.
– А что произошло с девочками? С Зиной, Тосей и Валей?
Даша сразу же нахмурилась:
– Сами виноваты.
– Издевались, – уточнил Василий.
Даша отвернулась, уткнулась в плечо Катерины. Медсестра помалкивала, но само ее присутствие успокаивало девочку, расслабляло. Ощущение напряженности утихло, но не исчезло совсем, потому Земин старался не давить.
– Они как-то в туалете… Толкались, обзывались. Психичкой, там, и…по-всякому. – Она перестала всхлипывать. Нет, девочка не боялась и не собиралась плакать. Наоборот, в ее голосе Василий вдруг уловил намек на обиду, злость и некое удовлетворение. – Они говорили, что я тут останусь навсегда. Что я больная, и никому не нужна. А их на Новый год родители заберут. Что всех других заберут, а я, дура, одна тут буду.
– И что ты сделала? – спросил Василий.
– Я не стала сдерживаться.
И замолчала.
Однако Земин обязан был уточнить еще кое-что. Не мог не узнать этого. Для полноты картины.
– А называли они тебя, небось…
– Лихо. Чаще всего. Или Дашка-кривая.
Дима вдруг решил приоткрыть окно со словами:
– Что-то тут жарко совсем. Я откро…
Он потянулся к форточке, а Василий не успел его остановить. Стекло выскочило из рамы и разлетелось по полу миллионом осколков-искорок, оставив звенящее эхо.
Девочка испугалась звука и вновь уткнулась Катерине в плечо.
– Дашуля, не бойся. Это просто стекло. Все хорошо, – успокаивала ее медсестра.
– Дашенька. Ты сильная и смелая. А на этих не обращай внимания. Тем более, ты им отомстила. Ты сильная. Ты умница. Но!
Катерина резко посмотрела на Василия, мол, что вы такое говорите!
Он помедлил и тоже приблизился к девочке, присел на корточки, заглянул в единственный глаз.
– Дашуля, я знаю, каково сидеть вот так, взаперти. Я обещаю, что привезу тебе книжку сказок. Это будет твой подарок на день рождения. Но ты должна пересилить себя, как бы не боялась, и все рассказать. Что случилось с твоими родителями? И как ты потеряла глаз? А Катерина принесет нам чаю с баранками. Правда, Катенька?
***
– Выбил для тебя временную комнату в общежитии.
Василий удивился, но ничего не сказал. Катерина осталась на службе, а мужчины отправились в город. Дима продолжил:
– Ты голодный? В поезде, небось, не ел ничего?
– Нет, братец, есть не хочу. Вот что, вези-ка меня в ваш знаменитый музей. Там, говорят, есть замечательная коллекция деревянной скульптуры. А затем я в библиотеку загляну.
После недолгой паузы Димка вдруг спросил:
– Как думаешь, Вась, это, с девочкой, реально?
«Ох, не твое это, братец-лис, за чужую девчонку беспокоиться. Скрываешь что-то, ей-богу», – подумал Земин.
С другой стороны, с Дашей непосредственно работала Димина невеста. А опасностью в том заведении веяло настоящей. Шершавой горькой опасностью.
– Сам же видел, Лихо Одноглазое заприметило нашу Дашу, – Василий прикрыл ладонью правую сторону лица. – Один глаз да дюже зрячий. И так просто оно теперь ее не отпустит.
– Да какое, к чертям, Лихо! Девочка в клинике, почитай, третий год. И до этого тишь да гладь была. Мы с Катериной уже сколько знакомы. И ничего такого прежде не случалось.
Василий широко улыбнулся:
– Дело темное. Настолько темное – хоть глаз выколи!
– Юмор-рист, – сплюнул Дима. – Так. Библиотека отменяется. Даю тебе час в музее. Я пока в часть и обратно. А потом сам отвезу в наш городок. Утро вечера…
– …лучше видно! – смеясь, закончил Земин.
Они свернули с главной улицы Интернациональной, проехали квартал, и Дима притормозил рядом с угловым двухэтажным зданием из светлого кирпича.
– Привет Астафьичу передай.
– Добро, братец-лис! – сказал Василий и зашагал к дверям.
Дождь все-таки сорвался, быстро стемнело. Перед самыми ступенями Васька по щиколотку ступил в лужу и ощутил, что сапоги пропускают воду. Ругнулся про себя. Сапоги было жалко. Благо, сам промокнуть не успел.
Время близилось к закрытию, и музей постепенно пустел. Последние сотрудники гасили свет в кабинетах и экспозициях, завершали свои дневные дела.
Навстречу Земину шел невысокий плотный мужчина с залысиной и в толстых очках.
– Здравствуйте! Меня зовут Борис Астафиевич Журов, директор музея-музея. Чем могу быть полезен, товарищ?..
– Василий Андреевич Земин. – Он протянул мужчине руку. – Дмитрий Денисов вам привет просил передать. А я по делу.
– А я как раз его машинку-машинку в окошко увидел! Думаю, сам Дмитрий Сергеевич. Вот и бегу навстречу. Итак, чем могу служить другу товарища Денисова?
«Прямо-таки сам Дмитрий Сергеевич!», – мелькнула недовольная мысль.
– А что вы, товарищ Журов, знаете о сказочном чудище, которое зовется Лихо Одноглазое?
Сказку про Лихо, так или иначе, слышал каждый на просторах необъятной советской родины. Наводящее всевозможные беды и несчастья на простой люд, это существо имело богатую историю. Древние славяне открыто персонифицировали его, как воплощение зла – собирательный образ беды и горестей.
– Собственно, само это слово, «лихо», приобрело значение чего-то нехорошего, злого, неприятного. Понимаете? Сначала-сначала было оно, некое существо с именем, а уже потом этим именем стали обозначать несчастья. Да и народные пословицы. Например, «Не поминай лихом», «Не буди лихо, пока спит тихо-тихо».
Сперва Василий подумал, будто ему показалось, что Журов повторяет некоторые слова. Но затем прислушался. Что это могло быть, раздумывать не стал. В конце концов, после войны он сам был далеко не здоров.
Они неторопливо шли мрачными коридорами мимо выставок и кабинетов, а директор музея продолжал говорить.
– Интересно то, что чудовище имело свои имена и в других культурах. Нет, не только русскому народу хватило фантазии выдумать подобное! В Смоленщине-смоленщине вы могли услышать про Верлиоку – одноглазого великана-людоеда. Далеко на востоке оно звалось Тепегёз. Согласно тюркскому героическому эпосу, он заманивал своих жертв в пещеру и съедал живьем-живьем. А еще был алтайский Ельбегем, наводивший ужас на всю округу.
Впрочем, на фронтовика Журов не походил. Больно он был мягким, домашним. Одно слово, ученый. Такой, каким едва не стал сам Земин. Если бы не та треклятая экспедиция на Урал.
– Однако, на то мы и советские люди, чтобы здравым смыслом побеждать предрассудки, верно? – усмехнулся Борис Астафиевич. – Вам знакомо имя-имя Одиссея?
Не став вдаваться в подробности своего образования журналиста и опыт собирателя фольклора, Василий просто кивнул. А Журов, кажется, оседлал любимого конька. Он так увлеченно стал пересказывать греческие мифы, что Ваське пришлось невежливо прервать его:
– Значит, наша народная сказка восходят к мифу про Одиссея и Полифема? И это всего лишь выдумка?
– Ну, товарищ Земин, если бы вы верили в греческих богов-богов, то для вас это была бы никакая не сказка. Наука пошла дальше! – заметно воодушевился Журов.
Он рассказал про теорию австрийского палеонтолога Абеля. То, что греки и их современники могли встречать черепа карликовых слонов, подобного Земин до этого не слышал. Строение черепов было таково, что центральное носовое отверстие древние люди могли принять за одну большую глазницу. А все остальное уже делала людская фантазия.
«Занятно. Да только вряд ли карликовый слон в Тамбовской области убил родителей девочки Даши, а самой ей выбил глаз. Больно кровожадная зверюга получается!»
– Но и это еще не все!
Кажется, Борис Астафиевич тоже был когда-то собирателем фольклора. Иначе его энтузиазм Земин объяснить не мог. Директор музея словно ухватился за любимую тему. Что самого Василия также заинтересовало.
– А скажите, товарищ Журов, – перебил он директора-мифолога в очередной раз. – Откуда вам столько известно про народные верования, сказки, греческие мифы и палеонтологию? Насколько я могу судить, это совсем не ваш профиль.
– Ну-у, – смутился Борис Астафиевич, – культурология – это наука-наука…
Василий панибратски хлопнул мужчину по плечу.
– Да не волнуйтесь, товарищ! Я так, из любопытства. Это останется между нами, – он хитро подмигнул директору музея.
По лицу Журова поочередно прошли страх, смятение и облегчение.
– Что вы, что вы, товарищ-товарищ Земин! Никаких секретов!
«Кого же ты так испугался, Димку нашего, что ли?»
После этого Василий решил, что пора прощаться. Пожав руки, они пожелали друг другу всего самого лучшего. Журов, естественно, говорил, что всегда рад помочь и ждет здесь. Звал просто в гости, на чай. Еще обещал угостить грибочками, которые собственноручно собирал и мариновал. Хвалился, какой сам заядлый грибник. Он все тряс и тряс руку гостя, кивал и кивал. И вдруг наклонился, поднимая что-то с пола.
– Кажется, это ваше? – как-то чересчур пораженно сказал Борис Астафиевич.
На ладони он держал металлическую пуговицу от гимнастерки.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».