Жертвы осени

– Я, видно, здорово проголодалась, – пробормотала Васёна, – ишь, как мысли скачут: со статьи на Лешку, потом на папу и мамины духи… Надо все-таки перерыв сделать. И где этот доставщик, в конце концов, я так тут и умру голодной смертью…

Роман приехал, когда Васёна уже приканчивала огромную пиццу и едва дышала от удовольствия и большого количества еды.

– Ч-чем это у тебя п-пахнет? – поведя носом, спросил он еще в прихожей.

– Ты слегка опоздал, но еще можешь присоединиться, там осталась пара кусочков. – Васёна вытерла салфеткой пальцы и вздохнула: – Почему все, что я съедаю, проваливается куда-то, а не оседает, например, на боках?

– Да ты в-ведьма, – расхохотался Роман, входя в кухню и обводя взглядом пустую коробку от большой пиццы и несколько таких же, опустошенных почти до дна контейнеров из-под салатов.

– Ну и ладно! Мой руки, я тебе сейчас разогрею.

– А это ч-что? – Роман зацепил пальцами один из распечатанных листков, пробежал глазами. – Все-таки к-копаешь?

– Негде мне копать, – засовывая в микроволновку тарелку с оставшимися кусками пиццы, вздохнула она. – Понимаешь, такое впечатление, что до Беларуси этот Тиханевич и не жил вовсе. Вся его история – там, а ведь родился и вырос он здесь, в России, и жил, похоже, до начала нулевых тоже тут. Но никакой информации вообще – так ведь не бывает?

– Ну п-почему? Он мог вполне п-подправить биографию, если за ним в-водились какие-то г-грешки, например, – усаживаясь к столу, сказал Роман. – По в-возрасту он вполне мог быть тут к-кем угодно, в том числе и б-бандюком каким… а они п-практиковали такие вещи – п-подчистить за собой, если б-была возможность.

– Погоди-ка, – Васёна забралась на стул с ногами, подперла голову кулаком и вопросительно уставилась на Васильева, придвинувшего к себе контейнер с остатками «столичного» салата, – ты хочешь сказать, что бизнесмен Тиханевич может оказаться вовсе не бизнесменом?

– И д-даже не Тиханевичем, – кивнул Роман, отправляя в рот салат.

– Но… выходит, у меня тогда совсем нет шансов? – расстроенно спросила Васёна.

– Ш-шанс есть всегда. Только объясни: т-тебе зачем это н-надо?

Она сорвалась со стула, убежала в кабинет отца и вернулась оттуда с ворохом каких-то распечаток. Небрежно сдвинув на самый край стола контейнеры, а коробку от пиццы отправив на подоконник, Васёна принялась раскладывать листки перед Романом.

– А затем, что мне кажется… понимаешь, между этим Тиханевичем и маньяком Вознесенским непременно должна быть связь. Конечно, существует вероятность, что при наборе текста вставили не ту картинку, но она очень мала, согласись? – Она ткнула в распечатанный фоторобот с минского сайта и в ту фотографию, что принес ей сам Роман. – Ну не может быть таких совпадений. Это один и тот же человек – но совершенно непонятно, почему его ищут в Минске, когда он давно сидит в настолько зарытом учреждении, что оттуда никогда не было побегов.

– И ч-что? – не понял Роман, свободной рукой взяв оба листка и глядя на них.

– Как – что? На фото – Вознесенский? А ищут-то брата Тиханевича. И еще… – она выдержала многозначительную паузу. – Я вчера вечером на работе задержалась, меня охранник выпроваживать пришел, и мы разговорились. И знаешь, кем он оказался? Бывшим оперативником, который как раз по делу Вознесенского и работал! – торжествующе выдала Васёна.

– И ты, к-конечно, сунулась к нему с р-распечатками, да?

– Да! А что такого? И он подтвердил, что на снимке как раз Леонид Вознесенский. Но вот дальше… – Васёна задумалась на секунду. – Знаешь, мне почему-то показалось, что он не хочет говорить об этом именно со мной. То ли я на него впечатления не произвела, то ли он к женщинам с недоверием… – Она умоляюще посмотрела на закончившего жевать Романа. – Но он наверняка знает об этом деле все, раз работал, правда же?

Васильев усмехнулся:

– И ты х-хочешь, чтобы с ним в-встретился я?

– Рома! – Ее голос сделался просительным. – Ромочка, ну помоги мне, пожалуйста! Охранник не станет больше говорить со мной, а…

– А м-мне непременно р-раскроет душу, – усмехнулся Роман, откидываясь на высокую спинку стула. – Т-ты, Васёна, авантюристка. Ну и к-как, по-твоему, я к нему п-подберусь? «З-здрасьте, дядя, мне бы про м-маньяка поговорить?» Д-догадываешься, куда он меня п-пошлет?

– Но ты ведь можешь сказать, что тебе заказали, например, статью о ветеранах полиции?

– Я же не ж-журналист, я редактор и немного ф-фотограф.

– Ты фотокорреспондент, просто ленивый очень и сам писать ничего не хочешь. Но прикинуться-то на час-другой можно? – не отставала Васёна.

– Тебя В-вовка не учил, что врать нех-хорошо?

– Да где тут вранье?! – искренне удивилась она. – Я же не предлагаю ничего страшного! И твою статью можем потом на нашем портале опубликовать – ко Дню милиции, например, чтобы вообще все по-честному было.

– В-вечно ты меня т-толкаешь на к-криминал, – вздохнул Васильев, понимая, что Васёна теперь ни за что не отцепится.

– Как тебе не стыдно? – возмутилась она. – Где тут криминал?

– Ох, ч-чувствую, оторвет мне В-вовка голову, – пробормотал Роман, вынимая из кармана потрепанную записную книжку. – К-как, говоришь, з-зовут охранника?

Город Вольск, наши дни

Ева крайне мало времени проводила в интернете. У нее не было аккаунтов в соцсетях: зачем, если общаться все равно не с кем? По утрам она наскоро просматривала пару местных новостных сайтов и тут же выключала старенький компьютер. Ей куда больше нравилось читать книги – вот тут у нее был целый мир, в котором Ева не чувствовала себя брошенной, одинокой, никому не нужной.

Стоило открыть книгу – и все, собственная жизнь переставала быть важной, появлялась другая, та, которую проживали выдуманные кем-то герои, и Ева вместе с ними.

Читала она очень много, но денег на книги, конечно, не хватало, и она постепенно записалась во все городские библиотеки, там и проводила дни. Библиотекари знали ее по имени, всегда откладывали пару книг из новых поступлений, чтобы Ева могла прочесть их первой.

Особенно она подружилась с Еленой Фридриховной Вайс, пожилой немкой, работавшей в библиотеке за пару остановок от дома Евы. Старушка была одинока, ее дети давно уехали в Германию по программе репатриации, а она отказалась.

– Понимаешь, деточка, – рассказывала она Еве, пригласив ту как-то на чай в небольшую подсобку, – я ведь в Германии не жила никогда, родилась и выросла здесь. И отец мой тоже туда не стремился, хотя родом был из Дрездена. Рассказывал много, а вот уезжать не хотел, даже когда появилась возможность. Ну а раз папа не хотел и предпочел умереть здесь, то куда я-то поеду? Здесь дом, здесь могилы родителей – а там что? Чужая земля? Нет, человек должен жить там, где родился.

– Говорят, что это неправильно, – заметила Ева. – Мы ведь не деревья, чтобы всю жизнь на одном месте…

– Вот то-то и оно, что не деревья… Никаких корней не признаете, – пробурчала Елена Фридриховна. – Обрубили все лопатой – и на новое место. А там приживетесь ли? Кто знает?

– Но ведь ваш сын и невестка прижились.

– Говорят, что прижились. Но кто знает, как оно на самом деле? Мой сын привык не расстраивать меня по пустякам, так что не скажет ничего, даже если ему совсем невыносимо. Да и если разобраться – что их здесь удерживало? Это я так, ворчу по-стариковски, но понять могу. Когда погибла Адель… – Она поднесла к глазам кружевной платочек и умолкла.

Ева знала, как погибла внучка Елены Фридриховны, но предпочитала эту тему не развивать – ей самой становилось хуже, потому что наваливались воспоминания.

Адель была третьей жертвой Бегущего со смертью, и Ева втайне думала, что старушка просто узнала единственную свидетельницу, сумевшую выжить после нападения, и теперь ассоциировала ее с погибшей внучкой, перенеся на Еву ту любовь, что могла бы дать Адели. Но Елена Фридриховна никогда и ничем не дала ей понять, что знает, кто такая на самом деле эта незаметная читательница, приходящая в библиотеку практически каждый день. Она приветливо улыбалась, вытаскивала из ящика стола очередную новинку и заговорщически подмигивала, протягивая ее Еве:

– Сама еще не читала.

Ева бережно брала книгу двумя руками, прижимала к груди и уходила в самый дальний угол читального зала, забивалась за стол и принималась читать.

Иногда Елена Фридриховна приносила какую-то домашнюю выпечку – и тогда приглашала Еву на чай и обсудить что-то из прочитанного. Если в читальном зале никого не было, они разговаривали прямо там.

Ева, заметив, что старушка-библиотекарь очень любит зефир, тоже старалась сделать ей приятное и приносила коробочку. Елена Фридриховна сперва отнекивалась – видела, что Ева живет очень трудно, лишних денег явно не имеет, но Ева однажды расплакалась от обиды: она ничего больше не могла сделать для своей пожилой подруги, та отказывалась от помощи, предпочитала справляться со всем сама, и вот этот зефир казался Еве единственной возможностью отблагодарить Елену Фридриховну за доброту и общение.

Старушка, поняв причину слез, перестала отказываться от подарков, и Еве стало чуть полегче – теперь они были как бы на равных.

Постепенно она смогла рассказать Елене Фридриховне о том, что много лет лечилась в психиатрических больницах и не надеялась оттуда выйти, но о причине своего состояния умолчала, на это душевных сил не находилось, да и лишнее упоминание о трагедии внучки тоже не принесло бы ничего хорошего.

Елена Фридриховна вопросов не задавала и никакого ужаса на ее лице не появилось, как бывало, если кто-то из случайных людей вдруг узнавал такие подробности.

– А хочешь, Евочка, я тебя попробую в библиотеку помощницей устроить? – вдруг предложила она в один из Евиных визитов. – Я ведь тут на хорошем счету, раньше вообще заведующей была, это потом уж по возрасту сама попросилась в простые библиотекари, мне здесь проще, да и люди кругом, а не бумажки-отчеты. А ты бы мне помогала. Денег, правда, много не платят, но ведь хоть что-то.

Ева, конечно, обрадовалась, но постаралась не обнадеживаться слишком: скорее всего, узнав о ее прошлом, заведующая просьбу отклонит, как бывало в самых разных местах, куда Ева пыталась устроиться.

Но в библиотеку ее взяли, и от радости Ева несколько дней ходила с улыбкой на лице – впервые в жизни у нее что-то получилось, пусть и не без посторонней помощи. И случилось это как раз вовремя: Ева напряженно ждала продолжения истории с пересмотром дела Бегущего со смертью и сходила с ума от ужаса, а теперь у нее останется куда меньше свободного времени для тяжелых мыслей и появится какое-то занятие, требующее внимания и сосредоточенности.

Вадим, которому она, разумеется, сразу же об этом сообщила, был рад не меньше:

– Ты просто обязана меня познакомить с этой Еленой Фридриховной. Я должен поблагодарить эту библиотечную фею – она сделала то, чего не смог я.

– А чего ты не смог?

– А ты не заметила, как изменилась? Ты ведь улыбаешься.

– Да? – удивилась Ева, на самом деле не заметившая произошедших перемен.

– Конечно! И у тебя ожили глаза. Так что я в долгу перед твоей знакомой.

Она на самом деле их познакомила. Вадим приехал к закрытию библиотеки и повел их в кафе, где за кофе и пирожными развлекал Елену Фридриховну байками из студенческой жизни.

Ева сперва вела себя настороженно – она очень просила Вадима не касаться в разговорах темы о Бегущем со смертью, но вскоре расслабилась, поняв, что Резников вовсе не собирается о нем говорить.

– Очень милый человек, – заметила назавтра Елена Фридриховна.

– Вадим? Да, он очень хороший. – Ева снова незаметно для себя улыбнулась.

– И что же – он тебе нравится?

– Нравится? – словно пробуя слово на вкус, удивленно переспросила она. – Я даже не думала… он мой врач…

– А врач не человек, что ли?

– Но… так нельзя, это неправильно…

– Ох, Ева-Ева, ты, конечно, такой ребенок… Но это и понятно – когда тебе было расти, ты болела. Но неужели ты никогда не замечала, как этот Вадим на тебя смотрит? Он же словно Пигмалион, так гордится тобой, как будто сам создал.

– А он и создал. Он же меня буквально вытянул, вытащил, не позволил навсегда в психушках остаться. Я ведь не хотела выписываться, просила оформить в специнтернат.

– Вот же дурочка! – всплеснула руками Елена Фридриховна. – Это что же за причуда такая?! Слава богу, что он послал тебе этого доктора, надо помолиться за него, чтобы был он здоров и счастлив! Ты же хорошая, умная девочка – какой специнтернат, выдумала тоже!

– Но ведь все обошлось… только вот я иногда думаю… – Ева поколебалась несколько секунд. – А вдруг так было бы лучше?

– Лучше?! А сейчас-то тебе чем плохо?

– Сейчас мне хорошо. – Она поняла, что напрасно затеяла этот разговор: не стоит старушке знать ни о ее страхах, ни тем более об их истинной причине. – Сейчас мне, наверное, почти так же хорошо, как было в детстве. Мне нравится работать с вами, нравится читать книги…

– Вот и хватит тогда все время в прошлое возвращаться! – решительно заявила Елена Фридриховна. – С этой минуты мы больше не будем говорить о том, что было. Лучше подумаем о том, что будет дальше.

«Если оно у меня будет – это волшебное “дальше”, – подумала Ева. – Наверняка Бегущий, когда освободится, захочет найти меня. А я уже не смогу убежать, у меня нет сил».

Город Вольск, наши дни

За время перелета Тимофей успел отлично выспаться, выпить кофе и теперь чувствовал себя даже бодрым и готовым работать.

Выйдя из здания аэропорта, он поймал такси и попросил отвезти в центр города, где забронировал гостиницу.

Водитель всю дорогу то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, и Тимофей понял, что тот пытается вспомнить, где мог видеть пассажира раньше. Подобное происходило часто – он все-таки вел еженедельную программу, и те, кто ее смотрел, разумеется, не могли не запомнить лицо ведущего. Вот и таксист, видимо, был зрителем.

Уже у гостиницы, вынимая из багажника небольшой саквояж, он решился:

– Скажите, а вы ведь Тимофей Колесников?

– Да, – кивнул Тимофей, забирая из рук водителя свой багаж.

– Очень рад! Я вашу программу давно смотрю. А к нам вы по делу или так, молодость вспомнить?

– Молодость? – удивленно переспросил Тимофей.

– Ну а как же! Ведь вы у нас тут серию статей писали, а потом и передачи снимали тоже – разве не помните?

– Разумеется. Нет, я к вам больше по делу… новая программа… – уклонился Колесников. – Еще раз спасибо и всего хорошего. – Он развернулся и быстрыми шагами направился к высокому крыльцу гостиницы.

В номере Тимофей разделся и сразу направился в душ – после перелетов всегда оставалось неприятное ощущение, которое хотелось смыть большим количеством прохладной воды. Он очень следил за собой, не позволял распускаться, всегда делал утреннюю зарядку и обливался холодной водой. Вот только с пробежками завязал как раз здесь, во время первой командировки, – ну это и понятно, учитывая специфику дела, о котором он тогда писал. И даже возвращение в Москву не воскресило в нем эту привычку, потому что утренние пробежки теперь для Колесникова оказались неразрывно связаны с убийствами и каким-то животным ужасом, возникавшим при одном только упоминании о любителях утреннего бега в парках.

Город, конечно, очень изменился. Тимофей решил погулять и осмотреться, а потом уж начать разыскивать молодую журналистку Стожникову, и теперь шел по набережной, которая в его первый приезд была совершенно запущенной и неуютной. Зато теперь она оказалась полноценным ухоженным местом, где приятно прогуляться в любое время суток. Все чисто убрано, кругом урны и скамьи, несколько беседок, одним краем нависающих прямо над водой, парочка кафе – летние столики уже были убраны, но теплые веранды еще работали. Большая крытая эстрада прямо над рекой – видимо, по выходным проходили какие-то мероприятия.

«Хорошо тут стало, даже не подумаешь, что провинция, – со свойственным ему снобизмом столичного жителя подумал Тимофей. – А тогда, конечно, ужас был… запустение, серость и какое-то беспросветное чувство безнадежности. Как будто жизнь остановилась».

Собственно, так и было. Жизнь практически замерла, когда по городу прокатилась волна жестоких убийств. Люди стали настороженно относиться друг к другу, в каждом прохожем видя возможного убийцу. По утрам старались сбиться в группы, поодиночке почти никто не ходил, а особенно все старались избегать парковых зон, выбирая новые, пусть и менее удобные, маршруты.

Милиция сбилась с ног, но результатов не было, как не было и свидетелей – лишь тела изнасилованных и убитых девушек в парке. И только у двенадцатого преступления оказались и свидетель, и выжившая жертва, и вот тогда милиция смогла наконец ухватиться за ниточку, по которой и вышла на след убийцы.

Тимофею тогда не удалось поговорить с выжившей жертвой: ее охраняли, ее прятали, к ней не подпускали журналистов, ни для кого не делая исключений. Девушка была в очень плохом состоянии и физически, и морально, и даже на суде ее не было – зачитывали только показания.

Позже Тимофей узнал, что Ева – так ее звали – оказалась в психиатрической лечебнице, и с тех пор о ней никто ничего больше не слышал.

«Надо будет попробовать узнать, жива ли она и в каком состоянии, – думал он, медленно прогуливаясь вдоль реки. – Хотя… если в то время попала в лечебницу, сейчас наверняка уже ничего не соображает, если, конечно, жива. А жаль – было бы неплохо взять у нее интервью теперь».

Но он понимал, что при тогдашнем уровне психиатрической помощи шансов на нормальную жизнь у этой Евы было не много – если не сказать, что не было практически совсем. Так что идея об интервью с жертвой казалась утопической.

Центр города произвел на Тимофея приятное впечатление и даже настроил на вполне мирный и романтичный лад. Здесь, несмотря на рабочий день и вполне обычную для этого времени суток суету, все было как-то иначе, чем в Москве. Да, так же спешили по делам люди, но от них не исходило той суетливой нервозности, что Тимофей тоже испытывал, оказываясь волей случая в московской толпе. Жизнь кипела, но как-то иначе, более размеренно, что ли, и от этого ему стало вдруг спокойно.

«А неплохой город, – думал Тимофей, шагая по оживленной улице и раздумывая, не зайти ли куда-нибудь пообедать. – Чисто, красиво, люди улыбаются. Почему в столице принято думать, что в провинции всегда серость, грязь непролазная и угрюмые маргинальные лица? Как будто это другая планета… А тут вон девушки какие симпатичные».

Он обратил внимание на стайку девушек, по всей видимости, студенток, спешивших к большому кофейному павильону и оживленно болтавших о чем-то. Такие же молоденькие девчонки попадались ему и в Москве, вот так же бежали в кафе между лекциями, обсуждали что-то, смеялись. В здешней же стайке Тимофей вдруг зацепился взглядом за высокую блондинку с широкой улыбкой и большими, чуть навыкате голубыми глазами – девушка прошла рядом с ним, и он смог хорошо ее рассмотреть.

Тимофею на миг показалось, что он видел ее раньше, очень уж знакомое лицо, но он тут же отмел эту мысль: в этом городе он не был ровно с того момента, как закончил снимать цикл репортажей, то есть восемнадцать лет, и этой девушки еще и на свете-то не было. И только потом он вдруг понял, что незнакомка очень похожа на Милу.

«Надо же, а я, выходит, все равно о ней думаю, скучаю даже», – удивленно констатировал Тимофей, и эта мысль ему почему-то понравилась.

Ресторан, в который Колесников зашел наугад, тоже оказался вполне хорошим, уж точно не хуже среднего столичного. Готовили тут вкусно, обслужили быстро, и Тимофей, подкрепившись, почувствовал, что готов отправиться в редакцию интернет-издания, где трудилась пока незнакомая ему Стожникова.

Город Вольск, год назад

Васёна с отсутствующим видом сидела в редакции, если был присутственный день, а ночью не вылезала из интернета, просматривая все, что попадалось ей о серии убийств в местном парке. Если же была возможность остаться дома, то ночь перетекала в день и обратно так, что Васёна даже не замечала, как за окном темнеет или, наоборот, рассветает.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.