Вектор

– Вот и ответ на твой вопрос, что ты задал ранее. И, прежде чем ты начнешь орать на меня, задумайся, будет ли в этом смысл, если я, как ты сказал, «прямо как он».

– И правда – как он. Что же я должен понять? Что решил потратить лишние минут десять на пару животных, проявляя милосердие? Это плохо для меня – быть человечным?

– Человечность – это не плохо, если не вредит делу, и сейчас оно одновременно делает это и показывает тебе то, что ты так наивно не видишь, то, почему больше нет Наоми.

– Вот сейчас уже кричать готов! – Я редко повышал голос на отца, и десяти раз за жизнь не насчитаю, но только он не совсем отец.

– Наоми нет, потому что она оказалась права и ты принял себя таким, какой есть. Наглядно это показывает твое пренебрежение временем и ощущением себя как рыба в воде. Ты принял все то, чему противился, и, похоже, сам этого не заметил. Вспомни: вместо следования за Тобином к спасению ты решил повиноваться желанию быть с братом и творить добрые дела, прикрывая этим свою жажду адреналина. Ты придумал всю эту историю с Мирандой и лекарством, потому что тебе нужно доказать всем вокруг свое превосходство. Мне продолжать?

– Раз это так, почему ты здесь? Наоми так яростно доказывала мне, насколько я ужасен и как на самом деле я рад своему положению здесь, это я понял. Но ты, мой отец, что тебе нужно, что ты хочешь мне доказать? – резко спросил я, остановившись. Но мы лишь смотрим друг на друга, между нами жалкие сантиметры.

– Я тебя воспитывал другим.

– Ты не мой отец. Ты лишь что-то из моей памяти – и все, я подыгрываю из-за эмоций и какой-никакой любви, ну и любопытства. Ты лишь представитель некой частички моего характера, моей личности. – Еще один раз в копилку.

– А говоришь, ответа не знаешь, – утвердительно произнес он, ожидая моей реакции.

Но я, посмотрев снова в его глаза, просто отправился в путь, чуть ли не скрипя зубами от его характера. Пока иду дальше, мне стоит думать над его словами и искать некий подвох, которого, скорей всего, нет, ибо отец – не Наоми. Но вместо этого меня не покидает вот какой вопрос: а нужно ли вообще думать об этом? Разве так сложно оставить все эти игры разума и просто делать то, что я умею лучше всего, игнорируя капканы в совокупности с самодельными лабиринтами, созданными от скуки?..

Последующее странствие прошло без разговоров с воздухом и излишних движений, воспринимаемых как часть войны при наличии иных организмов рядом. Все происходит как в заезженной пластинке. Кажется, мое место меняется в пространстве, но на самом деле это лишь маленький отсчет, которому придаешь смысл, пока не хватает сил признать бессмысленность выборов и решений, что застилают пеленой реальность, суть которой в собственной бессмысленности.

Освещения было настолько же больше, чем в других местах, насколько был меньше остаток жизни на окружающих поверхностях. Я сразу сверился с картой, если ее так можно назвать. Совсем близко рубка связи, и подача ею признаков жизни заставила меня нарушить маршрут, отойти от первоначальной цели. Однотонный повторяющийся сигнал расшатывал тишину, заставляя вспомнить, что есть нечто большее, чем зрение и осязание. Это можно было бы назвать голодом, умей я питаться звуками. Да, я слышу свой голос, что не выходит за пределы головы, но это либо искусственная защита прогрессировала и упрощает внешние факторы, чтобы избавляться от лишнего, увеличивая шансы выживания, либо меня попросту все глубже затягивает в объятия того, чем раньше были люди. Придя на звук, как юное и неопытное существо, ведомое фантазией и любопытством, я узрел большой терминал связи. Много мониторов, все выключены, кроме одного, на котором мигает входящий вызов.

«Меня зовут Портер Уитмен, я журналист. Несколько дней назад я с командой прибыл на Вектор, чтобы узнать, что на самом деле здесь случилось, и рассказать это людям. Если кто-то слышит меня, ответьте, я отправляю сообщения по всем частотам. Мне нужна ваша помощь. Есть ли здесь еще кто-нибудь в живых?»

Первое, что я почувствовал, – это презрение. То самое чувство, когда кто-то словно пытается нарушить твой авторитет, когда ты уже не самый главный. Казалось бы, я должен наплевать на это, ведь не сейчас, так чуть позже этот человек может создать проблемы. Если не именно он, то те люди, что придут по его зову, те, кто правят этим балом, поглядывая через замочную скважину на творение своих рук. Я вспомнил, Тобин говорил про это, что они придут, это их детище, их игрушка. Это меня объединяет с ними, мы не любим делиться, и все это звучит разумно, если допустить, что это все существует. Его сообщение все крутится на повторе. Стоит ли отвечать ли ему, если это может создать столько переменных, что придется убить его, дабы не отвлекал от цели? Или же, наоборот, это шанс на нечто большее, чем фундаментальное понимание исхода? Я слышу его голос снова и снова, сообщение повторяется, и я ничего не делаю – просто слушаю его и не могу принять решение.

– Хватит повторять одно и то же, никто тебе не поможет! – сказал я и, не ожидая ответа, уже сделал шаг в сторону, но этот незнакомец стал говорить:

– Я уже не верил, что здесь есть живые люди. Меня зовут Портер Уитмен, я журналист, и мне нужна ваша помощь!

– Мне плевать, тебе нечего здесь делать, улетай обратно и забудь это место, оно мертво.

– Я не покину Вектор, пока не узнаю, что здесь случилось. Вы не представляете, как долго я искал его, – в его голосе слышалось не только волнение, но определенная надежда, что несомненно является ужасной ошибкой.

– Зачем тебе это? – Именно сейчас я так отчетливо понимаю, как спокойно было одному.

– Недавно было официальное заявление, что станция просто пропала. Но это ложь. И я должен знать почему, чтобы сообщить людям правду. И, судя по тому, что станция существует в целостности, и тому кошмару, который здесь происходит, все далеко не просто так.

– Поверь, людям не нужна такая правда, никому не нужна. Если у тебя есть возможность, улетай и забудь это место, пока еще жив.

– Это какой-то бред! Почему вы не можете помочь мне, почему не потратить пару часов и не рассказать мне все, что знаете? – Он начинает злиться.

– Потому что ты здесь всего лишь журналист, который здесь же и умрет, а значит, мои слова бессмысленны, ты лишь тратишь мое время.

– Хорошо, ответьте хотя бы, как давно вы здесь?

– Дольше, чем помню.

– Значит, если вы и не знаете всего, то видели достаточно много ужасов вокруг. Представьте, что это распространится на орбитальные станции типа «ядра» или же на планеты, в поселения или целые города. Что если это используют как оружие – или все просто выйдет из-под контроля, начнется война, а армия не справится.

– Думаешь, твои слова смогут остановить это?

– Если люди будут знать, если власти будут знать, то да, это получится предотвратить, подготовиться, решить этот вопрос.

– Сколько ты здесь напомни?

– Несколько дней примерно, а что?

– У тебя есть защитный костюм?

– Да! И кислород, и фильтры. Также оружие, припасы и камера, без нее никуда. Хотите, я могу записать вас, вы расскажете свою историю, она будет доказательством того, что все это правда и что мои… мои люди погибли не зря.

– Ты слишком много болтаешь. Даже если мне и жаль твоих коллег, все равно беречь мир не моя забота.

– Вам не нужно его беречь, это сделаю я, когда сообщу всем об угрозе. Что вы теряете, я лишь прошу вас рассказать свою историю, и все.

– Улетай, парень, пока не навредил себе.

Я выключил связь и, присев на стул рядом, смиренно жду. Спокойно и безмолвно, так как знаю навязанные правила данных ситуаций, и все для того, чтобы в очередной раз убедиться в наличии дефектов моего восприятия. Прошел час, а может, и больше, а я все жду, когда проявит себя возможный создатель и даст подтверждение того, что неконтролируемая мной система работает исправно, а возможно, даже поделится целью профилактических работ моих слуховых возможностей. Надеюсь, это действительно была проверка моих способностей к восприятию, что позволяет спокойно готовиться к пополнению реализуемых ролей. Надзирателя все нет, что либо означает действительное пополнение населения на Векторе, либо является тонкой игрой, которую я мало когда понимаю, но всегда несу последствия.

Время неуловимо исчезает, я это знаю, но не чувствую, ведь вокруг все неизменно. Словно застыло в мгновение, без причин и без последствий, оставив мое существование единственной переменной, блуждающей, как изгой, на ходу импровизируя с целью существования. Нынешняя цель – это узнать причину недавнего действия, которое так грубо вмешалось в порядок вещей, что отсутствие каких-либо глобальных изменений кажется ересью и вводит в сомнение. Но сомнение это определяется не количеством новых и вполне реальных переменных, как могло показаться ранее, а совсем точным и явным осознанием, что это, возможно, лишь маленький кусочек большой игры, созданный из-за отсутствия движения чего-либо, кроме меня, по этим коридорам.

Либо время еще не пришло и я попросту трачу его зря, либо же сработало обратное от предполагаемого события и ответ на недавно появившийся вопрос был оглашен раньше, и ради повторного проявления я недостаточно оправдал свою невнимательность. Не перестаю убеждаться, что все как всегда. Я либо пытаюсь реагировать на происходящие в данный момент события, либо же осознаю, что они произошли недалеко в прошлом, а мне остается принимать последствия, представляя, что они имеют смысл и принесут некую пользу в будущем. Пора идти дальше и постараться успеть завершить задуманное, ибо надвигающееся рано или поздно дотянется своими когтями до меня и уже никогда не отпустит. Мимо меня снова сменяется однотипное окружение. Я иду все ближе к цели и все дальше от того места, события которого не выходят у меня из головы. Этот журналист где-то там, выживает и спрашивает себя снова и снова, почему человек, чей голос он слышал из динамика, не помог ему, а лишь обрек на гибель. Если, конечно, допустить, что все это правда и я не сотрясал воздух просто так, ведомый шалостями одной особы.

Через странствие и без счета времени я все же оказался перед дверями, зайдя за которые, возможно, не вернусь. Где-то за ними, среди кабинетов и помещений лабораторий, хранится истинное создание новой жизни, превращенное в оружие старых людей. Света вокруг еле хватало, так что готовлюсь к тому, что, возможно, там еще хуже. Я сейчас в небольшом помещении, куда приходят три коридора, два по сторонам и один прямо за моей спиной. Пара скамеек и много информационных панелей. Я оглядываюсь вокруг, и меня не покидает ощущение, что здесь что-то не так. Трупы, они не являются частью общей массы, эти люди словно недавно убиты, ну или какое-то приличное время назад. Факт остается фактом, помимо меня, здесь кто-то есть, и стоит быть настороже.

Запись 108

Каждая мышца тела перенапряжена, и кажется, что я состою не из плоти и крови, а из твердой породы, ощущая сложность движений не из-за боли, а из-за тяжести веса. Руки словно имеют собственную волю и, игнорируя технику безопасности, выполняют свой долг как в последний раз. Левой рукой я прижимаю тело зубастого, но слепого монстра к стене, а правой исполняю роль палача, сжимая пальцами кусок острого железа и заставляя тварь распрощаться с главной частью тела – головой, ведь лишение остальных четырех конечностей не дало справедливости восторжествовать. Слух улавливает приближение новоиспеченных свидетелей преступления, соучастниками которого они станут в ту же секунду, как появятся в поле зрения, и понесут ту же участь, что и виновный. В темноте смотреть не на что, и она лишает смысла держать глаза открытыми, ибо разницы нет. Вокруг кровь, я чувствую ее на себе так, словно меня облили из ведра, и продолжаю ощущать ее теплые брызги в лицо от каждого удара, пока не слышу, как голова жертвы упала на пол, пополнив коллекцию братской могилы. Через пару секунд я сажусь на отпущенное рукой тело, занявшее последнее свободное место на полу, в нескольких метрах вокруг.

Склонив голову и вытянув руки вперед, ладонями кверху, чтобы не свело мышцы окончательно, слегка пошатываясь, я пытаюсь вспомнить, сколько дней я циркулирую по этим коридорам, среди темноты и тех, кто пытается меня убить, а в итоге лишь пополняя счет жертв. Неужели я теряю память – или же моя суть стала настолько простой, что моторные действия по выживанию просто не остаются в памяти, ведь балом правят инстинкты, а не ум или рассудительность. Тогда почему сейчас я пытаюсь анализировать, пытаюсь думать, пытаюсь вспомнить? Возможно, это закономерное действие, ведь убивать за долгое время пока некого, а возможно, это мимолетный всплеск, и, если я не выберусь отсюда, частота пробуждения из анархии будет уменьшаться, пока не исчезнет вовсе, оставив лишь оголенные инстинкты. Я даже не помню, когда в последний раз видел представителя отколовшегося характера, соблюдающего иерархию, – и это всерьез заставляет задуматься, о том, могли ли они быть стерты, дабы освободить место для новой памяти, либо это я покинул их, оставив бразды правления, а сам, заплутав в подземелье без выхода, вновь доказываю согласие с наставлениями Наоми.

Ужасный запах не дает долго сидеть на месте, а постоянно появляющийся шорох и скрип где-то поблизости добродушно напоминают, что война еще не окончена. Я поднимаюсь на ощупь и иду куда-то вперед, постоянно спотыкаясь о тела, иногда поскальзываясь на свежей крови и раздавливая более слабые куски плоти. Темно настолько, что я не понимаю, закрыты глаза у меня или нет, из-за чего приходится проверить это руками, и, коснувшись лица, я ощущаю, что нет ни одного чистого места. Все в крови и мелких царапинах или в какой-то вязкой массе, и нет, глаза не закрыты – просто вокруг больше нет света.

Я слышу, как что-то бегает вокруг меня, и, стараясь реагировать быстро, направляя оружие на вытянутой руке в сторону звука, я, наверное, продлеваю себе жизнь. Хотя происходит это недолго, и вот уже что-то толкает меня в спину, от чего я падаю лицом на пол. Не успел я даже встать, как за правое плечо меня хватает некая тварь и, не прокусывая плоть, тащит меня куда-то, наплевав на любое мертвое препятствие на пути. Несколько секунд – и кажется, что я уже далеко, но после множества ударов по ее морде лезвием, разрезающим плоть, которые я наносил на ощупь, тварь отпустила меня.

Мы лежим на полу, я чувствую последние вздохи этого существа на своем лице и слышу стоны мольбы. Словно некое испытание – кто больше вдохнет едкого воздуха, от которого вот-вот стошнит, но если я не успею перевернуться, то просто захлебнусь. Я слышу, как дыхание существа уменьшается, все тише и реже его легкие справляются с работой, и жизнь медленно уходит, отчего мне остается лишь продолжить путь.

На ощупь я поднимаюсь, пытаясь сориентироваться в пространстве, и главная проблема в том, что я совсем не понимаю окружения, так как темнота везде одинакова. Меня тошнит, и половина этого выливается прямо на меня, а запах так отвратителен, что, кажется, из-за этого меня и тошнит снова. То ли это кровь, то ли это просто отравление от здешней еды, но после опустошения желудка меня настигает безумный животный голод. Снова натыкаюсь на недавно умершее тело и, нащупав приличный кусок еще теплой плоти, прямо зубами вцепляюсь в него и откусываю куски. Пока на меня не напали, нужно насытиться. У меня нет огнестрельного оружия, все болит, сердце, кажется, скоро остановится – и я займу место среди нынешней фауны живых организмов. Тело еще не остыло, мясо теплое, а кровь, которая не вся вытекла через раны, позволяет пополнить и жидкость в теле.

Впереди слышу шаги, какое-то движение, оторвавшее меня от трапезы и заставившее бежать вперед на звук, спотыкаясь о тела и постоянно врезаясь в стены. Звук перемещается, и я иду за этим, потому что если я не убью его первым, то он убьет меня. Продолжается это до тех пор, пока идеальная темнота не нарушается искажением, которое, как заноза на глазу, нарушает привычное восприятие. Это свет, ультрафиолетовый свет от фонарика, который был у меня ранее и который сейчас настоящий маяк во тьме потерянной жизни. Поначалу хочется уничтожить источник света и снова погрузиться в привычные и уютные непроглядные стены тьмы, защищающие от лишних деталей, способные лишь отуплять чувства. Свет ворвался в мой мир так, словно кто-то полоснул меня ножом по глазам и дал понять, насколько я примитивен, а место мое лишь среди самых жалких существ. Вытянув руку ладонью вперед, стараюсь предотвратить попадание прямых лучей света в мои глаза, подхожу к источнику и беру фонарь в руку. Первое, что делаю, – это осматриваю себя как могу. Но из-за обилия крови по всей поверхности одежды и тела сложно понять, есть ли сильное кровотечение, ведь кроме как месивом мой вид не назвать. Усталость дает о себе знать, но в обморок падать не хочется, так что для начала надо найти безопасное место и уже там со всем разобраться.

Благодаря освещению, я вижу все насыщенные события, прячущиеся во тьме все это время. Кровь и трупы, сумбурно обнимающие металлические стены и пол, которые так же имеют отметки об участии в инстинктивном конфликте. И, глядя на все это, делая шаг за шагом, я отчетливо чувствую, как внутри меня происходит борьба между желанием оскалить зубы и снова вкусить кровь, дабы доминирование не требовалось доказывать, и между чем-то человечным. Длится это недолго. Достаточно увидеть лишь одно существо, что пока может использовать этот пропитанный зловоньем воздух, как любые сомнение исчезают – и все ради простой потребности. Оно стоит передо мной, посреди коридора, между нами лишь измалеванные кровью поверхности. Длинные лапы, позволяющие голове быть на уровне моей, а туловищу слегка качаться, видимо, из-за ослабления мышц. Виднеются кости, и челюсть почти человеческой головы полностью окроплена красным. Отсутствие глазных яблок, голый череп… Вид не из приятных, но это все не важно, так как, судя по происходящему сейчас, обоняние – это единственное, что осталось от жестокости эволюции. Все вокруг имеет одинаковый запах, что создает по замыслу идеальную маскировку, только если эволюция не пошла дальше примитивности.

Что-то происходит – и оно в мгновение узнало, где я стою. Не теряя времени, сразу накинулось на меня, что было большой ошибкой, понять которую было более бессмысленно. Фонарь упал на пол, я, используя ловкость и преимущество зрения, оттолкнул нападающего, обошел сзади, ударил его по ногам и приблизил к полу все тело. Осталось лишь обеими руками схватить череп и всем весом своего тела направить его на свидание с поверхностью пола. Несколько мощных ударов под немые потуги истерики существа – и череп раскололся, а тело перестало выделяться среди остальных возможностью производить движение. Оно упало замертво так быстро, что я даже не устал – и, просто подняв фонарь, пошел дальше.

Запись 109

Определить счет времени было невозможно по всем известным причинам, и переживать из-за этого я начал именно тогда, когда ощутил мнимую пустоту. Я точно знаю, что прошел уже большое расстояние, но не вижу сильных изменений: везде темнота, трупы и одинаковые стены. Остановившись на пересечении двух путей, мне захотелось голыми руками вырвать из головы вопросы и последствия, которые идут за ними. Снова и снова, поворот за поворотом – и кажется, нет этому конца. Главный показатель моей обреченности состоит в том, что я иногда забываю, зачем вообще здесь. Понимаю, как все плохо, – и мне искренне хочется просто упасть, и это не говоря уже о боли по всему телу.

Так бы цикличность и продолжилась, не появись нечто новое, что прервало хождения мыслей по односторонней колее. До этого момента я направлял фонарик почти всегда под ноги и вперед, но не на стены, что я сейчас и сделал, осматриваясь вокруг. На одной из них под прямым светом видна стрелка, указывающая вперед пути, куда я шел. Немного не поверив глазам, я сразу осмотрел соседние коридоры и заметил еще парочку, и все ведут в одном направлении.

Кто-то явно решил оставить след, скрыв его под ультрафиолетом. Кто и зачем – вопрос без ответа, во всяком случае, пока я не доберусь до назначенного места. Я бы мог предварительно допустить возможность, что иду по заранее выложенным рельсам от Наоми, но в этом смысла нет, ведь я не боюсь ее и ее время истекло, больше она не нужна, ее существование закончилось под натиском эволюции моего «я». Я дошел до места, где они заканчиваются, и уперся в две двери, на которых все тем же способом написано, как их открыть. Надо поднять крышку панели и соединить правильные провода. Хороший способ скрыть возможность проникновения от тех, кто уже не способен думать. Двери медленно открылись. Холодный свет разогнал тьму вокруг, чуть не лишив меня зрения своей яркостью. Не открывая полностью глаз, я зашел, на ощупь нашел панель, и дверь так же медленно закрылась.

Свет обволакивает и проникает через веки, даруя нечто иное, чем привычная, напоминающая вакуум темнота. Я не чувствую, что падаю или проваливаюсь, – наоборот, на свету мне кажется, что неважно где, но это место имеет осязание. Как только я понял, что готов, и организм смог адаптироваться, я открыл глаза – и увидел то, что и так знал. Тут нет выживших людей, а если бы и были, то они потеряли бы шанс применить силу ко мне, пока я довольно долго стоял на месте, адаптируясь и вспоминая, что такое свет. В целом перед моими глазами все та же лаборатория, что и была, только намного чище. Впереди стойка информации, слева и справа от нее две двери, и еще две двери по сторонам от меня, с прозрачными стенами. Слева пост охраны, много мониторов вдоль стены, параллельно тому, как я стою. Справа что-то вроде склада, много ящиков и коробок. Прямо над стойкой информации под самым потолком висит табличка с надписью «Центр контроля исследований». Комната охраны закрыта на кодовый замок, склад тоже, на стойке информации ничего нет. В одно мгновение вся боль ушла, забрав с собой в неизвестность и шаткий мост, который не мог удержать безумие и чистую логику, оставив на этом месте лишь детское любопытство и осознание незначительности моих навыков. Ведь все, что я вижу вокруг, – это уже не просто комнаты, лаборатории и кабинеты: это главный офис Вектора. Здесь сидела верхушка и управляла королевством, решая судьбу подданных подкидыванием монеты и позволяя примитивной фантазии в конечном итоге победить разум. Ведь лишь король решает, что важно, а что нет, и этот король явно сбился с предназначения своего трона.

Вокруг довольно чисто, но видно, что без событий моего мира здесь не обошлось. В угловом кабинете справа, прямо за столом, по всей стене размазана кровь, и след тянется до двери, у которой я стою. Дальше идет небольшой зал. Слева и справа – по два кабинета. В одном вещи разбросаны, а стол перевернут на бок, в другом все увешано фотографиями. В третьем кровью написано: «Мы не должны решать судьбу», и с потолка свисает петля из проводов, которая, скорей всего, уже была использована. Последний кабинет исписан цифрами от одного до тысячи, очень схематично, а на столе лежат детские игрушки, аккуратно и словно в виде мемориала, где посередине лежит фотография женщины и ребенка. История у этих мест, скорей всего, такая же, как и везде. И вот последний кабинет, который расположен по центру, в конце зала, и является главным. Внутри вдоль стен много коробок с папками, посередине стол с встроенном компьютером, как и везде, рядом с ним запасной аккумулятор. С его помощью я включаю систему.

«Когда-то давно, еще во времена студенчества, на одной из лекций по биологии нам рассказывали о самом понятии жизни. Не только человеческой биологии, а самом понимании этого слова в нашем мире. Последнее время я все чаще вспоминаю слова преподавателя о том, что жизнь найдет выход. Не важно как, не важно, какие жертвы, – но она не исчезнет, и даже если стереть ее полностью, то рано или поздно в том или ином виде она появится вновь. И не важно, на какое время, как и не важно, в какой форме, – но она будет. Мы нашли жизнь, и это было прекрасно. Огромное открытие для всего человечества произошло под моим командованием, и это великая честь для меня и каждого. Но мы не учли самого простого, самого фундаментального, что является основой эволюции, если можно так выразиться. Жизнь делает все, чтобы увеличить время своего существования, и не только в простом понимании отсчета до смерти. Это основа всего, размножение, распространение – все ради того, чтобы жить дальше.

Я всегда буду винить себя в том, что произошло еще в самом начале и продолжилось до сего момента. Когда первые группы, исследовавшие новую жизнь, так восхищенно принятую в наших рядах поначалу, погибли, стало ясно, что надо было избавиться от источника. Многое произошло с того момента, как мы поняли явную угрозу, до момента исполнения приказа свыше о проведении масштабных полевых испытаний. Очень многое произошло… Сейчас я вспоминаю – и кажется, что все это страшный сон, в котором все мы видели и знали, как поступить правильно, но делали иначе, используя зачастую даже разумные оправдания для ужасных дел.