Глухая лягушка

Маленькие рабочие тоненькими ручейками стекались по утрам к проходной завода, проникая в его огромное чрево, и заставляли гигантские механизмы урчать и грохотать, здоровенные листы стали перемещались по воздуху с помощью мостовых кранов, огромные гильотины со страшным скрежетом рубили их на куски, придавив гидравлическими прижимами, кромкогибочные станки, похожие размерами на динозавров, с завываньем мощного мотора у них внутри, с треском, легко сгибали стальные куски под нужным углом, три стальных бревна вальцезакатных станков, как бумагу, с визгом и хрустом скручивали в барабаны и обечайки толстенные металлические заготовки.

У Ивана этот завод ассоциировался с бурной горной рекой, которая берёт своё начало с марей на сопках, заросших болотным багульником, и стекает многочисленными тонкими ручейками в ревущий поток. Как в своё время французского композитора Равеля поразил огромный металлургический завод своей мощно нарастающей динамичностью и навеял ему знаменитое «Болеро», так и Ивану хотелось изобрести что-нибудь грандиозное, глядя на это почти живое чудовище.

На вечернем факультете приходилось каждый день после работы ездить трамваем на лекции, а иногда по субботам находиться на занятиях в университете по четыре-пять часов. Бригадир электросварщиков Савельич, хороший знакомый отца, помог ему устроиться в заводское общежитие и быстро научил его невеликим премудростям сварочного дела.

В общежитии Ваня поселился в комнате на четырёх человек, помимо него там ещё жили технолог из техотдела Алексей, мастер заготовительного участка Кирилл и рабочий сборщик корпусных конструкций Фёдор. Это были молодые компанейские ребята с креативными взглядами на жизнь. В первый же вечер после знакомства жителей комнаты с новичком Федя торжественно объявил всем:

– Завтра пятница, и комендантша общежития будет делать обход по комнатам на предмет чистоплотности проживающих и сохранности мебели. Предлагаю в двенадцать часов ночи написать ей приветственное письмо с наилучшими пожеланиями на вот этой стене. Сейчас любой прыщавый юноша с баллончиком чёрной краски может легко заткнуть за пояс даже гениального художника всех времён Малевича, который высокохудожественно закрасил квадратный кусок холста чёрной краской высокоидейно назвав его «Чёрный квадрат», если распылит на стене любого городского дома «Рэп будет вечно» или ещё какую-нибудь херню. «Мы пойдем другим путём», как сказал всем известный классик Володя Ульянов, мы нетривиально нарисуем воззвание к комендантше клопами, давя их на этом холсте, – и ткнул пальцем на пустующую пока стену комнаты. – Так что, господа, прошу всех не спать до полуночи.

– А как будет выглядеть весь процесс написания, и где мы возьмём столько клопов? – удивлённо спросил Ваня.

– Правильный вопрос, Вано, но не беспокойся, клопов будет много, и они сами тебя найдут, – весело пояснил Федя. – Как только ляжем спать и выключим свет, голодные клопы сразу же набросятся на нас. Через десять минут включаем свет и быстро собираем их на простыни, как бруснику в тундре. Спичечные коробки я уже всем приготовил, – закончил Федя и предусмотрительно раздал всем коробки.

За полчаса до начала эксперимента Федя наметил на стене комнаты, кто и какие буквы будет писать из приветственного послания.

– Писать будем быстро, все одновременно, а иначе «краски» разбегутся и текст послания будет не завершён, – инструктировал опытный Федя своих товарищей, намечая карандашом на стене контуры будущих букв.

В двенадцать часов ночи заговорщики разделись и легли спать, минут через десять Федя включил свет и, все одновременно вскочив с кроватей, стали быстро собирать клопов в своих постелях, заталкивая их в спичечные коробки. Затем каждый встал возле намеченных букв и приступил к их формированию, давя клопов о стену по одному, вынимая из коробочки. Но Федя наметил слишком большие двухсотмиллиметровые буквы, и клопов с первого раза не хватило, и пришлось эксперимент со сбором брусничных клопов на простынях повторить. Опять все легли, выключили свет, на этот раз уже минут на двадцать, Кирилл даже успел заснуть, потом включили и, разбудив Кирилла, успешно завершили начатое полотно. Полюбовавшись немного на плоды своего эксклюзивного эпистолярного труда, утомлённые, но счастливые легли спать.

На следующий день после работы состоялся, как всегда по пятницам, торжественный обход общежития общественной комиссией во главе с комендантом Эльвирой Вениаминовной. Это была высокая, сутулая, костистая старуха с длинными руками, горбатым носом и широко поставленными рыскающими глазами, в неизменном седом парике и болтающемся, как на вешалке, чёрном платье. На этот раз к ним неожиданно присоединился директор завода, наслышанный о жалобах его работников, проживающих в заводском общежитии.

Заранее прознав про этот неприятный визит, Эльвира Вениаминовна временно отселила нежелательных лиц, не имеющих к заводу никакого отношения, поговорила с оставшимися зависимыми от неё жильцами, чтобы они молчали перед директором о неудобствах проживания, и разбрызгала в коридорах дезодорант, купленный на «собственные деньги» из средств, сэкономленных на простынях и средствах гигиены для проживающих.

Обход начали со второго этажа, с четырёхместных номеров, где проживали лица мужского пола. Едкий запах затхлого дезодоранта в коридоре этажа тошнотворно ударял в нос, пытаясь безуспешно перебить стойкий запах мочи, доносящийся из общего туалета в конце коридора, где в унитазах постоянно не работал смыв, и члены комиссии, старались побыстрее пройти этот неприятный участок пути, невзначай пропуская неблагополучные комнаты с неадекватными жильцами. Комната, куда заселился Ваня, была «благополучной», и Эльвира Вениаминовна с лёгким сердцем завела комиссию в неё.

Члены комиссии, войдя в номер, остолбенели, молча уставившись на стену, где было написано двадцатисантиметровыми плакатными красными буквами во всю длину стены раздавленными клопами: «У НАС КЛОПОВ НЕТ». Через минуту затянувшегося молчания, необходимого, по всей видимости, для прочтения послания руководству общежития, директор завода деликатно кашлянул и, ткнув пальцем в стену, строго спросил у проживающих в комнате, стоящих в ряд, скромно опустив головы и скрестив руки у чресл.

– Это что такое?

– Новый вид художественного творчества в настенной экспрессионистской живописи, Борис Захарыч (так звали директора), – с достоинством маститого художника стал объяснять директору Федя хрипловатым голосом профессионала, подобострастно глядя ему в глаза. – Конечно, можно было украсить лозунг виньетками из тараканов, тем более их гораздо больше, но, во-первых, их гораздо труднее ловить, а во-вторых, когда их раздавливаешь, они выделяют из себя зеленовато-белую суспензию, вид которой нам невыносим, а также при этом угрожающе похрустывая пугают малокровных художников своим мерзким хрустом. Но и так очень миленько получилось, как вы считаете, господин директор? – закончил выступление Федя и вопросительно уставился на него.

Борис Захарыч несколько секунд молчал, обдумывая сказанное докладчиком, затем, деланно закашлявшись, чтобы не расхохотаться, молча быстро вышел из комнаты, прервав дальнейший обход общежития.

На следующий день он уволил с работы Эльвиру Вениаминовну и назначил на её место бывшего флотского офицера, который военными маршами по громкоговорящей связи будил по утрам всех постояльцев общежития на работу, а во время отсутствия трудящихся проводил такие мощные дезинфекции, что не только все насекомые сдохли, но и бездомные кошки и бродячие собаки в округе тоже.

А жители комнаты общежития за номером тридцать семь, в которой проживали Ваня, Федя, Кирилл и Алексей, на другой день после внезапного посещения их директором завода сразу стали знаменитыми и за ними закрепилось в заводе прозвище «Правдорубы». К ним стали обращаться рабочие завода с жалобами о социальной несправедливости, их стали побаиваться руководители разных рангов за возможность нечаянно попасть под издевательскую саркастическую критику этих ребят.

За месяц работы в заводе Ваня досконально изучил теорию и практику сварочного дела и уже на второй месяц выполнял сварочные работы электросварщика четвёртого разряда, работая в бригаде, где ему по-прежнему начисляли зарплату как ученику. Видя это несправедливое распределение трудовых доходов между членами бригады, Ваня, по совету приятеля отца, ушёл от них и стал работать индивидуально, предварительно экстерном сдав заводской комиссии экзамен сразу на третий разряд электросварщика.

Работая самостоятельно, Иван быстро научился всем сложным приёмам в электросварке всевозможных конструкций и стал зарабатывать в три-четыре раза больше остальных рабочих, а когда при установке на мостовом кране несущей балки и подкреплений к ней он выполнил сварочные работы на высоте вертикальных и потолочных швов на отлично под «просветку» и за три дня, работу, которая была про нормирована на месяц и которую никто не хотел брать из-за её малой стоимости, начальник цеха сказал, что он сварщик от бога и приказал выплатить всё ему одному, несмотря на протесты финансистов, считающих, что зарплата должна быть у всех приблизительно одинаковой.

Таким образом один раз Иван получил месячную зарплату даже больше, чем у директора завода, и стал называться экстра-сварщиком. Конечно, финансисты постарались в дальнейшем не допускать таких чудовищных перекосов в нормировании труда, но Иван и так выполнял те работы, за которые никто не хотел браться, и тогда стали ущемлять мастера сварочного участка за то, что он не контролирует зарплату своих подчинённых. И мастеру ничего не оставалось делать, как уговорить Ивана, чтобы он работал по три дня в неделю, а ему будут ставить полные рабочие дни. Ваня с радостью согласился, чтобы использовать неожиданно появившиеся свободные дни для дополнительного изучения биологических наук в университете, а заработанных денег ему хватало с лихвой, тем более он их никуда практически не тратил.

Как-то Федя вдруг тоже появился в рабочее время в общежитии и спросил удивлённо у него:

– А почему ты, Вано, сегодня не на работе?

– Да приболел немного, температура, – вынужден был соврать Ваня, чтобы скрыть от Феди тайную договорённость с мастером его участка.

– Это у тебя-то температура? – не поверил его словам Федя. – Вот у меня сегодня температура, так температура! Пошёл я на работе в туалет помочиться, так сначала минут пятнадцать пар валил, а потом пошёл кипяток, вот даже два пальца обварил, – и показал Ване два перебинтованных пальца на правой руке, большой и указательный.

Оба парня посмотрели друг на друга и расхохотались удачной шутке. У Фёдора был беспокойный характер, и при этом, обладая отменными природными физическими данными и чрезмерной брутальностью, он приводил людей в лёгкое замешательство при первой встрече с ним, но в дальнейшем знакомстве отчётливо проступали его доброта, отзывчивость и миролюбие.

Федя посидел немного у телевизора, беспрерывно переключая программы и для приличия выключив звук, чтобы не мешать Вано изучать науки, вздохнул и предложил:

– А не сходить ли нам в боулинг, шары покатать? Сегодня пятница, народу будет много, да и разомнёшься немного, а то совсем засиделся за своими учебниками.

– Нет, что ты, мне надо ещё к практическим занятиям подготовиться.

– Да успеешь, впереди суббота-воскресенье. Ты мне компанию составишь, не играть же мне одному.

– Ну ладно, только ненадолго. А как ты играть будешь, у тебя же два пальца ошпарены кипятком?

– А я левой рукой кидать буду, это легко, вот увидишь, – весело пояснил Федя и махнул левой рукой, швыряя воображаемый шар в бесконечность.

Парни вызвали такси, быстро оделись и поехали в центр города играть в боулинг. В боулинге действительно было много народу, и с трудом нашлась одна дальняя свободная дорожка. Приятели заплатили за полтора часа игры, Федя взял себе две бутылки пива и орешков, а для Вано взял бутылочку воды, так как алкоголь он не пил, и заняли своё место.

Соседями у них оказались две симпатичные девушки, знакомые Феди, и он тут же познакомил Ивана с ними. Чёрненькую звали Аня, и она чем-то напоминала ему подругу детства Катю, наверное, своей креативностью, а светленькую – Женя, она была более спокойна и не сводила восхищённых глаз с Феди.

– О, Федя, у тебя травмированы пальчики, где же ты так сильно напрягался, что даже два пальчика натёр? – съехидничала Аня, увидев у него перебинтованные пальцы.

– О, вы не поверите, ошпарился в туалете кипятком, когда мочился, – и рассказал девчонкам раздирающую душу историю о высочайшей температуре своего тела.

– Да ладно, ты опять бессовестно врёшь? – закончив смеяться, засомневалась в правдивости его истории Женя.

– Не веришь? Можешь сейчас потрогать, сунь руку ко мне в карман, кран до сих пор ещё горячий, – предложил Федя и повернулся к Жене боком.

– Да, да, от мастурбации наверно, – опять съехидничала Аня, и девчонки весело рассмеялись.

– Ну и змеюка же ты, Анька, – пожурил её Федя и приступил к игре.

Он взял шар левой рукой, размахнулся, отставил правую ногу назад и мужественно бросил, чуть не упав при этом. Шар сразу попал в жёлоб и, не задев ни одной кегли, укатился за ограждение под общий смех зрителей. Аня тоже бросила и сбила все кегли, уступив место Жене, и продолжила подкалывать ребят.

– А у тебя, Ванечка, с температурой всё нормально? Испепеляющего душевного жара нет? – прищурившись и улыбнувшись, спросила она Ивана. Ваня молча бросил свой шар на дорожку, сбил две кегли и кратко ответил:

– Нет, у меня всё нормально.

– Есть, есть. Он сегодня на больничном, – вклинился Федя. – Ты проверь, Аня, наверно у него кран тоже горячий.

– В чужих руках он всегда горячий, – парировал Ваня под общий смех.

Поиграв в боулинг часа полтора, ребята решили (вернее, опять Федя уговорил) пойти поужинать в грузинский ресторан, расположенный неподалеку, и пригласили девчат принять участие в совместной трапезе. Девушки любезно согласились, и все вместе не спеша переместились в ресторан с труднопереводимым грузинским названием.

Для более углубленного знакомства с весёлыми хорошенькими девушками Ваня впервые без уважительной причины решил пропустить две вечерние лекции в университете, где он успешно учился уже четвёртый год. Аня и Женя в прошлом году закончили учёбу в этом же университете на отделении землеведения, но не работали по своей специальности ввиду отдалённости предлагаемых свободных мест, а перебивались случайными заработками и материальной помощью от бойфрендов.

– Ну, что будем есть-пить девчата? – спросил бодрым голосом Федя, когда официант усадил их за столик после десятиминутного ожидания и стал принимать у них заказ.

– А давайте возьмем всё самое-самое грузинское, – предложила Женя, держа в руках меню. – Ну вот, например: чахохбили, люля-кебаб, сациви и харчо.

– И бутылку хорошего грузинского вина, – добавил Федя.

– И чайничек чая «Солнечная долина», – подытожил Вано как непьющий.

За десертом Иван из любопытства и для поддержания «светской» беседы спросил у Ани:

– А где твой муж или бойфренд? Такая красивая девушка не может быть одна.

– Да сбежала я от него, он у меня киллером работает и вроде бы немало зарабатывает, но такой грязнуля, вечно придет с работы, снимет с себя спецодежду, всю заляпанную кровью и какой-то гадостью, а Аня стирай! Иногда его роба так тошнотворно воняет, что прикоснуться противно, а он говорит: «Что же ты хотела, Анечка, порой по четыре часа приходиться сидеть и ждать клиента в туалете, замаскировавшись под унитаз или плевательницу. Работа такая». И требует, чтобы спецодежда была к утру выстирана и выглажена, так как на следующий день у него опять встреча со следующим клиентом. А зачем тогда стирать, я вас спрашиваю? Абсурд. И так сойдет для засады. Или инструменты свои разделочные, которые, слава богу, сам моет, так после него в ванной всё приходиться отмывать от остатков крови. А начнёт свой пистолет чистить-смазывать, так всю кухню изгадит своим вонючим смазочным маслом, а Аня отмывай! Конечно, надо отдать должное, в деньгах он не отказывает, но иногда принесёт вместо денег с клиента кольца, цепочки, часы, мобильник, и Аня беги в ломбард, уговаривай приёмщиков, чтобы подороже приняли всё это барахло, испачканное кровью, а они что, слепые? Не видят, что ли, откуда товар? Вот и дают соответственно мизер. Всё, надоело!

– Ты её, Вано, поменьше слушай, любит она сочинять, талант сочинительский пропадает. И зачем только на землемера училась? – сказал Федя, посмеиваясь над её детективным рассказом.

– Не землемер, а землевед, – поправила его Аня.

– Хрен редьки не слаще, – парировал Федя.

– Кому как. – И нагнувшись к Вано, сказала тихо: «А вообще-то я алкоголичка и наркоманка», – и залпом допила стакан вина.

– Аня, ну зачем ты опять на себя наговариваешь, – возмутилась Женя.

– Правду говорить легко, – ответила та невозмутимо и, в свою очередь, спросила у Ивана:

– А ты чем занимаешься?

– Я вообще-то охотник, охочусь за удачей, птицей цвета ультрамарин, но как-то все безрезультатно. Однажды я даже подстрелил её влёт, а она упала на землю и побежала от меня, я ей в вдогонку пять выстрелов из дроби всадил, а она знай себе бежит да бежит «с свинцом в груди и жаждой мести, поникнув гордой головой». Так и ушла, прихрамывая, нагрузившись дробью, не попрощавшись, – закончил свою душещипательную повесть Иван под общий смех.

Через два часа после обильного и веселого застолья Федя предложил всем пойти в караоке-бар, расположенный неподалёку.

– Классно! – захлопала в ладоши Женя. – Там кальянная есть, заодно и курнём не по-детски.

Вся компания с шумом и смехом переместилась в караоке-бар, девчонки с Федей сразу пошли в кальянную, а Иван остался скучать в баре, так как он не курил.

– Пойду-ка я наверно в общагу, отосплюсь, а завтра с утра поеду к родителям, – подумал вдруг Ваня, рассматривая незнакомых людей в баре. Встал и незаметно ушел по-английски, не попрощавшись.

На следующий день уже после обеда Иван был у родителей, живших в соседнем городе, но дома их не оказалось, отец с друзьями уехал на рыбалку, а мать была на работе, и Ваня поехал к бабе Марии за город, чем сильно её обрадовал. После праздничного ужина, устроенного бабушкой в честь приезда любимого внука, Ваня прогулялся по яблочному садику. На фоне вечернего заката розовые и красные яблоки, во множестве висящие на деревьях, казалось, тихо дозревают в неослабевающей жаре, как в духовке.

Дойдя по песчаной тропинке до старенькой бани, Ваня с удивлением увидел огромную чёрную жабу, сидящую на дорожке, спинка у неё розовато поблескивала от закатного солнца, а в выпуклом глазу, повернутом к нему, отражался весёлый огонек. Ване показалось, что лягушка улыбается, внимательно рассматривая его одним глазом и как бы спрашивает: «Ну, как дела, как успехи?». Ваня осторожно присел возле неё и тихо сказал:

– Привет, ты всё толстеешь, – и осторожно погладил жабу по спинке указательным пальцем, загадывая очередное желание, как в детстве, отчего лягушка замерла, закрыв глаза от удовольствия, а он, медленно поднявшись, повернулся и пошёл обратно по тропинке к дому.

Вечером Ваня поднялся на мансарду, где по-прежнему пахло берёзовыми вениками, и долго сидел за компьютером, работая над статьей «Зависимость миграции стаи рыб от паразитов, живущих в них» в научный журнал по биологии моря. Через раскрытое окно мансарды слышно было, как стрекотали сверчки, как жаба неторопливо, периодически, говорила о возможном дожде и как две бабушки долго обменивались новостями прошедшего дня, стоя по привычке у дырки в заборе.

– А твой-то Ванюшка совсем уже вырос, я его едва узнала.

– Да, только молчаливый стал, всё пишет и пишет на своём компьютере, гулять никуда не ходит.

– А что пишет-то?

– Работу какую-то научную о земноводных.

– Это о жабах, что ли? – со знанием дела переспросила баба Зина.

– Не знаю точно, о каких-то водяных обитателях, кажется, – отмахнулась рукой баба Мария.

– Философом наверно будет.

– Почему это философом? – удивилась баба Мария странному заключению бабы Зины. – Он на биолога учится.

– Ну как же, много столетий философы разных стран ищут философский камень в голове у жабы, он даст людям долголетие и богатство.

– Дай-то бог, – с сомнением в голосе согласилась баба Мария.

Ване хорошо был слышен в тишине наступающей ночи разговор двух старушек на научные темы, и он улыбался про себя на их неожиданные выводы о теме его научной работы. Бабушки поговорили ещё минут пятнадцать и разошлись, пожелав друг другу спокойной ночи.

Сверчки смолкли, и в кромешной душной темноте появились десятки светлячков, они беспорядочно перемещались, освещая себе путь мигающим светом, да лягушка за баней продолжала настойчиво призывать дождь. Лягушечьи призывы услышала медленно проплывающая мимо тучка, и ближе к полночи по листьям садовых деревьев тихо зашуршали капельки мелкого дождя, отчего сразу стало чуть-чуть прохладнее.

Через полчаса ночной дождик так же тихо прекратился, и неожиданно из-за облаков выкатилась почти полная жёлтая луна. Она осветила чёрные блестящие яблоки, висящие на садовых деревьях, мокрые тёмные листья на ветках, и от стволов садовых деревьев поползли корявые тени в темноту примыкающего к саду леса.

Лягушки опять заквакали с разных сторон, радуясь обилию влаги и пищи. И только в третьем часу ночи подул лёгкий ветерок, и наконец по-настоящему стало прохладнее. Ваня выключил поднадоевший компьютер, быстро разделся, лёг в прохладную постель, пахнущую чистотой и свежестью, и мгновенно заснул, едва успев закрыть глаза.

В воскресенье вечером Иван вернулся в общежитие, так как с раннего утра надо было опять идти на работу, и застал там Аню сидящей на его кровати. Она уютно устроилась, обложив себя подушками с соседних кроватей, и увлечённо смотрела по телевизору старинный мультик по сказке Пушкина «Золотая рыбка».

– А где все остальные? – вместо приветствия удивлённо спросил её Иван.

– Федя с Женей уехали до завтра к её тетушке погостить, меня оставили здесь дожидаться тебя.

– А Кирилл с Алексеем где?

– Федя сказал, что их не будет неделю.

– Ах да, я и забыл.

– Вон смотри, Вано, какая старуха ненасытная, – переключилась Аня, указав пальцем на экран телевизора, – всё ей мало и мало, загоняла бедного старика.

– Жажда безграничной власти – это неизлечимая болезнь, такая же, как и наркомания, остановиться невозможно.

– Тогда я её хорошо понимаю.

Иван поставил на стол увесистую сумку с продуктами, которыми снабдила его бабушка, и пригласил Аню отведать деревенских разносолов. После ужина они завалились в постель и провалялись, не сомкнув глаз, практически до утра. А рано утром Вано побежал на работу, проводив Аню на автобусную остановку.

Так они встречались ещё раза четыре, пока Ваня не уплыл на острова выполнять преддипломную практику по изучению морских обитателей. Телефонной связи там не было, кроме спутниковой, которую использовали в крайних случаях, чтобы экономить батарейки. Когда он через месяц вернулся, то первым делом позвонил Ане. Но телефон взяла Женя и плача сообщила, что Аня десять дней назад умерла от передозировки наркотиков, и сказала, где она похоронена. После посещения её могилы Иван уволился с работы и уехал жить к родителям, где безвылазно сидел дома, напряженно работая над дипломным проектом, который всё больше напоминал диссертацию.

Через два месяца Иван блестяще защитился, получил красный диплом бакалавра биологических наук и был приглашён со следующего сентября по гранту для работы на три года за границу, по обмену опытом в Берлинскую научную лабораторию. А пока Иван устроился работать на опытную станцию по разведению морских беспозвоночных младшим научным сотрудником. Зарплата, правда, была мизерная, но работа на научной станции позволяла ему заниматься будущей диссертацией и писать научные статьи по проблемам биологии моря для столичного журнала, где он печатался уже третий год, и это приносило дополнительную небольшую прибыль.

Всю зиму и следующую весну научные статьи Ивана регулярно издавались в этом журнале, и по итогам года ему была присуждена премия за вклад в освещение проблемы уменьшения численности популяций промысловых видов рыб. В июле месяце Иван взял краткосрочный отпуск и полетел в столицу для получения этой премии и вообще немного отдохнуть.

В столице стояла тридцатиградусная тропическая жара, и Иван, живя у прохладного моря, не привыкнув к таким температурам, чувствовал себя дискомфортно, он старался поменьше ходить по раскаленным каменным джунглям пешком, особенно после обеда. Но с ним прилетел в столицу его приятель, ранее никогда не бывавший в ней, и Ивану всё равно приходилось много ходить с ним по городу, чтобы показать побольше местных достопримечательностей. Весь вечер они бродили по музеям, выставочным залам и всевозможным магазинам, пока они не стали закрываться. С наступлением темноты город осветился миллионами огней и сотнями разноцветных красочных реклам, свет автомобильных фар дополнял это великолепие.