Пропащие души

* * *

В тот же день, немного позже, Эндрю подходил к двери кабинета математики, с трудом борясь с тошнотой. Ему казалось, что ее причина вовсе не в гриппе и не в кишечной инфекции. На самом деле сегодняшнее утро оказалось удивительно безболезненным. Резкая боль в ноге прошла среди ночи, а сильное сердцебиение, которое отравляло ему вчерашний день, больше не чувствовалось. По крайней мере, пока.

Он был почти уверен, что чувствует тошноту исключительно из-за боязни входить в кабинет мистера Гринли. Какими колкими замечаниями мистер Гринли при всех осыплет его сегодня? Каждый день Эндрю говорил себе, что Гринли не сможет унизить его сильнее, чем раньше. И каждый день оказывалось, что он ошибался, потому что мистер Гринли, как, похоже, и все остальные, уже считал Эндрю совершенно безнадежным.

Эндрю по-прежнему помнил год и даже месяц, когда все распалось на части. Четвертый класс, апрель. Конечно, болел он и раньше. Во втором классе он четыре недели болел чесоткой, после чего его кожа долго оставалась красной и исцарапанной. В третьем классе он простудился рекордное число раз – пять, и одна простуда переходила в другую, в результате чего он оказался прикованным к постели почти всю зиму. Но ему всегда удавалось догнать своих одноклассников – может, потому, что во втором классе не проходили ничего слишком уж сложного, или из-за того, что учителя просто жалели его, ребенка, чей отец умер от сердечного приступа, когда сыну едва исполнилось три года.

Но в четвертом классе все изменилось. Эндрю упал с качелей на игровой площадке, травма привела к хронической боли в пояснице, из-за которой он не мог сидеть на месте и концентрироваться на чем-то. Пока он не ходил в школу, миссис Стрэндквист, миловидная преподавательница, выглядевшая один в один как Белоснежка, начала объяснять классу дроби. И когда Эндрю наконец вернулся, было уже неважно, насколько сильно он старался найти смысл в загадочных цифрах, – все равно невозможно было заставить свой мозг понять их. Миссис Стрэндквист поначалу пыталась помочь ему. Она даже занималась с ним отдельно, на переменах, уверенная, что все, что ему нужно, – это немного дополнительного внимания. Но в конце концов, по мере того как его пропуски занятий и пробелы в знаниях накапливались, она потеряла надежду и перестала пытаться. Может, это и был первый раз, когда его сочли Пропащим? И определенно не последний.

И с того момента каждый школьный год походил на предыдущий. С первой секунды, когда он входил в класс в начале сентября, Эндрю уже был отстающим, потому что никогда на самом деле не усваивал того, что должен был выучить в прошлом году. Некоторые учителя оказывались более жестокими и привлекали внимание всего класса к его неполноценности. Тот же мистер Гринли определенно относился к этой категории: он взял Эндрю на прицел с самого первого дня и никогда не упускал случая высмеять его. С точки зрения Эндрю, учитель зря тратил время, отпущенное на урок, но никто не упрекал мистера Гринли за это.

Эндрю навалился на парту, и мистер Гринли, прищурившись, бросил на него презрительный взгляд из-за своих очков.

– Мистер Форман, спасибо, что удостоили нас своим присутствием. Надеюсь, сегодня вам удастся остаться с нами до конца урока.

Несколько учеников фыркнули, а мистер Гринли позволил себе слегка улыбнуться.

– Я хотел бы знать, как, по вашему мнению, вы собираетесь написать завтрашний тест, учитывая, что вы пропустили так много материала?

Пройдя между партами, он подошел к Эндрю.

– И особенно с учетом того, что вы ничего не сделали, чтобы попытаться исправить ситуацию.

Эндрю сидел молча, вытирая вспотевшие руки о штаны. Ощущение несправедливости внезапно пронзило его. Он знал, что на самом деле мог бы учиться лучше, чем сейчас, и не его вина, что тело не хотело ему в этом помочь.

– Вы надеетесь, что все устроится как по волшебству? – спросил Гринли.

Эндрю не знал, что ответить, поэтому просто продолжил рассматривать парту, ощущая, как преподаватель нависает над ним, и тут внезапно прозвенел звонок.

– Очень хорошо, – сказал мистер Гринли, отчаявшись добиться чего-то от Эндрю в данный момент, и вернулся на свое место перед классом.

– Давайте продолжим повторение. Начнем с решения систем уравнений методом подстановки.

Он приглушил свет, и первая порция задач из его презентации высветилась на белой доске.

Эндрю поднял взгляд, готовый к тому, что его охватит привычное чувство растерянности, но вместо этого уравнения буквально раскрылись перед ним.

Если он найдет у во втором уравнении, тогда, подставив это значение в первое уравнение, он сможет найти значения х и у. Ему даже не понадобился черновик. Логика стала такой ясной, что он смог решить задачу в уме. Он почувствовал, что его рука взлетела в воздух, как наполненный гелием воздушный шарик.

Мистер Гринли, демонстративно вздохнув, поднял взгляд на учеников, которые старательно писали в тетрадях, пытаясь найти х или у.

– Нет, Форман. Тебе нельзя выйти из класса, чтобы пойти к медсестре.

– Я знаю ответ, – выпалил Эндрю. – Х равен семнадцати, а у — двадцати шести.

Он даже не испытывал беспокойства. Он знал, что ответ верен. Он чувствовал это нутром. Единственное, что его смущало, – он не понимал, почему никогда не видел этого раньше.

– Это… правильно, – ошеломленно констатировал мистер Гринли. Эндрю покраснел от гордости, а мистер Гринли, прищурившись, спросил:

– А что вы станете делать, если я добавлю третье уравнение?

Он написал на доске три уравнения, пока класс в тишине наблюдал за ним.

Ферн Гордон, примерная отличница с первого ряда, подняла руку.

– Я думала, мы начнем решать системы из трех уравнений только на следующей неделе…

– Я просто хочу посмотреть, насколько хорошо в них разбирается Эндрю, – перебил ее мистер Гринли. – Раз уж это внезапно оказалось для него так легко. – Произнося последнее слово, он пальцами изобразил в воздухе кавычки, будто намекая, что Эндрю сжульничал.

Эндрю изучил написанное на доске, снова ничего не записывая, наблюдая, как переменные свободно перемещаются в его сознании.

– Х равен четырнадцати, у равен двадцати трем, а z равен четырем.

Мистер Гринли скрестил руки на груди.

– Неверно. Z равен минус четырем.

Эндрю еще раз изучил уравнения на доске.

– Проверьте свои расчеты, мистер Гринли. Думаю, вы забыли применить умножение на минус один к обеим сторонам уравнения.

Мистер Гринли опустил взгляд в свои заметки, и краска залила его лицо, когда он осознал свою ошибку. Класс начал перешептываться, оглядываясь на Эндрю, который расслабленно сидел на стуле, вытянув длинные ноги в проход.

Мистер Гринли подошел к нему:

– Что здесь происходит?

На лице Эндрю мелькнула кривая ухмылка:

– Думаю, все устроилось как по волшебству.

* * *

После школы Зи прогуливалась вместе с Джаредом по коридорам, не в состоянии сконцентрироваться на том, что он говорит, и пытаясь осмыслить произошедшее с ней сегодня.

Хотя утренний эпизод со Скоттом и с мыслью о яхте показался ей жутковатым, она попыталась списать этот случай на телепатию между близнецами – об этом она однажды читала. Раньше у них со Скоттом никогда не было подобной связи, но как еще можно объяснить такое совпадение?

Потом, за обедом, именно тогда, когда Зи удалось выкинуть этот случай из головы, звон в ушах вернулся, да так, что она чуть не свалилась со стула.

Если меня не стошнит этой пиццей в течение ближайших пяти минут, она отложится прямо на моих бедрах и я никогда не влезу в свой костюм.

Зи вскинула голову, оторвавшись от вегетарианского бургера, и стала оглядываться по сторонам, пока, наконец, не заметила стол напротив, за которым сидела компания из школьного театра. Будто в замедленной съемке, Зи увидела, как стройная, словно тростинка, Линдси Сингер откладывает в сторону корочку пиццы и, извинившись, выходит из-за стола.

Что это может быть? Почему это происходит? Она действительно слышит мысли других людей? Или все это как-то происходит у нее в голове? Ранний признак шизофрении?

Но приток новой энергии, охвативший ее, казался позитивным – сильный контраст с тем чувством безнадежности, с тем мертвым грузом, который она обычно таскала в себе. Ей это понравилось. Насколько вообще Зи могло что-то понравиться.

– Так что, хочешь прямо сейчас? – спросил Джаред, заправляя за ухо спутанную прядь волос.

– М-м, нет, – ответила Зи. Она понятия не имела, о чем говорил Джаред, но что бы это ни было, оно ее совершенно не интересовало. Она должна была догадаться, какого черта с ней происходит, и определенно не собиралась обсуждать это с Джаредом. Он решит, что девушка сошла с ума, что вполне могло оказаться правдой. Но она хотела выяснить это сама.

Группа учеников протолкнулась через двойные двери в конце коридора и, гогоча, рассыпалась по коридору, дурашливо пихая друг друга. Зи закатила глаза, увидев, что ее брат в центре внимания. Как обычно.

Но звон в ушах появился снова.

Скотт Чепмэн такой сладкий. Я так его хочу.

Желудок Зи сжался, и ее чуть не вырвало на истертый белый пол старшей школы Седар-Спрингс. Она определенно не думала о том, что ее брат «сладкий», но от этого мысль, которая проникла в ее сознание, не стала менее отталкивающей.

Джаред странно посмотрел на нее:

– Что с тобой?

– Мне надо идти, – запинаясь, пробормотала она, резко повернулась и зашагала прочь. К счастью, он не последовал за ней.

Девушка завернула за угол, едва не сбив с ног низкорослого первокурсника, и заметила в толпе десятиклассников Гэбби Даль, которая стояла у своего шкафчика. Вид у нее был недоуменный.

Зи не собиралась рассказывать о своей способности читать мысли, что бы это ни было, четырем другим ученикам, которых вызвали на сеанс терапии на прошлой неделе. Другим неудачникам. Но как только она увидела Гэбби, слова Патриции эхом отозвались у нее в голове.

У меня есть предчувствие, что в течение следующих нескольких дней вы будете нуждаться друг в друге.

Может ли та бессмысленная встреча иметь ко всему происходящему какое-то отношение? Это было единственное событие, выходившее за пределы обыденного, за последние несколько дней. Единственное отклонение от обычного распорядка Зи, который состоял из избегания своей семьи, прослушивания музыки с Джаредом и ожидания, когда кончится учеба в старшей школе.

Зи сменила направление и двинулась к Гэбби. Есть ли шанс, что она испытывает то же, что и Зи? Это было крайне маловероятно, но Зи действовала безрассудно.

– Гэбби, – сказала Зи и затаила дыхание. Гэбби едва не подпрыгнула, напуганная ее вторжением. Прежде они никогда не говорили друг с другом, хотя Зи, конечно, замечала ее. А кто не замечал? Отчасти именно это делало Гэбби как раз тем человеком, с которым Зи могла заговорить. Для Зи было не так мучительно раскрыть свое недавнее состояние перед Гэбби, у которой так много собственных проблем, что она вряд ли вправе кого-то осуждать.

– Привет, – тихо сказала Гэбби. Если ей и показалось странным, что Зи случайно проходила мимо ее шкафчика, она не подала виду. Казалось, что она ожидала Зи.

– Привет, – произнесла Зи, не зная, с чего начать. Может, броситься вперед очертя голову?

– С тобой не происходит ничего… ну… странного?

Сердце Зи быстро забилось, пока она ожидала ответа. Если ответ будет отрицательным, Зи придется признаться, что у нее большая проблема, которая, вероятно, вскоре станет еще больше.

Гэбби прикусила губу, будто пытаясь убедить себя ответить честно.

– Мне ты можешь сказать, – подтолкнула ее Зи.

Гэбби кивнула.

– Да.

Зи глубоко вдохнула.

– Нам нужно поговорить.

Гэбби окинула взглядом многолюдный коридор.

– Не здесь.

5

Гэбби проследовала за Зи в небольшой лесок за школой. Там пролегала походная тропа, которую часто использовала команда Седар-Спрингс по кроссу, но Зи быстро свернула с этого пути, пройдя мимо пересохшего оврага, где собирались школьные наркоманы. Гэбби никогда раньше не забиралась так далеко в лес и отчасти верила во все страшилки об этих местах. Однако теперь ее пугали вовсе не призраки. Ее пугал убийца, разгуливавший на свободе. Листва вокруг них становилась все гуще, и Гэбби не могла не думать о Лили Карпентер, убитой в своей хижине глубоко в лесу, когда рядом не было ни души, чтобы ей помочь. Но как бы сильно это не заставляло ее нервничать, она хотела поговорить с Зи – а в школе это было невозможно.

Зи сворачивала то налево, то направо, обходя массивные деревья, и сосновые иголки хрустели у нее под ногами. Продираясь через лес в попытке не отстать, Гэбби осознала, что перестала считать шаги. Но вместо того, чтобы поддаться панике, она продолжала идти. Она ожидала, что вот-вот на поверхность поднимутся ужасные мысли, те, которые появлялись всегда и говорили ей, что случится что-то плохое, если она не сделает все точно так, как надо. Но прямо сейчас не случилось ничего.

Ей придется добавить это к непрерывно растущему списку необъяснимых вещей, произошедших сегодня.

Они дошли до скрытой за кедрами груды валунов. Зи остановилась и взгромоздила свое долговязое тело на верхушку одного из камней. Листья над головой заслоняли солнечный свет, и Гэбби вздрогнула, ощутив на коже дуновение холодного воздуха.

– Так вот, это начинается с громкого звона у меня в ушах, – начала Зи, пристально глядя на Гэбби. – А потом мне будто приходит в голову мысль. Но это не моя мысль. Верно? Так и с тобой происходит?

Гэбби озадаченно нахмурилась.

– Что ты имеешь в виду? Чья это мысль?

– Чья-то еще. Например, сегодня утром это была мысль моего брата. В других случаях я не уверена. – Зи нахмурилась. – Я думала, ты сказала, что это случается и с тобой.

Гэбби покачала головой.

– Не такое. Дело не в том, что я что-то слышу. – Она с опаской посмотрела на Зи, не зная, как это прозвучит, когда она выскажется вслух. – Я что-то вижу.

Зи села прямее, ее глаза расширились.

– Что, например?

Гэбби немного помолчала, пытаясь подобрать точные слова для описания происходящего, но ей было сложно внятно объяснить то, чего она сама не понимала в полной мере.

– Дай мне проверить, смогу ли я проделать это снова. Я не уверена, как это работает, но…

Гэбби подошла к камню, на котором сидела Зи, и присела на корточки, плотно прижав руки к принадлежавшей Зи большой сумке через плечо, сделанной из черной ткани. Она закрыла глаза, ожидая, что на нее снова снизойдет испытанное ранее ощущение, но ничего не произошло.

– Что ты делаешь? – нетерпеливо спросила Зи.

– Дай мне попробовать что-нибудь еще, – пробормотала Гэбби, ощущая растущее разочарование. Она не была уверена, что именно нужно делать, чтобы это, что бы это ни было, произошло снова. – Можно мне на секундочку открыть сумку?

Зи кивнула, и Гэбби начала копаться в содержимом сумки. Она вытащила из нее учебник химии и торопливо пролистала страницы. Ничего.

– Я уверена, что это случалось раньше.

Внезапно что-то пришло ей в голову.

– Может, что-то из твоей одежды.

Гэбби неуверенно протянула руку и коснулась потрепанного края черной толстовки Зи. В ту секунду, когда ее пальцы дотронулись до мягкой ткани, она плотно зажмурила глаза.

Сначала видение было туманным, но Гэбби расслышала музыку. Грохочущую. Яростную. Когда она зажмурила глаза еще сильнее, изображение стало более ярким, почти как в кино. Она увидела худую девочку-подростка, может, лет четырнадцати, в той же черной толстовке, сидящую на двуспальной кровати из кованого железа. Зи, только младше, еще до того, как подстриглась под машинку, держала в руке маленький пузырек с таблетками. Комната выглядела так, будто сошла с журнальной фотографии. Вся отделка была выдержана в мягких оттенках синего и серого, что резко контрастировало с жестким звучанием музыки. В углу комнаты стоял большой шкаф, а в нем за стеклом разместилось множество жутковатых викторианских кукол, глядевших наружу широко открытыми глазами. Зи открутила крышку пузырька. В окне у нее за спиной виднелась верхушка памятника Вашингтону. Девочка вытряхнула на тумбочку двенадцать таблеток, на мгновение замерла, а затем сгребла их в горсть и проглотила, запив несколькими глотками воды. Потом взяла еще одну горсть и выпила их тоже. И еще одну. Наконец, она легла на кровать и закрыла глаза. На этом видение и закончилось, поглощенное темнотой, как в финале кинофильма.

Гэбби открыла глаза, ее сердце бешено колотилось.

Хотя ей хотелось убедить себя, что видение – продукт ее воображения, она уже понимала, что только что стала свидетелем момента из личной жизни Зи.

– Что-то случилось? – Зи посмотрела на нее. – В чем дело?

– Я кое-что видела, – сказала ей Гэбби. – Словно вспыхнуло на мгновение. Видение о тебе.

– Обо мне?

– Да. Ты была младше – должно быть, это происходило несколько лет назад. В Вашингтоне.

Зи удивленно посмотрела на нее.

– Раньше мы жили там.

Гэбби кивнула, удивленная не так уж сильно. Видение было слишком живым, чтобы оказаться ложным. Вопрос состоял в том, почему это вообще случилось.

– Ты сидела на кровати в сине-серой комнате. И там было полно старых кукол…

– Именно так моя комната тогда и выглядела, – подтвердила Зи. – Мамин дизайнер убедил ее, что эти жуткие куклы отлично подходят для моей детской. Между тем я всегда каменела от ужаса при мысли, что однажды они оживут и разрубят меня на миллион кусочков.

– Именно так они и выглядели, – согласилась Гэбби.

– Так что… ты просто видела это? Вроде видения? – Зи посмотрела на нее с любопытством.

– Ага. Будто кино смотрела.

– Что еще ты видела?

– Это все, – быстро сказала Гэбби. Она не могла заставить себя рассказать, что видела, как Зи пыталась покончить с собой.

– Но это уже случалось с тобой и раньше? Таким же образом?

Гэбби кивнула. Слова торопливо рвались наружу после того, как были заперты у нее внутри целый день.

– Этим утром. Я была в отделении естествознания, шла в класс и чуть не споткнулась о лежащий на полу шарф. Я подняла его, и со мной случилось это… видение, как сейчас с тобой. Сначала я видела нечетко, но потом смогла разобрать, что стою посреди магазина Kohl’s, того, что неподалеку отсюда, рядом с Brooks, и держу в руках тот же самый шарф. Но, посмотревшись в зеркало, я увидела, что это не я, а Ханна Фэлпс.

– Кто такая Ханна Фэлпс? – спросила Зи, кусая ногти.

– Девочка из моего класса. – Гэбби не стала упоминать, что раньше Ханна была одной из ее лучших подруг и что она сама когда-то проводила немногие бесценные свободные дни вместе с Ханной в том же самом супермаркете.

– И вот что еще. Сейчас я была, скорее, отстраненным наблюдателем, а в тот раз я будто смотрела на все с точки зрения Ханны, словно находилась в ее теле. А потом оба раза через несколько секунд картинка просто растворилась.

– И ты точно знаешь, что это был ее шарф?

– Ага. Позже я увидела ее в столовой и вернула шарф. Я сказала, что видела его на ней. – Ханна легко приняла это объяснение, и Гэбби почти поверила в него сама.

Почти.

– Как ты думаешь, что с нами происходит? – спросила Гэбби. – Думаешь, мы обе просто…

– Сходим с ума? – закончила Зи, и Гэбби почувствовала облегчение оттого, что ей не приходится самой произносить эти слова. – И случайно совпало, что в одно и то же время? Не знаю…

– Это никогда не случалось с тобой раньше?

– Никогда. Мне приходила в голову куча безумных мыслей, но они всегда были моими собственными.

Зи и Гэбби согласно переглянулись, осознав, что им одновременно пришла в голову одна и та же мысль.

– Думаешь, с кем-то еще с того сеанса групповой терапии происходит то же самое? – спросила Гэбби голосом, в котором она с трудом признала свой собственный.

Зи серьезно посмотрела на нее.

– Не знаю, но нам нужно выяснить.

* * *

Тем вечером Сабрина была занята мытьем посуды в тесной кухне квартиры, где жила ее семья. Кремовая плитка, шкафы из темного дерева и выцветшие обои цвета красного вина отчаянно требовали ремонта, но ее мать вряд ли была в состоянии его осилить. Когда-то дом был уютным и теплым, а аромат японского бульона даши смешивался с опьяняющим запахом любимого стейка отца. Однако в течение последних шести лет, сколько бы свечей Сабрина ни зажигала и сколько бы окон ни открывала, чтобы впустить воздух, ей никогда не удавалось избавиться от запаха затхлости, запаха грусти. Она покосилась на свечу с ароматом кедра и корицы, купленную на прошлое Рождество у Лили Карпентер, женщины, которую убили неизвестно почему. С того момента Сабрина опасалась зажигать эту свечу, как будто та могла каким-то образом распространить вокруг себя невезение.

Она снова сосредоточилась на посуде, моя очередную тарелку горячей водой. Хотя Сабрина больше не пыталась заботиться о родителях, мытье посуды ее успокаивало. Когда ее брат Энтони был еще жив, послеобеденная уборка относилась к числу их совместных обязанностей. Он собирал всю посуду в раковину, она протирала стол, а потом они вместе все мыли и вытирали насухо, используя это время, чтобы по-настоящему поговорить – звук разговора тонул в шуме воды, так что родители не могли ничего услышать. Энтони рассказал Сабрине о кожаной куртке, подаренной ему на день святого Валентина Энджи, первой девушкой, которая ему по-настоящему понравилась. Она рассказала брату об идиоте преподавателе, который однажды в пятом классе заставил ее остаться в кабинете, когда они препарировали осьминога, хотя Сабрину из-за этого стошнило и все насмехались над ней остаток дня. Эндрю был на пять лет старше Сабрины, но всегда обращался с ней как с равной.

Она никогда не ела за одним столом с родителями с тех пор, как шесть лет назад пьяный водитель протаранил машину Энтони в лобовом столкновении. Но Сабрина по-прежнему выполняла свои обязанности каждый день. И дело заключалось не только в том, что родители были неспособны справляться с элементарными задачами. Просто эти действия помогали ей чувствовать, что брат рядом.

Она соскребла остатки еды с тарелки, отложив их для Рокета, их немецкой овчарки, на которую родители обращали почти так же мало внимания, как и на Сабрину. Но внезапно она замерла, почувствовав что-то странное. Обычно в этот ночной час острое ощущение пустоты в доме заставляло ее пойти покопаться в сумке, чтобы достать клонопин, припрятанный там ранее. Но сейчас по какой-то причине желание заняться самолечением притупилось. Фактически оно полностью отсутствовало.

Осознание этого так сильно озадачило ее, что она не услышала, как вошел отец. Как и Сабрина, Даг Росс был рослым и симпатичным, но напряжение последних нескольких лет оставило так много новых морщин на его темной коже, что он выглядел на десяток лет старше, чем был на самом деле.

– Я ненадолго вернусь в офис, – сказал он, проходя мимо дочери, не ожидая ответа и не рассчитывая на него. В течение последних двух лет он начал воспринимать дом по большей части как склад, ненадолго заходя сюда в промежутках между работой и свиданиями с женщинами, которых использовал, чтобы отвлечься от домашней обстановки. Думал ли он, что она об этом не знает?

– Да уж, конечно, вернись, – с сарказмом бросила Сабрина ему в ответ.

Реплика Сабрины удивила ее саму так же сильно, как и отца, который посмотрел на нее так, будто она заговорила на иностранном языке. Сабрина никогда не задавала отцу вопросов и не высказывалась насчет его непредсказуемых блужданий туда-сюда. Она давно приняла обстоятельства своего существования, резкий поворот, который произошел в их жизни после той ночи, когда Энтони попал в аварию. Отец не хотел, чтобы Энтони отправлялся на вечеринку той ночью. Мать, как обычно, милая, веселая и жизнерадостная, считала, что пойти стоит. И с той минуты, когда в дверях их дома в два часа ночи появился офицер полиции, сожаление и обвинения разрывали их брак. Было нелегко жить с отцом, который одной ногой всегда стоит за дверью, и матерью, одурманивающей себя лекарствами практически до коматозного состояния. Однако Сабрина думала, что достигла той точки, когда может просто отстраненно наблюдать за всем происходящим. Должно быть, тот сеанс групповой терапии поднял на поверхность подавленную волну гнева, который она до сих пор носила в себе, не осознавая этого.

Отец покрутил в руке ключи от машины.

– Сабрина, зачем тебе эта перепалка со мной?

– Я просто не понимаю, зачем ты вообще утруждаешь себя возвращением домой, – ответила Сабрина. Она размышляла над этим уже не один год, но старалась спрятать на задворках сознания то, о чем не хотела, отказывалась думать.