Жизнь не кончается никогда

Но, к великому разочарованию Маркиса, этого не произошло. Нашарив на тумбочке мобильник, я сразу позвонил Вере, с волнением ожидая услышать радостный голос. И получил ледяной ответ, равносильный удару под дых:

– Здравствуй, Костя. Извини, я сейчас очень занята. Как освобожусь, позвоню.

Не знаю, сколько времени я лежал с трубкой у уха, слушая гудки, доносившиеся, наверное, из преисподней. Было ощущение, что меня заморозили голосом. «Любовь прошла, завяли помидоры» – это было первое, что молнией пробило мой мозг, и я стал усиленно себя жалеть:

«Эх ты, Костик, ноль ты без палочки. Размечтался, дурачок, о Царевне Лебеди, в носу ковыряя. Ну, жди, жди, хороший человек. Сейчас она тебе перезвонит прямо в Кремль, вчера ж ты строил из себя министра или на крайняк его зама. Как она тебе позвонит, если свой номер телефона ты не давал?.. Эй, приятель, не тупи, в телефоне определитель есть, забыл?»

Здравая мысль про определитель позитива не принесла – после такого голоса не воскресают. Швырнув мобильник на кресло, я быстро умылся, оделся и бегом рванул на работу. Я не опаздывал – просто нужно было срочно отвлечься, а то Маркис перестанет удивляться, что его хозяин приползает домой на четвереньках после очередного «лечения».

Ночная смена прошла как на автопилоте – я брал клиентов, куда-то их развозил, лиц не запоминал, о чем говорили, не слышал. Мне было больно и обидно, и даже возникла мысль, что меня разово использовали как дешевую проститутку. Я жаждал мести, не Вере, конечно, а заевшимся богатеньким, посягающим на такое святое чувство, как любовь.

Так продолжалось в течение двух суток, и своего кота я, по всей вероятности, замучил размышлениями о том, что происходит и как мне помочь. Позвонить гордость не позволяла, а мысль о том, что она действительно занята, я отметал с негодованием. В конце концов, эсэмэску-то с парой-тройкой слов по любому могла кинуть. И тут меня осенило: «А может, эта графиня просто больная, с приступами редкого просветления? Хотя какая разница, итог-то все равно один».

Как бы я ни пытался остановить эту пластинку с похоронным маршем в голове, ничего не получалось. Стоял под ледяным душем и твердил, как мантру:

«Ничего, переболит, успокоишься. Время, оно все лечит, забудешь ее, и все будет как и прежде».

Но я был реалистом:

«Ага, такую забудешь. Она ж мастер спорта по стрельбе – прямо в сердце лупит, хрен промахнется. Там, в ее прошлом, наверное, штабеля укокошенных Костиков».

И все же потихоньку я стал различать цвет предметов, да и некоторые интересы вернулись, но один вопрос мучил меня постоянно:

«Кто же ты такая, Вера? Обо мне ты все знаешь, а я – только имя твое».

Последнее время Маркис не выходил в прихожую меня встречать, а научился прямо с кресла или с подоконника определять мое душевное состояние. Скорее всего, решил, что помочь мне ничем не сможет, хотя и глаз не сводил – сопровождал каждое мое движение.

После очередной смены в полшестого утра я налил себе кофе с молоком, почему-то такая смесь помогала мне быстрее уснуть. Взял чашку и пошел к кровати, собираясь залпом выпить это снотворное, и вдруг неожиданно загудел телефон. Наверное, с работы, подумал я, сейчас попросят кого-нибудь подменить. Потянулся за мобильником, лежавшим на тумбочке, и, не посмотрев, от кого звонок, ответил:

– Да, слушаю вас.

– Костичек! Здравствуй!

Радостный голос Веры больше напугал, чем удивил. В глазах потемнело, а она шустро тараторила:

– Я так соскучилась по тебе, что описать не могу. Ты, наверное, очень сердишься на меня, но, поверь, я совсем не виновата, хотя и виновата, конечно. Просто все это время я находилась в таком месте, где ничего нельзя, даже эсэмэску послать.

– В Белом доме, что ли? – съязвил я, хотя был так зол на нее, что на самом деле хотел сказать: «В психушке, наверное».

– Ну, ты молодец, как догадался?

Пропустив мимо ушей мою иронию, она продолжила:

– Не в Белом доме, а в Кремле. Как будто в осаду попала! Насилу вырвалась, я потом тебе все объясню. Прошу тебя, котик, не сердись, я-то знаю, какой ты умничка.

Тут я немного очухался и, простив в душе за все, стал мягко отчитывать за дни моих страданий:

– Верочка, детка, ты же прекрасно понимаешь, что значишь для меня. Ведь все эти дни я провел как в аду, чуть философом ни стал. Во всяком случае, хотел уже, как Ленин, уничтожить богатых как класс. Но самое главное… я ведь ничего не знаю о тебе и не понимаю, зачем такой девушке, как ты, понадобился простой рабочий парень. Со мной-то все ясно, чувства зашкалили, а у тебя ум, как у Эйнштейна, и денег немерено. Хотя по глазам видно, что деньги для тебя не всё. Ты мне скажи только одно, Вер, что я тебе нужен. И тогда мне станет проще – буду для тебя рыцарем и завоевателем всего. Уж себя-то я знаю.

Она ответила как-то задумчиво:

– А ты уверен, что знаешь себя? Я так не думаю. На самом деле ты рыцарь уже очень давно, но не помнишь по причине природной амнезии. На твой вопрос я отвечу просто: да, Костя, ты мне нужен. И сегодня я очень хочу видеть тебя. Видеть твои глаза и пообниматься мне тоже хочется. Так что назначай мне встречу «без галстуков», а я немного поломаюсь для приличия. Прошу тебя не заморачивайся, все будет хорошо!

Я тут же растаял, как масло на сковородке.

– Верунь, давай, я увезу тебя в горы. На Воробьевы пока, но там тоже красиво, да и кафешки есть. Но угощать на этот раз буду я. Ресторанный вариант твоего уровня я не потяну, но кофе, мороженое и сладости гарантирую. Позволь мне восстановить статус-кво и быть уверенным в себе. В восемь я заеду за вами, принцесса, на своей карете, куда скажете, а на работе отпрошусь, потом отыграю.

Она охотно поддержала мое предложение, томно ответив:

– Как скажешь, мой повелитель, сегодня я послушна и скромна. Забери меня там, где высадил в ночи, когда мы встретились в первый раз. Другу своему, коту, передай большой привет, он меня уже знает, через тебя вычислил. Целую тебя и жду с нетерпением. Пока!

Положив телефон, я растянулся на кровати со счастливой улыбкой идиота. Маркис тут же перебрался ко мне под мышку – этого он не делал уже почти неделю. Мы с ним были как два блаженных: нищие, но гордые.

Глава 4

Мы шли, наслаждаясь свежим вечерним ветерком, который ласкал нас прохладными струйками. Я бережно держал в своей руке теплую Верину ладошку, как кузнечика в детстве. У меня было такое странное чувство, что именно сегодня в моей жизни произошел судьбоносный перелом. Все началось в ту дождливую ночь, но сейчас, в этот волшебный миг, дверь в другой мир, незнакомый и чудесный, открылась полностью. Раньше все было как-то по-будничному: «солнце всходит и заходит». Конечно, случались в моей биографии довольно сильные удары и встряски, но все это было не то. Тогда я был просто Костя, а теперь, хотя и остался им, я стал зеркальным отражением в глазах Веры. Я даже немного заволновался, когда вдруг обнаружил, что ищу внешнего или скрытого одобрения Веры словам, которые я говорю. Это встревожило, но не напугало. В конце концов, у любого человека должен быть кто-то, чьим мнением он дорожит. А в общем, мое состояние напоминало «второе дыхание», непонятное, но приятное. В любом случае, я точно знал, что новый я намного лучше прежнего, и мне это невероятно нравилось.

Я обнял Веру, поцеловал и, глядя в ее бриллиантово-чистые голубые глаза, с торжественной улыбкой произнес:

– Навсегда!!!

Она с удивлением посмотрела на меня и, шутливо нахмурившись, спросила:

– Кость, ты чего?

Я остановился, развел руки как крылья, посмотрел на звезды и тихо ответил:

– Да так. Хорошо. Очень хорошо. Необычайно!

Вера пристально посмотрела мне в глаза, мягко положила руку на мое плечо, легонько похлопала и наставительно сказала:

– Бывает. Не сомневайся, пройдет.

– Шутишь, Верочка, это же замечательно!

«Ничего ты не понимаешь, мудрейшая моя. Главное то, что мы вместе, а остальное не важно», – подумал я, с нежностью глядя на нее.

Мы зашли в кафе, где я с размахом Кисы Воробьянинова заказал капучино, мороженое и порцию дорогущего коньяка для дамы. Вера посмотрела на меня сочувственно, как мать на сына-двоечника.

– Что завтра с котом есть-то будете, господин Ротшильд?

– Не извольте волноваться, графиня! Нам, гусарам, не привыкать! – с бравадой ответил я.

Она расхохоталась и стукнула меня в грудь кулачком.

– Гусар… Саблю смотри не потеряй.

В кафе мы просидели недолго. На улице похолодало. Я накинул Вере на плечи свою спортивную куртку, и мы, обнявшись, направились к парковке. Я спросил ее с крохотной надеждой избежать расставания:

– На то же место?

– Пока да… – чуть виновато ответила она, наблюдая за моей реакцией. Но я отнесся с пониманием; по-доброму улыбнулся и включил тихую музыку.

Подъезжая к высотке, я увидел, что там обозначенный габаритами уже стоит знакомый «мерс». Вера, вопреки моим ожиданиям, не дала и секундочки, чтобы попытаться объяснить ей состояние моей души. Чмокнув в щеку и легонько щелкнув меня по кончику носа, она с едва заметной иронией произнесла:

– Навсегда! Глупыш ты мой.

Быстро выскочила, торопливо запрыгнула в «мерс» и помахала мне рукой, прежде чем захлопнуть дверцу. Все повторилось, как в прошлый раз: машина рванула с места и скрылась в темноте. Ну, скажите пожалуйста, – это нормальное поведение для молодой, пусть и не закомплексованной девушки?

Минут пятнадцать я сидел, не включая двигатель, и с улыбкой смотрел в сторону исчезновения «кареты». В моей голове не было ни одной мысли – чистый, как младенец после рождения. Может быть, этот странный сегодняшний день и есть моя первая встреча с реальным миром? Кто его знает – где явь, а где мираж?

На смену эйфории пришло неприятное чувство одиночества. Ощущение было знакомым – так бывает, когда внезапно теряешь друга навсегда. Никогда не понимал, почему меня посещает это чувство, но я успокаивал себя догадкой, что оно учит меня проходить неприемлемую для моего сознания ситуацию. Как говорится, лучше во сне помучиться в кошмарах, чем биться головой об стену в реальной жизни, когда не можешь ничего изменить.

Дома тягостное настроение немного улучшилось, сменившись надеждой на «лучшее». Присев на краешек кровати, я вкратце объяснил коту текущее положение и неопределенность в моих отношениях с Верой:

– Похоже, мы с тобой – Кот в сапогах и маркиз Карабас. А она, естественно, принцесса! И что выходит? Выходит, ты будешь решать все наши косяки и проблемы! А что, было бы здорово! Лично я мало что соображаю при таком раскладе карт. Туман – и я в нем как ежик. Чувствую, что мой номер в этой игре далеко не первый.

Я упал на подушку, и мне приснился черный «мерседес» – гнался за ним на бешеной скорости, но не догнал. Проснулся весь в поту с вопросом: «А где я?» Мне было не до зарядки и не до процедур в душе. Небрежно промыл глаза и подошел к окну на кухне. На подоконнике вальяжно развалился Маркис – ему было очень хорошо. Он лежал в своей любимой позе – на спинке, скрестив лапки на груди. Подозреваю, что он не раз падал на пол, когда входил в состояние нирваны. Солнце припекало, и двор был безлюден. Я плюхнулся в кресло и включил «ящик», в мире свирепствовали вирусы и экономический кризис – спокойно было только в Гондурасе. Сразу захотелось с кем-нибудь поскандалить или просто вежливо послать кого-нибудь подальше. Минут сорок я пялился на экран в совершенном отупении и тоске. Затем взял мобильник и набрал номер Веры. Очень стало интересно – в каком она настроении пребывает сейчас. На мое удивление и к радости, конечно, раздался ее заспанный голосок:

– Привет, мой хороший! Извини – я ужасная соня. Молодец, что меня разбудил, а то провалялась бы в кровати до обеда.

Она говорила так буднично, словно я вышел из ванной с вопросом: «Ну, что во сне видела сегодня?»

– С добрым утром, солнышко! – сказал я. – Ты, наверное, еще растешь – вот и спиться долго. Не поверишь, но я соскучился по тебе страшно! У тебя еще остались на мой счет какие-то планы? Время, оно быстро все меняет…

Она помолчала секунд пять, а потом весело, но с упреком ответила:

– Балбес ты, Костя, неисправимый! Все тебе нужно объяснять и по полочкам раскладывать. Неужели ты до такой степени мнительный и не уверенный в себе? Ты же рыцарь, в конце-то концов! Тебе уже тридцатник, а все еще хочешь стандартных поступков, как в школе. Мне вот всего двадцать два года, и приходится играть роль твоей учительницы. Не рано ли – давать волю всяким фантазиям? А может, я решила покапризничать немного или просто по-девчоночьи посмеяться над тобой? Как тебе такой вариант? Слабо развести меня в ответ? Слишком серьезным быть – скука жуткая. Думаю, ты весь испереживался у себя дома и, наверное, приписал меня к психически неустойчивым леди. Что, Костик, – тупик? Зануда ты, милый мой, провинциальная! Как говорится, будь проще, и люди к тебе потянутся. Ты уже давно мой парень – единственный и неповторимый! Ну, что еще хочешь услышать, обормот?

Она игриво рассмеялась, а я, как после ледяного душа, стал оправдываться (с облегчением):

– Верунь! Прости! Я не единственный твой парень, а дурак полный. И да – зануда, но – осознавший свое занудство. Обязуюсь в кратчайшие сроки исправиться и перестать выносить себе мозг. И тебе тоже.

То, что я услышал дальше, прозвучало волшебно:

– Ну, тогда прыгай в свою тачку и пулей ко мне! Меньше думай, рыцарь! Береги чувства, а то спалишь их все не по назначению. Ты помнишь, где мы встретились на Рублевке? Короче, проедешь метров восемьсот и увидишь высокий зеленый забор слева. Подъедешь к воротам, там тебя встретит охрана и проводит в мои покои.

Раздались короткие гудки, а я, бросив мобильник, стал летать из комнаты в ванную и обратно, на ходу объясняя Маркису сложившуюся экстренную ситуацию. Прыгая на одной ноге и неуклюже стараясь попасть в штанину парадно-выходных брюк, все время бормотал:

– Кто же ты такая, Верочка?

Мало что понимая, я упрекнул любимого кота:

– Со мной все ясно, я – «чайник», таких, как я, еще поискать надо. Но ты! Ты же символ мудрости и к тому же мой единственный друг! Не мог вправить мне мозги. Смотрел на меня как повар на протухшее яйцо. Не-ет! Поспешил я назвать тебя Котом в сапогах. Ты даже глупее меня!

Маркис спокойно лежал на подоконнике и слушал меня с достоинством истинного мудреца. В конце концов, он заснул – видимо, чтобы переварить информацию.

Через час с четвертью я уже стоял перед огромными воротами, которые медленно откатывались в сторону, открывая проезд в чудесный парк. Из сторожевой будки ко мне вышел охранник и очень вежливо, с улыбкой спросил:

– Вы к Вере Викторовне?

Я кивнул, и он указал в сторону кипарисовой аллеи:

– Пожалуйста, проезжайте. Метров двести по аллее, затем направо к центральному входу.

– Да! – немного волнуясь, сказал я и подумал: «Кажется, сказка приближается к развязке. Держись, Костян, и будь мужиком! Если начнут бить ногами – падай на землю и притворись мертвым».

С улыбкой Иванушки-дурачка я подкатил к мраморным ступенькам входа в замок. Наверху у колонны стояла моя очаровательная принцесса – в джинсах с дырками и в белой короткой футболке, прикрывающей только грудь. Схватив с сиденья букетик каких-то беленьких цветочков, которые прикупил по дороге, я помчался по лестнице. Настроен был решительно – или сейчас, или никогда. Подхватил Веру на руки и, целуя в губы, шею, щечки – куда попаду, понес ее в недра таинственного замка. Она смеялась, кричала, что ей щекотно, называла меня маньяком и показывала глазами направление движения. Я ничего не видел, все крутилось, как в чудесном калейдоскопе.

Наконец мы нырнули в пуховый океан громадной кровати. Зрение ко мне так и не вернулось: если я что и видел, так только ее счастливое лицо в золотистом сиянии. Она что-то шептала, но я ничего не слышал.

Потом мир исчез, не было ни меня, ни Веры. Было только легкое свечение воздуха, струящегося в бесконечном и плавно плывущем пространстве. Может быть, я умер на неопределенный срок, а может, наоборот, остро почувствовал единение всего живого в мире. Кто ж знает, что и как было на самом деле. Да это и не важно. Важно то, что в реальность я вернулся уже совершенно другим. И мне требовалось время, чтобы заново познакомиться с собой.

Когда я понемногу стал приходить в себя, первое, что я осознал, было: «Она и я – единое целое!» И все – больше ни одной мысли. Я смотрел на Веру и не мог ни о чем думать, и двигаться тоже не мог, и не хотел. Она лежала рядом со мной – обнаженная и прекрасная. В комнате было очень много солнца, и ее кожа светилась. Богиня! От чего-то дотронуться до нее было страшно: а вдруг исчезнет как мираж?

Я стал медленно осматривать комнату. Большая бело-голубая спальня с очень высоким потолком и аркообразными окнами. Кровать стояла посередине, над ней висела хрустальная, с большим количеством висюлек люстра. Привычных комодов и тумбочек не было – один только напольный канделябр с двенадцатью витыми свечками. Каждая из них толщиной сантиметров пятнадцать и длиной около метра. По-видимому, зажигали их часто; оплавившийся воск образовывал причудливые фигуры. Все это казалось каким-то мистическим.

Наконец Вера сладко потянулась и издала протяжный звук, похожий на мяуканье котенка. Приоткрыла глаза, прищурилась от яркого солнца и, призывно улыбнувшись, прошептала: «Костик!» Я понял ее сразу…

Так продолжалось долго, и могло бы длиться вечно, если б не голод. Я не знаю, сколько прошло времени, но за это время я ни разу не вспомнил о Маркисе. Мне это показалось немного странным, хотя волноваться причин не было. Сухого корма у него навалом, а воды, так вообще, наполненная до краев ванна. Маркис любит сидеть на тумбочке, опускать лапу в воду, а потом облизывать ее. Два раза по моей халатности я забывал наполнить ванну водой, и, когда возвращался домой, приходилось выслушивать его нудное и противное мяуканье. Кот мой редко устраивал концерты, но если делал это – то делал мастерски. Вопил тягуче и на каких-то сверхвысоких тонах. Не понимаю, зачем я вспомнил о нем, именно сейчас.

Мы с Верой, изнуренные, поплелись на кухню восстановить потраченную энергию. Сели за стол и, не отводя глаз друг от друга, накинулись на колбасу с огурцами. За окном было темно, а у нас уютно горела настольная лампа с оранжевым абажуром. Когда чувство голода исчезло, то, естественно, пришло время поболтать ни о чем. Верунчик, опершись щекой на кулачок, с хитреньким прищуром спросила:

– Ты спать хочешь?

Я с улыбкой повертел головой, что означало: «Конечно же, нет». Она поднялась, подошла ко мне сзади и, обняв за шею, прошептала на ухо:

– Сейчас я тебе открою свою тайну. Ты же хочешь знать – кто я?

Я кивнул.

– Тогда слушай и не перебивай. Так вот, мой отец очень богатый и влиятельный человек. Именно – человек! Потом ты поймешь, почему я заострила твое внимание на этом. Он из тех представителей большого бизнеса, которые не являются публичными личностями, но о нем знают все. Кому положено, конечно. Я же – единственная его дочь, причем очень им избалованная. Была! Мне можно было все, и я имела все! Но никогда не входила в число так называемой «золотой молодежи», хотя тусовалась с ними, когда хотела. В высотке, куда ты меня подвозил, квартира нашей семьи. Папина, мамина и моя. Я у них поздний ребенок, а поздних детей всегда безумно любят. Этот дом – он был нашим счастливым гнездышком. Туда меня принесли из роддома, и там я провела все мои чудеснейшие детские годы. Папа очень любил маму, она его, ну а я любила их обоих. Мы были очень хорошей, дружной семьей. Но два года назад все рухнуло. Внезапно и нелепо умерла мама. Сердечный приступ на фоне сильного нервного истощения – мы с отцом в это не верим! Она всегда была жизнерадостным и здоровым человеком. Знаешь, в нашей квартире я стараюсь не бывать – мне очень больно и одиноко там. Все время кажется, что вот сейчас откроется дверь моей спальни и войдет смеющаяся мама со своим лучезарным утренним приветствием: «Ну что, доченька! Ты готова получить чудо от жизни!» – «Да, мамочка, конечно!» – как всегда, отвечу я. Такого больше не будет – все ушло вместе с ней. Мы с папой часто встречаемся. Он приезжает ко мне на Тверскую, у меня там квартира. После смерти мамы он стал несчастным и очень одиноким. Когда он уходит, я постоянно плачу, но помочь ему не могу. Да это и невозможно, даже смерть не смогла их разлучить. Что касается меня, то в первый месяц после случившегося я страдала страшно. Раньше была никогда не унывающей студенткой МГИМО и вдруг превратилась в тень, не видела смысла в жизни. Но мои мудрые родители подарили мне две самые нужные вещи – свободу и чувство уважения и любви к себе. Не себялюбие, а именно чувство любви. Мне тяжело это объяснить словами – я это понимаю на уровне душевного ощущения. Короче, я отпустила мамину смерть, но она не бросила меня. Об этом я скажу чуть позже.

Вера замолчала и, слегка потерев виски, отошла в угол. Там стоял маленький стульчик. Она села на него, прислонилась затылком к стене и закрыла глаза. Я молчал, следил только за движениями ее рук. Сильно потерев ладони, она скрестила пальцы и положила руки на колени. Минуты три стояла мертвая тишина – казалось, даже ходики на стене прекратили свое монотонное тиканье.

Наконец Вера открыла глаза и спокойно продолжила:

– Моя бабушка – папина мама, была очень интересной женщиной. И, наверное, странной. Она верила в победу добра над злом. При этом злом считала глубокую убежденность человека в существование собственной «правды». А добром – понимание жизни как школы Матери- Природы, добросовестными учениками которой мы все являемся. Никаких особых приоритетов в развитии, никаких строго направленных векторов движения… Вот она-то и передала мне многие свои познания, научила чувствовать людей и общаться с ними без слов. Таким образом, уже с шестнадцати лет я стала так называемой «бизнес-свахой» в закрытых кругах влиятельных и деловых людей. Родители разрешили мне заниматься этим деликатным делом и помогли войти туда, где двери открываются только изнутри. В чем заключалась моя работа? Пожалуй, это очень сложно понять человеку со сложившимися стереотипами, а вот детям – просто. Но дети ничего не могут объяснить, а взрослые не хотят спрашивать. А ты… Ты всегда был и будешь со мной и… почувствуешь через меня, что это такое. Единственное, что могу сказать тебе сейчас, – это то, что взрослому человеку почти невозможно понять и принять чужое мнение, а дети до пяти лет легко договариваются со сверстником. Все дело в том, как бы его, этого спрятавшегося ребенка, пригласить «выйти погулять» с новым товарищем. Или другой образ: ларец – утка – яйцо – иголка. Понимаешь, Костик?

Честно признаться, не понимал. Слушал ее и думал: «Как же хорошо жить без всяких этих заморочек. Жениться, плодиться и получать удовольствие от незамысловатых прелестей нашего бытия. Короче, семья и любимая работа». Но Вере я уважительно ответил, что пока все понятно, за исключением одного: «А не опасно ли тебе копаться в этом Кощеевом ларце?»

Она посмотрела на меня с удивлением и немного раздраженно, сорвавшимся голосом произнесла:

– Да не копаюсь я нигде! Все, что я делаю, – это так же нормально и естественно, как твое общение с друзьями за кружкой пива. Просто стандартные штампы твоего чувственного восприятия реальности не дают тебе возможности расширить границы ощущений. Ты просто ищешь причины, чтобы не заходить в незнакомые двери. И это несмотря на то, что на них огромными буквами написано: «Добро пожаловать, Костя!» Ну, ты ж не тупой, как валенок?

Я рассмеялся, любуясь ее нахмуренными бровками и подрагивающей нижней губкой. Она была похожа на маленькую девочку, которой не купили куклу. Замахав руками, я постарался успокоить ее:

– Нет! Что ты! Я все понимаю. Только это так ново и удивительно для меня. Ты права – я стандартный осел!

– Ну, то-то же! Самокритика – это начальный путь к личностному развитию, – уже с улыбкой прокомментировала Вера. – Ладно! Пока ты сдал на «отлично» экзамен в постели. Но это в большей степени животный уровень, и обсуждать мы его не будем. А что касается основной моей работы, то объясню тебе некоторые нюансы производственным языком таксиста. Я встречаюсь с клиентом и получаю от него все возможные документы на человека, с кем он планирует заключить договор. Затем знакомлю их на уровне тех самых скрывающихся внутри трехлетних детей и стараюсь, чтобы они стали друзьями. Остается перевести их детские симпатии в настоящее время и подстраховать от внезапных сбоев. То есть, когда эти два солидных бизнесмена встречаются за столом переговоров, у них, по крайней мере, возникает взаимная симпатия. Даже не симпатия – если сказать по-другому, они готовы честно выложить все карты. Казалось бы, просто! Но, поверь, технология этого процесса нереально сложная. Так вот, этим я успешно занималась до потери мамы. Я, уже говорила тебе, что после случившегося впала в жуткую депрессию. И вот однажды произошло то, что я до сих пор не могу четко понять и объяснить самой себе. У меня в голове прозвучал голос! Вначале я очень жутко испугалась за свое психическое состояние. Действительно, я девушка умная, и что это означает, знала прекрасно, да и ты знаешь. Так вот, мой панический страх длился недолго, и когда прошел, я почувствовала чудеснейшее ощущение внутренней свободы и силы. Голос был очень похож на голос мамы. Он успокоил меня, разъяснив, что бояться мне нечего, что он мой друг. И правда, он стал для меня самым важным собеседником в тот период. Я считала его маминым духом, который защищает и помогает мне. Ведь жила с ощущением «что воля, что не воля», а голос сказал, что я не должна быть одинокой и подавленной. Безо всякого страха, а наоборот, с огромной радостью и интересом я приступила к выполнению своей новой работы. Самое первое задание я запомнила на всю жизнь – так перевозбудилась, что даже в обморок упала. Мне нужно было посетить одну невероятно колоритную даму с престранным именем – Миленда Куприановна. Мне очень понравилось место, где уединенно жила эта незнакомая мне женщина в окружении своих кошек: уютный особнячок на берегу Черного моря в Сочи. Калитка была открыта, я вошла и чудесным образом очутилась в сказочном мире ароматов и искусно подобранном сочетании красок. Кругом были только розы – всех цветов и оттенков. Я нигде не видела такого чуда, хотя много где побывала. На крылечке меня уже поджидала хозяйка. У меня возникло ощущение, что она давно с нетерпением ждала моего появления. Средних лет, невероятно красивая, с поистине княжеской осанкой. Очень гордая женщина. Как только мы встретились с ней глазами, я моментально почувствовала сильное головокружение, передо мной буквально все поплыло. Состояние это длилось не больше секунды, однако потом я стала совершенно другой – просто «хозяйка Медной горы». Миленда Куприановна быстро погасила свое высокомерие и стала радушно, я бы даже сказала, угодливо, обхаживать меня. А я все это смирение принимала как должное. Меня поразили ее глаза. Точно помню, что, когда женщина стояла на крыльце в ожидании моего прибытия, – они были черные. А когда она с трепетом взяла мою руку и поцеловала ее – они стали небесно-голубые. И смотрела она на меня так, будто к ней явился сам Ангел Господний. У нее я пробыла до вечера. Мы сидели на кухоньке, пили чай и много говорили. О чем именно, я плохо помню, но одно знаю точно – она должна была пройти какое-то жизненное испытание и очень боялась его. Я же не просто успокаивала ее, а давала четкие советы, которые должны были помочь ей в преодолении гордыни. Меня сейчас пробивают некоторые воспоминания… По-моему, ей нужно было простить своего бывшего мужа, который причинил много боли. Более того, снова соединиться и ухаживать за ним – тяжело больным. Ужасно для женщины! Ведь нам простить обиду практически невозможно, даже если мы и поклонимся врагу. Поздно вечером она проводила меня до калитки и передала мне небольшую сумочку, которую я должна была вручить этому мужчине. Мы встретились с ним в больнице, где он – одинокий и никому не нужный – уже несколько месяцев ждал своего смертного часа. Увидев меня, он заплакал, и я точно буду помнить его глаза всю жизнь. Они были искренние… Его звали Эдуардом, и он когда-то был известным и очень богатым человеком. О таких говорят – баловень судьбы. А теперь – кожа да кости. Причем он испытывал муки не только телесные. Но, поговорив со мной, он успокоился, боль ушла. Когда я уходила, он трясущейся рукой вытащил из обшарпанной тумбочки маленький сверток, какой-то предмет, обвернутый газетой. «Пожалуйста! Это лично вам, миледи!» – прохрипел он и, закрыв глаза, опустил голову на подушку. Он плакал, а я – нет. Когда я уже ехала на машине домой, придя в обычное состояние, не смогла удержаться – что же он там передал? Остановилась у обочины пустынной дороги, с нетерпением развернула газету и с великим удивлением увидела голубую бархатную коробочку. С осторожностью открыла ее, и у меня перехватило дыхание. Меня сложно удивить дорогими вещами, но тут был особый случай. В руках я держала неописуемо красивое бриллиантовое ожерелье – старинное, восхитительной работы. Даже зайцу было понятно, что этот шедевр не поддается оценке. Такие вещи не продают и не покупают – они живут своей жизнью. Приехав домой, я, полностью обессиленная, свалилась на диван. Выполнив это задание, я убедилась, что голос был реальный, никакая это не болезнь. Откуда он и чем это все для меня закончится, в тот момент не имело никакого значения. И все это вовсе не напрягало меня.