Коммуналка: Добрые соседи

Старая швейная машинка обнаружилась в шкафу. Поставленная на железную раму, она гляделась массивною, тяжелой, что нисколько не смутило Розочку. Она качнула колесо, тронула ножную педаль, убеждаясь, что за месяцы стояния не случилось беды, и повернулась к оборотню.

Уставилась на него молча.

А тот также молча кивнул.

– Извини, – сказал он Святу. – Я скоро…

Машинку он извлек легко, будто весу в ней вовсе не было. И держал-то одной рукой, и в этой огромной руке швейная машинка казалась вовсе игрушечной. Второй рукой он подтолкнул Розочку к выходу, но та хитрым образом вывернулась.

– Я еще здесь побуду, – сказала она, не столько разрешения спрашивая, сколько ставя в известность. – Ткани посмотрю. Бабушка говорила, что у нее сатины узорчатые есть и батистовый отрез. Платье мне сшить обещалась.

Она нахмурилась, и серебристые бровки сошлись над переносицей.

– С платьем она не успела… мама так старалась, но не вышло.

Свят кивнул оборотню.

В конце концов, за кого его держат? Оно, конечно, дивы, не самые приятные существа, но… ребенка он не обидит. Даже такого странного.

Розочка же, распахнувши двери шкафа, принялась перебирать вещи. И Свят вновь же удивился, что вещи эти на месте, что не нашлось никого, кто рискнул бы забрать их.

– Ложечки тете Лере, – Розочка отложила коробку. – Бабушка сказала, что ей сгодятся на свой дом…

Ложечки были серебряными и работы тонкой.

– А это Владе, страх, конечно, – рядом с коробкой легла легкая цветастая шаль. – Но ей понравится. Мама говорит, что у Влады вкус такой и ее уже не исправить.

Шаль была оторочена густой бахромой богатого золотого колеру.

– А это Виктории… они, конечно, вредные, но бабушка так хотела… чтоб у каждого…

Вторая шаль была из черного шелка, расшитого тонкой серебряной нитью.

– Ты хорошо ее знала?

Старуха Цицинская до нынешнего времени была для Свята объектом, интереса не представляющим, ибо, во-первых, умерла, а во-вторых, смерть ее случилась давно и по причинам вполне естественным.

– Кого? Бабушку?

И все-таки неправильные у них глаза. Какие-то… к вискам вытянутые, приподнятые. Кошачьи, что ли? А ресницы столь светлые, что кажется, будто их и вовсе нет.

– Мама говорит, что нельзя хорошо знать другого человека, – сказала Розочка, разворачивая очередной сверток. – Это Толичке.

В свертке оказался портсигар, тоже, к слову, серебряный.

– Раз мама говорит… где она, к слову?

– Так, спит…

– А ты?

– А я не сплю. Она со смены умаялась, не надо будить, – и глянула так строго, что Свят поспешил кивнуть, уверяя, что будить не станет. – А бабушка была доброй. Только ворчала много. Но это у нее от возраста. У нее ноги болели. И руки тоже. И все болело.

Розочка тяжко вздохнула.

– Если бы не я, она давно бы ушла… а так… это для Эвелины.

Зеркало на длинной ручке. Темное стекло с дымкой и характерного вида оправа. Розочка погляделась в него, фыркнула и отложила в сторонку.

– Ты можешь забрать его себе, – предложил Свят.

От зеркала тянуло магией, той старой, которой в мире почти не осталось. И он готов был поклясться, что и иные предметы имеют особые свойства. Изучить бы, но…

Он покачал головой, возражая сам себе.

Конечно, он может выставить эту малявку из комнаты, оставить артефакты по праву нового хозяина. Описать их, как велит инструкция, сдать и получить благодарность, только сама мысль о подобном была настолько неприятна, что Свят поежился.

Будто…

– Дурак ты, – сказала Розочка со вздохом. – Такой большой, а не понимаешь, что нельзя брать чужое.

– Почему?

– Худо будет.

И Свят поверил, что будет. Но все равно рискнул протянуть руку к портсигару, и даже взять его сумел, удержать ненадолго, разглядывая сложный узор.

– Она была ведьмой, так?

Портсигар он вернул на место.

А Розочка кивнула.

– Старой ведьмой?

– Ага… говорила, что трех царей пережила.

Твою ж… а ведь никто… или просто регистрацию не прошла? В той, в гражданской войне, горели и люди, и города. И архивы, особенно потом, когда итог стал очевиден.

…она могла просто потеряться на осколках империи.

А там и вторая война, вновь перекроившая, разодравшая несчастную страну. Ведьма же, особенно столь старая, – а судя по остаточным эманациям силы, она и вправду была стара и сильна, – просто сменила место жительства.

Подала заявку на восстановление паспорта.

В силу возраста проверять ее не стали и… появилась в городе обыкновенная старуха, каких по стране сотни и тысячи, и сотни тысяч. Пускай одаренная, но тоже не редкость.

Поселилась в комнатушке.

Жила.

Воспитывала дивного детеныша, пока…

– А это вам, – Розочка протянула очередной сверток.

– Мне?

Брать его Свят не рисковал. И с артефактами не выйдет… ведьмину последнюю волю нарушать дураков нет. Розочка же кивнула:

– Вам, вам… бабушка сказала, что, кто сюда придет и войти сумеет, тому и отдать.

Сверток был небольшим и… тяжелым.

– То есть, войти сюда…

– А вы думаете, что оно все тут просто так стояло? – Розочка всплеснула руками, и жест этот, в ее исполнении какой-то совсем уж нелепый, комичный, заставил Свята улыбнуться. – Толичка, небось, в первый же вечер полез смотреть, чем поживиться можно.

Вот и ответ…

Ведьма, поняв, что время пришло, сумела защитить свое жилище.

– И Мирка тоже, и сестрица ее. Им, конечно, тетя Лера говорила не лезть, она и комнату-то закрыла, только…

…замок на двери нелепый, его не то, что отмычкою, пальцем открыть можно. Но ведьме замки ни к чему, без ее дозволения ни человек, ни нелюдь порог не переступит.

Свят осторожно развернул сверток и едва не отбросил: он сразу узнал эти тонкие, будто сплетенные из колючих морозных нитей, кольца. Не потому, что случалось держать подобные в руках, но…

– Красиво, – оценила Розочка, правда, руки на всякий случай за спину спрятала, верно, тянуло потрогать этакое чудо.

– Красиво, – отозвался Свят, поспешно заворачивая нежданный подарок в лоскут ткани.

Ведьма.

Что с ведьмы, пусть и покойной, взять-то?

Несколько минут Свят просто сидел, глядя, как Розочка раскладывает вещи по кучкам. Действовала она так, будто совершенно точно знала, что делает.

А может, и знала.

Ведьминская сила никуда не уходит, а говорят, что и не только сила, что и душа тоже держится за мир куда крепче, чем у обычных людей. За душу Свят не сказал бы, а вот силу он теперь кожей ощущал. Не злую, нет.

Внимательную.

Он убрал сверток под подушку. И, не зная, о чем следует говорить с детьми, тем паче такими странными, – чтобы ведьма и дивных нянчила? – поинтересовался:

– А с волосами твоими что?

Розочка дернула плечиком, и плечико это едва не выскочила из ворота платья.

– Сбрила. Нянечка. Сказала, что у меня вши. Дура.

Дура.

С этим Свят согласился. У дивов и вши? Это не просто нелепо, это… невозможно. Даже там, где эти насекомые и вправду обретаются в преогромных количествах, где избавиться от них невозможно, но… у дивов и вши.

– Что дура, то ладно. Умных людей вообще немного, – Розочка вертела брошку с крупным зеленым камнем, слишком большим, чтобы и вправду быть драгоценным. – Это для Ниночки, она такое любит… но она не злая, просто боится. Это из-за Машки. Машка тоже боится. Вот и получается.

Свят ровным счетом ничего не понял, но счел возможным уточнить:

– А мама что?

Розочка вздохнула и поглядела с укоризной: мол, большой человек, а не понимаешь. Что она, мама, сделает? Пожалуется? И жаловалась, небось, неоднократно, только…

…если дура.

И боится к тому же.

– А в сад другой?

Свят почувствовал, как закипает в груди… дурное. И сила зашевелилась, тяжело, недобро, готовая выплеснуться.

– Это уже третий, – призналась Розочка, примеряя брошь к платью. Слишком уж блестяща и красива та была, чтобы просто взять и расстаться.

Розочка потянулась к зеркалу.

Глянула.

И отложила брошь.

– И везде то же самое?

– Ага, – сказала она и добавила. – Я же дива…

– Дива, – согласился он, испытывая преогромное желание наведаться в этот самый сад. А вместо этого протянул руку и осторожно коснулся Розочкиной макушки. – Ничего, волосы отрастут.

Уже отрастали и мягко кололи пальцы. И прикосновение это вдруг смутило, будто сделал Свят что-то до крайности неправильное. А Розочка глянула снизу вверх и кивнула, соглашаясь:

– И мама так говорит… это вот ей…

Диве от ведьмы осталась черная книжка в серебряном окладе, на котором красными каплями выделялись рубины. Камни мерцали тускло, и в этом мерцании Святу чудилось предупреждение: не след трогать чужое.

Он и не собирался.

Совершенно.

Глава 6

Астра спала.

Сквозь сон она слышала, как заворочалась Розочка, как сползла с кровати и тихо, на цыпочках, вышла из комнаты. Тапочки вновь не надела, про носки и говорить нечего. Никогда-то она их не любила, особенно толстые, шерстяные.

…надо было открыть глаза.

Встать.

Приготовить завтрак для себя и Розочки, пока она вновь чужой не забрала, но сил не было.

Совершенно.

Давно она так не выматывалась… смена… Анатолий Львович с его виноватым взглядом и лепетом о том, что парень в реанимации вряд ли до утра дотянет. А ведь хороший. Студент-отличник. И спортсмен. И герой, потому что не побоялся в огонь лезть. Троих вытащил, четвертого не успел – крыша обвалилась. Чудом выбрался, не иначе, только обгорел сильно.

…ему помогали.

Всем помогали и, пожалуй, именно это обстоятельство как-то примиряло Астру с миром. Но этого парня…

– Вы же понимаете, будет до крайности несправедливо, если он умрет… – Анатолий Львович отводил глаза.

Вздыхал.

То и дело оглядывался на коридор, на людей, пусть и не мог их видеть, отделенных дверью. Но людей пришло много, кто-то желал поделиться силой, кто-то – кровью.

Кто-то просто ждал.

Надеялся.

И как их было подвести?

Астра вновь пообещала себе, что это в последний раз, наперед зная, что не сумеет сдержать обещания, надеясь лишь на то, что и вправду нужна. Хотя бы Анатолию Львовичу, который вовсе не был плохим человеком и делал все, что возможно. Даже рекомендации каждый год писал, и ходатайство, а прошлым летом, когда вновь отказали, даже ездил и беседовал с главой приемной комиссии.

Правда, вернулся вновь же ни с чем.

И расстроился.

Астра давно привыкла, а он расстроился. Заперся в кабинете и пил. Ей так сказали. И старшая медсестра качала головой, поджимала губы, сердясь вовсе не на Астру, но на саму жизнь в этакой ее несправедливости. Астру же Анна Николаевна жалела и сама порой отправляла отдыхать, а то и подкармливала, хотя об этом Астра не просила – она никогда и ни о чем не просила.

Но и не отказывалась.

Научилась не отказываться, и жить действительно стало проще. И, наверное, права была почтеннейшая Серафима Казимировна, говорившая, что многие проблемы Астры – от ее излишней гордости. Хотя и понимала, да… странно, что никто и никогда так не понимал Астру, как старая ведьма.

…ее она не удержала, а вот парня удалось. Только стоило это…

Анатолий Львович сам такси вызвал и даже провожать порывался, но Астра отказалась: ни к чему слухи плодить. А вот Анна Николаевна слушать не стала.

И Розочку она тоже забрала, еще вчера, и накормила, и в сестринской уложила, а потом сама же на руках спящую и отнесла. Только бросила:

– Если хотите, я сама с заведующей сада побеседую.

Сказано это было тем мрачным тоном, который не оставлял сомнений, что побеседовать Анна Николаевна очень даже желает.

– Не стоит. Это… ничего не изменит.

Только хуже станет.

Астра знает.

Она… уже пробовала. По-всякому. Но каждая попытка лишь все усложняла.

Дома она оказалась за три часа до рассвета и, обессиленная, рухнула в постель в том, в чем была. Вяло подумала, что следовало бы переодеться, что платье помнется, а постель пропахнет больницей. Но… не стала. Она провалилась в забытье, в котором продолжала осознавать себя и происходящее вокруг, только не способная ни на что, кроме этого вот осознания.

Розочка вернулась.

Покачала головой.

И укрыла Астру пледом. Стало невыносимо стыдно. Мать она отвратительная… но от Розочки пахло хлебом и мясом… Астра потом извинится.

Снова.

Розочка стянула пижаму и надела платье, вытащив его из груды стираных, но не выглаженных вещей. Надо вставать… надо заняться глажкой.

И уборкой.

Пыль протереть. Помыть пол. Вещи сложить. Стирать тоже надо, вон, собралась целая куча, а днем ванна будет свободна, может, даже получится прокипятить белье, развесить его…

Астра закрыла глаза и перевернулась на другой бок, подтянула колени к груди.

…дойти с Розочкой до Детского мира.

Ботиночки нужны.

Осень.

Из старых Розочка совершенно выросла. Она не жалуется, но Астра чувствует боль… и погода скоро совсем испортится. Ботиночки… и еще колготы потеплее. В саду, конечно, топить начнут раньше, но здание старое, когда еще прогреется.

Платьев пару приличных.

И деньги есть… Анатолий Львович деньгами не обижает…

…а может, куклу купить? Чтобы не чья-то, принесенная из жалости – принимать чужую жалость было сложно – но новая, с белыми волосами и круглым глупым лицом.

Розочке понравится.

Должно.

Астра тихо вздохнула.

…себе тоже не помешает обувь посмотреть. Пусть старые ботинки еще крепки, но выглядят преотвратительно. С другой стороны, удобные ведь, вытоптанные по ноге. Нет… этот год еще прослужат, а там, глядишь, она и решится…

…можно Калерию попросить…

С Калерией спокойнее. С нею никто не решается спорить, а еще не делают вид, будто ее, Астры, не существует… и… да, она не откажет, хотя Астра не попросит.

Так и не научилась.

Гордая.

Или глупая.

Или и то, и другое разом?

Дверь беззвучно открылась и Розочка, пробравшись к кровати, сказала:

– Вставай уже, я там чайник поставила, пока все разошлись.

– Спасибо.

Снова стало стыдно. Это Астра должна заботиться о дочери, а никак не наоборот. Розочка же, попрыгав на кровати, которая мерзко заскрипела, произнесла:

– Только платье переодень. Мятое. И причешись.

– Угу.

– У нас жилец новый.

– Ага.

Новость была не то, чтобы неожиданной, скорее неприятной. К людям, обретавшей в этой огромной квартире, Астра привыкла, как и они к ней. И все-то научились ладить друг с другом. И гадости даже, если делались, то скорее порядка ради, чем от души.

А тут новый.

Жилец.

Как он еще отнесется? Хотя… понятно, как… Астра подавила вздох и острое желание спрятаться под одеяло. Нельзя же быть такой трусихой, в самом-то деле. Даже если очень хочется.

Впрочем, одеяла Розочка сдернула.

– Вставай. Он тебе понравится.

– Сомневаюсь, – Астра все-таки села и подавила зевок. Еще бы пару часов, а то и дней… когда она спала достаточно? Давно. Так давно, что, наверное, даже до войны, если не раньше… и вообще… надо вставать.

Идти.

Заварить чай. Сделать хотя бы бутерброд. Кажется, в шкафу оставались масло и мед, если, конечно, никто не прибрал. Раньше не посмели бы, побоялись ведьминого слова, но ведьмы давно нет, а мед… надо было в комнату забрать.

Астра почесала ногу о ногу.

– На, – Розочка вытащила из кучи клетчатое платье вида столь уродливого, что Астра обрадовалась. Она давно уже поняла, что если выглядеть жалко, то не тронут.

Скорее всего.

Больничное она стянула, как и рубашку, пропитавшуюся потом. Смочив из кувшина полотенце, она наскоро отерлась и натянула свежую, пусть и мятую.

…камень силы в утюге почти погас, и надо бы отнести в мастерскую, но…

Чулки.

И платье. Ткань жесткая, колючая, и эта ее колючесть странным образом успокаивает, будто она, Астра, не платье надела, а панцирь. С панцирем оно всяк надежней.

Волосы она стянула в хвост.

Глянула в кривоватое зеркало и поморщилась. Боги, до чего она жалко выглядит… маме бы точно не понравилось. Мама повторяла, что в любых обстоятельствах надо собой оставаться, и даже когда за ней пришли, то…

Астра закусила губу.

Нет.

Не думать, иначе она расплачется, а это совершенно ни к чему, потому как со слезами придется справляться долго и муторно, и Астра даже не была уверена, что у нее выйдет. И… это все из-за переутомления. Именно.

– Идем? – она выдавила улыбку, которая самой же показалась до отвращения робкою. – Чай пить.

И Розочка, руку приняв, вздохнула:

– Идем, – сказала она. – Горе ты мое луковое…

Получилось точь-в-точь как у ведьмы.

На кухне было пусто. Пахло свежею сдобой, которая обнаружилась под льняным полотенцем, и маслом. Его Розочка вытащила из холодильника, как и банку с медом, на крышке которой обнаружился чей-то отпечаток пальца.

– Толичка-паразит, – сказала Розочка хмуро. – Вечно лезет, куда не надо.

Она поставила тарелку, на нее положила булку и масло подвинула с медом вместе. Подала нож. Забравшись на табурет, сняла с верхней полки кружку, огромную, железную, слегка помятую сбоку.

Чая в коробке осталось на дне.

И придется идти в магазин… нет, Астра собиралась, конечно, но в Детский мир. А придется еще и в продуктовый, и…

Чайник закипел, выплюнув облако пара, от которого кухонное окно заволокло туманом.

– Нехорошо называть людей паразитами, – сказала Астра, набросив на раскаленную ручку полотенце.

– Но он же паразит, – возразила Розочка. – И тетя Лера так ему и сказала, что ты, Толичка, паразит.

– А он?

Процесс воспитания всегда давался Астре непросто.

– А он сказал, что это неправда, что он честный человек. Только честный человек чужой мед воровать не станет. Я так думаю, – Розочка подавила зевок.

– Чаю сделать?

– Сделай.

Дотянувшись до тарелки со сдобой, Розочка выбрала и булку потемнее.

– Тетя Лера разрешила. И сказала, чтоб ты тоже ела, а то совсем тощею стала.

– Я не тощая. Я стройная.

Калерии Ивановне Астра спасибо скажет. Ее благодарить было легко, как и принимать помощь. Астра ненадолго задумалась, считать ли свежую булку, густо посыпанную сверху сахаром, помощью. И если да, то нужно ли за эту помощь чем-то отпомогать или нет?

…и стоит ли звонить в больницу?

Парень был стабилен, но… состояние тяжелое, а значит, в любой момент может понадобиться ее, Астры, помощь… или, если понадобится, то за нею пошлют?

Розочка слизнула с булки сахар и зажмурилась.

О ней думать надо.

О дочери, а не о том парне, за которым наблюдают и будут наблюдать, и помогут, вытащат, потому что уже вполне возможно его вытащить и без помощи Астры. И, наверное, ей просто хочется удостовериться, просто…

Булка оказалась свежей и мягкой. Мед – сладким. Чай, в который Астра сыпанула ложек пять сахара, а может, и шесть, и того слаще. И все это вдруг разом успокоило.

– Может, – предложила Астра. – Тебе вовсе в сад больше не ходить?

Розочка задумалась.

Искушение было велико. В саду ей не нравилось. Не могло нравиться. Вот Астре совершенно точно не понравилось бы весь день находиться среди других людей, от которых нет возможности спрятаться даже ненадолго. А ей…

…Розочке пять, но она в достаточной мере разумна и самостоятельна, чтобы не волноваться.

Нет, волноваться Астра, конечно, будет, но это у нее характер такой, неспокойный. А в остальном следует признать, что к жизни Розочка куда более приспособлена, чем сама Астра.

– Нет, – сказала дочь, мотнув ногой.

И опять без тапочек.

И без носков.

Нога узкая, пальчики крохотные, а ноготки блестят алым лаком.

– Что? Ниночка сказала, что модно…

Астра вздохнула.

– Я ведь просила тебя не приставать к людям.

– Я и не приставала. Ниночка сама сказала, что модно. И пирожное дала. Вкусное.

– А ты и взяла?

Розочка пожала плечами. Взяла. Она никогда-то не отказывалась от подобных предложений, при том не чувствуя ни смущения, ни стыда, будто так оно и должно.

– Но в садик ходить надо, – сказала она, спрятав ноги под стул, правда, ненадолго. – Все равно последний год. А потом в школу.

И в школе легче не станет.

…мама учила Астру сама. И была терпелива, спокойна, а вот у Астры нет ни того, ни другого. И она совершенно не понимает, чему именно надо учить. Да и когда ей? Дежурства ведь.

– Машка без меня не сможет, – Розочка отрывала от булки маленькие кусочки. – А Ярик опять драться начнет. Он со всеми дрался и всех обижал.

– И тебя?

– Пробовал. Я сдачи дала.

– Когда? – со вздохом спросила Астра.

– Давно. Тебя уже по этому вопросу вызывали, – кусочки Розочка засовывала в рот и проглатывала, не жуя. – А у Машки почесуха. Так нянечка сказала. Только она дура и ничего не понимает.

– Машка?

– Нянечка. Это не почесуха. Просто Машка боится.

– Кого?

– Ее. И всех вообще. От страха и скребется. Нет у нее никакой почесухи. И вшей нет. Нервы одни…

И мнение свое, надо полагать, Розочка в себе не удержала. Потому волосы и остригли, прикрывшись обычною своею отговоркой. И, наверное, на Астру бы подействовало. Астра бы после первого же раза поняла, что надо молчать.

Прятаться.

И стараться быть как можно более незаметной.

Но Розочка другая. Совершенно. Это хорошо или все-таки не очень?

– Я Машку за руку держу, тогда ей не страшно. А если я не приду, что тогда?

– Действительно, – Астра глотнула сладкого чая. – В магазин пойдем? За ботинками?

Розочка перестала болтать ногами, но слизнула крошку с пальца. Поглядела с недоверием:

– Пойдем, – сказала она осторожно. – Но если не хочешь, то ты тете Лере денег дай, и она сходит. И вообще ты денег дай, она будет покупать продукты. Тогда тебе не нужно будет…

Наверное, так и следовало поступить.

Калерия Ивановна давно ведь предлагала. У нее ведь муж и талоны на спецпаек, и взять она может не только на себя. И… и в этом нет ничего стыдного.

Наверное.

Астра покачала головой и со вздохом сказала:

– Нет.

Сделать так означало признать и собственную трусость, и неспособность жить, как другие, и… и, в конце концов, она не настолько беспомощна, чтобы позволить кому-то решать даже не проблемы, отнюдь, обыкновенные… неудобства.

– Доброго дня, – раздалось за спиной.

И Астра замерла.

Она ненавидела себя и за этот совершенно бессмысленный страх. И за неспособность справиться с ним. За сердце, которое вдруг застучало быстро-быстро. За пересохший рот и острое желание сбежать. Куда? Не важно, главное, подальше.

– Это моя мама, – сказала Розочка. – А это Святослав. Он тут жить будет.

И голос дочери вернул саму способность дышать.

– Добрый день, – Астра заставила себя разомкнуть склеившиеся вдруг губы и повернуться, и улыбнуться, как должно. Мама бы сказала, что важны не обстоятельства, но то, как ты ведешь себя в оных обстоятельствах. И поведение Астры ее бы не порадовало.

Совершенно.

А человек оказался… обыкновенным. Не совсем человеком, судя по тому, сколь плотное облако силы его окружало. Золотые нити уходили в тело, и кому-то иному зрелище показалось бы жутким, но Астра оценила и красоту узора, и многие оттенки его.

Золото темное.

И светлое, почти белое. С густой тяжелой краснотой, которая говорит о том, что маг может быть смертельно опасен, и с легкою прозеленью. И оттенков столько, что собрать их все не получается. Да и не нужно. В конце концов, это просто неприлично, так чужую силу разглядывать.

– Рад познакомиться, – маг улыбался.

Хотя… да, Астра давно научилась разбираться в человеческих улыбках. Эта вот была вымученной, самую малость виноватой.

Почему?

Астра нахмурилась.

– И я рада. Несказанно, – мама учила ее быть вежливой, и умение это частенько выручало. И сейчас вот помогло. – Надеюсь, мы будем… хорошими соседями.

– Будем. Конечно, – заверила Розочка.

Только прозвучало это на редкость двусмысленно.

Глава 7

В жизни своей Святу случалось встречать дивов.

Узколицые.

Высокие.

Тонкие до того, что, казалось, их пальцами переломить можно. Но впечатление обманчиво. С дивом и матерый двуипостасный связываться не рискнет. Сами же они, глядя на мир и тех, кто в нем обретается, свысока, не боялись никого и ничего.

Даже там…

…вспомнился вдруг Север. Стылый воздух. Сырость. Дым, разъедающий глаза. Стук топоров и скрежет деревьев. Крики. Лай.

И топор в обманчиво тонкой руке, поскольку даже целителю положено норму исполнять. Взгляд свысока. Грязная рваная одежда, которую див носил так, будто бы на плечах его по меньшей мере соболя возлежали, а не сгнившая телогрейка.

Насмешка в зеленых глазах.