И дочка в подарок

До меня, словно через толщу воды, доносились крики – подбадривания тетушки, призывы разнять нас – Цветковой. И причитания Арбузовой, которая вдруг решила, что меня, босса, между прочим, убьют прямо на рабочем месте.

– Отставить! – заорал я, когда нас все же растащили охранники. – Подать его обратно! Я из него отбивную сделаю!

– Остынь, поварешка! – выкрикнул хахаль Алины. – Тебе бы на бокс походить.

Он веселился, окидывая взглядом разгромленный офис и Цветкову. А вот мне было не до смеха. Чертов клоун! Ну он у меня попляшет.

– Витя… Витя, ты как? – бросилась к резиновому изделию номер два Алина.

– Он убирается из моего офиса! – рявкнул я и мотнул головой, давая понять Сереже, что держал хахаля, чтобы он выкинул это нечто вон.

– Я с ним! – вызвалась Цветкова.

Ах, вот оно что? Ну, уж нет. Привела чужого человека на работу – будешь оштрафована.

– Размечталась, – процедил я и, подойдя к Алине, взял ее под локоть и поволок в свой кабинет, по пути объявив: – Расходимся и занимаемся делами! Представление окончено. – Проходя мимо тети, обратился к ней: – Эля, я позову тебя минут через десять.

Тетя степенно кивнула и засеменила к диванчику, на котором с комфортом и устроилась. Я же, протащив упирающуюся Цветкову к кабинету, втолкнул ее внутрь и, заперев за нами дверь, поинтересовался:

– И что это за разврат на рабочем месте, я тебя спрашиваю?!

– Какой разврат? – округлила я глаза в ответ на вопрос босса. – Это мой законный жених! Он имеет право целовать меня везде, где хочет…

От этого заявления Лавров буквально побелел и угрожающе на меня двинулся. Я отступила и, наткнувшись на стул, в него же и упала.

– Везде, значит? – вкрадчиво уточнил босс.

Я задрала голову, чтобы смотреть ему прямо в глаза, и с усмешкой повторила:

– Везде. В губы, в шею, грудь и даже ниже…

– Ты играешь с огнем, Цветочек.

Я и сама это чувствовала. Но остановиться почему-то не могла.

– Вы всегда можете меня просто уволить, – обворожительно улыбнулась я, закидывая ногу на ногу.

Он проследил за моим движением и весь ужас положения накатил на меня лавиной. Мы же с ним совсем одни в этом кабинете! Я вцепилась в стул как в последнюю надежду в деле обороны моей добродетели перед похотливым кобелем. То бишь, боссом.

– Я просто требую больше не приводить в офис посторонних! – после паузы наконец рявкнул Лавров. – Это что, так трудно?

Я пожала плечами.

– Во-первых, Вик мне не посторонний. Он не мог оставить без внимания тот факт, что на работе мне угрожает опасность в виде вашего чрезмерного внимания, Константин Павлович, поэтому отправился меня провожать…

– Чрезмерного внимания… – повторил размеренно, даже задумчиво, босс, отворачиваясь от меня к окну.

Его высокая, стройная фигура выглядела странно одинокой на фоне широкого окна, за которым шумел город. Или этот шум в моих ушах был следствием внезапно участившегося сердцебиения?

Снова горечью на языке проявилось сожаление. Но я просто не могла себе его позволить. Не должна была даже задумываться ни о чем таком, что могло пошатнуть мои твердые убеждения.

– Я был так плох… тогда? – донесся до меня вопрос, произнесенный глухим, отрывистым голосом.

– Что? – переспросила растерянно, снова выгибая шею, чтобы увидеть Лаврова. Но он стоял все в той же позе, замкнутой громадой в приглушенном свете зимнего дня.

– Да! – выпалила я, отворачиваясь. – То есть, нет. Черт, да какая разница? Это совершенно неважно!

– Почему тогда?

Всего два простых слова, короткий безэмоциональный вопрос, а в груди у меня словно бомба взорвалась, разметав сердце в клочья.

– Потому что это было ошибкой.

Я действительно так считала. Куда лучше было не знать его касаний, не помнить поцелуев, не чувствовать близости… Хотя тот вечер и ночь отложились в голове лишь обрывистыми кусками воспоминаний, но ощущения – остались. Мучительные, грызущие, слишком живые… особенно в его присутствии.

– Ты жалеешь об этом? – услышала я очередной его вопрос.

– Больше всего на свете, – ответила искренне.

И это было правдой. Я жалела о том, что это случилось, но никогда не жалела о последствиях. Дочь стала для меня целым миром. Лучшим подарком.

Я поднялась на ноги, гордо выпрямившись, и, не поворачивая к боссу головы, проговорила – негромко, но твердо:

– Я не из тех, кто имеет связь с женатыми мужчинами и потом спокойно спит по ночам. Если бы я не была так пьяна и уязвима тогда… этого бы просто не произошло. Неужели так сложно понять, что я не хочу ни повторять то, что было, ни даже просто вспоминать об этом?

Он молчал несколько секунд, показавшихся невыносимо долгими. Потом сказал:

– Можешь вернуться на свое рабочее место.

Я кивнула, хотя он и не мог этого видеть.

– Надеюсь, что мы наконец поняли друг друга, Константин Павлович.

Он ничего не сказал в ответ… но на душе отчего-то вместо покоя образовалась тяжесть.

– Алиночка!

Я повернулась к пожилой женщине, которая, как помнилось, вошла в офис вместе с боссом перед тем, как началась вся эта бесовщина, в результате которой Лавров пытался таки убить Витю, рискуя обречь меня носить ему те самые венки на могилку.

– Да? – вежливо улыбнулась я, ожидая какого-то продолжения.

– А вы что, уже уходите? Я так хотела с вами познакомиться!

Со стороны стола секретарши раздалось какое-то полное муки мычание. Я обернулась на звук и заметила, как Арбузовские арбузы подрагивают в приступе неясного отчаяния.

Отвернувшись от этого удручающего зрелища, я снова сосредоточилась на милой женщине передо мной.

– Простите, а вы?

– Я – Эля! – поспешно представилась она. – Родственница Кости.

– А отчество? – уточнила я с улыбкой, которую почему-то невольно вызывала собеседница.

На мой вопрос она весьма оскорбилась.

– Никаких отчеств! Я слишком молода для таких условностей!

С этим утверждением, против которого свидетельствовал как минимум слуховой аппарат, можно было поспорить. Но чувство самосохранения подсказывало мне, что делать этого явно не стоит.

– Давайте же присядем! – спохватилась Эля, с нежданной для ее возраста силой увлекая меня на диванчик в приемной.

– Так чем я могу вам помочь? – спросила, не особо понимая, что вообще происходит.

Эля, тем временем, внимательно меня осматривала. У нее был поразительно цепкий и проницательный взгляд, но я никак не могла взять в толк, почему вообще удостоилась столь пристального внимания.

– А ты точно такая, как он и говорил, – наконец одобрительно покивала Эля самой себе. А следом произошло совсем уж неожиданное – я оказалась прижата к ее хрупкой на вид, но крепкой по факту груди.

– Добро пожаловать в семью! – с чувством заявила она.

Я едва не поперхнулась. В какую еще семью? В какой неизвестный мне момент я оказалась в этой очереди желающих туда вступить?

Из угла Арбузовой донесся очередной жалобный звук.

Все это становилось похоже на какой-то сюр.

Я вежливо отстранилась от груди Эли и сказала:

– Эм… спасибо. Но мне, боюсь, пора возвращаться на свое рабочее место. Рада была с вами познакомиться…

– Иди, иди, Алиночка…

И именно так я и сделала. Торопливо унесла ноги подальше от всего этого дурдома. И наивно надеялась, что на этом все и кончится.

Но не тут-то, конечно, было.

Часть 4

Корпоратив, как оно обычно бывает, подкрался незаметно. Я вообще с возрастом стал обращать внимание на то, что дни стали лететь один за другим, а жизнь – проносилась мимо. А у вас возникали такие философские мысли? Вот и у меня. Старею.

Для празднования корпоратива было выбрано место со звучным названием «Паркоff». В нашем городе о нем ходили легенды, а яркие билборды, попадающиеся едва ли не на каждом шагу, обещали как минимум экстаз, как максимум – амнезию. На них так и было начертано – в нашем комплексе ты забудешь обо всем.

Забывать и забываться я в этот вечер не планировал. Напротив, собирался зорко следить за сотрудниками, пока они не наделали себе декретных отпусков впрок.

И конечно же, особо пристального внимания требовал один весьма конкретный Цветочек, опылять который выстроилась, как выяснилось, целая очередь шмелей.

Наш разговор с нею в кабинете оставил во мне разрозненные чувства. С одной стороны, Алина ясно дала понять, что быть со мной не желает и предпочитает держаться подальше. С другой – ну что ей во мне было не так? Да, в момент, когда мы с ней пали от стрел купидона, пронзивших нас не в сердце а в другие, более интересные места, у меня в наличии имелась Рената. Кошмар моих последних семи лет жизни. Она же жена, она же медуза горгона, она же ведьма.

Я мог бесконечно описывать свою супругу подобными эпитетами, каждый из которых попадал бы прямо в цель. Но сейчас не об этом. Так вот – да. В тот момент у меня имелась супруга, но сейчас-то я был свободен! Практически, как ветер. И неужели со мной мог сравниться этот самый Виктор, больше похожий на участника игры «Лучшие знатоки истории поселка Малые висяки»?

– Константин Павлович, все ждут только вашего поздравления, – обратился ко мне Макаров – наш айтишник.

«Ага, а еще конвертов на икорку к празднику», – мрачно подумал я и едва не поперхнулся, так и не успев пригубить игристого, когда мой взгляд нашел Цветкову.

Твою же парилку! Неужели она не могла отыскать на этот корпоратив что-то более скромное? Или сделала это намеренно, чтобы все мужики в радиусе километра закапали пол слюнями?

Чуть поодаль глаза вычленили из кучки сотрудников Арбузову. Это отрезвило. Лидочка томно смотрела на меня, выкатив вперед свои прелести, каждая из которых в сезон продажи фруктов потянула бы килограммов на семь.

Итак, пить буду немного, чтобы с утра не проснуться лицом в арбузном салате. А вот прелести Цветковой как-нибудь под благовидным предлогом потрогать можно. Например, на водных процедурах. Не зря же вон уже народ понырял в бассейн, откуда смотрел сейчас на меня с бокалами в руках и выражением лизоблюдства на лицах. Знаю я, что это за парад ожидания – премий хотят.

– Ну… с Новым годом! – не растекаясь мыслью по древу, поднял я тост. – С новым счастьем!

Опрокинув в себя содержимое бокала под внимательными взглядами сотрудников (интересно, они полагали, что я могу употребить напиток каким-то иным способом?), я объявил:

– Развлекайтесь, как в последний раз! Но помните – завтра на работу.

Я уже собрался было последовать за Цветковой, которая направилась к бассейну, когда прямо передо мной выросла выдающаяся фигура Лидочки. Арбузова, передав свой бокал сухой, как вобла, Мотовой из отдела логистики, объявила:

– Сюрприз для босса!

И, совершенно неожиданно, как немцы в сорок первом, атаковала меня. Да так, что я, не устояв на ногах, едва не сел на кафельный пол. Однако кто-то вовремя подсунул мне под пятую точку стул, на который я и плюхнулся.

Сговорились с Лидией? Или выслуживаются, пока не налакались вусмерть? Хотя, надо сказать, мысли о том, спланированная ли это акция, мигом вылетели из моей головы, когда Арбузова оседлала меня и принялась тереться о мое несчастное тело всеми своими выпуклостями!

Я скосил глаза и чудом умудрился высмотреть Цветкову среди мелькания фруктового бюста. Она ревновала! Клянусь вам! Смотрела на это все, приоткрыв рот (и я ее понимал) и ревновала. Иначе как объяснить то, что пальцы Алины с силой сжимали ножку хрустального бокала?

Один:один, Цветочек! Или шесть:шесть, учитывая размеры прыгающей на мне Лидочки. И где секретарша набралась этих умений? Пересмотрела все обучающие программы стриптиза для бедных?

Я отвел взгляд от Алины и понял, что сделал это зря. От мельтешения округлостей Арбузовой меня стало мутить. Господи, еще немного, и Лидия поймет, какие чувства во мне вызывают эти ее танцы.

Отдав бокал Макарову, я крепко взялся за Арбузные бока и, с силой сжав, ссадил с себя секретаршу. Довольную, между прочим, настолько, как будто ей только что была выписана премия в миллион долларов.

– Спасибо за поздравление, Лидия! – сухо проговорил я, поднимаясь с пластмассового стула, чудом не распластавшегося под нами на всех четырех ногах. – И тебя с Новым годом.

Арбузова опустила глаза, прикусила губу. Принялась смотреть на мой пах, который, надо сказать, никак не отреагировал на ее половецкие пляски. Ну, что поделать. В голове моей, да и прочих частях тела, была лишь одна женщина. И звали ее вовсе не Лидия.

Я проследил взглядом за тем, как Цветкова гордо удаляется к парным. Прекрасно, значит, самое время последовать за ней. И пусть скажет мне в лицо, что осталась безучастна к тому, что только что вытворила Арбузова.

Но я вообще хорош… После того, что эта несносная сказала мне, бегаю за ней, как собачонка. Приворожила она меня, что ли? Надо расспросить об этом у тети Эли, она увлекалась какими-то штуками вроде эзотерики. А хотя, даже если Алина и применила колдовство… какая разница? Я ничуть был не против этого волшебства.

– Цветочек! – окликнул я ее, нагнав почти у самых парных. – Хочешь, я тебя попарю? – предложил, когда она резко обернулась и облако волос взметнулось следом за нею.

– Попарьте лучше Арбузову. Там такие бахчи… трудиться над ними и трудиться, – огрызнулась Алина.

Я же говорил – ревнует. У меня на такое нюх.

– Зачем же мне бахчи, когда есть такие аккуратные… клумбочки? – скользнул я взглядом по прелестям Цветковой и прежде, чем она бы возмутилась (а Цветкова уже собиралась выдать мне какую-нибудь тираду, я видел), притянул невыносимую к себе и, вжав в свое разгоряченное тело, поцеловал.

И гори оно все синим пламенем! Арбузы, парилки, сотрудники.

Я хотел эту женщину и брал то, чего желал. Остальное – неважно.

Да что ж это творилось-то такое! Среди пара и веников, у всех на виду, босс совершал абсолютное непотребство!

А самое кошмарное – мне это нравилось! Перед его напором я мигом почувствовала себя абсолютно беззащитной. Покорной и покоренной.

Развратной, – подсказал внутренний голос. И это мигом отрезвило.

Я принялась колотить Лаврова по груди, всеми силами давая понять, что если не высунет сейчас же свой язык из моего рта – тот рискует стать сегодняшней праздничной закуской!

В ответ на мою бомбардировку босс неохотно разжал свои тиски-объятия. Я отступила, тяжело дыша. Точно так же, неровно, вздымалась и его грудь.

Черт возьми! А я ведь сегодня даже не пила. Ни граммулечки. И ни в коем случае не собиралась этого делать после того, чем кончился мой последний корпорат с Лавровым. И все равно оказалась в его развратных лапах!

Не нужно мне было вообще сюда приходить. И я бы и не пошла, если б не опасение, что в этом случае Лавров явится ко мне домой сам и нагло оккупирует не принадлежащую ему территорию. А подпускать этого человека к своему дому и своей дочери я больше была не намерена.

– Какого черта вы делаете?! – обвиняюще прошипела в его сторону, для полной ясности наставив на босса указательный палец. – Я почти замужняя женщина! И я думала, что вы наконец все поняли! Но нет, Константина Лаврова не учили уважать ничьи желания, кроме своих собственных!

Я распалялась все больше, опасно близко подходя к тому пограничному состоянию, когда хочется то ли выпить, то ли натворить глупостей. Прямо как в прошлый раз.

– К чему это притворство, Цветочек? – отрывисто поинтересовался босс и с усмешкой покачал головой, словно вытряхивая оттуда все мои доводы. – Я же видел, как ты смотрела на нас с Арбузовой! И не пытайся мне врать, что ты при этом не ревновала!

В ответ я громко, со всем возможным пренебрежением, фыркнула.

– Я смотрела из чисто научного интереса: что треснет первым – стул под вами или ее переспелые плоды от накала страстей?

– Вот! – уличительно, с ноткой победителя воскликнул босс. – Я же говорил – ты ревнуешь!

– Мне плевать, даже если она вас своими соками с головы до ног зальет! – выкрикнула в ответ, потеряв терпение. – И чем раньше вы с этим смиритесь, тем лучше!

Подведя таким образом итог этой беседе, я направилась прочь от этого невыносимого человека. И такой же непобедимой тяги к нему.

Запретной, как и все, что способно приносить удовольствие.

В момент, когда я оказалась на безопасном от босса расстоянии, выяснилось, что все коллеги уже разбрелись кто куда. Кто-то отплясывал, как ненормальный, кто-то плескался в бассейне, а самые раскрепощенные парочками намылились в парилки. Очень опрометчивое решение, на мой взгляд – про эту баню каких только страшилок ни ходило – но дело было, в общем-то, не мое.

Единственной, кто не брал от жизни все на этом празднике разврата – помимо меня, конечно – была Арбузова. Она грустно сидела в кресле возле бассейна и ее арбузы сильно грустили вместе с ней.

От некуда деваться я присела рядом, ожидая встретить неприязненный взгляд, но его не последовало. Выражение лица секретарши носило печать мучительного смирения.

– На Лаврове свет клином не сошелся, – попыталась я хоть как-то ее утешить.

Она повернула в мою сторону свои арбузы, но взглядом не удостоила. Впрочем, эти две выпуклости смотрели на меня куда более осуждающе, чем могли бы глаза.

– Тебе хорошо говорить, – горько заметила собеседница. – Босс за тобой хвостом бегает! Практически глаз не сводит! А я…

Она шмыгнула носом. Мне было ее жаль – с одной стороны. Но с другой… разве она не понимала всей аморальности своего поведения? Так откровенно вешаться на женатого человека, с детьми…

И речь, конечно, была не о Маше. Она – только моя дочка.

– А ты – слишком хороша, чтобы растрачивать себя на женатого начальника, – твердо сказала я несчастной секретарше.

Но внутри зашевелилось неприятное чувство и внутренний голос змеей прошипел:

«А ты-то чем лучше нее?»

Но для меня это было в прошлом! И былых ошибок я повторять не собиралась.

– Что? – донесся до меня голос Арбузовой и я взглянула ей в глаза, ставшие такими же круглыми, как ее выдающийся во всех смыслах урожай.

– Ты достойна лучшего, – повторила я, не понимая причин такого потрясения.

– Но… – начала было она говорить и вдруг замолчала.

И молчала так активно, что я даже стала бояться, что ее арбузы от таких усилий треснут.

– Да, он такой негодяй! – наконец вдруг с чувством выпалила она. – При живой жене оказывал мне всяческие знаки внимания! Вот я и влюбилась, как дура!

О, эта история была мне знакома. Да так, что под ложечкой до тошноты засосало от мысли, сколько у Лаврова было еще таких дур, как я и Арбузова.

– Пол-литра! – громогласно объявил кто-то рядом со мной.

Я подняла глаза и обнаружила перед собой парня – на вид лет двадцати пяти-тридцати, худощавого и, судя по румянцу, какому бы позавидовала любая женщина, то ли поддатому, то ли пропаренному.

И что это он такое говорил? Пол-литра? Предлагал или хвалился тем, сколько выдул? Судя по раскрасневшейся физиономии, все-таки второе.

– Простите? – переспросила я с вежливой улыбкой.

– Пол-литра, – повторил он настойчиво. –  Я – Коля Пол-литра.

Я смотрела на него, не в силах скрыть удивление. Дал же бог фамилию!

– Очень приятно… Коля Пол-литра, – откликнулась я, стараясь не заржать.

Но он мгновенно считал мою реакцию и развел руками.

– Батя говорит, что наша фамилия восходит к древним семейным традициям…

Я даже могла представить к каким именно, да.

– А я собственно чего хотел… – прокашлялся он, и я с удивлением поняла, что румянец был следствием застенчивости, а не соблюдения священных семейных заветов. – Приглашаю вас на танец!

Обращался он, без сомнения, ко мне. Но я покачала головой, ощущая, что уже насмерть устала от всей творящейся здесь бесовщины.

– Простите, но я не танцую, – улыбнулась с сожалением. – А вот она – да!

И с этими словами я подтолкнула в его сторону Арбузову вместе с ее взгрустнувшими плодами.

А когда они, оба потрясенные таким исходом дела, таки удалились в сторону других танцующих, поспешно встала со своего места и направилась в сторону раздевалки. С меня уже было довольно.

Ну ничего, две недели рано или поздно истекут, – напомнила я себе в утешение, поспешно облачаясь в верхнюю одежду и убегая прочь с этого банного бала, как золушка, спасающаяся от разоблачения.

Маше давно пора было спать – она это знала.

Но почему-то никак не получалось. Сидя на широком подоконнике в своей комнате, она смотрела на проезжающие внизу машины, прижимая к себе любимого Петеньку, и думала обо всем, что случилось в последнее время.

Маша знала, что мама сегодня пошла на какой-то «корпоратив». Когда Маша спросила, что это такое, мама ответила, что это вроде утренника, но только для взрослых. И себе под нос, как это с ней бывало, добавила, думая, что Маша ничего не слышит – «только там все ведут себя очень плохо».

Сначала Маша даже заволновалась за маму и хотела попросить ее не ходить в такое ужасное место, но потом вспомнила, что там будет еще и дядя Костя.

Дядя Костя хороший. Хотя мама и сказала, что он чужой папа. Маша, конечно, сделала вид, что поверила ей, но на самом деле думала, что это – неправда. Потому что чужие папы не бывают такими добрыми. Еще ни один другой папа не катал Машу на себе, не пожимал руку Петеньке и не покупал ей какао с зефирками.

Поэтому Маша точно знала – дядя Костя именно ее папа. И он тоже был не против этого. Только нужно было уговорить маму, которая почему-то не хотела, чтобы он был их новым папой.

Маша этого не понимала. Мама очень нравилась дяде Косте – он сам об этом говорил. И маме он тоже нравился. Маша это поняла, потому что следила за ней, когда та собиралась на плохой утренник.

Мама тщательно красилась и укладывала волосы, а еще надела свое любимое платье, поэтому Маша сразу обо всем догадалась. Мама хотела ему понравиться.

Взрослых иногда совершенно невозможно было понять. Говорят одно, а делают совсем другое.

Маша такой не была. Она всегда честно говорила то, чего хотела. И чаще всего это даже получала.

И вот теперь она ужасно, больше всего на свете, хотела нового папу.

Пошел снег. Маша мигом прилипла к окну, прижимаясь пальчиками к стеклу, по другую сторону которого к ней льнули снежинки – большие, пушистые, такие красивые.

Маша любила снег. Он был для нее знаком, что все обязательно будет хорошо. Нужно только пожелать.

Зажмурившись и не отнимая от холодного стекла рук, Маша от всей души пожелала, чтобы у нее был новый папа. И не этот противный дядя Витя, которого она еще даже не знала, но уже заранее не любила. А именно дядя Костя, который был самым идеальным папой на свете.

– Папа… Костя, – отважилась Маша прошептать вслух.

Ей очень понравилось, как это звучало, поэтому она повторила увереннее:

– Мой папа – Костя…

И вдруг поняла, что именно нужно сейчас сделать!

Поспешно соскочив с подоконника, Маша побежала в зал, где бабуля смотрела телевизор.

Та спала, смешно приоткрыв рот, а ее очки уже почти сползли ниже носа. По телевизору кто-то кричал, и Маша невольно туда повернулась, чтобы посмотреть. Увидев противного очкастого дядьку, тут же отвернулась снова. И как таких только берут в телевизор?

– Бабуль, – потрясла Маша бабушку за плечо, чтобы разбудить.

– А? Что? Горим? – испуганно подскочила та.

– Нет, – помотала Маша головой. – Мне надо написать письмо Деду Морозу.

Вообще-то, Маша перестала ему писать еще год тому назад, когда в очередной раз не нашла под елкой папу. Хотя дедушка Мороз и был очень щедрым и приносил много других чудесных подарков, Маша ничего не могла поделать со своей обидой.

Но в этом году было совсем другое дело. Теперь Маша точно знала, какого именно папу она хочет. У него даже имя было. Поэтому дедушка Мороз, наверно, в этот раз не запутается и не отправит ее папу какому-нибудь другому ребенку.

– Что, прямо сейчас? – сонно простонала бабуля.

– Это срочно, – уверила ее Маша и добавила, как это делали взрослые, желая придать своим словам важности:

– Вопрос жизни и смерти.

– Ладно. Садись и пиши.

Маша взобралась на стул и подтянула к себе лист бумаги. Уже начав писать, вдруг призадумалась, засомневавшись…

– Бабуль, а что значит «чужой папа»?

– Это значит, что у него уже есть дети, – пояснила та.

– Дядя Костя не такой, – решительно помотала головой Маша.

– Какой еще дядя Костя? – уточнила вдруг бабушка таким тоном, словно спрашивала, кто скушал все конфеты.

– Лавров, – ответила Маша, покопавшись в памяти и выудив оттуда фамилию будущего папы.

– Господи Иисусе! – вдруг испуганно выдохнула бабуля и почему-то перекрестилась.

Маша не поняла, причем тут Боженька, но на всякий случай перекрестилась тоже и попросила его про себя, чтобы письмо дошло до дедушки Мороза и тот прислал им папу Костю. Насовсем.