Достойно есть

Одиссеас Элитис

Достойно есть

Димитрис Яламас. От редактора

История мировой литературы знает не один пример того, как писатели или – что случалось чаще – поэты достигали в своем творчестве таких вершин, когда высказанное одним человеком воплощало сознание всей нации. Значительно более редкий феномен – когда такую роль исполняет литературное произведение. Именно такая судьба была уготована поэме Одиссеаса Элитиса «Достойно есть». Поэма «Достойно есть» была написана в 1959 году, спустя десять лет после окончания братоубийственной гражданской войны, которая сотрясла всю Грецию.

«Поэма „Достойно есть“ появилась, чтобы очистить <…> национальное подсознание от отторгаемого им опыта двадцати лет жизни, залитых кровью и грязью»[1]. На улицах все еще можно было встретить – и немало – инвалидов Второй мировой войны, еще не были амнистированы проигравшие в гражданской войне, а страна пока еще робко и нерешительно пыталась найти свое политическое и экономическое место среди цивилизованных народов Европы и мира. Однако это была та страна, которая, по сути, представляла собой невероятную по своим масштабам культурную экосистему, страна, которая создала и заложила культурные коды, определившие развитие западной цивилизации, и ее народ уже доказал человечеству, что он без малейших сомнений готов пойти на любые жертвы во имя защиты своей свободы и достоинства. Таким был тот фундамент, на котором Элитис построил – слово за словом, образ за образом – это произведение. Как замечал сам поэт, поэма повествует о «судьбе Народа, который последовал по пути Доблести и веками боролся за право жить».

«Достойно есть», как, в сущности, и все творчество Одиссеаса Элитиса, хотя и берет свои истоки в двухтысячелетней традиции греческой поэзии, представляет собой неотъемлемую составляющую системы европейского модернизма, хорошо знакомого поэту. Первые его работы дышали образами и техниками сюрреализма, эта особенность проявляется и в «Достойно есть». Элитис – глубоко греческий поэт, однако в то же время его творчество принадлежит не только Греции, но является одним из самых ярких и звучных голосов в полифонии современной европейской и всемирной поэзии. Элементы народной традиции и византийской литургической поэзии, которые прослеживаются в его творчестве, – свидетельство того, насколько глубоко Элитис пережил, прочувствовал и осознал поэтическое наследие своего народа во всем его контентно-временном потоке. В творчестве Элитиса оно получило новое осмысление: наследие прошлого и бремя настоящего заговорили на безупречном, живом языке современности в произведении, обретшем всемирную значимость.

В Греции поэма «Достойно есть» выдержала 21 переиздание и, конечно же, была включена в полное собрание сочинений Одиссеаса Элитиса. В 1961 году композитор Микис Теодоракис положил поэму на музыку, создав одноименную ораторию, и слава поэмы стала всенародной.

«Достойно есть» занимает важнейшее место в пантеоне всемирной литературы и, как легко предположить, вслед за публикацией поэмы на греческом языке разворачивается богатая история переводов: поэма выходила почти на 30 языках мира. Первым стал перевод на английский язык, выполненный в 1967 году[2] преподавателем Университета Джорджии Джорджем Никетасом, за ним последовали новые переводы, созданные Эдмундом Кили[3], Джеффри Карсоном и Никосом Саррисом[4]. Затем вышло немецкое издание[5], где переводчиком стал Гюнтер Дитц, и многие другие, в том числе итальянское, подготовленное Марио Витти, испаноязычные (поэма была издана не только в Испании[6], но и в Чили в переводе Мигеля Кастильо Дидье[7], в Колумбии в переводе Хорхе Парамо Помареды[8], в Аргентине[9]), французское[10]. Также вышли китайское издание[11], переведенное Рюй Хонг Лиу, финское[12] в переводе Маркку Пяяскюнен, болгарское[13] в переводе Цветаны Панициду и Владимира Берверова, переводы на португальский язык[14], шведский[15], иврит[16], норвежский[17], японский[18], эстонский[19], каталанский[20], голландский[21] и другие. И хотя Элитис сказал как-то, что только 20 % каждого стихотворения выживает при переводе на другой язык, он всегда охотно работал вместе со своими переводчиками, прикладывая все силы для решения этой непростой задачи.

Поэзия Одиссеаса Элитиса не в первый раз предлагается вниманию русского читателя. С 1977 года, когда вышли первые антологии его стихов, и вплоть до сегодняшнего дня были предприняты многочисленные – и очень значительные – опыты его перевода на русский язык, совершенные в основном С. Б. Ильинской и И. И. Ковалевой. Так, например, И. И. Ковалева перевела на русский язык поэмы «Песнь героическая и траурная о младшем лейтенанте, погибшем в Албании» (2002[22]) и «Монограмма» (Рим, 2006[23]). «Монограмма» в русском переводе была выпущена сначала в прекрасном сборнике переводов Элитиса на разные языки[24], а потом – в книге «Концерт гиацинтов» (2008), которая вышла в России в серии «Греческая библиотека».

Но только сейчас на русском языке публикуется главное произведение одного из лучших греческих поэтов современности – поэма «Достойно есть». Мы полагаем, что это издание – особенно важное событие для греческой литературы, поскольку эта великая поэма, наравне со стихотворениями К. П. Кавафиса, не только стала вершиной развития греческой литературы, но и являет собой один из важнейших памятников греческой культуры во всей ее целостности.

Достойно есть

Бытие

В НАЧАЛЕ свет И самый первый час        когда губы сквозь глину ещё        пробуют явления мира  Кровь зелёная и клубни в земле золотые  Прекрасная в дрёме простёрла и даль морская  кисею эфирную небелёную  под ветвями рожковых деревьев и прямыми высокими пальмами        Там один я предстал        пред миром        горько плачаМоя душа звала Вестника и Глашатая        Тогда я увидел помню        трёх Чёрных Жён  воздевающих руки к Восходу  В позолоте их спины и туча тянулась за ними  рассеиваясь        понемногу, справа И растения странных форм  Было солнце с осью своею внутри меня   всё лучащееся призывное И тоткем воистину был я Много веков назадВ огне ещё зеленящийся От неба не отсечённый        Подошёл и склонился я чувствовал        над моей колыбельюсловно память сама превратившись в явьголосами волн и деревьев заговорила:        «Заповедан тебе» он рёк «сей мир        и на сердце твоём записан        Так прочти и дерзай        и сразись за него» он рёк мне«К своему оружию каждый» он рёкИ простёр свои руки точь-в-точь как мог бымолодой послушник Бог чтобы боль с веселием сплавить вместе.   Сперва проскользнули с силой   и с высокого бастиона сорвавшись рухнули   Семь Секир        совсем как Гроза бывает        в нулевую точку где птаха малая        вновь с начала песню благоухаеткровь чистейшая из изгнания возвращаласьи чудовища принимали человеческое обличье        Столь разумно Непостижимое   А потом и все братцы-ветры ко мне сошлись   мальчишки с надутыми щеками   и зелёными хвостами широкими ровно как у русалок        и другие, старцы, знакомцы давнишние        бородатые панцирнокожие        И тучу они разделили на две        А затем на четыре части   и немногое что осталось на север сдунули   встала в воду стопой широкой горделивая крепость КулесПросияла линия горизонтагустая зримая неприступная        СЕ первый гимн.И ТОТ кем воистину был я Много веков назадВ огне ещё зеленящийся Нерукотворный        вывел пальцем долгие        линии   то взметая их вверх отрывисто   то спуская ниже плавными дугами        под одной другаяматерики великие и я чуялчто они пахнут почвой точь-в-точь как разум        Столько правды было        что земля за мною пошла покорно   в потайных местах покраснела   а в других покрылась мелкой сосновой хвоей   Чуть ленивее дальше:        то всхолмья то косогорыа порой отдыхая рукой медлительной        луговины чертил поля   и внезапно опять каменья дикие и безлесыеяростными рывками   На какой-то миг он замер чтобы обдумать        нечто трудное или совсем высокое:        Олимп, Тайгет«То, что в помощь тебе останется навсегдаи когда ты умрёшь» так рёк он   И сквозь камни продевши нити   поднял глыбу сланца из недр земли   вкруг по склону широкие закрепил ступени   На которых расставил сам же        источники беломраморные        мельницы ветряные        крохотные розовые купола        и сквозные высокие голубятниДобродетель о четырёх прямых углахИ когда он задумалсякак им сладко в объятиях друг у друга   любовью канавы наполнились и склонились   добродушные звери коровы и их телята   как будто соблазна в мире не было никакого   и как будто ножей ещё не существовало«Нужно мужество чтобы жить в согласии» так он рёк мне   и вокруг себя обернувшись ладони раскрыл и сеял        колокольчики молочай шафран        всех возможных видов земные звёзды   и у каждой дырочка в лепестке знак происхождения        и превосходства и силы        СЕЙ МИР        сей малый мир, сей мир великий!        НО ПРЕЖДЕ чем я услышал музыку или ветер        я пошёл вперёд чтобы встать на открытом месте(по бескрайним красным пескам подымался ясвоей пятой стирая следы Истории)   в простынях запутавшись Было то чего я искал   трепещущим и невинным как виноградник   и глубоким и нерассветным как та сторона небесКрупица души какая-то в толще глины        Тогда он рёк и возникло море        И узрел я и восхитилсяИ в его глуби он миры посеял по образуи подобию моему:        вот каменные лошадки с торчащей гривой        и тихие амфоры        и косые дельфиньи спинывот Иос и Сикинос и Серифос и Милос«Что ни слово то ласточка» рёк он«Чтобы в знойную пору весну тебе приносила»«И да будет много ветвей масличных   чтобы свет тебе просеивали в ладонях   чтобы он легко по снам твоим рассыпалсяи да будет много цикад   чтобы ты о них не помнил и их не чуял   как не чуешь биения у себя в запястьено да будет воды немного   чтобы ты называл её Богом и значение слов её поняли одно лишь дерево   без отары   чтобы ты его числил другом   и знал его дорогое имяи скупая почва тебе под ноги   чтобы негде было расправить корень   и пришлось буравить всё глубже в недраи широкое сверху небо   чтобы ты прочёл на нём бесконечность»        СЕЙ МИР        сей малый мир, сей мир великий!«И МИРУ СЕМУ потребно чтобы ты его видел и постигал»   он рёк: «Смотри!» И из глаз моих посевы хлынули   бегущие стремительнее чем дождь   через сотни гектаров земли нехоженойЗа корень ловящие искры во тьме и струи воды внезапной        Целину молчания я осваивал чтобы на ней оставить        созвучий завязи и золотые ростки оракуловКирка по-прежнему у меня в руках   я растения видел большие коротколапые повернувшиеся ко мне   одни залаяли, другие – язык казали:        И сморода была там, и спаржа        и петрушка с листом курчавым        и имбирь, и герань там были        и укроп, и паслёнСлоги тайные из которых я силился имя своё сложить«Хвала» он рёк «разумеешь ты грамотуи многое изучить ещё предстоит   если вникнуть захочешь поглубже в Неважное   Но настанет день – ты помощников обретёшь        Вот, запомни:        Зефир бронебойный        плод граната мракоубийственный        поцелуи быстроногие и огнистые»И слова его как аромат улетучилисьДевять часов куропатка отбила о глубокую грудь благозвучия        и сплочённые встали дома        маломерные прямоугольные        с комнатёнкой белёной и дверью окрашенной синькой   Под лозой виноградной   я долгое время провёл   вместе с тихими тихими щебетами   воркованием треском кукованием дальним:        Вот голубка вот аист        вот и каменный дрозд        козодой камышовая курочка   был и шмель там со мной   и коровка что Божьей зовутИ земля между ног моих голых подставленных солнцу   и два моря опять   и третье меж ними – мандарины цитроны лимоны —   и мистраль над собою поднявший протоку высокую   небесный озон обновляя        Внизу на днище листвы        окатыши гладкие        ушки цветов        и нетерпеливый росток и суть они        СЕЙ МИР        сей малый мир, сей мир великий!ПОТОМ я и плеск распознал и непрестанный дальнийдеревьев шелест   Увидел кувшины красные разбросанные по причалу   и у створки оконной с её деревянной рамой   где я спал повернувшись на бок        северный ветер взревел сильнее        и узрел я:Нагие прекрасные девушки гладкие словно галькис каплей чёрного в выемках между бёдери обильным богатством светлого на лопатках        поднявшись в рост в огромную Раковину трубят        а другие мелом слова выводят        таинственные, непонятные:   РОЭТ, ОРЕМ, АРИМНА   СНОЦЕЛ, ТИЕССМЕРБЕ, ЛИЭТИС        щебеты гиацинтов и малых пташек        и другие слова июляКак одиннадцать на часах пробило   пять аршинов вглубь   бычки окуньки ставридки   с огромными жабрами и короткими хвостишками на корме        Выплывая я видел губки        и кресты морские        и тонкие безмолвные анемоны   а повыше на самых устах воды   розоватые гребешки        и полуоткрытые пинны и тамариски«Слова бесценные» рёк он «былые клятвыте, что Время спасло и испытанный слух ветров далёких»        и у створки оконной с её деревянной рамой        где я спал повернувшись на бок        я прижал к груди подушку что было сил        сдерживая слёзына шестом месяце страсти своей я были толкался плод дорогой у меня под сердцем       СЕЙ МИР        сей малый мир, сей мир великий!«НО ПРЕЖДЕ ВСЕГО ты увидишь пустыню и придашь ейтвой собственный смысл» он рёк    «Прежде будет она чем сердце твоё а после   вновь она за тобою следом        Знай одно:        Что спасёшь ты в сполохе молнии        то пребудет чистым во временах»И совсем высоко над волнамион селения скал поставил        Пылью там становилась пена        козу сиротливую видел я лижущую разломыс косящим глазом и скудным телом потвёрже кварцаПретерпел я акрид и жаждуи пальцы загрубелые на суставахстолько равных мер временны́х сколько нужно Знанию   Над бумажным листом склонясь и над бездонными книгами   по верёвке жиденькой я спускался   ночь за ночьюбелизны искал до предельной яркостичерноты И до слёз надеждыИ радости до отчаяния   И тогда наступило время прийти подмоге   жребий выпал ливням        целый день ручейки журчали        как безумный я побежалнарвал по холмам лещины и мирта набрал пригоршнидал дыханию на зубок    «Чистота» он рёк «пред тобою   одинаковая на холмах и в твоём нутре»   И простёр свои руки точь-в-точь как мог бымудрый старец Бог чтобы глину с небесностью сплавить вместеЛишь немного он раскалил вершины   но вознил некусаную зелень травы в распадках        вербену лаванду мяту        и маленькие следы ягнячьиа в других местах с высоты струящеесясеребро тончайшими нитями, влажные волосы девушки которую встретил яи которую возжелал        Женщина существующая        «Чистота» он рёк «пред тобою»   и вожделения полный я тело её ласкал   поцелуи зубы к зубам; а затем мы внутри друг у друга        Весь я штормом стал        словно мыс я ступил на морское дно        так что в гроты ворвался ветерПроскользнула Эхо в сандалиях белыхпод водой сарган стремительный а вверху   высоко с холмами у ног Видел я главу рогатую солнца лик   восходил Бездвижный Великий ОвенИ тот кем воистину был я Много веков назадВ огне ещё зеленящийся От неба не отсечённый        прошептал когда я спросил:– Что добро? Что зло?– Точка Точка   ты на ней равновесие держишь и существуешь   впереди неё сплошь буря и темнота   позади неё скрежещут зубами ангелы– Точка Точка   и в неё ты можешь до бесконечности уходить   а иначе уже ничего не будетИ Весов созвездие развело мои руки в сторонысловно свет с наитием взвешивая и был то        СЕЙ МИР        сей малый мир, сей мир великий!   ОТТОГО ЧТО МГНОВЕНИЯ так же как дни вращались   с широкими фиалковыми листьями на часах садовых        Я был стрелкойВторник Среда ЧетвергИюнь Июль Август   Я указывал на необходимость в лицо мне солёным раствором   бившую На девочек насекомых   На далёкие звездчатки Ириды        «Всё сие – времена невинности        времена бутонов и львят        задолго до Нужды» он рёк мне   И одним движением пальца толкнул опасность   На вершину мыса надвинул чёрную бровь   И невесть откуда просыпал фосфор        «Чтобы видел ты» он рёк «внутри        своей плоти        жилы калия марганца        и обызвесткованные        остатки старой любви»И как сильно тогда сжалось сердце моёв первый раз затрещала внутри меня древесина   ночи той что уже приближалась верно   крик сыча        кого-то кто был убит        в мир людской направив ручей кровавый   Впереди себя, вдалеке, на краю души        я увидел как тайно шествуютмаяки высокие землеробы Башни на траверзе над обрывамиЗвезду трамонтаны Святую Марину с бесами   И совсем глубоко за волнами   на Острове с масличными бухтами   мне на миг показалось Того рассмотрел я Кто   отдал кровь свою чтобы я воплотиться смог   как восходит он по шершавой тропе Святого        в который раз        И в который раз   опускает пальцев кончики в воду Геры   и огни зажигают пять наших сёл        Папа́дос Месагро́с Палео́кипос        Ско́пелос и Плака́дос   достоянье и власть моего поколения«Но теперь» он рёк «и другой стороне твоейнаступило время на свет явиться»   и быстрее чем я начертал в уме   знак огня или знак могилы        Наклонясь туда где никто бы не смог увидеть        руки выставив        пред собою        он огромные вырыл Полости в почве        и в человеческом теле:полость Смерти для Младенца Грядущегополость Убийства для Праведного Судаполость Жертвы для Честного Воздаянияполость Души для Чужого Долга        И ночь, анютины глазки        древней        Луны распиленной ностальгиейс руинами заброшенной мельницы с ароматом навоза беззлобным        заняла во мне местоИзменила размеры лиц Перераспределила весМоё твёрдое тело было якорем спущеннымв толчею человечью   где ни звука кроме        стуков плачей ударов в грудь        и трещины на стороне обратнойКакого племени небывалого был я отпрыск   лишь тогда я понял        что мысль Другого        наискось как стеклянное остриё        или Правда меня прорезала   Я увидел в домах отчётливо будто вовсе не было стен   как проходят старицы с лампадкой в руке   морщины на лбах и на потолкахи других увидел молодых усатых опоясывавшихся оружием        молчаливо        два пальца на рукояти        век за веком.«Видишь» рёк он мне «это всё Другиеи нельзя Им быть без Тебяи нельзя без Них быть ТебеТы видишь» рёк он мне «это всё Другие        и нельзя без того чтобы ты их встретилесли хочешь чтобы твой образ был нестираем        и собой остался.   Потому что многие из них в чёрных рубашках ходят   многие говорят на языке хирогриллов   и есть среди них Сыроеды есть Водные Дикари   есть Ненавистники Хлеба есть Бледнолицые есть Новостервятники   связка и число оконечностей на кресте        Тетрактиды.Если вправду ты выстоишь встретив их» он мне рёк«жизнь твоя обретёт клинок и путь» он мне рёк        «К своему оружию каждый» он рёкИ тот, кем воистину был я Много веков назадВ огне ещё зеленящийся От неба не отсечённый        Вошёл внутрь меня И сделался        тем, кто я естьВ три часа пополуночи   вдалеке над бараками        первый запел петухЯ Прямые Колонны увидел на миг на Метопе Могучих Зверей   и Людей несущих БогопознаниеОбрело очертания Солнце-Архангел, навек одесную меня        ТАК ВОТ ЖЕ я        и мир, сей малый и великий!

Страсти

IТак вот же я —я, созданный для юных Кор и островов Эгейских,   возлюбленный косульего прыжкаи жрец оливковой листвы —   я, солнцепийца и саранчебойца.Так вот же я – лицом к лицу   с одеяньями чёрными дружно шагающих в бойи эпохи пустой, истравившей из брюха детей,   разъярившейся похотью!Ветер крылья стихий развязал и грохочут грома у вершин.   Доля чистых душой, как и прежде одна, воздвигаешься ты из теснин!В теснинах раскрыл я ладони свои   В теснинах опустошил я ладони своиИ другого богатства не знал, и другого богатства не видел я,   Кроме струй родниковых студёныхЗефир Поцелуи Граната плоды источающих.   К своему оружию каждый, я рёк:В теснинах я рощи гранатов оставлю   Я стражем в теснинах дыханье Зефира поставлюЯ в мир поцелуи отправлю освящённые страстным желанием!   Ветер крылья стихий развязал и грохочут грома у вершин.Доля чистых душой, ты одна моя доля по крови!IIРодной мне дали греческую речь —Мой нищий дом на берегах Гомеровых.   Нет заботы другой кроме речи моей на берегах Гомеровых.Там ставридки и окуни   слово ветром избитоепротоки зелёные в толще лазури   всё чего только в сердце своём я не видел светящимсяэти губки медузы   с самой первой песней Сиреныракушки лиловые с первым трепетом чёрным.   Нет заботы другой кроме речи моей с первым трепетом чёрным.Там гранаты и айвы   смуглолицые боги, дядья и племянники,в кувшины огромные льющие масло,   и дыхание рек, напоённое запахомивы и мирта   горькой мяты и дрокас первым зябличьим писком   псалмопения звонкие с первым возгласом Слава Тебе!Одинокой заботы полна моя речь, с первым возгласом Слава Тебе!   Там лавры и вербыкадило и ладан   несущие благословение ружьям и битвам.На земле на застеленной скатертью лоз виноградных   яйца-крашенки дым от мангаловИ – Христос Воскресе!   с первым греческим залпом.И любовь сокровенная с первыми звуками Гимна.   Нет заботы другой, кроме речи моей с её первыми звуками Гимна!1Ещё в глине мой голос оставался но звал тебяРозовеющий плод молодой холодокИ с тех пор он ваял тебе перед ранними зорямиОчертания губ и туманные прядиЯсность слога он дал тебе эти ламбду и эпсилонБезупречность воздушную поступи ногВ тот же миг нараспашку отворилась в груди моейДверь безвестной тюрьмы и оттуда галдяПтицы серые с белыми взмыли в небо и понял яЧто вся кровь для тебя для тебя наши слёзыИ сражение вечное превосходное, страшноеКрасота и пленительность ради тебя.В грозных трубах деревьев и гремучем пиррихииЯтаганов и пик я узнал Твою речьПриказания тайные слово девства и доблестиОзарённое вспышками зелёных созвездийИ увидел в руке Твоей занесённый над пропастьюТвой клинок беспощадный ТВОЙ КАРАЮЩИЙ МЕЧ!Чтение первое. Дорога на фронт

На рассвете Иоаннова дня, что после Крещенья, мы получили приказ снова выдвигаться вперёд, в сторону тех мест, где не бывает ни выходных, ни будней. Нужно было, сказали нам, занять позиции, которые удерживали артинцы: от Химары до Тепелени. Потому что от них, непрерывно воевавших с первого дня, едва осталась половина, и больше вынести они уже не могли.

Целых двенадцать дней мы прожили в покое, по деревням. И как раз тогда, когда наш слух вновь начал привыкать к сладкому треску земли, когда мы робко разбирали по слогам собачий лай или звон далёкого колокола, нам приказали вернуться к единственным звукам, которые мы знали: медленному и тяжёлому – артиллерии, быстрому и сухому – пулемётов.

Ночь за ночью мы брели безостановочно, друг за дружкой, всё равно что слепые. С трудом отрывая ноги от грязи, в которой, случалось, увязали по колено, ведь на дорогах то и дело накрапывал дождь, такой же, как в наших душах. И во время редких привалов мы не заводили бесед, только делили по ягоде между собой изюм, подсвечивая маленькой лучиной, всё такие же молчаливые и серьёзные. А то, если было можно, второпях стаскивали с себя одежду и бешено чесались, пока не начинала течь кровь. Вши заедали нас, и это было ещё невыносимее, чем усталость. Наконец слышался в темноте свисток, сигнал выступать, и мы опять тащились вперёд, как скотина, чтобы преодолеть хоть какое-то расстояние, прежде чем рассветёт и мы станем живой мишенью для авиации. Ведь Бог не знал ничего о мишенях и прочих таких вещах, и, как вошло у него в привычку, всегда в положенный час начинался рассвет.

Тогда, забившись в распадки, мы склоняли голову на тяжёлую сторону, где не рождается снов. И птицы раздражали нас, делавших вид, что слова их нам не слышны, – может статься, и поганивших мир безо всякой на то причины. Мы крестьяне иного толка; иного толка мотыги у нас в руках – и упаси Господь с ними знаться.

Целых двенадцать дней мы прожили в покое, по деревням, подолгу разглядывая в зеркале свои лица. И как раз тогда, когда наши глаза снова начинали привыкать к знакомым старым приметам, когда мы робко разбирали по слогам припухлость губы или наспавшуюся досыта щёку, наступала ночь, и мы снова менялись, на третью сильнее, на четвёртую совсем уже не были прежними.

И казалось, будто мы шли вперемешку, толпой, от всех веков и колен, одни от нынешних времён, другие – от стародавних, седобородых. Хмурые капитаны в головных платках, попы-богатыри, сержанты девяносто седьмого года или двенадцатого, суровые бортники – топор подрагивает на плече, – апелаты и скутарии, покрытые кровью болгар или турок. Молча, все вместе, бесчисленные годы сражаясь бок о бок, мы переваливали через хребты, перебирались через ущелья, ни о чём ином даже не помышляя. Ведь если одни и те же беды без передышки мучают человека, он так свыкается со Злом, что под конец начинает называть Судьбой или Долей, – так и мы шли прямо навстречу тому, что называли Проклятием – как если бы мы говорили «мгла» или «туча». С трудом отрывая ноги от грязи, в которой, случалось, увязали по колено, ведь на дорогах то и дело накрапывал дождь – такой же, как в наших душах.