Это любовь, Майор!

– Запомни этот день и свои слова, Саша, – голос не дрожал, не ломался и не срывался. Он просто был не её – бесцветным и безжизненным. – Чтобы потом понимать, почему я, всё ещё по-сумасшедшему тебя любя, поставила на тебе точку.

Пара секунд на то, чтобы запомнить его вот таким – взбешённым, жёстким, чужим. Ещё пара секунд, чтобы запечатать этот образ и доставать его в моменты, когда без него будет совсем тяжко. И мгновение на то, чтобы полюбоваться синими глазами, в которых, несмотря на все его старания скрыть свои эмоции, творился самый настоящий армагеддон в её честь.

Какой же ты всё-таки красивый, Майор. Какой же ты всё-таки мой.

Развернувшись, Катя уверенно направилась к выходу. Благо, что сумочка с документами, телефоном и деньгами лежала в прихожей и ей не пришлось ходить по всей квартире собирать свои вещи. Этого действа её нежная психика точно бы не выдержала и ногоприкладство таки бы произошло. Правда, пакет с нижним бельём и оставшимися новогодними украшениями лежал на диване в гостиной, но девушке он уже был не нужен. Как и подарочный конверт с текстовым признанием. Положив его на тумбу, Трофимова принялась обуваться. Раз сапог. Два сапог. Чёрт, молния заела! Да хрен с ней, пусть будет застёгнута не до конца. Шарф вокруг шеи. Зимняя тёплая парка. Шапка. Варежки… Твою ж налево, да где они?! Кис-кис-кис, идите к мамочке. Мамочке нужно убраться из этой квартиры как можно скорей и подальше.

– А как же "люблю тебя со всеми твоими заморочками"? – раздалось насмешливое со спины, а перед лицом появилась ладонь с теми самыми варежками. – Всё, уже передумала и любишь наполовину меньше?

– Любить и унижаться – это не одно и то же, – запихнув пропажу в карман и не оборачиваясь, всё в той же, несвойственной для себя интонации ответила Трофимова. – Счастливо оставаться, Майор.

Девушка решительно взялась за ручку двери, не менее решительно на неё нажала и уже хотела было сделать самый решительный в своей жизни шаг, как почувствовала руку на своём плече. И, если раньше фраза "и мир замер" казалась лишь красивым литературным выражением, то сейчас она вдруг стала реальностью. Всего одно прикосновение и будто кто-то поставил время на "стоп", подарив им последний шанс на то, чтобы исправить то, что натворили несколько минут назад.

Пожалуйста, Саша, скажи, что ты одумался. Скажи, что веришь в нас не меньше меня. Скажи, что тоже любишь. Это же так просто!

Катя почти обернулась. Почти позволила себе вновь надеть розовые очки. Почти разжала пальцы на дверной ручке. Но вместе с его дурманящим запахом, путающей мысли близостью и ощущением сильной ладони на плече в сознание ворвалось снисходительно-строгое:

– На дороге будь аккуратней. Если будешь реветь, лучше остановись у обочины и не рискуй собой.

И, если те слова были последней каплей, то эти стали последним гвоздём в крышке гроба.

Шаг вперёд, громкий хлопок дверью и, не дожидаясь лифта, вниз по ступенькам на улицу, где уже начало темнеть и зажглись фонари. Во двое пусто, на дорогах, по сравнению с другими днями, тоже. Поэтому путь до своего дома Трофимова преодолела в рекордное время, не превышая скорости, не нарушая правил дорожного движения и не размазывая слёзы по щекам. Не было их и всё тут. Да даже, если бы и были, то Катя не собиралась реветь. Не собиралась, ясно тебе, Синеглазый?! И не ревела! Не ревела, переодеваясь и сгружая подарки в машину. Не ревела, набирая Маше смс с предупреждением о своём приезде. Не ревела, заезжая через сорок минут во двор дома Баженовых. Не ревела, даже когда, оказавшись среди близких людей, мгновенно окруживших её теплом и праздничной суетой, встретила обеспокоенные взгляды подруги и отца. Внутри месиво, а она, без единого намёка на влагу в глазах, принялась с энтузиазмом упражняться в юморе с Машиным папой – дядей Валей, помогать по кухне и болтать ни о чём с её мамой – тётей Светой, водиться с сыном старшего брата подруги и играть с псом. Лишь бы только не возвращаться мысленно к тому, от кого так красиво ушла.

Выдержка дала сбой только после встречи Нового года, боя курантов и обязательного запуска фейерверков. И, нет, Катя не ударилась в рыдания у всех на виду. Поняв, что не в силах больше находиться в четырёх стенах и веселиться наравне со всеми, девушка тихонько вышла в сад, где весной потрясающе красиво цвели яблони, и плюхнулась на качелю, на которой в тёплое время года проводила с подругой часы напролёт. Она, завернувшись в куртку и нахлобучив капюшон, не чувствовала холода, хотя снова где-то забыла варежки. Не видела яркие разноцветные вспышки, то и дело озарявшие чёрное небо с разных сторон. Не слышала аромат мандаринов, казалось, напрочь впитавшийся в пальцы. Она, вопреки всем стараниям, вместо хмельных пузырьков шампанского в голове чувствовала-видела-слышала лишь мысли. Тяжёлые, шумные, горькие. С каждой секундой они множились и разрастались, но желание от души и чинно поплакать её так и не посетило.

Так что зря переживал, Саш. В твою честь нет ни одной слезинки.

В его честь только сожаление и глобальное разочарование. Первое в жизни и, хотелось бы верить, что последнее. По крайней мере, наступать на одни и те же грабли девушка больше не планировала. Любовь любовью, а душевное спокойствие и свой комфорт дороже. Она не Господь Бог, чтобы заставить взрослого человека одуматься. Да и в случае с Соловьёвым даже высшие силы будут бессильны, пока он сам к этому осознанию не придёт. Произойти сие великое событие могло завтра, через пять лет или в следующей жизни и Катя не собиралась самоотверженно ждать этого часа. Жизнь утопающего – дело рук самого утопающего. А тонуть до конца своих дней в её жизненные цели никогда не входило, как и класть на алтарь любви себя в качестве жертвы. Нет уж! Не на ту напал, Александр Николаевич! Ей всего лишь двадцать два года. Впереди столько всего интересного и захватывающего. Конечно, Трофимовой хотелось бы пройти этот путь рука об руку вместе с ним, повзрослеть на его глазах, достигнуть всех своих мечт и реализовать цели, но Мистер-отъе*итесь-от-меня-все предпочёл шагать по жизни в гордом одиночестве. Замечательно! Как говорится, каждой твари по паре, а его Синеглазому превосходительству в пару самую главную тварь – себя любимого.

Неожиданно в поле её зрения ворвалась тёмная четвероногая фигуру, со всех лап бежавшая по направлению к ней.

– Гера, стой! Осторо… – попыталась остановить горячо её любившего пса девушка, но было легче смириться с ситуацией, чем заставить затормозить семидесяти килограммового немецкого дога.

Секунда и Катя едва не полетела с качели в сугроб, потому что Геральд-Филипп-Людвиг-Третий со всей дури запрыгнул рядом и принялся проявлять к ней свои чувства. Шершавый язык, море слюней и тяжёлые лапы по самым болевым точкам – вот что значит настоящая, искренняя и преданная любовь. Кое-кому бы следовало этому поучиться.

– Фу… Гера.. Крх… Ой, только в ухо не надо!

– Гера, сидеть! – послышался командирский голос отца и пёс послушно сел всей своей тушей на неё, лишив её возможности дышать и похоже едва сдерживаясь, чтобы не продолжить своё прежнее занятие.

– Я сказал, рядом сесть, чудовище, а не на мою дочь.

Гера на эту фразу и ухом не повёл, но слезть на землю ему всё же пришлось, потому что генерал-полковник был крайне решителен. Вернувшийся доступ к кислороду позволил ей глубоко вздохнуть, а свобода движений вытереть слюни с лица.

– Я тоже тебя люблю, сладкая морда, – приведя себя в маломальский порядок, погладила Катя пса, усевшегося возле её ног по голове. – Только давай в следующий раз будем выражать чувства спокойнее, хорошо?

– Он просто чувствует, что ты чем-то расстроена и пытается таким образом приободрить, – Сергей Иванович сел рядом с ней и крепко обнял за плечи. – Что случилось, радость моя? Почему ты здесь, а не с Соловьёвым?

Трофимова тяжело вздохнула и вместо обидчивого "потому что он му*ак, а я красивая" честно ответила:

– Потому что мы решили пойти каждый своей дорогой, пап.

Скрывать это было бессмысленно, хотя и не сказать, что ей легко дались эти слова. Одно дело говорить их про себя и совсем другое вслух да ещё и папе, который явно не ожидал услышать что-то подобное.

– Дочь, ты серьёзно сейчас? – поражённо округлив зелёные, копия её, глаза, повернулся он к ней всем телом. – Вы с Сашей…

– Да, серьёзно. Мы больше не вместе.

Трофимов недоумённо нахмурился, неосознанно обняв её ещё крепче.

– Почему?

Наверное, будь его воля, то он был залез к ней в голову, чтобы быть в курсе самых мельчайших подробностей, но Катя не собиралась вываливать на родителя свои проблемы. Неправильно это и совершенно не в её характере. К тому же папа отродясь не был посвящён в её личную жизнь, зная лишь то, что она подходит к отношениям с противоположным полом осознанно и с умом.

– Потому что такое случается, папуль. Дороги сначала сходятся, потом расхо…

– Отставить демагогию, Екатерина! Чётко и ясно скажи, что произошло, чтобы я понял, начинать мне сушить сухари или Соловьёв ещё может ходить по этой земле живой и здоровый.

Девушка, ожидая от отца именно такую реакцию, только невесело хмыкнула.

– Это не наш метод, папочка.

– Зато действенный, – фыркнул мужчина, напрягаясь с каждой секундой всё сильнее и сильнее. – Если он тебя огорчил и обидел, то я ни о чём жалеть не буду, Катюша. Прихлопну, размажу и дело с концом.

Синеглазый сделал и то, и другое, ещё и разочаровал вдобавок, но размазывать его руками папы Трофимовой не хотелось, хотя она прекрасно знала, что хватит всего одного её кивка, чтобы родитель перешёл в боевой режим.

– У нас уже "дело с концом", пап, а, как известно, после драки кулаками не машут, – и только сказав, Катя поняла двусмысленной своей фразы. – Нет-нет, пап, ты не так понял, – поспешила она заверить Сергея Ивановича, опасно стиснувшего руки в кулаки. – Я про драку образно сказала. Пословица такая есть, помнишь? Ничего такого у нас с Сашей не было. Мы просто поняли, что нам вместе больше не по пути, и, можно сказать, спокойно разошлись по разным сторонам. И вообще, – девушка, дабы отвлечь своего слишком впечатлительного отца, решила сменить тактику и перевести стрелки на него же самого. – Я думала, что ты будешь рад этому. Помнится мне, ты был не в восторге от наших отношений.

– А чему тут радоваться, дочь? И, да, действительно, поначалу я был настроен скептически, но сейчас… Не знаю, Катюша. Мне, правда, на душе было спокойнее за тебя, когда вы были вместе. Каким бы Соловьёв сложным человеком не был, но это не умаляет того факта, что за тебя он, как и я, готов порвать кого угодно.

– Не забывай, папуль, я и сама способна, в случае чего, кого-нибудь порвать.

– Я знаю, радость моя, но одно дело, когда ты одна, и совсем другое, когда за твоей спиной стоит кто-то сильный и влиятельный.

Может, физически это действительно было так, но в плане эмоций и честности к себе она была сильнее. Гораздо сильнее. И сегодня это подтвердилось ещё раз.

– Пап… – вздохнула Екатерина.

– И, если совсем быть честным, то я тебе поверил, дочь. Сначала подумал, что ты мне нагло звездишь о вашей любви, но потом, понаблюдав за вами, пришёл к выводу, что ошибался. Валентин, – мужчина кивнул на дом Баженовых. – Подбивал ставить ставки на то, как скоро ты сменишь фамилию.

Девушка, поморщившись, спрятала лицо у отца на груди. Слышать подобные слова после всего, что произошло, было… Тяжело. Как серпом по несуществующему у неё месту.

– Ну, что ты, Катюш? – забеспокоился папа, теснее прижимая её к себе. – Ну, не надо так с собой… Ты же знаешь, что никто не стоит твоих слёз, драгоценная моя.

Эту истину Сергей Иванович вдалбливал в неё с детского сада и похоже не зря, раз у неё после случившегося до сих пор не пролилось ни одной слезинки.

– Я и не плачу, пап, видишь? – немного отстранившись, продемонстрировала она родителю своё личико, но добилась только того, что он ещё сильнее нахмурил свои кустистые брови. – Правда, папуль, я в порядке. Приятного, конечно, мало, но биться в истерике и сигать с крыши не собираюсь. Тем более, ничего страшного не случилось. Ну, подумаешь, расстались. Невелика беда. Мир клином на одном человеке не сходится, правда, ведь?

Вместо ответа папа, ласково обхватив Катино лицо своими большими ладонями, поцеловал её в лоб и подбадривающее улыбнулся.

– Горжусь тобой и завидую сам себе.

– А почему завидуешь?

– Потому что у меня самая лучшая дочь на свете, которую ждёт счастливое будущее. Обещаю, родная, у тебя всё будет прекрасно. Ты только оставайся собой и никогда не забывай о том, какая ты особенная, а всё остальное… Жизнь такая непредсказуемая штука, что положение дел может измениться в одно мгновение. Поэтому заострять внимание на чём-то одном, тем более на плохом, не стоит. Нужно сделать выводы, отряхнуться и идти дальше. А в твоём случае парить, Катюша. Расправить крылья и парить.

Крыльев у неё не было, а вот точёные плечи были. Их Катя, следуя папиному совету, и расправила. А дальше её прирождённая жизнерадостность и любовь к себе сделали всё за неё. Взмыли вверх, не давая мужчине, который так запал в душу, и шанса на то, чтобы лишить её веры в лучшее и, самое главное, веры в себя и свои чувства.

Глава вторая. Александр.

– Если я сейчас уйду, то больше не вернусь.

И глаза на него свои колдовские округлила, из-за чего первым порывом было послать к чертям собачим здравый смысл, которого к концу их разговора и так почти не сталось, и заткнуть ей рот одним единственным действенным способом – поцелуем, но через секунду злость и остатки всё того же здравого смысла привели его в чувство. В то самое чувство, которое накрывало так, что хотелось сначала от души выматериться, потом дать себе хорошего леща за то, что не может управлять эмоциями, а затем дать затрещину кому-нибудь другому. Например, тому, кто надоумил Барби прийти к нему с этой чушью про любовь!

Откуда, бл*ть, только она это взяла?! И, самое главное, зачем?! Или это чисто бабская черта придумывать себе головную боль, когда всё хорошо и ничего не беспокоит, на пустом месте?! У них же всё так и было с момента возвращения домой! Даже не просто "хорошо", а чертовски ох*ительно! Они вместо того, чтобы е*ать друг другу мозги, методично следовали своей легенде, играли во влюблённую парочку и беспрепятственно зажигали наедине. Его родные, сами того не подозревая, с энтузиазмом им подыгрывали, окончательно переведя Трофимову в разряд "своих". Им не приходилось включать актёрские способности и с пеной у рта заверять всех вокруг, что у них настоящие отношения. Всё и так складывалось наидеальнейшим образом. Как по маслу, чёрт возьми! А теперь, ни с того ни с сего, дочка шефа решила заменить масло щебнем и по ощущениям они, вывернувшись наизнанку, пропахали об неё себе всё тело. Потому что горело у Соловьёва внутри знатно. Можно было даже сказать, пылало. Да с такой неконтролируемой силой, что он даже не замечал как изо рта вылетала одна фраза грубее другой. Как перешёл на ор и думать забыл о сдержанности. Как его всего захватило лишь одно желание и совсем не то, какое было раньше – схватить, прижать и утащить в постель, а вернуть зарвавшуюся пигалицу, посмевшую ставить перед ним условия и прикрывавшуюся мифической любовью, с небес на землю. Да так, чтобы раз и навсегда поняла, что с ним эта романтическая херота не пройдёт, и чтобы в следующий раз думала прежде, чем нарушать, безоговорочно принятые ею же, правила и открывать свой сладкий ротик.

– А ты думаешь, что я тебя позову?

Каких только усилий ему стоило это сказать, снова не срываясь на крик, не знал, наверное, никто. Слова вместе с дыханием с трудом продирались из груди, опаляя глотку огнём. Этот ненормальный, нездоровый жар, казалось, ощущался даже в воздухе и с каждой секундой всё нарастал и нарастал, грозясь обернуться неукротимым стихийным бедствием. Для этого требовалось всего одно мгновение, одно Катино слово, но девчонка и здесь сделала по-своему. Она не стала молчать, Хотя это, наверное, было бы самым мудрым решением на данный момент. Она, посмотрев на него так, как не смотрела никогда, размазала по стенке всё его бешенство и желание её оттолкнуть любыми способами уверенным:

– Запомни этот день и свои слова, Саша, чтобы потом понимать, почему я, всё ещё по-сумасшедшему тебя любя, поставила на тебе точку.

В зелёных глазах не было пекла, которое Соловьёв наблюдал ещё минуту назад. Не было обиды. Была лишь горечь и сожаление. Старые знакомые чертята, потеряв к нему весь интерес, разошлись по разным сторонам, поджав острые хвосты и удручённо покачивая рогатыми головами. И не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что дочка шефа, та самая Катенька Трофимова, что была рядом физически и в мыслях на протяжении полугода, в нём разочаровалась. С треском.

От этого дерьмового осознания у мужчины на какое-то время пропал дар речи и единственное, что у него в этот момент получалось, это стоять столбом и смотреть на то, как она, выполняя его желание, уходит. Уходит красиво. С прямой спиной и гордо вздёрнутым подбородком, будто не сама едва ли ни с пеной у рта уверяла его в своей неземной любви ещё совсем недавно. По всем законам романтики, навязанными "гениальными" киноделами и писаками с их шЫдеврами о большой и чистой, благодаря которым они гребли, гребут и будут грести бабло лопатами, ему сейчас нужно было пройти следом за ней и костьми лечь, лишь бы только Её-Величество-сначала-скажу-одно-а-потом-передумаю не переступила через порог квартиры. Вот только Саша жил по своим, чётко выверенным и проверенным жизнью, законам, которым всегда неукоснительно следовал, и пошёл за ней следом не для того, чтобы удержать, а для того, чтобы в очередной раз убедиться в правильности своих поступков. А в том, что он действовал правильно, мужчина не сомневался.

Будь они в другой ситуации и не обговори всё с самого начала, то её претензии и поведение ещё могли иметь какой-нибудь вес. Но их отношения изначально строились на условиях, не предполагающих по-настоящему чего-то серьёзного и это обсуждалось ими обоими не раз и не два. Майор поэтому-то и позволил себе данную слабость в лице дочки шефа, потому что знал, точнее даже был уверен в том, что ей он, как партнёр в полном смысле этого слова, не нужен. Катя с первой встречи дала понять, что не хочет от него ничего, кроме флирта и секса, и подтвердила это, когда соглашалась на продолжение игры в любовь. Подтвердила, мать её! А он, дурак, поверил, не придав словам шефа о влюблённости дочери должного внимания. Поверил двадцатилетней девчонке с ветром в голове и перманентной тягой находить приключения на свой округлый зад! И в какой только момент успел так размякнуть и упустить из вида первые звоночки о том, что дело пахнет жареным? До "отпуска" или после? Когда Трофимова успела нарядить его в наряд сказочного принца на белом коне и убедиться, что он именно тот, кто ей нужен для счастья? Александр ещё мог понять этот её просчёт, если бы вешал ей лапшу на уши с первой секунды знакомства и продолжал это делать на протяжении всего полугода, но нет же! Он сразу ясно дал понять свою позицию насчёт серьёзных отношений и всего из них вытекающего, сразу был с ней таким, какой есть, сразу обозначил свои границы. Так, спрашивается, с какого хрена она решила, что вправе их безнаказанно переступать?! Откуда столько глупой самоуверенности? С чего, вообще, она взяла, что ему, взрослому мужику, успевшему вкусить все "прелести" брака и развода, отцу двоих детей-подростков и трудоголику нужна новая головная боль в виде отношений с далеко идущими планами с девчонкой, мало того, что почти вдвое младше его, так ещё и являющейся дочерью своего непосредственного начальника? До сегодняшнего дня данный факт воспринимался через призму их договорённостей и особых опасений за свою карьеру у него не вызывал. Но будь всё по-настоящему, не на публику, то выход был один – ЗАГС. Так его воспитали родители, для которых в отношениях между мужчиной и женщиной не было полумер. Либо вы просто балуетесь без каких-либо обязательств, либо поступаете осознанно и живёте по правилам – встречаетесь, женитесь, рожаете детей и живёте вместе до конца своих дней. Данная, навязанная прежде всего отцом – достаточно строгим и принципиальным в таких вопросах человеком, модель отношений, применённая на нём и Ирине, провалилась с грохотом после десяти лет совместной жизни. И Соловьёв прекрасно понимал, что эта модель устарела, видел её недостатки и знал, что хорошего в ней мало, вот только перестроиться не мог. Также, как и не мог не то что представить Катю в качестве своей жены, а даже позволить себе думать о ней в этом направлении. Не потому что она была какая-то не такая, а потому что ему были не нужны ни новый брак, ни новая супруга, ни новые проблемы в виде совместного быта, притирок и, чего уж греха таить, детей. Какой бы Барби не была распрекрасной и какие бы хорошие отношения у неё не были с его семьёй, это не отменяло того факта, что она сама по сути была ещё ребёнком, который вряд ли сможет быть с ним наравне не только в жизни в целом, но и в воспитании его дочки и сына. Да, конечно, у них была мать и во второй они не нуждались, но быть с ним рядом 24/7 означало и быть рядом с двойняшками, требующими для себя время, энергию и деньги. Он не относил себя к идиотам, романтизирующим родительство и бестолково визжащим на каждом углу, что дети – это цветы жизни. Саша к этому вопросу подходил максимально реалистично и отдавал себе отчёт в том, что даже один ребёнок – это прежде всего куча материальных и не только затрат, а когда их несколько, то эти затраты увеличивались пропорционально их количеству. Данный факт, в принципе, не мешал ему обожать своих отпрысков больше всего и всех на свете. Вот только в то же время он был честен с собой и прекрасно осознавал, что не сглупи они с Ирой четырнадцать лет назад и отнесись к предохранению от нежелательной беременности серьёзней, то их жизни сложились во многом иначе. Впрочем, мужчина бы соврал, если сказал, что жалеет об упущенных возможностях и недоволен своей жизнью. Как раз таки очень доволен и не собирался кардинально менять её уклад. Точно также он не собирался подвергать детей риску, подпустив к ним слишком быстро молодую безбашенную девчонку. С чего ему быть уверенным в том, что присутствие Кати в их семье окажет на них хорошее влияние и что однажды она, пусть и неосознанно, не причинит им боль или не подаст плохой пример? Васька с Колей сейчас, как губки, впитывали в себя всё без разбора и, да, пока Майор не видел, что общение с ней приносит им вред, но до какой поры это продлится? Трофимовой ведь самой ещё взрослеть и взрослеть! Какие у него есть гарантии, что через год-два-три она, устав от обязательств, не уйдёт в закат? Кто ему пообещает, что её уход не отразится на привязавшихся к ней маме и двойняшках самым неблагоприятным образом? Сама Катенька? Она ему и не влюбляться обещала, а что вышло в итоге? Или Саше сейчас всю жизнь делить её слова надвое и ждать подвоха? Так это не жизнь получается, а чёртово минное поле! Он же в камикадзе не нанимался! И пусть в её глазах он был зашоренным трусом, ставящим свой комфорт и покой превыше всего, пусть считает, что он боится жить в полную меру и обманывает сам себя, пусть думает, что он просирает свой шанс на счастье. Пусть. Это всё равно ничего не изменит. Саша поступил верно. Поступил так, как подобает взрослому человеку, отвечающему не только за себя, но и за своих близких, не став тянуть кота за интимное место. В конце концов, ему уже не двадцать и даже не двадцать пять, чтобы бросаться в омут с головой и не думать о будущем, поэтому, если и рвать, то сразу с корнем, как бы тошно при этом не было, и не жалея ни о чём. Так рана быстрее отболит и затянется. Всё остальное – бред сивой кобылы, на который у него не было ни времени, ни желания.

Но всё же отпустить Катю так просто, видя её состояние, мужчина не смог. Если с ней что-нибудь случится, то, как минимум, шеф ему голову открутит голыми руками, и, как максимум, Александр даже не будет сопротивляться.

– На дороге будь аккуратней. Если будешь реветь, лучше остановись у обочины и не рискуй собой.

Вместо ответа – красноречиво громко закрывшаяся перед носом дверь и тишина, о которой мужчина мечтал на протяжении последних двух недель. Его и так не отличающаяся спокойствием работа под конец года начинала играть новыми безумными красками и выкачивала в несколько раз больше времени и сил, чем обычно. К сумасшествию на ней прибавлялись общая суматошная атмосфера перед праздниками, нежелание сотрудников работать в полную силу и один завал за другим, так что к тридцать первому числу он чувствовал мертвецкую усталость от всего и в первую очередь от людей. План выспаться в новогоднюю ночь, а не предаваться праздничному веселью, был ему хорошо знаком и продуман до мелочей, так как был изобретён ещё несколько лет назад. Детей с мамой – на море, Зефира – за дверь, подушку – под голову. Вот только он не учёл, что в этом году, рядом была ещё и Трофимова, любящая поступать исключительно по своему. Теперь к усталости добавилась ещё и пугающая по своим масштабам злость, негодование и глупое желание что-нибудь разбить, чтобы выпустить пар.