Однажды в Лопушках

– Ничуть.

– Но здесь же… волки!

– Оборотни, – поправил Николаев. – Но если вас что-то смущает, то вы вольны вернуться в Москву. К примеру, завтра?

Ольга отвернулась.

Не вернется. И не успокоится. Все-таки Николаев никогда не умел разговаривать с женщинами. А жаль. Жить стало бы много проще.

Олег слушал нервический щебет секретарши и пялился в окно.

Настроения не было.

Совсем.

Было желание взять что-нибудь этакое, вот, к примеру, ту каменную фиговину, которую ему то ли подарили, то ли заставили купить.

– …и таким образом… – секретарь запнулся и замолчал, уставившись круглыми испуганными глазами.

– Иди ты… – Олег добавил пару слов из тех, что давно сидели на языке, но вот высказать их кому-то было никак невозможно.

И секретарь не заставил себя уговаривать.

Выскользнул за дверь и дверь, что характерно, прикрыл.

А может, он? Трусоватый человечишко, а трусость, она всегда сродни подлости. И на Калину засматривался. Издали, конечно, но все же… с другой стороны, его проверяли, да и на Калину многие засматривались.

Олег мотнул головой и упал в кресло, сжал голову, задумавшись, что ему делать.

Нет, старый приятель прав.

Забыть.

Только не получалось.

Вот… никак. Он старался. Честно. И с Ингой в люди вышел. Опять же, в газетах о сговоре написали, так что теперь дороги назад нет. Не простят ему, если отступится.

И Инга…

Может, не красавица, конечно, но ей и не надобно. Умная спокойная женщина, рядом с которой, впрочем, Олег ощущал себя… неспокойно.

Нельзя ехать.

Никак нельзя. Да и… то, что вчера случилось… он не собирался вовсе. До свадьбы. Потом бы, конечно, пришлось, ибо наследники нужны. Хорошие правильные наследники. Такие, которым и дело передать можно, и вообще гордиться. Но после свадьбы.

А тут вдруг…

И не понять даже, как оно произошло. Ехали… с галереи той ехали, которую на Олеговы деньги открыли. И на Ингиного папаши тоже. Совместный проект в знак большой взаимной любви. Галерея… никогда-то Олег не понимал этого. Нет, живопись – это хорошо. Он сам рисовать не умел, думал как-то научиться, да все времени не хватало.

И цветочки любил.

Еще корабли, особенно которые с парусами. Красиво. Душа отдыхает. А на выставке кораблей совсем не было. И цветочков. И ничего-то понятного нормальному человеку. Инга что-то там щебетала восторженное о новых направлениях в искусстве, о поддержке молодых талантов.

Раздавали грамотки.

И гранты.

Вот Олег, руку на сердце положа, никому б из этих малевальщиков и рубля бы не дал. Велико искусство, набрызгать краски на холст или там пару полосок провести. А стояли с таким видом, будто по меньшей мере императорский дворец расписывали.

Ну их.

Не в этом дело. А в том, что на выставке было муторно, потому он и выпил. Инга сама поднесла, почувствовала настроение, даром, что баба, но вот… понимающая.

Ей бы мужика толкового.

Олег дернул головой. О чем он вообще думает?

О вчерашнем.

И о том, что потом, после уже, Инга сама вызвалась его довезти, хотя шофер имелся. А Олег взял и согласился. И поехали. Говорили… хорошо говорили. А потом уже в доме, и тоже… и как-то вышло, что в постели очутились.

И утром встали.

Ему было слегка совестно, но Инга, мягко улыбнувшись, сказала:

– Нам следовало убедиться, что брак этот не будет ошибкой.

Тогда-то Олег обрадовался, что нашлось такое хорошее объяснение, и согласился, что именно в этом дело.

– Не будет, – сказал он и ручку поцеловал.

И еще подумал, что надо Инге поднести чего-нибудь этакого. Или нет? Девкам-то он подносил, они изначально ждали, да только Инга – это не случайные шалавы.

Она – жена.

Будущая.

И не обидится ли? Или, наоборот, обидится, если ничего не подарить? Сложно с бабами… потому Олег и озадачил Белова. Тот же, усмехнувшись, сказал:

– Отправь ей цветы и конфеты. Она любит бельгийский шоколад.

Правда, на мгновенье показалось, что в Беловских глазах мелькнуло что-то этакое, на редкость недоброе. Мелькнуло и исчезло.

Про шоколад Олег распорядился. И про цветы тоже.

Но…

Все равно… теперь точно отступить не позволят. И сам он себе тоже не позволит. И надо бы успокоиться, делами заняться, а в голове одни глупости. Мешают.

Именно.

В этом дело, что мешают. Отвлекают. Не дают жить дальше. А значит, что? Значит, надобно разобраться со всем…

В руке хрустнуло что-то, и Олег с раздражением отправил обломки стилуса в мусорное ведро.

Он поедет.

Не затем, чтобы вернуть… нельзя возвращать. Инга – женщина хорошая, разумная. На случайные связи она глаза закроет, ибо понимает, что у любого мужчины свои потребности имеются, и не всегда жена способна с ними справиться. А вот Калина… Калина – это другое.

Олег просто поговорит.

Скажет, что… что не стоило сбегать и вообще… придумает. Точно. Увидит. Придумает. Скажет. Успокоится. И вернется в Москву свадьбу готовить.

А потом женится на Инге и будет жить долго, счастливо.

Глава 12 Где в голову героев порой пробиваются мудрые мысли

Боги даруют нам родственников. К счастью, друзей мы выбираем сами.

Вывод, сделанный неким Артемием Канопским после юбилея троюродной прабабки, на который собрался весь немалый род Канопских

Спала я плохо.

То проваливалась в сон, то вываливалась, чтобы отдышаться, вытереть испарину и из простыни выпутаться. А потому, когда в очередной раз то ли убежала от кого-то, то ли, наоборот, не сумела, я просто решила больше не спать.

Сегодня.

Села на лавке, потянулась до хруста в костях. Состояние было… средней паршивости. Во-первых, идти на свежеобретенную работу совершенно не хотелось. Во-вторых, не отпускало предчувствие грядущих неприятностей. Да что там, предчувствие. Я была почти уверена, что этих самых неприятностей не избежать. И весь вопрос лишь в величине их.

– Проснулась? – тетушка уже скользила по кухне. Она умела двигаться вот так, легко и бесшумно, когда не желала нас тревожить. И Пират, придремавший на окне, следил за хозяйкой желтым глазом. Второй был закрыт, но кошачьи уши подрагивали, стало быть, не так тихо в доме, как кажется.

– Проснулась, – я окончательно выпуталась из простыни, которая спеленала меня туго, словно не желая отпускать. И та влажным комом плюхнулась на пол. Стирать надо будет.

А за окном уже посветлело.

– И хорошо. Иди, перекуси, – на столе появилась высокая кружка, над которой поднимался пар. Следом встала и тарелка с бутербродами.

Я перебралась за стол.

Пар был травяным, сладковатым, и несколько минут я просто сидела, вдыхая этот аромат и успокаиваясь.

– Если ты категорически не хочешь идти, то…

– Не хочу, – сказала я. – Но пойду. Деньги нужны.

– Только деньги? – тетушка опустилась на лавку по другую сторону стола.

– А что еще?

– Не знаю, – она склонила голову на бок. – Без денег мы обойдемся…

Правда, почудилась мне в этих словах некоторая неуверенность.

– Нет, – я мотнула головой. – Ты права. Мне… мне надо было искать какую-то работу.

Тетушка кивнула.

– И… и вообще… Важен сказал, что нельзя от врага бегать.

– А там враги?

– Нет, – сделала осторожный глоток. Травяной отвар был горячим, терпким и успокаивающим. – Пожалуй… нет. Не друзья, но и не сказать, чтобы враги.

Тетушка ведь знала.

Я ей рассказала. Не сразу, нет… но однажды мы уже вот так сидели на рассвете и говорили. Обо всем. Почти обо всем.

– Ольга… она просто не слишком умная. Но из хорошей семьи и с амбициями… не знаю, зачем ей аспирантура, но она защитится. Семья у неё…

Я сделала знак рукой.

– Мне она вредить не желала. То есть, я так думаю. Не по доброте, скорее уж ей было плевать. На меня. На кого-то другого, кто мог бы оказаться на моем месте. Я слишком ничтожна, чтобы целенаправленно делать гадости.

Дышать стало легче, то ли от заговоренных трав, то ли от собственных слов.

– Что до Синюхина, то… я так понимаю, я сама себе придумала все. И любовь большую, и будущее светлое. А он лишь воспользовался удобным случаем. Но опять же… если на кого и злиться, то на старших Верещагиных. И Ромадовского, который был моим научным руководителем, но тоже…

Я покачала головой и обняла кружку руками.

– А Важена я, пожалуй, и рада видеть. Мы не сказать, чтобы дружили… хотя он довольно дружелюбный на самом-то деле. Так что… деньги неплохие. Пригодятся.

Тетушка склонила голову.

– И… и мстить я не собираюсь, – сказала я и почти поверила.

Тетушка приподнял светлую бровь.

– Ну или как получится… если так подумать, то у меня ерунда… и… и как-нибудь переживется. Справка, конечно, не слишком хорошо, но я ведь могу подать заявку на аттестацию? Не в Москву, но на районное отделение.

Тетка молчала.

– Не по лекарскому делу, конечно, там колледж нужен, как минимум, да и душа не очень, а вот на травницу со справкой если даже… и просто аттестуют… получу разрешение на работу. Буду тебе с зельями помогать.

Я допила отвар, окончательно успокоившись.

И… и ведь хороший план.

Почему мне сразу в голову не пришел?

А во дворе меня ждали.

– Привет, – сказал повзрослевший и какой-то совершенно незнакомый Игорек и ладонями по волосам провел, осаживая светлую гриву.

– Привет, – ответила я, отступив к двери.

– Не бойся, я… извиниться пришел, – Игорек переминался с ноги на ногу. В выцветших джинсах с драными коленями, в клетчатой простой рубашке он казался совершенно обыкновенным.

Правда…

Тот, которого я помнила, был худым и угловатым. Нервным. Злым. Свято уверенным, что я и есть та его единственная, предначертанная любовь.

– Извини, – Игорек спрятал руки за спину. – Провожу? А то Акулина Никифоровна сказала, что ты работать устроилась.

– Да тут недалеко…

Вот… может, он и выше стал. Точно стал. На полголовы. Оборотни, они долго расти продолжают, вон, дядьке Святу я и до плеча не достаю, а Игорьку пока достаю. И плечи эти шире раза в два. И руки толще. Но разница не в плечах с руками. Тот, прежний, был задирист.

И упрям.

Сколько я его гоняла, потом уже, когда устала объяснять, что не желаю быть ничьей единственной и замуж за Игорька не пойду.

Даже после школы.

Что у меня планы, что…

– Ничего, все одно… тут чужих понаехало, – слегка заостренное ухо с опушкой светлых волос по краю дернулось. – Бродят.

– Чужие?

Игорек молча забрал у меня корзину, в которую тетка сложила пару склянок: с вареньем, с медом и домашнею сметаной, а еще сковородку, ибо совершенно очевидно, что блинной у экспедиторов нет.

– Третий месяц уже, – Игорек пристроился рядом. А я… я не знала, что делать.

Прогнать?

Так ведь он пока ничего-то дурного не делал. И вовсе…

– В Калинковичах землю выкупили, – шел он неспешно, явно подстроившись под мой шаг. – Будут коттеджный поселок строить.

– Так это…

До Калинкович недалеко, километра три, если напрямки.

– Именно. Думаю, у инвесторов появилась мысль расшириться. А что, места здесь спокойные, хорошие. Заповедные…

Губа дернулась, и Игорек поспешно проглотил рык.

– Плохо все?

– Там… я узнавал через своих… в общем, далеко не все желали уезжать. Сама понимаешь, кто-то польстится на деньги, а кто-то в землю врос. Так вот, за позапрошлый год случилось пара пожаров, и еще парнишка пропал один. В лесу. Так и не нашли.

– Плохо, – как-то совсем невесело стало от этаких новостей. И собственные беды показались пустыми, надуманными.

И вправду…

Диплом? Кому он тут нужен. Это если бы в Москве оставаться, там без диплома никуда. А дома меня и без него знают. Разрешение? Выправить несложно. Я ведь все-таки не только в университете, но и у тетки училась.

– К нашим приходили с предложениями. Довольно выгодными. Цену они дают неплохую, но… – Игорек покачал головой.

– А тот паренек, который пропал…

– Не нашли. Отец искал. И я тоже. Как раз был в отпуске, – он замолчал.

– А ты вообще где…

– Сейчас здесь.

– А раньше?

– Раньше… – Игорек потер шею. – Где только не был… сперва в учебку пошел. Как ты уехала. Я… разозлился крепко. Следом думал отправиться. Найти. Вернуть… в общем, хватало дури. Благо, отец не позволил. Отправил меня… к дядьке. А тот к делу приставил. Нашел, куда злость повернуть.

– Извини, – я почувствовала, как краснею. – Но…

– Это ты меня извини, – покачал головой Игорек. – Я только после понял, сколько тебе попортил крови… и с Пашкой у тебя не сложилось.

– Как и с Витькой.

– И вообще… с нашими.

Рассмеялись мы оба одновременно. Я вдруг вспомнила то завидное упорство, с которым Игорек отваживал всех, кто вообще близко ко мне подходил. А с Пашкой они и дрались несколько раз. Тогда казалось, что из-за меня, и Пашкина матушка приходила к тетке ругаться. Я же испугалась и спряталась на печке, забралась с Васяткою, Пиратом, сидела и дрожала.

Хотя…

Тетка тогда ответила, что дрались не из-за меня, что мне оба они не сдались, но по собственной дурости, которой в этом возрасте слишком уж много.

– Дядька и приставил… в горах служил. В степях. Потом… в антитеррор перевели, там последние три года и был.

– А вернулся почему? – сердце обмерло.

Вдруг он… опять?

Нет, Игорек хороший.

Он умный. И добрый. И знаю, что если бы я за него замуж пошла, то… то, возможно, была бы счастлива. Или нет?

– Подстрелили, – Игорек переложил корзину в другую руку. – Да ладно бы так, но… пуля непростой была. Теперь вот… контуры нарушены. Оборачиваться не могу.

– Мне… жаль.

– Да ты тут ни при чем. Лабораторию одну вскрыли. Наводка была, как на обычную, ну, где дурь клепают, а на деле не просто дурь, но и зелья запретные из черного списка. Вот и охраняли их тоже… хорошо. Выжил, и уже ладно. Остальное… дома-то, сама знаешь, и выдюжу.

Он сказал это спокойно, и я, решившись, коснулась руки.

– Я помогу, чем смогу. И… и тетушка тоже. Или Ксюха, она с водой ладит, может, та согласится смыть дурное?

– Хорошо, – отказываться и уверять, что помощь вовсе не нужна, Игорек не стал.

Остановился.

Втянул воздух. И нахмурился.

– Там… тоже чужак. Ночью ходил. Метки ставил.

– Это Важен, наверное. Он из вашего рода…

– Не из нашего, – покачал головой Игорек. – Ир-р-рбис!

– Драться полезешь? – уточнила я и на всякий случай за корзину взялась. А то драка дракой, но завтрак готовить надобно.

– Не полезу, – Игорек улыбнулся во весь оскал. – Но… Марусь, будь осторожна, ладно? Ирбисы, они знаешь, какие хитрые? Этот и спрашивать не станет, закинет на плечи и в горах укроет. А там поди найди.

– Ты сейчас вообще о чем?

– Да так… – Игорек щелкнул меня по носу. – Я на всякий случай. И… и не бойся. Я понял. Я люблю тебя. И всегда любил.

Сердце ухнуло в пятки. Опять начинается!

– Да только как сестренку младшую… – оскал Игорька стал еще шире. – И хорошо, что ты тогда не согласилась замуж… не было бы счастья.

А вот это он произнес совершенно серьезно.

– Я дальше не пойду, но ты когда возвращаешься?

– Не знаю, – честно сказала я. – Завтрак. Потом обед. И ужин… может, только вечером, а может, еще время будет.

– Ясно, – Игорек снял с шеи цепочку и мне протянул. – Как идти соберешься, позови. Или ирбиса попроси…

– Зачем?

Тут ведь недалеко совсем и вообще… да я с малых лет по здешним местам гуляла.

– Чужаков много, – спокойно ответил Игорек. – А того мальчишку… его даже дядька Берендей отыскать не сумел.

Прозвучало… не слишком оптимистично.

Оленька Верещагина злилась.

Ей не нравилось здесь. Категорически. Всю ночь она проворочалась, пытаясь приспособиться что к спальнику, в котором было совершенно невозможно спать, что к палатке, что к самому месту, в котором она застряла на ближайший месяц.

А все матушка…

Кто ей донес? Ведь так хорошо получалось. Ненавистный университет окончен, диплом получен, даже с отличием, грамота легла к прочим грамотам, а Оленька, наконец, получила положенную ей долю наследного капитала.

Должна была.

– Дорогая, – сказала матушка ласково, и тогда Оленька поняла, что с деньгами её кинут.

Нет, совсем не отберут, ибо прадед в завещании своем был предельно конкретен, но вот основной доли капитала ей не видать.

– Появилась совершенно уникальная возможность, – матушка смотрела обычным своим оценивающим взглядом, в котором Оленька читала все-то, что матушка думала и об Оленьке, и о никчемности её. – Следует признать, что к науке ты совершенно не способна…

Оленька склонила голову.

Не способна.

Родовой позор… все-то Верещагины были если не гениальны, то умны, куда умнее обыкновенных людей, а вот она, Оленька, неудачной уродилась.

Ей так с самого детства говорили.

И, наверное, были правы, если Оленьку не манил процесс познания, а эта вся научная лабудень лабуденью и казалась.

– Однако в этом тоже свое преимущество. Ты можешь стать неплохой женой, – и вновь в матушкином голосе скользнула тень сомнения. – Во всяком случае, попытаться стоит…

И рассказала, что от Оленьки ждут.

А Оленька подумала и согласилась. Тогда-то все выглядело до крайности простым. Поступление? Поступят. Дядюшка позаботиться.

Экспедиция?

Да переживет она как-нибудь экспедицию, что до некроманта, то тут и вовсе сомнений не было. Очаруется. Как не очароваться, если все-то, с кем Оленьке случалось встречаться, мигом подпадали под обаяние её.

А некромант вот заупрямился.

И комары еще.

Оленька и артефакт активировала, и завесу сплела, да только местные комары оказались на диво упертыми. Особенно один. Пробрался и звенел, звенел над самым ухом, мешая уснуть. А когда все-таки получилось, то во сне Оленька видела матушку, которая неодобрительно хмурилась и пеняла, что, мол, Оленька столь бестолкова, что даже простейшего дела ей доверить нельзя.

От стыда и обиды она проснулась.

И из спальника выбралась, чтобы осознать, что душа-то нет! Вот… вот как так можно? Волочь живого человека в лес, где душа нет? И как Оленьке… что, теперь вообще до самого возвращения очищающими камнями пользоваться?

Из палатки она выползала злой.

А вид Важена, что растянулся на остатках древней стены с видом умиротворенным, окончательно лишил Оленьку душевного равновесия. И, словно почувствовав что-то этакое, Важен приоткрыл желтый глаз.

– Долго спишь, красавица, – сказал он и широко зевнул, так, чтобы клыки продемонстрировать.

Урод.

Все вокруг уроды… и Важен, и некромант, который должен был восхититься, а потом влюбиться и носить Оленьку на руках или хотя бы организовать ей нормальный душ.

– Иди ты…

– А грубить некрасиво, – Важен потянулся. – А ты вот и вправду сходи, поешь, пока есть что…

Блины.

Тонкие полупрозрачные блины, горка которых высилась на железной тарелке. И какой нормальный человек завтракает блинами? Это… это жирно! И сладко, особенно если обмакивать в мед, как делал некромант. Сворачивал трубочкой, тыкал этой трубочкой в тарелку, а потом поднимал так, что за блином тянулись полупрозрачные медовые нити.

– И это завтрак? – мрачно поинтересовалась Оленька, оглядываясь.

Полевая плита стояла на массивной коряге. Рядом, под тентом, стол встал, сборный, на тонких ножках и совершенно ненадежный с виду. На столе виднелись какие-то миски, тарелки и даже пара кастрюль. Отвратительно…

– Присоединяйтесь, Ольга Ивановна, – сказал некромант, указывая на второй стол, точнее, древнюю столешницу, которую поставили на древние же валуны. Стол получился грязноватым и низким, но кажется, никого-то, кроме Оленьки, это не смущало.

Некромант устроился на земле, а тот, второй, к которому Оленьке было велено приглядеться на предмет его ценности для клана, уселся на крохотный складной стульчик.

Впрочем, завидев Оленьку, он тотчас вскочил, едва не опрокинув тарелку с остатками все тех же блинов.

– Доброе утро, – сказал он. – Прошу вас, присаживайтесь.

Отказываться Оленька не стала.

Не стоять же ей! И не на земле сидеть. Тем более что сегодня Николай Егорович определенно не был настроен делиться одеялом или на чем он там устроился.

Перед Оленькой тотчас появилась тарелка.

Железная!

И железная кружка, содержимое которой пахло травами… кривая вилка, ложка… боги, они всерьез думают, что она будет есть… вот так? Как будто… да что это за…

Оленька почувствовала, что сейчас устроит очередной скандал.

Знатный скандал.

И открыла было рот, чтобы донести до окружающих всю глубину своего возмущения, но наткнулась на изучающий взгляд некроманта.

– Если вы не голодны, – сказал тот. – То можете собираться.

– Куда?

Оленька нахмурилась.

– День предстоит сложный. Нужно расставить маячки, сделать разметку, а заодно уж провести сличение. У нас имеется план усадьбы, но ему лет триста, боюсь, может оказаться не слишком актуальным.

Он это серьезно?

Серьезно.

И… и не только он. Все они! Они думают, что Оленька сюда… да она немедля уедет! В конце концов, до Москвы за часа полтора добраться можно. А там… пусть матушка сама очаровывает это вот чудовище.

– Но я настоятельно рекомендовал бы вам все-таки позавтракать, – некромант произнес это мягко, так с Оленькой говорил прадедушка, единственный, пожалуй, человек, который не возлагал на неё надежд, но просто радовался тому, что Оленька есть. – День будет сложным.

И не обманул, с-скотина.

Глава 13 О тяжком труде кухарки и некоторых случайных встречах

Его внутреннее достоинство было настолько внутренним, что я, признаться, его и не заметила.

Из разговора двух ведьм о неком маге

Вернуться, как я надеялась, после завтрака не вышло. Во-первых, и пекла долго, ибо блины – это вам не каша, чтоб закинул все да поставил париться. Блины – дело долгое. Во-вторых, и сам завтрак затянулся. А в-третьих, права была тетка, сказавши, что кухню эту в порядок приводить придется.

И еще если выйдет привести.

Я старалась.

Нет, действительно старалась.

Перебирала котелки, которых нашлось в коробках целых пять штук, зато сковородка лишь одна, да и та махонькая, покрытая окалиной снаружи и чем-то горелым изнутри. Протирала миски, тарелки да вилки с ложками. Их явно позаимствовали из университетской столовой, а потому были они кривоваты, местами гнуты и вновь же покрыты слоем хорошего застарелого жира.

Потом пришла очередь ревизии съестного, принесшая очередные сюрпризы. Нет, гречка – это хорошо и полезно, но не в количестве же четырех ящиков, тогда как макарон нашлась лишь одна пачка. Еще обнаружились пара банок тушенки. Пакет лаврового листа и продранный – с остатками черного перца. Горошком. Соли – две пачки, а сахара – на самом донышке пакета.

Я вздохнула.

И оглядев разобранное хозяйство – хоть плита переносная работала, да горельные камни были сожжены едва ли на треть – поняла: так дело не пойдет. Нет, я могу и гречку готовить, но что-то подсказывало, что день этак на третий светилам науки она в горло не полезет. Может, и раньше.

– В город надо ехать, – сказала я некроманту, здраво рассудив, что раз уж он волею своей меня к этой кухне привязал, то пусть теперь и разбирается. С кухней в том числе. – За продуктами.

– А что, уже закончились? – Верещагина выглядела непривычно пыльною, грязною и оттого – злою. Она смахнула со лба паутину. – Быстро ты, милочка… управилась.

– Да нет, – я оскалилась, стараясь не слишком пялиться на крупного паука, который споро карабкался по кудрям Верещагиной. Кудрей у неё хватало, так что пауку было где прятаться. – Могу и гречку готовить.

– Гречка – это хорошо, – Важен пританцовывал на месте. Он явно был голоден, но блюдя порядок, не смел влезть поперек начальства. – Гречка – это полезно…

– Тогда обрадую. Её у вас два ящика, – ему я улыбнулась вполне искренне.

Ирбис, стало быть.

Не то чтобы второй облик такая уж тайна. Если бы спросила, Важен рассказал бы, но… как-то вот случая не представлялось. Да и вовсе, давно заметила, что люди обыкновенные изо всех сил стремятся сделать вид, что остальные тоже обыкновенны.

А оборотни и не возражают.

Им оно проще.

– Боги, – вздохнула Верещагина и шею поскребла, на которой проступили пятнышки комариных укусов. – Куда я попала?

– В науку, – Бажен хохотнул. – Держись. Наука никого не щадит…

Гречки я ему наложила с горкой. А что, хорошая получилась. Я её обжарила слегка, а потом заправила что тушенкой – срок годности последней подходил к концу, а потому беречь банку смысла не было, – что жареным луком да морковью. И лист лавровый пригодился.

И перец.

Синюхин молча подал тарелку, а потом еще отвернулся, сделав вид, будто вовсе со мной не знаком. Зря это он. Можно было бы ведь и по-человечески.