Верноподданный разбойник Антут

– Да что ж это делается! – резанул слух до боли знакомый голос. Но на сей раз меня не стали колотить: – Господин наместник! Козетка-то, козетка!

Её бы ко мне в шайку, вечно наших добудиться не могу. Я приподнялся:

– Сама такая!

– Козетка! – она указывала на диван. – Вы лежите на козетке!

– И что? Ты поклялась охранять её честь? Что ты вечно орёшь? – я сел, старуха испортила всё удовольствие. – Лучше показала бы дорогу.

– Как долго вы собираетесь тут теряться?

– Я здесь не теряюсь, я здесь нахожусь! А теперь либо отколись, либо покажи, куда идти, а не то я как… – я встал, нависнув над ней.

– С вашим появлением, наместник, у слуг появилась скверная привычка кричать ночами, – усталый голос баронессы заставил моё сердце забиться, я вытянулся.

Светильник в её руке отбрасывал блики на серебристую мантию, озарял лицо. Ну чем не ангел? Подойдя, она села на край козетки и поставила светильник на столик рядом.

– Итак, вы передумали, это производит впечатление, – сказала баронесса.

Я оглядывался – больше не доверяю я этим каменным клеткам. Только подумаешь, что ты один, как нате вам. И всё же, мы были одни, старуха куда-то пропала.

– Не понимаю вас, миледи, – произнёс я.

Взгляд баронессы обжёг, но я не поддался. Горелый уже.

– Продолжайте в том же духе, – сказал она, – и вы не продержитесь здесь и часа. Я вам это гарантирую. И через окно не спасётесь.

– У вас много окон.

Её брови дёрнулись, потом она опустила глаза:

– Значит, бедняга баркиец убит?

– Нет, мы отпустили его, – пробубнил я себе под нос. Разговор был довольно странный, мы оба словно делали вид, что не понимаем, о чём речь.

– Всё равно, что убит, – вздохнула она.

– Да чего уж, – поморщился я. – Ежели такой слабак – сам виноват.

Она вздохнула:

– Как же ваше настоящее имя?

Я молчал, она ждала.

– Я преступник, – снова пробубнил я, будто сам себе.

– Вы в любом случае преступник.

– Тогда все преступники.

– Ах, господи… – её ладонь коснулась лба. – Зачем?

– Ребят кормить нечем.

– Так у вас есть дети?

– Нет, хотя… – я задумался, еда была нужна не только взрослым. – У Биры и Керна есть, но не очень маленькие, уже ходят. А у Булана сын уже почти юноша… – не заметил, что рассуждаю вслух.

– Кто все эти люди? – плечи баронессы дёрнулись.

– Шайка моя, – я закусил губу – разговорился. Как быстро я себя выдал! Околдован?

Губы баронессы округлились:

– Разбойничий атаман? Собственной персоной? – в глазах играли одновременно страх, азарт и восхищение – слишком по-детски, я ввязывался в игру.

Баронесса глядела сквозь меня, в глазах её отражался огонёк светильника:

– Да-а-а, – протянула она. – Неслыханное нахальство, а может, глупость или…

– То есть, мне уходить?

Её взгляд стал насмешливым:

– Что это вы вдруг решили спросить? – она откашлялась. – Доброй ночи, Прата, – она поднялась и взяла светильник.

Я тоже поднялся:

– Может, один из слуг миледи укажет мне дорогу в мои покои?

– В ваши? – не поворачиваясь, повторила она. – Ах, вы имели в виду покои наместника, – она пошла дальше.

Я последовал за ней:

– Мне подойдут и ваши.

– Наместник, – она остановилась. – Идите налево, вверх по лестнице, пройдите овальный пролёт наискосок, тоже налево, спуститесь вниз, там и будет ваше крыло. А теперь оставьте меня.

– Благодарю, миледи.

В ту ночь я всё-таки добрался до своих покоев. Ребята спали в моей спальне, на ковре возле камина. Кровать мы сочли неудобным местом для сна, лежишь и будто тонешь.

Я улёгся между ними и сразу уснул.

Третий день в замке

– Ах, наместник, вы так и не съели салат со своих бриджей? – раздался из-за угла голос баронессы.

– Что? – я оглядел себя. Пара присохших кубиков овощей прилипла к панталонам. Совсем забыл о них.

– Да переоденьтесь вы! – вздохнула она.

– Как скажете, – хоть я и не видел смысла в полном переодевании: запачкались только бриджи, рубаха давно высохла.

Я вернулся в покои и распинал своих парней.

– Ну-ка, новую одежду мне! Серенидскую.

– Антут, на дорогах же пусто! – вытаращился на меня Унор.

– Да и дорога далеко, – развёл руки Леден.

То ли я стал умнее, то ли они отупели от сна и бесплатной жратвы.

– Вы недоумки! – только и смог простонать я.

– А что делать, батя?

– Что делать? Пойдите снимите одежду с любого лопуха. Тут их немерено! – не сдержался я.

Мужики переглянулись и вышли за дверь. Обиделись. Придётся самому. Я открыл шкаф, набитый модными шмотками, и вскоре облачился в жёлтую рубаху с тёмно-зелёным камзолом. Бриджи и пояс я подобрал в тон. Ботфорты выбрал чёрные, утеплённые.

Когда баронесса увидела меня в новой одежде, грудь её лихорадочно приподнялась, губы округлились, щёки вспыхнули… Здесь две выдумки и одна ложь, сами думайте, где правда. По крайней мере, незамеченным я не остался.

– Лишь хотела сказать, наместник, чтобы вы следили не только за нашим двором. Барону принадлежат восемь деревень. И вы за все отвечаете…

Она перечислила мне несколько названий, отвела в кабинет и показала карту владений барона. Я обещал разобраться, удивляясь, что она будто забыла о ночном разговоре, пока не услышал:

– Если справитесь так же хорошо, как справились в нашем дворе, я вам помогу.

Вот это да!

Я невольно прижал руки к сердцу:

– Спасибо, миледи!

– Но и вы мне поможете.

– Я вам? В чём?

– Об этом после, – она закатила глаза. – Не знаю как у вас, э-э, в Баркии, но в Серениде господам кланяются, а руки к груди прижимают в знак благодарности или уважения к тем, кто ниже по происхождению.

Встрепенувшись, я убрал руки от груди, но поклониться не решился. А баронесса уже кивнула кому-то в дверях. Я обернулся, на пороге топтался тот самый хитрый паренёк, что «переводил» мою балладу.

– Наместник, это Гартен. Я поручила ему довести до блеска ваши знания серенидского языка и культуры, – она мигнула обоими глазами.

– Беретрацо, сен Шозубринкас, – поклонился паж.

Захотелось выругаться, на помощь пришла баронесса:

– Гартен называет вас как принято в Баркии по вашему первому имени, уважаемый Шозубринкас прата-Завианака, – она поджала губы и покачал головой. – Гартен, можешь называть сена Шозубринкаса просто господином.

– Беретрацо, господин, – снова отвесил поклон паж.

– Беретрацо.

– И говори с господином только по-серенидски! Никаких поблажек, – уголки её губ дёрнулись.

В этот момент с первого этажа послышался грохот. Мы кинулись к лестнице и увидели лежащего на полу стражника, шлем упал с его головы и валялся рядом. Мои ребята работали: Унор зажал рот и удерживал голову, Леден снимал с несчастного доспехи.

Баронесса замерла, ресницы затрепетали. Я лишь старался не загоготать в полный голос. Унор и Леден нисколько не смущались.

– Охранников испытываем, – сказал я наконец, вдохнув. – Сами видите, миледи, это никуда не годится, – я спустился по ступеням, подошёл к стражнику и склонился над ним. – Почему не на посту?

Охранник ответил возмущённым мычанием.

– Ещё дерзит! Уволен, в общем. Унор, Леден, достаточно, а ну за мной, надо посоветоваться, – скомандовал я и зашагал в свои покои, оставив баронессу с раскрытым ртом.

– О чём вы думали? – сказал я Унору и Ледену, когда мы остались одни. – Как это вы барона не раздели!

Они переглянулись.

– У него не твой размер, бать, – сказал Унор.

– Не, ну если надо, – дёрнул плечами Леден.

– Не надо, никого в пределах замка не грабьте. И за пределами пока тоже, – сказал я и пообещал себе впредь выбирать слова.

Целый день я мотался от деревни к деревне: назначал нарядных, считал скот, чинил крыши, проверял колодцы, раздавал поручения. Унора и Ледена таскал за собой, при виде этих мордастых верзил селяне понимали меня с полуслова. За день не раздал и пяти подзатыльников.

Паж Гартен таскался за нами на подножке повозки и без устали задавал вопросы. Когда солнце перевалило за полдень, отпросился, сказал, у него занятия. Я отвёз его обратно в замок, а сам отправился по делам.

У бедных селян по-прежнему было нечем разжиться, так что я принялся трясти нарядного5 игорной. Уж этот штукарь за полгода наворовал больше, чем я за жизнь. Мужик оказался понятливый. Так что я послал Унора отвезти ребятам в лес четыре мешка споряной6 каши, три кувшина масла и два мешка хлебных булок и передал, чтобы ждали мясо.

– И пусть десятеро из дневной смены ждут меня завтра у леса, есть поручение, – добавил я. Нельзя же давать им расслабляться, тем более что работы полно.

Вечером я отчитался баронессе, что всё сделал и даже правильно, во всяком случае, мне так казалось, поклонился.

– Много сделали. Украли тоже много?

– Я? Когда? Что?

– Ну, вам же надо кормить ребят! Где-то я вас даже понимаю, – она отвернулась к окну, я перестал видеть её лицо, но руки мяли кружевной платок. – Вы можете остаться, я не буду вас выдавать. Настоящий Шозубринкас вряд ли объявится, а хороший наместник нам нужен. Оставайтесь, при условии, что выполните одну мою просьбу.

– Какую же, миледи?

Баронесса огляделась:

– Только имейте в виду, если хоть кто-то в замке узнает об этом, можете считать себя покойником! Поверьте, я легко могу это устроить, – теперь она стояла вполоборота, закусив губу, напоминала злую белочку – не более.

Я кивнул. Как странно было, что баронесса, которой достаточно сдать меня страже, угрожала смертью, но женщины – тайна за семью печатями.

Вся её просьба заключалась в том, чтобы время от времени передавать часть краденного добра какой-то бабе в столичную деревеньку. Ума не приложу, к чему баронесса устроила такую драму, могла бы просто попросить. Далековато, конечно, но моим ребятам всё равно особо делать нечего, довезут.

Двести первый день в замке

– Ой, что делается! – вопил, сползая по стене, Унор. – Леден, слышь, Антута сейчас пришьют. Смотри, смотри!

– Ты б переоделся пошёл, – сказал я, укладывая голову на спинку кресла. Рукава уже коричневые.

– Это не коричневый, это бежевый! – как из-под земли вырос Леден. И оба согнулись пополам.

– Накостыляю! – сказал я, оба разбойника испарились, и брадобрей наконец приступил к делу.

– Слышь, бать, ты без свиста к лесу не приближайся, – выступил Леден, когда я объявился выбритым и подстриженным. – Сам знаешь, у нас с такими разговор короткий.

Я не ответил – что отвечать? Я и сам старался не смотреть в зеркало, откуда взирал слащавенький пижон.

– Мне пора. Вы остаётесь, – бросил я. Уроки танцев и политеса я посещал без их ведома.

У входа в зал столкнулся с баронессой, та сморгнула:

– Наместник? Я вас не признала.

Я невольно коснулся своей щеки. Она всматривалась в моё лицо, и это было даже более непривычно, чем гладкая кожа, по которой соскользнули пальцы.

– Сегодня большой день, – сказала она. – Не терпится увидеть вас в праздничном баркийском одеянии.

– Что? – не понял я.

– Ну, вы же, конечно, не забудете свои корни, наместник. Нас радует, что вы очарованы нашей культурой, но в диковинку было бы видеть вас на празднике в одежде серенидской знати. Это не к месту.

– Береанно, ниа алана сена7, – выдал я.

Баронесса опёрлась о стену:

– Вы учите баркийский?

– Нет, Гартен учит.

Мы с пажом великолепно сработались. Он учился, обучая меня.

– Интересно, – она опустила глаза. – Доброго дня, наместник.

Я исполнил нечто среднее между кивком и поклоном, что на языке знати означало «Удаляюсь, но ненадолго».

Ещё в первый день ребята притащили в мои покои сундук из баркийской повозки, но сегодня я впервые открыл его.

Словно назло Серениду все вещи были чёрными, серыми и коричневыми. Что из этого считается парадным я успел узнать из учебников Гартена. Да, я стал читать, оказывается, даже не забыл, как это делается.

Так что на баронский бал я заявился в длинном коричневом камзоле с медными бляшками в два ряда от пояса и ниже, чёрных бриджах, серых чулках и коротких сапогах со шпорами.

Барон сидел с торца стола, баронесса – справа от него. Я, конечно же, по его кивку уселся на стул слева. На баркийскую одежду он и бровью не повёл. Хоть я и выделялся. Ведь гости разоделись один ярче другого. В глазах рябило от алого, золотистого, голубого, оранжевого…

Сам барон был в жёлто-золотом, баронесса в тёмно-красном.

Столы ломились от яств, правда, гости к ним не притрагивались. Я предположил, что они боялись отравиться. Странно было смотреть, как слуги уносили нетронутые блюда и приносили новые. А гости только переговаривались или произносили пышные речи, поднимая бокалы.

Позже мне объяснили, что это такая традиция: не есть на балах и торжественных встречах. Сначала появился обычай не начинать есть раньше хозяина, в то время как хозяина, да и всю знать, учили не набрасываться на еду, как с голодного края. В итоге, обычай перерос в состязание «кто кого переголодает», в конечном счёте, прикасаться к еде у всех на глазах стало считаться неприличным.

Боюсь, уже не вспомню, каков был повод для веселья, но тосты звучали однообразные. И тут я услышал своё имя:

– …Шозубринкаса прата-Завианаку, моего наместника, мою правую руку в любых трудных делах и начинаниях. За чужестранца, который обрёл здесь дом. Будь здоров! – он поднял бокал.

Я встал, взгляды устремились на меня, бокалы зазвенели, люди пили за моё здоровье. Было приятно и немного стыдно, я поспешно сел, чуть не расплескав на себя вино.

Позже начались танцы, и я не упускал шанса показать, чему научился. Рук, что кавалеру полагалось держать ладонями кверху, касались пальчики то одной, то другой прекрасной дамы. В жизни не видел столько красавиц!

Мы кружились в скромных серенидских миноях8, дамы по очереди переходили от одного кавалера к другому. Самым милым я шептал комплименты на баркийском, они опускали глаза, оголяли зубки.

Когда я решил взять перерыв и, отвернувшись к стене, набил рот вафлями – ну, смилуйтесь, уже живот урчал, зазвучали аккорды баркийского фортано9. Танца, неизвестно как попавшего в программу серенидских балов.

Он выделялся на фоне других танцев также, как мой наряд выделялся на фоне серенидских. Или скорее, как серенидский наряд выделялся бы на фоне скучных баркийских.

В тот момент на меня смотрели даже слуги, забыв о подносах. От ругани в голос спас набитый рот, дожёвывая на ходу, я вернулся в ряды танцующих…

Вернулся и обомлел – на очереди в пару со мной была баронесса.

В этом танце кавалеру надлежало придерживать даму за талию и даже позволялось соприкасаться с ней одеждой. И вот моя ладонь коснулась её платья, и кожу обожгло. Я упёрся взглядом ей в плечо, но в красной ткани будто плясали языки пламени. Жар пошёл по руке, поднялся к шее.

Я старался не думать о ней, представлять, что рядом морщинистая мадам Ферта, учительница танцев. Но тщетно.

Ноги заплетались, я чувствовал удары сердца, но не ритм. Из движений выходили только монотонные покачивания, словно это не фортано, а серый миной. Я закусил губу и вовремя сделал поворот, хотя лучше бы не делал. Её лицо, её стан, её грация в одном движении пронеслись перед глазами.

Вдобавок я невольно обвёл взглядом зал, и с замиранием сердца отметил, что другие не танцевали. Мы двое были как актёры на сцене: одни в центре внимания.

Горячая волна хлынула к щекам. Я сощурился, чтобы не видеть её лица. Уверенный, что в нём досада и разочарование.

Уйти. Сбежать и закрыться в покоях, дальше через окно, в лес, оттуда на юг, подальше отсюда. Хватит! Я слишком много на себя взял – я им не ровня… Вот только кому? Кто они, и чем смутили меня? Сегодня они поднимали бокалы за моё здоровье. Моё! Антута, ряженного разбойника. Это я их, несчастных, на бобах оставил. Я жулик и вор, а не какой-нибудь там Шозалинкас. Беру, что нравится, и общественное мнение меня не гложет.

Губы сами искривились в усмешке, я сделал следующий поворот, после чего притянул её к себе и закрутил в танце.

Разворот. Она оказалась ко мне спиной. Я помнил это движение и пошёл приставным шагом, она же шагала в такт, перекрещивая ноги. Я придержал её руку на весу, ещё разворот, и снова моя ладонь легла ей на талию, несколько па в сторону.

Слегка качнуться, отдалиться, шаг навстречу друг другу. Далее танец полагалось разнообразить «легкомысленными» движениями спиной и бёдрами. Начали. С правой лопатки симметрично. Для удобства я обхватил её талию обеими руками, она же держалась за мои плечи, пока движение не сменилось очередным поворотом…

Сложнейшие фигуры фортано давались играючи. Я наклонял её к полу, она перегибалась через мою руку. Я чувствовал её: её дыхание, когда она приближалась, её взгляд, когда отдалялась. Знал, куда она двинется, и как её повести. Мы двигались вместе, будто нас связывали невидимые нити. На других мне было плевать, взирал холодно и безразлично.

И вот на последних па мой взгляд упёрся в знакомый образ… чёрт возьми, барона!

Следом за фортано зазвучал очередной медленный миной. Я поклонился баронессе, она лишь наскоро кивнула мне и пропала из виду. Оставшийся вечер я сидел, желание танцевать пропало.

Случилось ли что-то? Трудно было сказать. Чем дольше я сидел и думал, тем больше казалось, что танец, он и есть танец, а странный взгляд барона адресовался вовсе не мне.

Под конец вечера я расслабился и, когда гости стали расходиться, занялся своей работой: раздал слугам указания, прошёлся по столовой и залу, ответил на пару вопросов усталых гостей.

В конце концов свечи погасли, столы были убраны, а коридоры пусты, и я направился в свои покои, еле волоча ноги от усталости. И тут меня остановил голос, который я ни с каким другим не мог бы спутать:

– Прата! Зайди ко мне!

Был бы я не такой уставший, сразу бы заподозрил неладное. Так спокойно барон разговаривал разве что с себе равными. На прислуге же вымещал недовольство, своё нормальное состояние по жизни.

Я направился к его двери и услышал за спиной в полумраке злобный шёпот:

– Ну что, скажешь, собакин ты сын, в Баркии так принято? – барон впихнул меня в двери с такой силой, что я повалился на пол, вошёл сам и закрыл дверь.

– Клянусь вам, Ваша Милость, – я приподнялся, – в этом не было ничего личного.

– Ах… – барон задохнулся, всплеснул руками. – Ах ты, щенок! – лицо его исказилось усмешкой и злостью одновременно. – Так ты знаешь, в чём твоя вина!

Сглупил я, но включать дурака было уже поздно:

– Я не имел в виду… – вместо слов получился хрип, потому что его ступня прилетела мне под дых.

– Значит, виноват! Вот, что у тебя в голове, свинячий ты потрох, – свист в воздухе, удар палкой пришёлся мне по рёбрам. – Вот тебе, скотина! Будешь знать своё место.

Снова свист, удар обжёг спину между лопатками.

– Милорд! Я ни в чём перед вами не провинился! – заорал я.

Но барон дышал как бешеный пёс, палка снова засвистела. Я перекатился, увернулся от удара и дал дёру. Но барон встал в дверях.

– Что ж ты делаешь, скот позорный? Хочешь, чтобы весь замок узнал об этом? – он угрожающе выставил палку, но я перехватил её и спрятал за спину:

– Ваша Милость! Я ваш слуга, ваша опора! Верен вам, вашему дому, вашему имени, – тараторил я, что только лезло в голову.

– А не забыл об этом, когда танцевал?

– Милорд, там все танцевали! Мне выпала очередь. Я не мог отказать миледи.

– Отдай палку, мерзавец, я на тебе живого места не оставлю! Я тоже танцую фортано, и знаю, когда танцуют, а когда… – он замахнулся, я отпрыгнул.

– Я и танцевал!

– Не притворяйся! Ты не умеешь притворяться, я видел твою рожу, все видели. И что теперь порядочные люди об этом скажут?

«Порядочные люди промолчат. Что за мир! Зачем вообще танцевать фортано, если с ним связано столько проблем?» – подумал, но не сказал я.

Барон сел, но складка меж бровей не разгладилась, он кусал губы:

– Ты почему неженат до сих пор? – спросил он.

Холодок прокатился по спине.

– Я задал вопрос, ты оглох?

– Я слышал вас, милорд. Не знаю, что ответить, я на службе, не до того.

– Одно другому не мешает, – отмахнулся барон. – Тем более теперь ты просто обязан на ком-нибудь жениться или молва пойдёт. Парень молодой, ладный, хозяйственный, живёшь в моём доме и неженат. Это никуда не годится!

– Да почему?

– Не понял, ты возражаешь, что ли? Женишься, говорю, и как можно скорее!

Желательно до отъезда гостей объявить о помолвке.

– Я, Ваша Милость, сам буду решать, когда мне жениться. Личные дела…

– Замолкни! А то танцуешь больно резво, а говоришь больно много. Смотри у меня!

Слыхал, суд у нас в Серениде проходит подобным образом. Человеку за минуту зачитывают приговор, а на его вопросы только повторяют озвученное. Так что же мне хотеть? Я безмолвно ловил ртом воздух, а барон продолжал:

– Уже даже претендентка нашлась. Виконтесса Белианна. Целый вечер с тебя глаз не спускала.

«Виконтесса? Я понравился благородной даме?».

– Правда?

– Ага! – барон оскалился. – Так и знал, что ты согласишься.

– Я не…

– Учти при расчётах, что за ней закреплены немалые владения. Плодородная почва, скот, селяне. Всё твоё будет.

Я поймал себя на том, что забыл захлопнуть рот.

– Да ведь я нетитулованный. Даже не помещик. Какой из меня жених для знатной особы?

Барон улыбнулся:

– В этом плане тебе повезло. Эту даму интересует нечто иное. Богатством своим она готова делиться, а титул не ценит и подавно. Вот бы кто сердце её завоевал, а ты, похоже, на верном пути, – он подмигнул.

Колени подломились, я плюхнулся на сундук у стены:

– Невозможно. Вам, наверное, показалось.

– Ну так к завтраку приоденься, я докажу тебе.

Так почти на согнутых коленях я добрёл до своих покоев, забыв даже пожелать барону доброй ночи.

– Меня женить хотят, – было первым, что я выговорил при виде Унора и Ледена. – На виконтессе.

Ребята переглянулись и загоготали.

– Это она тебя по полу поваляла?

Одежда моя измялась, на тёмной ткани белели следы сапог барона, а я уж забыл, почему ноют рёбра.

– Это я… танцевал, – сказал я.

Опять гогот, в покоях стоял сильный винный запах, видимо, заскучали тут без меня.

– Какой стиль чудной! – сказал Леден.

– А сбацай и нам, бать? – поддакнул Унор.

– Мне не до смеха, болваны! Говорю, женят меня.

– Ну так давно пора. Атаман на выданье.

– Ага, это… в пацанах засиделся!

До утра от них было ничего не добиться, а утром я проснулся раньше них, слишком рано. Оделся по-серенидски и пошёл судьбу свою высматривать.

Двести второй день в замке

Ушибы от палки ныли, голова шла кругом, но стоило очередной даме пройти мимо, я забывал об этом, и под рёбрами будто смыкались ледяные оковы.

Неведомо для самого себя я пленил сердце некой красавицы. Сию минуту в этом замке она думает обо мне и хранит загадку. Знает ответ, а я нет.

Стыдно признаться, но я трусил. Антут трусил. Как приятно и легко держать даму за руку в танце, но знать, что она готова отдать тебе эту руку на всю оставшуюся жизнь… На кого я произвёл столь сильное впечатление? На эту? А может, вон на ту? За мной будто бы наблюдал убийца из кустов. Каждый момент я ждал, что стрела вопьётся меж лопаток, вчерашний удар так неуместно отзывался болью.

Я и сам чувствовал себя готовой лопнуть от напряжения тетивой…

– Господин наместник, одну минуточку! – донёсся сзади женский голос. Я подпрыгнул так, что оказался на две ступеньки выше.

– Что? Это не я! Я тут так… хожу, – я выдохнул, передо мной стояла дама, разменявшая, должно быть, шестой десяток. – Простите, я задумался, – я поклонился.

Она развела руки:

– Вы не подскажете, куда идти? Тут недалеко была такая комната с золотистым ковром и красными подушечками.

– Хм. Та, что с окнами с видом на озеро?

– Ох, не знаю, но там был такой эркер с видом на парк.

С «эркером» я уже был знаком:

– Следуйте за мной.

Её рука втиснулась между рёбрами и локтем, задев ушиб, я взвыл.

– Ох, простите, сен Шозубринкас, вы не против? Здесь такой скользкий пол!

– Что вы! – сквозь зубы проговорил я. – Прошу вас.

Мы пришли, я открыл дверь, а она всё не отпускала. Я подвёл её к лавочке с красными подушками, она начала садиться, но вдруг ослабла и потеряла равновесие. Руки в браслетах обвились вокруг меня так, что я чуть не упал на неё.

– Вы в порядке, миледи?

Дама глубоко дышала, отодвигала ткань на груди. Браслеты дребезжали:

– Не знаю. Моё сердце так колотится!

Не хватало, чтобы она тут отдала Богу душу.

– Мне позвать целителя?