Новогодние рассказы о чуде

Новогодние рассказы о чуде

© Авторы, текст, 2023

© Межова Ю. С., ил., 2023

© Соловьева С. А., обложка, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Вместо предисловия

Люди ждут чуда. В преддверии Нового года и Рождества и все остальные месяцы. Ждут маленькие и взрослые. Наивные и серьезные. Верящие в Деда Мороза и нет.

Подсознательно, иррационально ждут, что вот-вот произойдет что-то волшебное и жизнь изменится к лучшему.

Одинокие встретят родственную душу. Болеющие поправятся. Растерянные найдут смысл жизни. Отчаявшиеся – поверят в себя.

И чудеса случаются. Потому что так и должно быть.

В этой книге мы собрали целую коллекцию историй о самых разнообразных предновогодних чудесах. И пусть каждый читатель найдет здесь частичку чуда для себя.

Лариса Романовская

Январские феи и фейерверки

Наташе и Верочке Миловановым

У Вари во дворе гремят фейерверки. Грохочут. Взрываются праздничными искрами.

Гррррр! Фырк! Уррррра!

Петарды!

Фейерверки!

Варя любит слова, в которых много «эр». «Вар-ва-ра», например.

Ско-ро пер-во-е ян-ва-ря. В слове «января» есть еще одна «Варя». Маленькая, как фейерверковая фея. Фея носит платье из конфетного фантика, серебряное, летучее… Варя прячет фантик в карман куртки. На Варе сейчас куртка и шапка, хотя она не на улице.

Варя и папа вышли на балкон с бенгальскими огнями. Это такая тррррр… традиция. В прошлом году так было, и в позапрошлом, а до этого Варя засыпала до Нового года и просыпалась сразу с подарками.

Если смотреть новогодней ночью с балкона во двор, то машины похожи на снежных чудовищ. А если смотреть с балкона на комнату, то она странная. Будто не твоя. Или не ты смотришь, а Дед Мороз.

Вот Варина комната, с елкой, с гирляндами на окне, с собакой на диване. Варину собаку зовут Розочка. Розочка – йоркширский терьер. Розочка любит спать на диване.

Над диваном тоже гирлянда, она мигает синим и оранжевым, красным и зеленым. Собака Розочка от этого света совсем сказочная. Будто не йорик даже.

Может, сказочность наступает не только от гирлянды, но и от музыки? Тоже традиция, у них на каждый Новый год много-много Чайковского. Когда мама включает эту музыку просто так, например летом, Варя сразу чувствует запах елки.

Из комнаты слышно Чайковского, пахнет елкой и уткой в апельсинах. На балконе идет снег.

Папа зажег бенгальский огонь для Вари, а потом свой от Вариного. Искры как посыпались! Папа махал рукой, искры летели во все стороны…

– Папа, ты кому машешь?

– Деду Морозу! Чтобы видел, на какой балкон кидать подарки.

– Тогда маши сильнее!

Папа поднялся на цыпочки из тапочек и еще сильнее замахал своим огоньком. Варя отскочила. Она забыла, что бенгальские искры не обжигают. Просто красивые. Как танец фей!

Во дворе снова бахнул фейерверк. Небо стало таким ярким, их бенгальских огоньков почти не видно. Дед Мороз их точно различит?

Тут на балкон пришла мама, с мобильным телефоном – в нем били куранты. Внизу и наверху засияло. Двор стал синим, белым, малиновым. Если бы машины были снежными чудовищами, они бы точно проснулись и… Главное, чтобы они не испугались! Хорошо, что их Розочка совсем не боится петард и фейерверков. Она просто не любит, когда все люди собираются без нее.

Розочка проснулась, спрыгнула с дивана, стала бить лапами в балконную дверь.

Мама взяла ее на руки, спрятала под куртку. Отдала Варе свой бенгальский огонь, а папе – мобильник с курантами. А небо было таким ярким, что, если Дед Мороз сейчас где и пролетал, они бы его не разглядели. И как подарки в окно влетали – тоже не было видно. Наверное, из-за искр.

Варя вошла в комнату, а под елкой – большая желто-зеленая «ватрушка», и еще пакеты, и еще коробки, и от гирлянды все совсем таинственное. И пахнет уткой в апельсинах.

Варя сказала, что будет праздновать в «ватрушке». Взяла туда свою тарелку с салатом и стакан с тархуном. Он зеленый и тоже очень новогодний. Специальная елочная газировка!

Странно посреди комнаты сидеть в «ватрушке». Вроде сидишь, а вроде немного с горки едешь.

Фейерверки гремели, грохотали, взрывались, переливались…

Фей-ер-верк… Как будто феи в вихре танцуют.

Варя засыпала и думала про фей. А за окном грохало. Яркое в праздничной темноте.

Приходил январь.

Первое января. Белое утро.

Варя, мама, папа и собака Розочка стоят во дворе. У папы «ватрушка», у мамы – поводок.

Тут пахнет петардами, фейерверком, праздником.

На снегу следы хлопушек, много серебряных монеток и золотых сердечек. Береза нарядная, в мишуре и серпантине.

В квартирах нарядные елки и гирлянды, а во дворе – праздничная береза, с яркой картонной кормушкой. Хорошо бы в кормушку прилетел красный снегирь!

Варя видела снегирей в вагоне метро, в декабре. Уже в прошлом году! В метро ехал праздничный поезд. Там шарики, мишура, гирлянды. И на дверцах снегири нарисованы. Красные, праздничные. Вот бы такого увидеть!

Ветер качает ветку с кормушкой.

– Папа, мама, давайте ждать снегиря?

Собака Розочка прыгает, тянет поводок… У Розочки розовая курточка. И звонкий лай. От такого все снегири пролетят мимо кормушки.

Варя, мама, папа и собака Розочка идут дальше, по двору, мимо сугробов. Некоторые сугробы – это машины. На них снег вперемешку с сердечками и монетками. Наверное, новогодней ночью машины все-таки превращались в волшебных зверей. Кроме них, во дворе никого нет.

Горка в сквере, через дорогу. Тут тоже пусто.

– Поехали! Обе садитесь!

Папа ставит «ватрушку» на снег. Варя и мама забираются внутрь. С мамой весело и тесно.

Если обернуться, то видно след «ватрушки» – широкий, ровный, будто здесь прополз кто-то сказочный. Пусть тот, кто пойдет следом за ними, так и подумает.

Папа бежит вперед, в одной руке ремень «ватрушки», в другой – поводок Розочки.

В сквере очень тихо. Они тут одни.

Слышно, как у Вари в кармане шуршит серебряный фантик. Вчерашний, с балкона. Не надо заглядывать в карман, а то мало ли… Вдруг там правда январские бенгальские феи?

Не надо заглядывать.

Пусть феи спят до темноты. У них сегодня еще один фейерверк.

Эмилия Галаган

C Новым годом, Сrazy Frog!

Куда ты больше всего хочешь попасть, там и есть твой дом. Только на небеса мало кто рвется. И правильно: глаза от сини беспредельной режет, ветер до костей продувает, тучи-кучи летать мешают и музычка так себе…

Но он давно в ангелах, привык, уже и не помнит, кем был раньше и как сюда попал…

Лиза стояла у зеркала в прихожей и выбирала, какой из двух шарфов надеть: зеленый, эффектно контрастирующий с ее медно-рыжими волосами, или алый, который будет горячо пламенеть на фоне засыпавших город снегов. Помимо этой дилеммы, ей предстояло решить еще один вопрос: что делать с внезапно нагрянувшей в гости Танькой?

– Вот куда тебя теперь?

Танька вздохнула и виновато повела плечами:

– Я это… В городе остаться хочу… Типа квартиру снять, может…

– Не знаю, чем тебе и помочь… Я бы предложила у нас пожить, но как раз на праздники должны приехать родичи Вадика… Мать, тетка, племянник – толпа народа…

– Да я это…

– Ты ж мне не чужая… Просто положить тебя сейчас некуда…

Серьги в Лизиных ушах качнулись, как и те внутренние весы, на которых она всегда взвешивала каждое решение: алый или зеленый? Положить Таньку на раскладушке в кухне или все-таки отправить восвояси? И принесло же ее не вовремя. Танька – юное создание с коротко стриженными огненными волосами и тоннелями в ушах – была дальней родственницей Лизы. Родом они обе из маленького городка, зависшего между двумя областями. Летом Танька приезжала подавать документы в институт, но не прошла по конкурсу и теперь вот валяла дурака (искала себя) и ругалась с родителями.

– Тань, может, ты бы ехала домой, а? А после праздников приезжай – примем как родную… Я тебе на билет дам…

– Ну… Даже не знаю… Может, типа к кому на хату можно? У меня деньги есть… Заработала, соседке помогала, с малыми сидела…

– В гостиницу попробуй, если тебе так уж приперло, но мне кажется, там цены космические…

– Слушай, а че там с этим… С Олегом?

Лиза поежилась: к душе прикоснулась память, а руки у нее, как у покойника.

– Что-что… Ничего… По-прежнему. Бизнес свой ведет. Если, конечно, будка, где технику ремонтируют, это бизнес… «У Паши», при входе на рынок привокзальный…

Они встречались три года. Все так красивенько было: они друг у друга первые, цветы, прогулки по городу. Лиза думала, что они поженятся после института (он учился в политехе, она – в педе, классическая пара). Немножко нелепо, но она даже переживала, что у их дочери будет такое неудачное отчество – Олеговна. Оле-чего-чего? – говна! Задразнят же! Лиза даже мысленно проводила с ней, с дочерью, разъяснительные беседы, чуткие, доверительные: «Доченька, у тебя чудесный папа и прекрасное отчество!»

Но все пошло не так. Когда Лиза и Олег учились на третьем курсе, зимой, только снег выпал, случилась беда – машина, в которой ехали родители Олега и его маленький брат Гоша, попала в аварию. Погибли все.

Лиза понимала, что любимому тяжело. Немножко стыдно: лелеяла надежды, что именно она своей заботой и любовью отогреет его сердце, замерзшее мгновенно до самого дна. Она старалась, старалась изо всех сил! Но Олег ушел в себя, стал резок, как нашатырь. Она так хотела спасти отношения, но… Он просто наплевал на все! Бросил институт, отслужил в армии, вернулся. Устроился работать в эту будку на рынке: в технике разбирался.

Олег не бросал Лизу, но и предложения не делал. А она познакомилась с Вадимом, тот начал ухаживать… Лизка какое-то время встречалась параллельно с обоими (немножко некрасиво, но что поделать: как выбрать, не сравнив?). Вадик нравился ей куда меньше Олега, но… Вадик сделал предложение! И Лиза согласилась.

Все должно происходить вовремя: образование, замужество, дети. Упустишь что-то – и все, жизнь расшаталась, как та старая табуретка, на которую недавно Вадик встал, чтобы надеть на верхушку елки звезду. Хрясь – и лежишь на полу, смешно и больно.

Да, муж гораздо старше нее, некрасив, неуклюж, и эта мерзкая привычка повторять все по триста раз…

…а у Олега и чувство юмора, и ямочка на подбородке, и глаза зелено-голубые, весенние…

Те-ле-фон. Резкая танцевальная мелодия, мысли разрезаны, как шредером. Выброшены в мусорку. Туда им и дорога.

– Лиз, ты это… Выходишь или нет?

– Я иду.

– Лиз, поезд в шесть. Уже выходить бы надо.

– Я иду, иду.

– Лиз, в шесть прибытие. Все-таки уже пять тридцать. А они ж не местные… Еще уйдут с платформы, потом ищи их…

– Иду уже! Таню еще подкинем.

– А успеем? В шесть же…

– Успеем. Ей тоже на вокзал. Тань, слушай, а хочешь шарф? Смотри, тебе как пойдет… Бери, бери, это тебе на Новый год… Мы уже идем, Вадь, спускаемся…

Пока Танька что-то там запиналась про то, что она-то без подарка, Лизка быстро обмоталась алым шарфом и утащила Таньку за собой. Смешная она, конечно: тощая, долговязая, рукава куртки ей, кажется, коротковаты, а неловкие красные руки не с первого раза умудряются ухватиться за собачку молнии… Но зеленый шарф с ее оранжевыми волосами сочетается замечательно!

Комната казалась большой из-за того, что была полупустая – как кажется огромной жизнь, когда тебе лет десять и ты еще не думаешь про деньги, работу и прочее, а просто тусуешься целыми днями на улице с друзьями. Из мебели тут присутствовал только здоровенный диван, как будто вросший в стену. В углу валялось несколько коробок и сумок – постояльцы забыли. Олег сказал, что сдавал комнату в основном торгашам, которые останавливались ненадолго, распродавали товар на рынке и отчаливали. В соседней комнате жил он сам, а точнее – просто ночевал посреди завалов всяких запчастей от телефонов и ноутов.

Танька считала, что ей дико повезло. Она ж неспроста спросила Лизку об Олеге: кто-то из их, райцентровских, напел, что Олег вроде как сдает комнату в городе. Вот Танька и хотела прощупать почву… А Лизка тут же решила, что Таньке интересно, как он там и чего (нет, ну конечно, интересно, все знали про то, что они с Лизкой мутили, а потом разбежались, но сейчас Таньку волновало другое). В общем, хитрый маневр завести разговор об Олеге, а затем невзначай перевести тему на аренду жилья не сработал, и Таньке пришлось идти на рынок наудачу. Все-таки тут не их городишко, где нужного человека найти – дело плевое, а го-о-ород – народу тыщ сто, огромное многообразие Олегов, ищи-свищи нужного. Но судьба была на ее, Танькиной, стороне: у входа на рынок ей сразу попалась на глаза будка с вывеской «У Паши». Сидевший внутри мужик на вопрос, можно ли позвать Олега, просто крикнул: «Оле-е-ег!» – и чудо свершилось.

Лизкиного бывшего Танька раньше видела несколько раз, но запомнила другим: нагловатым, как все городские. Глаза у него были какие-то насмешливые, с подколкой. Вот бывают глаза с поволокой (что это такое, Танька не знала, но фразу слышала), а бывают – с подколкой. Сейчас Олег стал как-то попроще: куртка на нем потертая, шапочка на глаза надвинута. Смотрит тяжеловато, не с подколкой уже, а даже с наездом. Но Танька не стушевалась, спросила о комнате – и выяснилось, что как раз сейчас она свободна.

Значит, судьба Таньке остаться в городе. А то она уже думала, что придется тащиться обратно с позором. Уж дорогие родственнички позлорадствовали бы! Известное дело: как родичей ни корми, а лучший десерт для них всегда – Танька. Ну а кого еще жрать, как не ее: в универ не поступила, выглядит как пугало. Танька огрызалась-огрызалась, а потом психанула и дверью хлопнула. Хорошо хоть заначку с собой взяла.

Сейчас гнев на родичей начал подостывать, к тому же Таньке было как-то стыдно перед человеком, у которого вообще никакой родни не осталось. Танька ворочалась на неудобном диване, пересчитывая ребрами пружины, и думала о том, что подарков в этом году она никому дарить не будет. Ну их всех! Эта свобода показалась ей такой же блаженной пустотой, как и сон, в который она провалилась.

Утром, однако ж, все тело болело. Ступив с дивана на пол, Танька ощутила всю прелесть соприкосновения с грубой действительностью в виде давно немытого пола. Может, прибраться тут? Домовитостью Танюха не отличалась, но когда заняться особо нечем, как говорится, почему бы и не?

Выпив пару кружек чая на кухне (там тоже был бардак), попялившись какое-то время в пыльное окно и погладив дремавшую на подоконнике бело-рыжую кошку (той, похоже, как и Олегу, все было до фонаря), Танька взялась за дело. Сумки и коробки из угла она вынесла в коридор: спросит у Олега, может, он разрешит их выбросить. В комнате они ее нервировали, как случайно запавшие в голову фразочки родственников, которые перебирали все ее косяки и подрывали самооценку. Затем она подмела пол, поднимая клубы пыли истрепанным веником, нашла какое-то ведро и тряпку и принялась за уборку.

Разбуженная тяга к чистоте внезапно столкнулась с препятствием – под диван не пролезали ни веник, ни рука с тряпкой. Танька преисполнилась решимости отодвинуть от стены этот предмет давно не мягкой мебели. Однако пенсионер стоял на своем, как ее дед, когда в споре величие СССР отстаивал. Танька поднажала. «Обои обдеру, пол поцарапаю – все разворочу, но тебя, гад, сдвину», – думала она. Все ее упорство и желание изменить свою жизнь почему-то сосредоточились на этом огромном старом диване. Еще, еще чуток! И вот он наконец-то сдвинулся, открыв Танькиному взору суверенное государство пыли и мусора. Какие-то бумажки, фантики от конфет, ссохшийся, как мумия, огрызок яблока, несколько ручек и мобильник. Серебристый «Самсунг», старенькая модель. Похожий был у Таньки классе в пятом, может, дома до сих пор где валяется. Вроде хрень, а в помойное ведро не отправишь.

Танька в задумчивости вертела телефон в руках.

В замке щелкнуло, открылась дверь.

– Это я, не боись, надо взять кой-чего…

Дверь в комнату была как раз напротив входной, поэтому Олег сразу заметил и оценил Танькин подвиг:

– Фигасе, ты Халк!

Танька хотела пошутить, что это она еще не завтракала, как Олег заметил в ее руке телефон.

– Нашла. За диваном, – пояснила она.

Все-таки какой неприятный у него взгляд! Танька почувствовала себя виноватой, как будто она этот телефон стырила.

Олег взял телефон, повертел в руках.

– Не может быть!

Нажал на кнопку включения. Телефон не отреагировал.

– Сейчас…

Олег ушел в свою комнату и вернулся с зарядным устройством. Тут же, за диваном, нашлась розетка, в которую он воткнул шнур зарядки. Телефончик начал заряжаться.

– Если это он… Десять лет за диваном пролежал, по ходу. Я думал, он его с собой взял. Это брата моего. – Олег поднял глаза на Таню. – Мелкого.

Таня кивнула. Телефон его брата. Который того… погиб. Жуть, блин. Ну и находочка…

– Я мебель и вещи раздал и распродал. Стенку всю. Стол письменный. Игрушки. А диван хотел вынести на помойку, но прикинул, что он в дверной проем не пройдет, надо наличник снимать. На хрен этот геморрой? Пусть стоит, думаю. Этим, с рынка, спать сойдет.

– Жестковато вообще-то.

У человека вся семья погибла, а ей спать жестко. Танька мысленно обозвала себя дебилкой. Но с другой стороны… Олег должен знать: это для него, судя по всему, умерли все ощущения – а для других нет. Другим было жестко, скользко, холодно, жарко, больно, приятно, страшно и еще по-всякому.

Телефон заряжался.

Танька понимала, что Олегу очень страшно, но он не отступит. Где-то на краю памяти вспыхнула история про кента, что полез в ад за женой… Надо было уходить не оборачиваясь, они шли-шли, но она все-таки обернулась и стала соляным столбом… Или он обернулся? Все в башке перепуталось, только одно ясно – вертеться не вариант.

Олег нажал на кнопку включения. Пароль оказался не нужен.

– Гошка диктофон любил… Там лимит, запись может длиться всего пару минут. И он вечно записи делал, одну за другой.

Голоса перебивали друг друга, тыкались локтями, как в переполненном автобусе:

– Ты собираешься? Опаздываешь уже! – Женщина.

– Да! – Мужчина.

– Гоша, доедай давай! – Женщина.

– Тут сигареты лежали на холодильнике, кто взял? – Мужчина.

– Я тебе говорила: прячь свои сигареты! Олег, ты? Гошке не дотянуться! – Женщина.

– Гошка типа совсем тупой: не мог взять табуретку, да? – Молодой парень, в котором Таня не сразу опознала Олега.

– Ага, Гошка взял и скурил… Олег, если узнаю, что ты куришь… – Женщина.

– Ма-ам… – Олег.

– Я все съел! – Ребенок.

– Умница, Гоша! Олег, если узнаю, что ты куришь… Никаких тогда карманных денег на гульки-танцульки с этой твоей Лизкой… – Женщина.

– Слушай, а ты не видела, я ключи свои куда в последний раз ложил? – Мужчина.

– А вон что лежит? – Женщина.

– Это Олеговы. Мои с брелком… – Мужчина.

– Может, упали? За тумбу? – Женщина.

– Смотрел уже.

– Кошка, наверно, заиграла. – Женщина.

– Или Гошка, – снова Олег.

– Гошка не кошка! Гошка не кошка! – Ребенок.

– Успокойся уже! – Женщина.

– Гошка не кошка! Гошка не кошка! – продолжал скандировать малой.

Танька боялась, что Олег заплачет. Как тогда утешать? Лизка вон не смогла. А она девушка его была. Хотя чем она утешить могла – сексом и конфеткой?

Танька подумала, что у его мелкого, как и у него, Олега, наверно, была ямочка на подбородке. А батя чувствовал себя виноватым из-за того, что курит. А мать любила, чтоб ботинки в коридоре по размеру были выстроены. Хрен его знает, почему Танька так решила.

Реветь Танька ненавидела, но себя побороть не смогла. Момент, когда первый раз шумно вдыхаешь и с всхлюпом выдыхаешь, при рыдании самый стыдный. Она затаила дыхание.

– О, сейчас… Где это? Должно же быть! Оборжешься! Ну есть же оно! – Олег пролистывал диктофонные записи. – Во!

Он нажал на воспроизведение, и из телефона понеслась задолбавшая всех в одно лето мелодия. Дурацкое кривляние, фиг знает почему ставшее популярным.

– Тын-тырыдын-дын-тын-тын-дын-тын-дыры-дын-дын-дын-дын! Чмяо-чмяо! – детский голос перекрикивал эту какофонию. Малой типа подпевал.

Олег засмеялся.

Танька засмеялась тоже. С хлюпами и взвизгами, комкая воздух при каждом вдохе.

Они стояли и смотрели, как заряжается телефон. Танька вытирала слезы, Олег сжимал мобильник в руке и улыбался. Кривовато, но все же по-доброму.

А потом сказал:

– Сигареты тогда я взял. Врал и не краснел. – Он достал из кармана пачку, зажигалку, подошел к форточке и закурил. – Ты-то куришь?

– Не-е…

– Хочешь – кури. Кури и ври. Если есть кому врать – это хорошо. Смекаешь, голова-мандарин?

– Наврала уже.

Танька отправила мамке SMS: «Остановилась у Лизы». Мать написала: «Канфет каробочку купи и от нас приветы передай. Непей много» («И она еще стебет меня, что я в инстик не поступила!» – подумала Танька, но ответила: «ОК»).

– Некоторые договариваются: кто раньше умрет, пришлет для другого весточку с того света. Чтобы знали, что другая жизнь есть. А я не договаривался ни о чем таком, но мне вот… – Олег кивнул в сторону лежащего на диване телефона. – Крэйзи фрог пришел.

– Лизка моя… Того… Тебя типа любит.

Танька не знала, зачем это сказала. И тут же представила, какой выглядит дебилкой.

Олег зажмурился, кивнул, выдохнул дым и сказал:

– А кошка наша, кстати, жива-здорова. Раньше была такая… Кошка-обормошка… Ее Гоша с улицы притащил, как раз накануне… Имени не успели выдумать… А потом я не стал, так она и осталась кошкой… Сейчас старушка уже. Я ее к вету ношу, ей какие-то витамины колют, она и оживает. Кошка, дядь Коля, с которым мы работаем… Это все мои. Больше мне никто не нужен.

– А почему «У Паши»?

Он улыбнулся.

– Да черт его знает. Был когда-то какой-то Паша. Вроде у него дядь Коля купил эту точку, а кто он, что он – история умалчивает.

Танька смотрела, как у его ног от тающего снега собирается лужица. На кой убирала, спрашивается?

– Слушай, а может, вам все-таки нужен… Еще продавец? Или хотя б это… Уборщица?

Вадим был доволен, что удалось вытащить родню в город. Матери уже за семьдесят, несколько лет назад, после смерти бати, она пережила инсульт. Тяжело ей в деревне жить, а в город не едет. Спасибо вон теть Кате, что о ней заботится. Перед теть Катей Вадик в неоплатном долгу. Забавная она, эта тетя, в легком пальтишке приехала, от холода на месте не может устоять, все как-то подпрыгивает, но – улыбается. А племяш… Так ему праздник устроить сам бог велел: дите дитем, не Лизкина оторва Танька с этими кошмарными ушами. (Кто она жене по родству, Вадим из Лизиных объяснений так и не понял, уяснил: кто-то из своих.) Племяша порадовать просто – он на лифте бы катался и катался. Никаких аттракционов не надо!

Тротуары песком в этом году посыпали плохо. Припарковавшись рядом с мэрией, на центральной площади, Вадим вел под руку мать, мысленно обкладывая трехэтажным городские власти. Хоть мама и плохо слышала, ругаться при ней вслух он не мог, не таковский.

– Вот, мам, это наша мэрия…

– Что?

– Это мэрия, мам, бывший райисполком…

– Кого потолком?

– Рай-ис-пол-ком, – он почти кричал.

– Исполком?

– Да. Теперь называется мэрия.

– Мэрия?

– Ну да, по-заграничному.

– Ох, да. Как поменялось все…

Вадим кивнул: перемен матери хватило. Перемены как годовые кольца на спиле дерева. Но дерево-то все равно год от года выше вырастает. А человек старится, слабеет… Тут Вадимова философия забуксовала, как машина на плохо очищенной от снега дороге. А и ладно.

Племянник с любопытством смотрел на установленную напротив мэрии елку:

– Какая… Ровная!

– Да это собрали из маленьких елочек одну большую!

– Да ну! – Глаза аж сияют. Вот те чудо, мелкий, бери и носи.

– Вадь, я зайду в универмаг, меня наши попросили купить… Вот, целый список! – Тетка переминалась с ноги на ногу. Ох уж эти женщины: как только речь заходит о покупках, так у них сразу глаза загораются!

– Идите, теть Кать, потом наберите мне, я на машине подъеду во-о-он туда, к главному входу… Чтоб вам не тащить покупки-то!

– Ой, да не надо! Я сама!

– Теть Кать, не надрывайтесь!

– Да я что, сумок не донесу? Это с покупками-то? – засмеялась тетя Катя.

– Не сомневаюсь, что донесете, но все равно наберите мне, как выйдете. Я подъеду.