Атомный пирог

С этой надеждой и с мыслью о том, что подлинное счастье всё-таки не обошло меня стороной, я попрощалась, спустилась обратно и повесила трубку на рычаг.

– Мы хозяева Земли, – раздался инопланетный голос из телевизора. – Всем представителям посторонних цивилизаций срочно покинуть планету! Повторяем: всем представителям…

Бросив взгляд на гостиную, я заметила, что Джонни благополучно уснул возле телевизора. Странно, как это он отрубился, не досмотрев свою любимую «Сумеречную зону». Умаялся, бедняга, за сегодня. Ну еще бы!

Я подошла, чтобы выключить телевизор и тут увидела, что сериал уже не идёт, а на экране висит настроечная таблица.

Снова что-то показалось…

Я выключила телек и пошла спать в свою комнату.

8. Я типа учусь

На другой день в школе с самого утра я только и думала о том, как бы скорей встретиться с Вики и поделиться с ней своими переживаниями и планами. А учителя только и делали, что пытались сбить меня с этих мыслей и заставить думать о своих дурацких предметах – тоже с самого утра.

Первым уроком была лунография. Сначала учитель вызвал одного мальчика по фамилии Питерсон и велел показать на карте советскую ЛунССР. Это в общем-то не сложно: начиная с Пифагора, всё море Холода, включая Де Ла Рю, но обходя Эндимион; потом Гаусс, Клеомед и море Кризисов. Показать-то Питерсон показал, но после этого взял да и ляпнул:

– Вот за что люблю коммунистов – это за то, что у них там республика всего одна, хотя и большая: учить удобно!

Полкласса захихикали, конечно. А вторая половина просто уставилась на Питерсона как на умалишённого. Все думали, что Беннет, один брат которого сгинул в Корее, а другой – во Вьетнаме, сейчас как-нибудь резко ответит, да, может, и в драку полезет. Но тот просто сидел мрачнее тучи, ничего не говорил. И учитель тоже ничего не сказал, но посмотрел на Питерсона так, будто едва-едва дырку в нём взглядом не прокрутил. Я бы сказала, что это сделало мой день, если бы голова моя не была занята кое-чем поважнее.

Потом спросили меня. Надо было показать наши лунные штаты. Кстати, я тоже рада, что их пока только три – Транквилити, Серенити и Шепард. Нетрудно запомнить. Не завидую тем, кто сейчас в первом классе: наверняка, к концу их школы штатов будет уже больше. Кстати, и тем, кого вызвали после меня, тоже не завидую: у них спрашивали лунные территории, которые ещё не стали штатами, а это уже сложнее. Потом надо было разные отдельные колонии на карте показывать; потом места высадок. И еще демаркационные линии с обеих сторон спрашивали: а их-то поди, запомни, они каждый год ведь меняются! В общем, как-то весь урок нас только и делали, что гоняли по лунной карте.

Потом была физика. Честно скажу, не люблю её. На физике, как правило, так скучно, что практически невозможно сосредоточиться: засыпаешь. Да что там говорить, я и другие уроки не очень жалую. Я вообще не фанат школы. И тот факт, что остаётся учиться каких-то пару недель, меня не только огорчает, но и радует. Дальше я учиться не хочу. Впрочем, жениха на горизонте тоже нет и по очевидным причинам не ожидается. В общем, понятия не имею, чем буду заниматься через полгода… Думаю, если мир не погибнет к этому времени, я найду себе какое-нибудь занятие, но это совершенно точно не будет физика!..

В общем, не знаю, какая там тема урока была. Все сорок минут просидела за партой, рисуя вчерашний концерт. Себя нарисовала в первом ряду в своём кремовом платье в мелкий горох, приготовленном для выпускного. На самом-то деле, конечно, мы были в двенадцатом, и платье то мама мне ни за что бы не разрешила надеть раньше времени… Но ведь может художник немного прифантазировать! Элвиса я стала рисовать в самом конце, ближе к звонку. Как обычно, он не получился: отразить на бумаге совершенство ни один карандаш не состоянии, а мой особенно. Да, и кстати, при альфа-распаде уран двести тридцать четвёртый становится торием. Понятия не имею, что это значит, но это единственное, что мне запомнилось из сегодняшнего урока.

Потом шла история. К ней я отношусь более-менее. Ну, то есть, я не против, но только если изучать в разумных пределах, а не все-события-на-свете. И даты чтоб не спрашивали. Да, и вот ещё не понимаю, для чего нам изучать историю других стран: ведь мы живём в Америке! Вот сегодня, например, учитель рассказывал про события в послевоенном СССР. Я, конечно, понимаю, что врага надо знать в лицо, но разве для этого прямо так обязательно выучить точный год, когда Сталин расстрелял своих врачей, когда Молотова, когда Берию, когда Маленкова?.. Мне они все на одно лицо, если честно. Хотя, знаете, немного забавно и странно учить по истории те события, которые произошли уже после моего рождения: ну, десять там, пятнадцать лет назад. Столько лет учили мы эту историю в школе, и вот всё заканчивается… Сначала был Древний Египет, потом Крестовые походы, потом первые поселенцы, потом война за независимость, потом Гражданская, потом Первая мировая, потом Вторая. А потом наступило сегодня. Реальная жизнь. А не школа…

По двум сторонам кабинета истории у нас висят портреты президентов по порядку: на одной стене – от Вашингтона от Хейса, а по другой – от Гарфилда до современности. Рядом с моей партой висят несколько последних: Кулидж, Гувер, Рузвельт, Трумэн, Маккарти, Даллес, Кеннеди, Голдуотер и нынешний – Уоллес. После Уоллеса одно пустое место. Через три года сюда повесят ещё кого-нибудь. Интересно, а потом? Наш класс выглядит так, словно на 39-м президенте всё и закончится…

Когда учитель начал рассказывать про какой-то «второй заговор военных», закончившийся очередными расстрелами – Жукова и прочих там товарищей – мне стало совсем скучно. Сначала я решила ещё раз нарисовать себя на концерте. На этот раз это был не тот концерт, который уже случился, а тот, что ещё предстоит. Казалось бы, тут фантазия могла бы разгуляться по полной, но сказочные допущения вышли у меня все те же самые: первый ряд, выпускное платье, Элвис, запечатлённый в момент самого отъявленного вихляния – и снова непохожий, чёрт возьми!.. Тогда я взяла другой лист и решила нарисовать его одного – крупным планом, лицо и причёску. Ну, типа как фотка на документы. К тому времени, как Сталин расстрелял Хрущёва, портрет был в основном уже готов и – знаете что? – он вышел кое-в-чём похожим даже! А если смотреть издали, прищурившись, то даже весьма похожим. Чтобы убедиться в этом, я отодвинула своё произведение на расстояние вытянутой руки – как раз в том направлении, где за Уоллесом грустило пустое место…

– Угадайте, что стало с Булганиным? – «интригующе» пробубнил учитель.

– А угадайте, кого Ава выдвигает на следующие президентские выборы? – громко выдал сосед сзади.

– Преслика в презики! – крикнули слева.

Класс захохотал. Чья-то тяжёлая рука вырвала мой листочек с портретом и в следующую секунду он, скомканный, пролетел над моей головой в сторону доски.

Парень сзади сразу же получил от меня книжкой по голове, но портрета было уже не восстановить. Ладно, к тому, что смеются над моим увлечением, я уже привыкла. Но зачем рисунки людям портить?!

9. Я обедаю с Вики

А потом настал обед.

Ну наконец-то!

В столовой я выбрала радиоовощной салат, макаронную запеканку и сладкую булочку. Отказаться от аполлолы было нельзя. Я бросила тридцать центов в раздаточный автомат, нажала код, дождалась, когда роботическая рука наберет мне полный поднос и помчалась искать Вики. Она сидела на нашем обычном месте, возле окна, и задумчиво месила пюре из радиобатата.

– Привет! – сказала я. – Ну наконец-то! Мне стольким с тобой надо поделиться!

– И мне тоже. Представляешь, я исправила вчерашний «неуд» по математике!

– М-м-м… Круто… – Я уселась рядом. – А я всё не могу отойти от концерта! Я его видела, Вики! Нет, ты представляешь? И я его трогала! Он был близко, вот как ты сейчас! Я дотронулась вот этой самой рукой! И не мыла её со вчерашнего. Хочешь лизнуть?

– Фу, зачем ещё? – Вики скривилась.

– Ну не знаю. Если б ты его потрогала, то я бы захотела…

– Спасибо, буду знать.

– Тогда я просто тебя потрогаю, чтобы поделиться, – сказала я и погладила Вики той самой рукой возле уха. – Вот тут я его и касалась.

– Ну классно, – ответила Вики без всякого выражения.

Кажется, что-то её беспокоило.

– Он тебе тоже не нравится, да? – предположила я самое страшное.

– Нравится. Дело не в этом. Вот как ты считаешь: можно ли по анализу крови узнать, что отец мужа моей сестры в юности увлекался коммунистическими идеями?

Я опешила:

– О чём ты? По какому-такому анализу?

– Ну, не знаю. По какому-то. По крови.

– А чья кровь-то?

– Моя.

– А при чём тут отец сестры мужа?

– Отец мужа сестры! – раздражённо поправила Вики. – Говорят, что завтра у всех классов вместо уроков будет просмотр какого-то фильма, а после всех погонят сдавать кровь. Якобы проверка на устойчивость к полиомиелиту. У кого недостаточно иммунитета, воткнут дополнительную прививку.

– Ну и что? Ты уколов боишься?

– Не боюсь я уколов. У меня пара друзей подозревает, что все россказни про полиомиелит это для отвода глаз. На самом деле про анализу будут выяснять, кто ты такой, чем занимаешься, что у тебя на уме… Ну и вот. Я боюсь, что узнают, что Карли моя вышла замуж за сына поганого коммуняки. И что тогда будет? А если меня заподозрят? Не дадут закончить школу, как Фейлхаберу?..

– Прекрати. Кровь твоя. Этот свекор сестры тебе даже не родственник. Откуда там взяться чему-то о нём?

– Вроде так… Ну а мало ли что? Опасаюсь… – Тут Вики понизила голос. – Слушай, может, мне завтра сказаться больной? Прогулять да и всё, а? Ты можешь узнать у отца и сегодня же мне позвонить?..

– Что узнать-то?

– Ну, по крови коммунистов выявляют или как.

– Да откуда он знает! Не врач же он.

– Но он же производит… эти самые… как раз… – замялась Вики.

– Он производит детекторы лжи. Он не медик ни разу.

– А кроме этих детекторов его компания ничего разве не производит? – не унималась моя подруга.

– Детекторы атеистов и детекторы гомосексуалистов.

– А детекторы коммунистов?

– Нет, про это папа ничего не говорил. А если их и станут делать, то бескровные. У них всё на электричестве… на импульсах… понятно?

Наверное, последняя фраза была уже лишней, потому что принцип работы всех этих штуковин я сама совершенно не понимала, да и что такое «импульсы» сходу не объяснила бы. Так просто ляпнула, вспомнила что-то из папиных разговоров. Впрочем, Вики знала, что физик из меня никудышный, так что вдаваться в подробности не потребовала. Она просто сказала:

– Ты всё же спроси у него.

– Ладно, – ответила я, чтоб закрыть эту тему.

Сегодняшними разговорами о коммунистах я уже была уже сыта по горло! Не про них я надеялась побеседовать, разыскивая в столовой свою лучшую подругу!

– Слушай, Вики! Если хочешь завтра прогулять, то я не против. Можем даже сделать это вместе. Сегодня вечером мы можем заняться кое-чем гораздо более интересным, нежели учить уроки на завтра.

– Ты о чём?

– О ком! Об Элвисе.

– А, снова…

– Да, снова! Вики, эти два дня необычные! Он здесь! Он в нашем городе! Ты это понимаешь? Этого ни разу еще не было и, может быть, потом уж и не будет!

– Но ты же уже была на концерте.

– Но сегодня вечером ещё один!

– Там будет то же самое.

– Да блин! – Я возмутилась – Как так можно не понять-то? Во-первых, да, там будет то же самое, но это мне и надо! Я умру, если не смогу повторить то, что чувствовала вчера! А, во-вторых, там уже будет по-другому. Ничто не повторяется прям в точности. Он может пошутить другую шутку. Подрыгать ногой по-другому. Неужто не ясно?

– Ясно, ясно… Ладно, что я удивляюсь? Я давно знаю: ты чокнутая.

– Чокнутые – те, кто не понимают, какой он гений. Кто не хочет понимать. А ты поймёшь! Вот сходишь со мной и проникнешься. Вики, живьём он в сто тысяч раз круче, чем в записи! Ты сама будешь мне благодарна, когда ощутишь это!

Вики чего-то там хмыкнула. Её рот был набит радиобататовым пюре, и я не стала дожидаться, когда он освободиться, чтобы сказать какую-нибудь очередную глупость, а взяла беседу в свои руки.

– Слушай. Есть план. Мне известно, в какой он гостинице. Можно забить на оставшиеся уроки и отправиться туда прямо сейчас. Походить там… Под окнами постоять… Крикнуть что-нибудь ему – авось и выглянет! А ещё можно найти его машину и что-нибудь написать на ней. Например, свой телефон.

– Ага, – сказала Вики, – чтоб он знал, на кого подавать в суд за порчу имущества! Конечно, конечно! Откуда ты вообще узнаешь, которая машина – его?

– Вики, это всем известно! В газете писали неделю назад. Он купил розовый атомобиль, трансформирующийся в самолёт. Такого ни у кого больше нет. Ну, в нашей глуши-то уж точно.

– Гвоздём нацарапаешь?

– Хм… Я вообще-то помаду купила бордовую. Ну, специально для этого дела. Но вот гвоздь это мысль! Гвоздём оно, конечно, крепче будет. Не сотрётся. Больше шансов…

– … увидеться с ним в суде.

– А хоть бы и в суде! – сказала я. – Уж лучше в суде, чем нигде. Вот. Стихи получились.

– Очень глупые стихи. И портить машину – тоже очень глупая мысль. К тому же, готова поспорить, её охраняют. Ты, небось к этой тачке за милю не подберёшься. Там, наверно, десять полицейских, сто собак и две сигнализации – как раз вот от таких вот.

– Ну ладно, плевать на машину. Забудь про неё. Можно просто побыть около гостиницы. А потом, если повезёт, увидеть, как он отправляется в концертный зал. Зал буквально в трёх кварталах от отеля. Не вопрос. Лишь бы повезло лишний билетик ухватить.

– Ну, – сказала Вики, – ухватить один лишний билетик явно больше шансов, чем два сразу. Я тебе зачем в этой истории? Ты же знаешь, что я не любитель царапать машины, толкаться среди полоумных и прочих подобных делишек. Послушать пластику – пожалуйста. А концерты…

– Ты будешь в восторге! Увидишь!

– Интересно, влияют концерты на кровь? А если анализ покажет, что ты вчера слушала рок-н-ролл?

– Вики, хватит нести ерунду! Давай позвоним твоему брату и попросим, чтобы он отвёз нас в центр города! Прямо сейчас, а? Он парень хороший, поймёт всё и предкам не проболтается?

– А, – сказала Вики, – вот, к чему все уговоры! Тебе нужна машина. Ехать не на чем?

– Ага, – сказала я.

– А твой брат не хочет тебя отвезти?

– Ни в какую. Сказал, и одного концерта мне за глаза.

– И отец?

– К нему с таким вообще подходить опасно. Ты же знаешь его взгляды. Если только через маму. А мама от моей идеи тоже не в восторге.

– Ну фигово тогда. Мой-то брат на ферму к бабушке уехал. Он вернётся только послезавтра. Так что вот…

Я горестно вздохнула.

Ну почему, почему всё вот так по-дурацки несправедливо?! Я уверена, что в нашем городе нет никого, кто любил был Элвиса как я! Он приехал для меня! Ради меня! И что в итоге?! Я получаю только половину того, что мне причитается. Лишь один концерт из двух. Из-за чего? Да лишь из-за того, что живу в дурацком пригороде! Из-за того, что я девочка, а не парень, из-за того, что у меня нет собственной машины, только лишь из-за этого! И друзей… Настоящих друзей при машинах…

– Ну слушай, – прервала молчание Вики. – Не расстраивайся так. Знаешь, вторая порция мороженого никогда не бывает такой же вкусной, как первая…

Я махнула рукой.

– Не понять вам. Никто не поймёт. Никогда. Так что лучше не начинай.

Полминуты мы поели молча.

Потом Вики сказала:

– Ава, а вот как ты думаешь: этот анализ покажет, что я целовалась с Джо Роулингом? Если неделю назад целовалась, в крови остаются следы?

– Я не знаю. Наверно, за неделю всё выходит…

– Ну а если я сегодня поцелуюсь? – Вики всё не унималась с этим анализом.

– Это Джо, что, тоже коммунист?

– Нет. Просто моей маме он не нравится.

– Так что же? Анализ не мама берёт.

– Так ведь ей сообщат результаты!

– Брось, Вики! Что ты панику разводишь?! Говоришь, что я якобы чокнутая, а сама несёшь полную ересь! Может, этого анализа вообще ещё не будет! Слухи дурацкие ходят, а ты им и веришь! Кто вообще тебе сказал про это всё?

Вики открыла было рот, чтобы произнести чью-то фамилию, но её прервал джингл из радиоточки.

Вся столовая уставилась на маленький приборчик под потолком.

ВНИМАНИЕ, ВНИМАНИЕ! ГОВОРИТ ДИРЕКТОР ШКОЛЫ. ДОРОГИЕ МАЛЬЧИКИ И ДЕВОЧКИ! В РАМКАХ РЕАЛИЗАЦИИ СТРАТЕГИИ НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ЗАВТРА В НАШЕЙ ШКОЛЕ ВСЁ УРОКИ ОТМЕНЯЮТСЯ. ВМЕСТО НИХ В ДЕВЯТЬ УТРА В АКТОВОМ ЗАЛЕ БУДЕТ ПРОСМОТР УЧЕБНОГО ФИЛЬМА «АТОМНЫЙ АПОКАЛИПСИС». ПОСЛЕ ЭТОГО СПЕЦИАЛЬНАЯ БРИГАДА ВРАЧЕЙ ПРОВЕДЁТ ПРОФИЛАКТИЧЕСКОЕ МЕДИЦИНСКОЕ ОБСЛЕДОВАНИЕ ВСЕХ УЧАЩИХСЯ. ЭТО БЕСПЛАТНО. СТРАХОВКА ЗНАЧЕНИЯ НЕ ИМЕЕТ. ЯВКА СТРОГО ОБЯЗАТЕЛЬНА

После вновь раздался джингл и радио замолкло. По столовой раздался общий вздох разочарования, сменившего собой короткий миг восторга из-за слов «уроки отменяются».

– Ну всё, – сказала Вики. – Подтвердилось. Мне конец. Заметила, что он не сказал про анализ крови? Сказал просто «медицинское обследование»! Это чтоб заранее не пугать. Чтоб не сбежали.

– Прекрати!

– Что прекрати-то? Всё понятно. Кровь мою будут сосать. Уж не знаю, что они хотят узнать по ней. Но точно всё узнают.

10. Я в отчаянии

В течение остатка школьного дня я предприняла ещё несколько попыток найти себе транспорт (и спутников) для поездки на сегодняшний концерт – но вновь безрезультатно. Ронни сказал, что таскаться по одинаковым мероприятиям – глупо. Пенси не видела смысла ехать туда, где не будет Ронни. У Петси уже были другие планы – в общем, как и у остальных моих немногочисленных знакомых. По пути домой в школьном автобусе я даже попыталась навязаться в друзья одному малознакомому парню, с которым мы видимся только на уроках лепки – но мой план был сразу же раскушен и жестоко высмеян.

Дома меня накрыло такое чувство безысходности, что, когда отец пришёл с работы, я поставила родителям ультиматум: если они вот сейчас же не отвезут меня на концерт, то я не пойду больше в школу. Ни на экзамены, ни аттестат забирать – никогда. Вот честно, в гробу я видала всю эту учёбу!

Естественно, разразился скандал. Отец упёрся рогом и решил, что если я так сильно хочу чего-то, значит, это происки кошмарных коммуняк, и мне ни в кое случае нельзя дать получить желаемое. Он кричал на меня выпучив глаза, топал ногами, слал проклятия Сталину и клялся сломать радиоприёмник; мать хлопала глазами, хлюпала носом и глотала таблетки и слёзы попеременно. Потом пришёл брат и, словно без него мне было мало этой дряни, стал бросаться презрительным взглядом и уничижительными репликами. Впрочем, за отцовским ором и материнским плачем реплик этих мало было слышно. Да и значения они уже не имели: в сравнении с горем отсутствовать на концерте значения не имело уже ничто.

В конце концов, мне приказали идти в свою комнату, что я с удовольствием и проделала – сил смотреть на эти рожи больше не было…

Как ужасно, унизительно и глупо, что вот кроме этой комнаты, кроме этой коробочки в двести квадратных футов мне совершенно некуда податься на этой планете. Вот люди летают в космос. Люди строят базы на Луне и добывают аполлоний. Люди слазили в Марианскую впадину. Люди готовятся к экспедиции на Марс. У людей даже в самые убогие тарантасы вставлены атомные реакторы, чтобы иметь бесконечный источник энергии для путешествий. А вот у меня нет водительских прав, нет машины, и поэтому всего этого невиданного прогресса из телевизора для меня как бы не существует. Без разрешения родителей я могу перемещаться разве что на школьном автобусе. А на своих двоих даже до супермаркета добраться проблематично – на многие мили вокруг растянулись ряды однотипных пластмассовых мыльниц навроде нашей…

На своих двоих… Нет, ради Элвиса, конечно, я могла бы. Пешком до концертного зала идти часов пять. Если б я отправилась туда сразу после школьного обеда!.. Или лучше вместо обеда! Вот я дура… Что ж. Теперь всё бесполезно. До концерта остаётся минут десять.

11. Я бегу

Стоит ли говорить о том, что всё время концерта я проплакала? Просто вот лежала на кровати лицом вниз и рыдала в голос. В голове проигрывались события вчерашнего волшебного вечера. Я помнила каждый момент, каждый жест, каждую мелочь, не говоря уж о песнях и том порядке, в каком они исполнялись. Вот сейчас он выходит на сцену… Сейчас начинает «Отель»… А сейчас «Плюшмедведь»… А вот теперь уже, пожалуй, и «Собака», которую он наверняка предваряет смешным монологом и несколькими обманными движениями рукой в районе гитары – как будто начинает, но на самом деле нет. Решение завести пластинку с той же песней, что сейчас предположительно исполняется, не помогло – наоборот стало только грустнее. А когда в ответ на звуки, издаваемые моим электрофоном, снизу послышался новый отцовский крик, обещание выбросить все мои записи, а меня сдать в лечебницу для сумасшедших, мне сделалось так одиноко, как не было еще ни разу в жизни.

Я как будто умерла.

А потом как будто родила сама себя заново. И у этой новой Авы уже не было родителей. Не было друзей, не было близких, не было никого, кто бы понимал её. А после окончания концерта у неё и смысла в жизни больше не было.

Эх, кончить бы всё это разом! Вот жила бы я в Нью-Иорке в небоскребе – сиганула бы с трёхсотого этажа и привет! Но нет. Фигушки, Ава, мечтай! Со второго этажа нашего типового моднейшего пластикового ада кто прыгнет, тот разве что ноги переломает… Или всё-таки? Первый этаж-то высокий…

В рассуждении свести счёты с жизнью я высунулась из окна своей спальни.

И обалдела!

Прямо перед домом по шоссе промчалась розовая тачка с закреплённым на верхушке контрабасом. У меня на глазах плавники её развернулись в полноразмерные крылья. Фары в виде огненных хвостов, вырывающихся из сопел ракеты, вспыхнули празднично-горделиво. А затем машина взмыла в воздух, и, сделав круг над нашим задним двором, улетела на запад – в направлении города Вилко, где, как мне было известно из газеты, завтра должен был состояться новый концерт.

В общем, это был знак.

Вы можете сколько угодно уверять меня, будто всё это совпадение; будто он сделал круг просто так; будто включение фар означало сигнал о подъёме по новым правилам. Можете даже считать, что это не его машина: я даю вам право утверждать любые глупости. Просто я знаю, что это был знак. Ну, а вы как хотите.

До Вилко было два часа езды. Наверняка концерт был назначен на следующий вечер, а не на день и тем более не на утро. Так что у меня имелось около суток, чтобы добраться туда пешком. Если не спать, то, пожалуй, задача посильная. Только нельзя терять времени!

Я надела бежевое платье в мелкий горох. Положила в сумку лаковые туфли. Обулась в кеды. Взяла деньги на школьные ланчи; разбила копилку для верности.

Подняла оконное стекло.

Медленно вылезла.

Спрыгнула на крышу гаража.

Оттуда – вниз, на мокрую траву.

Через забор, по шоссе, гоня страшные мысли и, главное, не оглядываясь…

12. Я пользуюсь добротой Сэма

Ночью улица пригорода была тёмной, безлюдной и страшноватой. Честно говоря, раньше я никогда не оказывалась вне дома в такой час; тем более, одна; тем более, на своих двоих. На своих двоих я вообще перемещалась либо внутри дома, либо внутри школы; ну еще изредка – в центре города. В остальных случаях в моём распоряжении были папина машина или школьный транспорт. Но делать было нечего. Поминутно напоминая себе о высокой цели, ради которой совершила этот побег, я двигалась по обочине автострады в ту сторону, где, по моему рассуждению, должен был находиться город Вилко.

Впрочем, слишком далеко я не ушла. Пеший путь закончился возле кинотеатра под открытым небом, где в это время шёл ночной сеанс. На асфальтовой площадке расположились пара десятков атомобилей. В тех из них, что были кабриолетами, виднелись обнимающиеся парочки; в остальных, надо думать, тоже были они. На большом экране, куда смотрели пассажиры всех этих машин, целовалась полуобнажённая пара на фоне песка, моря и досок для серфинга. Между машин ездил полицейский робот, который сканировал пары в случайном порядке, следя за тем, чтобы ничего больше поцелуев зрители себе не позволяли. У самого края площадки я заметила старомодную, с бензиновым двигателем, машину Сэма. Он сидел в ней один и тоскливо таращился на экран.

– Привет! Не спится? – спросила я, подойдя.

– Ого, Ава! Привет! А что ты тут делаешь? Кто тебя привёз?

– Я пришла ногами.

– Шутишь?

– Нет.

– Из дома выгнали?

– Сама ушла.

– Ну, залезай.

Я села в его допотопную тачку.

– А ты почему здесь один?