Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

К частичной эвакуации Сталинской области Совет по эвакуации приступил 26 августа[162]. Особенно сложным вопросом был демонтаж крупных электростанций. Демонтаж электрооборудования и взрыв дамбы сразу вывели бы из строя всю промышленность региона. Для принятия правильного решения требовалась почти провидческая способность предугадать положение дел на фронте. Если бы демонтаж осуществили слишком рано, он стоил бы государству остро необходимой оборонной продукции, если бы слишком поздно – электростанции достались бы врагу. Чтобы решить этот вопрос, нужно было невероятное хладнокровие. Большинство электростанций, в том числе в Киеве, Одессе и Сталине, демонтировали в последние дни или даже часы перед отступлением Красной армии. В Днепропетровске местные власти успели вывезти лишь отдельные части турбин, после чего взорвали дамбу, а в Запорожье дамба была взорвана, когда рабочие еще не окончили погрузку[163].

Ухудшение ситуации на фронте побудило Наркомуголь готовить оборудование к эвакуации и демонтировать шахты[164]. 13 сентября М. Горшков, заместитель наркома угольной промышленности, известил Совет по эвакуации, что наркомат разослал всем промышленным предприятиям и машиностроительным заводам указание разобрать оборудование и вывести из строя всю технику, которую нельзя спасти. Если оборудование не вывозили, его ломали, закапывали или сбрасывали в шахту. Сами шахты затапливали или взрывали; машинные цеха, газовые турбины и электростанции следовало сжечь или взорвать[165]. 25 сентября В. В. Вахрушев, нарком угольной промышленности, представил Совету по эвакуации план вывоза предприятий, горно-шахтного оборудования и угля из Сталинской области, включая комбинат «Сталинуголь». 1 октября работу всей горнодобывающей промышленности, за исключением 47 шахт, поставляющих каменноугольный кокс и газовый уголь для металлургических заводов, было решено прекратить. Рабочих «Сталинугля» предписывалось эвакуировать вместе с семьями, эвакуированные предприятия – распределить между 16 уже существующими на востоке рудниками[166]. В тот же день Совет по эвакуации отдал распоряжение о демонтаже электростанций[167]. Эвакуацию Донбасса планировалось проводить 11–17 октября, но вермахт быстро приближался, а Наркомат путей сообщения не успевал вовремя доставить необходимое количество пассажирских и товарных вагонов[168]. Поздним вечером 6 октября один из представителей военного командования сообщил, что для эвакуации Сталинской области не хватает вагонов. Ежедневно рабочие грузили по 500 товарных вагонов как на Южно-Донецкой, так и на Северо-Донецкой железной дороге, но и такими темпами эвакуация области заняла бы 100 дней[169].

Поскольку немцы стремительно наступали, 9 октября ГКО одобрил уничтожение всего оставшегося оборудования. Совет по эвакуации немедленно направил всем директорам угольных предприятий приказ затопить шахты и взорвать основные штольни. Все наземное оборудование и установки, цветные металлы, электрическое оборудование, водопроводные трубы и краны, смазку, масло и вентиляторы надлежало сжечь или уничтожить. Партийные работники, местная администрация, руководители предприятий и рабочие погрузили все, что смогли, а остальное сожгли, сломали или взорвали и бросили в залежи угольной пыли или в ямы, которые затем затопили и засыпали. Нефтесодержащие продукты либо отправляли на фронт, либо сжигали, либо выливали[170]. 8 октября немцы взяли Мариуполь и достигли Азовского моря, откуда уже было недалеко до кавказских нефтяных месторождений. На следующий день Отто Дитрих, пресс-секретарь Гитлера, хвастливо заявил иностранным журналистам: «Советская Россия повержена!»[171]

После падения Мариуполя вермахт направился на восток вдоль северного берега Азовского моря в Ростовскую область, где располагались крупнейшие промышленные центры – Таганрог и Ростов-на-Дону – и угольные месторождения российской части Донбасса. Оттуда открывалась дорога к Краснодарскому краю, а дальше – к нефтяным месторождениям Кавказа. 17 октября немцы заняли Таганрог, но упорная битва за Ростов длилась с конца сентября до середины ноября. Наркомуголь планировал эвакуировать Ростовскую область 11 октября, но в ней все еще оставались действующие шахты, машиностроительные заводы, горно-обогатительные комбинаты, две электростанции и другие предприятия, на которых было занято 40 000 рабочих[172]. Осенние ливни замедлили наступление немцев, и они достигли окраин Ростова только в середине ноября[173]. 21 ноября немцы заняли город, но не смогли его удержать. Всего лишь через неделю Красная армия, на помощь которой пришли партизаны и ополчение, выбила немцев из Ростова. Это было первое освобождение крупного населенного пункта[174].

К декабрю эвакуация промышленности начала затухать. Погребной впоследствии заметил:

В этой сложной обстановке были у нас и ошибки, и промахи. Они проистекали прежде всего от того, что мы не имели опыта такой работы в военных условиях. Например, вначале промышленность из одной части Украины мы эвакуировали в другую часть… Так, опоздали эвакуировать машиностроительный завод «Красная звезда» из Кировограда, ряд металлургических заводов Донецкой области, что привело к большим потерям[175].

Тем не менее Совету по эвакуации удалось спасти важнейшие предприятия тяжелой и оборонной промышленности[176]. Металлургические и химические заводы, пищевые комбинаты, предприятия легкой промышленности и текстильные фабрики, электростанции, горно-шахтное оборудование, тысячи тонн угля, сырья, прокатной и легированной стали были отправлены на восток. Нацисты, надеявшиеся прибрать к рукам мощную промышленную базу региона, обнаружили на ее месте затопленные шахты, взорванные мосты и куски искореженного металла.

Люди: эвакуация по категориям

Совет по эвакуации ставил перед собой задачу эвакуации не столько отдельных людей, сколько профессиональных и социальных групп. Не предполагалось, что человек будет «эвакуироваться» сам по себе, но и оставаться на оккупированной территории никому не следовало. Так как в поездах не всем хватало места, многие бежали в одиночку, с товарищами или с родными. Однако государство различало «эвакуированных», вывезенных специально организованными эшелонами, и «беженцев», покидавших дома по собственной инициативе. Эвакуированные получали на новом месте жилье, работу и продовольственные карточки. Беженцы же, прежде чем встать на учет для получения карточек, должны были найти работу и жилье[177]. В эвакопунктах, учрежденных для помощи обеим группам, быстро скопились целые толпы. Среди хаоса и движения множества людей различие между двумя группами стерлось.

Сразу же после начала войны Совет по эвакуации приступил к вывозу детей с опасных территорий. Затем в первую же неделю последовало распоряжение более общего характера – об эвакуации из прифронтовой полосы всех людей: семей партийных и ответственных работников, а также военных; рабочих и служащих промышленных предприятий вместе с семьями[178]. Но линия фронта смещалась так быстро, что выполнить это распоряжение оказалось невозможно, и многие либо решили остаться, либо застряли в прифронтовой зоне. Нередко детей отправляли в ближние регионы, в скором времени превращавшиеся в поле боя[179]. Постепенно Совет по эвакуации начал четче дифференцировать группы: рабочие и служащие конкретных заводов, учреждений и организаций, учащиеся ремесленных училищ, пациенты психиатрических клиник, сироты. Совет никогда не ставил перед собой задачи отдельно эвакуировать некоторые группы населения: пожилых людей, крестьян (кроме сопровождавших эвакуированный скот) или рабочих мелких сельских предприятий, – рассматривая их лишь как часть более обширной категории людей, живущих в прифронтовой зоне. Пожилых чаще всего эвакуировали как членов семей представителей той или иной профессии. Сотрудники вывозимых предприятий и учреждений должны были эвакуироваться в обязательном порядке, но их родственники, тоже получавшие билеты на поезд, могли остаться.

Сейчас, оглядываясь назад, мы знаем, какие роковые последствия имело то, что Совет не эвакуировал людей по национальному признаку. Ни советское руководство, ни рядовые граждане не могли предвидеть, что нацисты собираются массово истреблять евреев и цыган, а с оккупированных территорий поначалу поступали лишь обрывочные и разношерстные сведения[180]. В августе 1941 года партийное руководство Белоруссии и Украины сообщило в Москву о массовых убийствах еврейского населения, а летом и осенью 1942 года партизаны начали докладывать об актах целенаправленного уничтожения[181]. Однако эти первые сообщения касались происходящего в конкретной местности, а к 1942 году покинуть оккупированную территорию было невозможно. Масштабы Холокоста стали ясны лишь в 1943 году, когда Красная армия начала возвращать оккупированные земли. Писатель и военный корреспондент Василий Гроссман оставил семью в Бердичеве, маленьком городе в Украине со значительным количеством еврейского населения. Около трети бердичевских евреев, включая беженцев из Польши, смогли эвакуироваться или бежать, но тех, кто остался, умертвили в ходе массовых казней, устраиваемых нацистами с августа 1941‐го по июнь 1942 года. Когда в январе 1944 года Бердичев освободили, Гроссман приехал в город и узнал, что его мать погибла 15 сентября 1941 года, став жертвой массового убийства. После войны он написал ей посмертное письмо:

Дорогая мамочка… <…> Ночью, на фронте я видел сон – вошел в комнату, ясно зная, что это твоя комната, и увидел пустое кресло, ясно зная, что ты в нем спала: свешивался с кресла платок, которым ты прикрывала ноги. Я смотрел на это пустое кресло долго, а когда проснулся, знал, что тебя уже нет на земле. Но я не знал, какой ужасной смертью умерла ты[182].

Кошмарные предчувствия преследовали не одного Гроссмана. Многих советских людей, призванных в армию, эвакуированных вместе с предприятиями или по каким-то другим причинам разлученных с семьей, терзала неизвестность о судьбе родных и близких. Из 6 миллионов евреев, уничтоженных нацистами, 2 миллиона было убито на советской земле. Айнзацгруппы покрыли оккупированные территории расстрельными ямами, где могло быть от нескольких сот до десятков тысяч человек. В одной только Белоруссии нацисты сожгли дотла более 600 деревень вместе с жителями, обвиненными в помощи партизанам[183].

Эвакуация людей началась с Прибалтики, Западной Украины и Белоруссии, а также Карелии и происходила среди бомбежек и сражений, часто перекрывавших дороги и железнодорожные пути. Организованно эвакуировать удалось немногих, и людей отправляли обычно военные советы, а не Совет по эвакуации. Например, в Литве государству удалось эвакуировать всего 42 500 человек; бо́льшую часть еврейского населения немцы позже согнали в гетто и в конце концов умертвили. В Белоруссии, где враг продвигался медленнее, спасли более миллиона людей – приблизительно шестую часть населения. Массовые эвакуации из Москвы, Ленинграда, Украины и западной части России, происходившие позднее, оказались успешнее. Эвакуированных чаще всего отправляли в Поволжье или дальше на восток – на Урал, в Сибирь и в Центральную Азию, где они устраивались работать на заводы, железные дороги, в столовые, колхозы и совхозы[184].

Помимо прифронтовых зон, Совет по эвакуации принял решение о немедленной эвакуации населения Москвы и Ленинграда. Сотрудники государственных органов, посольств, а также ведущих учреждений культуры Москвы, в том числе Большого театра, были вывезены в Куйбышев. К концу июня Совет по эвакуации отправил на восток тысячи работников промышленных наркоматов, ученых, врачей и деятелей культуры, уехавших со своими учреждениями[185]. В июле была эвакуирована из Москвы Академия наук, за ней последовали наркоматы обороны и военно-морского флота, московские научные и медицинские институты, Государственный гидрологический институт и Главная геофизическая обсерватория в Ленинграде, советское информбюро ТАСС, театры и другие учреждения[186]. В порядке «уплотнения» эвакуируемых временно вселяли к местным жителям, поэтому ощущался острый дефицит жилплощади, доставлявший немало неудобств как гостям, так и хозяевам[187]. Хотя эвакуированные из Москвы и Ленинграда сохраняли все привилегии, связанные с продовольственными нормами, по меньшей мере один желчный академик отказался уезжать вместе с Академией наук, заявив, что лучше погибнуть от фашистских бомб, чем умирать медленной смертью в Казани[188].

В течение трех недель с начала войны из Москвы, Ленинграда и прифронтовых зон было эвакуировано почти 1,8 миллиона человек. Более 80 % из 900 000 эвакуированных из Москвы и 341 000 из Ленинграда к середине июля составляли дети[189]. Ленинградские заводы по-прежнему в ускоренном темпе производили оружие, поэтому детей заводских рабочих часто отправляли отдельными группами – родители должны были присоединиться к ним позднее[190]. Эвакуировали из обеих столиц и другие уязвимые группы, в том числе около 2000 пациентов и сотрудников ленинградских психиатрических клиник. Ради предосторожности 12 августа вывезли и хищных зверей из Московского зоопарка[191].

Повсюду эвакуация была сопряжена с риском и смертельной опасностью. В Шостке, городе в Сумской области на северо-востоке Украины, эвакуация происходила менее чем за неделю до 27 августа, когда город заняли немцы. Люди толпились на станции, но при отходе последних поездов немцы начали бомбить железнодорожные пути. Сотни людей были убиты или ранены, выжившие бросились врассыпную с места аварии. Некоторые добежали до ближайших сел, другие продолжали пешком идти на восток. Немцы бомбили и станцию. Группа рабочих с семьями, ожидавшая в проулке рядом со складом боеприпасов, в ужасе с криком разбежалась, когда немцы начали бомбить склад, что привело к масштабным взрывам. В конце концов местной администрации и железнодорожным работникам удалось положить конец панике и посадить всю группу на поезд[192].

К концу декабря наступление немцев на Южном фронте замедлилось, а на Северном и Центральном приостановилось. Большинство ключевых предприятий и миллионы людей были эвакуированы. Обращения наркоматов в Совет по эвакуации с просьбой предоставить вагоны стали единичными. Совет по эвакуации направил усилия на спасение умирающих от голода ленинградцев, снаряжая за ними особые эшелоны. В середине декабря из темного, замерзшего города по льду Ладожского озера на телегах вывезли 10 000 работников текстильной фабрики, отправив их затем поездом в Бабаево, расположенное в 240 километрах к юго-востоку от Ленинграда. Совет по эвакуации телеграфировал своему уполномоченному в Бабаево: «Срочно сообщите, сколько и куда (на какие заводы) взрослых рабочих и учеников ремесленных училищ и школ ФЗО направлено из Ленинграда за период Вашей работы тчк В дальнейшем такие сообщения делайте каждую декаду тчк Рабочих текстильных предприятий из Ленинграда направляйте в Ивановскую область тчк»[193]. За несколькими короткими фразами на самом деле стояли события многих месяцев. В Иванове работников будут выхаживать, чтобы восстановить их подорванное здоровье; большинство поправится и вернется к работе для фронта. Эвакуация и трудовая мобилизация военных лет приведут к значительному приросту трудовых ресурсов на Урале, в Поволжье, Западной Сибири, Казахстане и Центральной Азии – для победы эвакуированные рабочие значили не меньше, чем спасенные ими машины[194].

Помимо эвакуированных и беженцев, на восток отправляли социальные и национальные группы, заподозренные государством в склонности к коллаборационизму и подвергшиеся массовой депортации. В 1937–1938 годах среди некоторых из этих групп происходили массовые аресты и расстрелы. Многие коммунисты бежали от репрессий у себя на родине, но в СССР их ждал расстрел по обвинению в «шпионаже». С 1939 года государство развернуло новую кампанию арестов, направленную против «неблагонадежных элементов» с недавно присоединенных территорий Восточной Польши (переименованной в Западную Украину) и стран Прибалтики. Около 383 000 людей разных национальностей с этих территорий были отправлены в «спецпоселения», куда ранее, в начале 1930‐х годов, ссылали кулаков и всех, кто противился коллективизации[195]. Когда Советский Союз установил дипломатические отношения с польским правительством в изгнании, находившимся в Лондоне, арестованные прежде поляки были амнистированы и получили статус «польских граждан».

После вторжения Германии в тылу началась новая волна «профилактических чисток». После Октябрьской революции советское руководство создало Автономную Социалистическую Советскую Республику Немцев Поволжья, где проживали в основном этнические немцы – крестьяне, чьи предки поселились на этой территории еще в XVIII веке. Опасаясь, что советские граждане немецкого происхождения будут сотрудничать с фашистами, с августа по октябрь советское руководство издало ряд постановлений о депортации около 800 000 этнических немцев в Казахстан и Сибирь, где они превратились в спецпоселенцев. В конце ноября 1941 года НКВД провел массовую проверку населения Москвы и выявил около 7400 «антисоветских и социально опасных элементов», известив Совет по эвакуации, что этих людей следует немедленно эвакуировать, чтобы «очистить» город. Большинство из них составляли те, кто проживал в столице без работы или прописки, включая многих беженцев, осевших в эвакопунктах, потому что больше им было некуда идти. В декабре Совет по эвакуации распорядился об отправке таких беженцев, преступников, бродяг и других людей без прописки в Мордовскую АССР и Горьковскую область, где они должны были получить крышу над головой и работу[196]. В отличие от массовых высылок 1937–1938 годов, за которыми следовали заключение или расстрел, группы, депортированные из Москвы в 1941 году, отправляли на работу, как миллионы других эвакуированных и беженцев. Категория «бродяг», в начале 1930‐х годов используемая государством для контроля над перемещением населения в города, а в 1937–1938 годах – в ходе массовых репрессий, утратила смысл в ситуации, когда в подвешенном состоянии оказалось множество бездомных людей.

Москва: эвакуация в двадцать четыре часа

В начале октября немцы приступили к операции «Тайфун» – стратегическому наступлению, целью которого было взятие Москвы. Советское командование окружило город несколькими линиями тщательно возведенных укреплений, но при приближении немцев ГКО 10 октября принял решение эвакуировать металлургическую и оборонную промышленность, и партийные активисты проводили собрания, готовя рабочих к эвакуации. В Москве объявили военное положение[197]. Положение продолжало ухудшаться, и менее чем через неделю советское руководство приняло экстренное решение об эвакуации населения, заводов, правительственных, общественных учреждений и учреждений культуры в двадцать четыре часа. Днем 16 октября Н. Ф. Дубровина и Г. В. Ковалева, заместителей наркома путей сообщения, вызвали в Кремль. Когда они вошли в приемную, Дубровин заметил, что в ней собрались наркомы, руководители различных организаций и ведомств. Все сидели молча, размышляя о высокой вероятности взятия Москвы немцами. Сталин, Вознесенский, Шверник, Косыгин, Микоян и Ворошилов, руководившие страной в военные годы, не говоря ни слова, вышли в боковую дверь, предоставив Молотову выступать перед собравшимися. Молотов говорил прямо, и его инструкции были лаконичны. Положение тяжелое: враг на подступах к столице. Присутствующим руководителям предстоит организовать эвакуацию своих учреждений, которая начнется незамедлительно и будет продолжаться всю ночь. Все документы необходимо уничтожить. Каждый наркомат оставит одного заместителя наркома и небольшое количество сотрудников, чтобы поддерживать контакт с эвакуированными предприятиями[198]. По словам Дубровина, утверждалось, что Москву не сдадут, но, чтобы избежать жертв, бо́льшую часть населения необходимо эвакуировать. В следующие полчаса Косыгин лично обсудил с каждым руководителем место и время отправки, а также пункт назначения его предприятия, организации или учреждения. Было выработано расписание поездов. Как вспоминал тот же Дубровин, к 9 часам утра 17 октября из Москвы планировали вывезти всё и вся[199]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Современное название указано в скобках.

2

В английском языке существует термин home front («внутренний фронт»), впервые прозвучавший в начале Первой мировой войны в немецкой пропаганде. Он показывал, что государство осознает значимость усилий гражданского населения, направленных на помощь фронту. См.: Hagemann K., Schuler-Springorum S. (eds.). Home/Front: The Military, War and Gender in Twentieth-Century Germany. Oxford: Berg, 2002. P. 8.

3

Интервью с Раисой Смелой. Оригинальная запись на русском языке (публикуется с разрешения Centropa.org).

4

Ключевая монография о советском тыле: Barber J., Harrison M. The Soviet Home Front 1941–1945: A Social and Economic History of the USSR in World War II. London; New York: Longman, 1991. Некоторые сборники эссе: Thurston R. W., Bonwetsch B. (eds.). The People’s War: Responses to World War II in the Soviet Union. Urbana: University of Illinois Press, 2000; Linz S. (ed.). Impact of World War II on the Soviet Union. Totowa, N. J.: Rowman & Allanheld, 1985; Stone D. (ed.). The Soviet Union at War, 1941–1945. Barnsley, UK: Pen and Sword Books, 2010. Существует ряд других важных исследований, посвященных отдельным аспектам жизни тыла, в частности эвакуации, культуре и пропаганде, а также блокадному Ленинграду. В настоящей работе рассмотрены трудности, сопряженные с эвакуацией в сельской местности, реакция колхозов на трудовую мобилизацию, их участие в восстановлении и отношение к беглецам, однако это далеко не полный обзор происходившего в сельском хозяйстве. Чтобы полноценно рассказать о крестьянстве и его роли в войне, потребовалась бы еще одна книга.

5

Интервью с Меером Гольдштейном. Оригинальная запись на русском языке (публикуется с разрешения Centropa.org).

6

О жизни в промышленных центрах см. также: Samuelson L. Tankograd. The Formation of a Soviet Company Town: Cheliabinsk, 1900s – 1950s. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2011. Chs. 7, 8; Holmes L. War, Evacuation and the Exercise of Power: The Center, Periphery, and Kirov’s Pedagogical Institute, 1941–1952. Lanham, Md.: Lexington Books, 2012; Stalin’s World War II Evacuations: Triumph and Troubles in Kirov. Lawrence: University Press of Kansas, 2017.

7

Цит. по: Overy R. Why the Allies Won. New York: W. W. Norton and Co., 1995. P. 188; о потерях и пополнении запасов см.: Mawdsley E. Thunder in the East: The Nazi – Soviet War 1941–1945. London: Bloomsbury, 2016. P. 47.

8

Тельпуховский В. Б. Героизм рабочего класса // Война и общество. 1941–1945 / Под ред. Г. Н. Севостьянова. М.: Наука, 2004. Т. 1. С. 12; также см.: Земсков В. Н. Организация рабочей силы и ужесточение трудового законодательства в годы войны с фашистской Германией // Политическое просвещение. 2014. № 2 (79). С. 3. URL: http://www.politpros.com/journal/read/?print=y&ID=3167&journal=160 (дата обращения: 29.01.2022).

9

Harrison M. Industry and Economy // Stone D. (ed.). The Soviet Union at War. P. 17.

10

Erickson J. The Road to Stalingrad: Stalin’s War with Germany. New Haven: Yale University Press, 1975. P. 60.

11

Glantz D., House J. When Titans Clash: How the Red Army Stopped Hitler. Lawrence: University Press of Kansas, 1995. P. 15–16.

12

См. анализ разных точек зрения: Murphy D. What Stalin Knew: The Enigma of Barbarossa. New Haven: Yale University Press, 2005. P. xv— xx, 6, 173–187; Баранов В. П., Москаленко Н. М., Тимченко А. В., Челышев Е. П. Великая Отечественная война, 1941–1945. М.: Мин. обороны РФ, 2012. Т. II. С. 242–301.

13

Bellamy C. Absolute War: Soviet Russia in the Second World War. New York: Alfred Knopf, 2007. P. 118–119, 126.

14

См. дневниковые записи Франца Гальдера: Fest J. Hitler. New York: Mariner Books, 2002. P. 649.

15

В мае 1942 года «приказ о комиссарах» был отменен; см.: Burds J. «Turncoats, Traitors, and Provocateurs»: Communist Collaborators, the German Occupation, and Stalin’s NKVD, 1941–1943 // East European Politics and Societies: and Cultures. 2018. Vol. 32. № 3. P. 608, 616.