Манифестация знаков абсолютного присутствия

Манифестация знаков абсолютного присутствия

Евгений Кирьянов

© Евгений Кирьянов, 2025

ISBN 978-5-0060-6213-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Без опоры над бездной

Работы Евгения Кирьянова, как можно заметить уже при беглом просмотре книги, отличаются от привычных в настоящее время институционализированных форм подачи философских текстов. Это лишь условно более или менее структурированный массив, состоящий из фрагментов, напоминающих философские, вернее, метафизические эссе, которые на первый взгляд производят впечатление разрозненных, но вызывают острый интерес. Читая дальше, начинаешь понимать, что авторский набор фрагментов не случаен и между ними есть глубинная связь, о чем бы автор ни писал, а широта его интересов значительна – от проблематики квантовой физики до трагедий Софокла и роковой судьбы фиванского царя Эдипа. От метафизики Хаоса до ошеломляющей энергетики таинственного Тавасина Ал-Халладжа. От китайского трактата «Золотой Лев Хуаянь» до европейских средневековых схоластов.

Сразу подчеркнём, что тексты Е. Кирьянова не относятся к разряду научных. И отсылают читателя к времени, когда философия не считалась и не могла считаться наукой, существуя и открываясь ищущему сознанию в собственном достоинстве – как метафизическое Знание. Автор текстов стремится поддержать или восстановить, насколько это сейчас возможно, прерванную традицию передачи Знания, делая это, естественно, на уровне аллюзий и акцентов, иногда в форме развернутых комментариев и пояснений к известным метафизическим произведениям глубокого прошлого, иногда через описание собственных личных переживаний мистико-метафизического характера, – таков, например, фрагмент под названием «Орфей». Надо сказать, что несмотря на абсолютную невозможность верификации таких описаний само их содержание и способ подачи в тексте создают интуитивное впечатление достоверности. «Я как будто бы вспоминал, что нахожусь в забытых мною таинственных и потаённых местах, находящихся неизмеримо давно в моём прошлом, хотя я, несомненно, одновременно оказался в них именно сейчас. Я выходил из темноты в прозрачный ночной простор, в полную и благостную тишину, поворачивая всё время направо: вокруг стояли белые величественные давно покинутые здания (или храмы) античного стиля и всё пространство было пронизано той же, что и в первом видении, субстанцией.

Вдруг я осознал, что слышу необыкновенную беззвучную музыку, и музыкальным инструментом служит всё небо и весь Космос. Музыка воспринималась одновременно и как явленность небесной гармонии. С её совершенством не может даже отдалённо сравниться самая совершенная музыка, созданная величайшим музыкальным гением»1. Романтически приподнятый, поэтичный язык этого фрагмента заметно отличается от тяжеловато-медитативных фраз других текстов этого автора, что говорит о его стилистической и лингвистической многогранности.

Отдельно стоит упомянуть о комментариях к «Тавасину» и «Золотому льву Хуаянь». Оба эти трактата, при всех их очевидных различиях – концептуальных, конфессиональных, стилистических и содержательных, имеют общим чрезвычайную сложность для понимания, а в случае с Тавасином – ярко выраженную эзотеричность. Комментируя эти тексты, Кирьянов обнаруживает тонкость мышления и глубокое проникновение в содержание. О его комментариях к тексту Ал-Халладжа уже в свое время говорилось. Особенное впечатление производит сопоставление идей одного из та-синов, посвященного отступничеству Азазила, с известным в логике парадоксом Лжеца. Казалось бы, большей дистанции – смысловой, культурной – быть не может. Однако живое диалектическое мышление автора обнаруживает структурное сходство между трагически-парадоксальным положением Лжеца и трагедией отвергнутого абсолютного монотеиста. Когда Лжец в кои-то веки решается искренне признать: «Я лгу», – лжет он в этот момент или говорит правду? Если говорит правду, то это противоречит сути его признания, а если лжёт, то значит, на самом деле говорит правду. Огненная природа падшего ангела Азазила находит выражение в его пламенном бескомпромиссном монотеизме, пылкой мистической любви к Единому. Но «будучи спрошен»2 в порядке испытания на истинность его признаний, Азазил отказывается поклониться архетипическому предвечному прообразу человека – Адаму, поскольку он поклоняется только Единому, а ему предлагается склониться перед Иным. Он ослушался повеления, отстаивая свой монотеизм, тем самым поставив свою волю и убеждения выше Воли Единого и фактически заявив двойственность. Заявляя себя монотеистом, он лжёт, так как не видит Единого в Ином, а заявляя своим отказом онтологическую ложь, он свидетельствует правду о себе самом. Азазил – лжец и отец лжи, однако этот теологумен в комментариях Е. Кирьянова обретает философско-логическое объяснение и наполнение.

Суфийские мотивы отчетливо визуализируются в тексте «О Птице». Сам по себе образ Птицы – один из ключевых для суфизма3, это эзотерический образ души, а «приключения» Птицы в тексте – описание метафизического смысла странствий души-Птицы в мире тел. Впечатлений добавляет тот факт, что текст Кирьянова, очень краткий, но полный редкой экспрессии, выстроен по пунктам, часть из которых представляет собой вопросительные предложения. Это создает у читателя ощущение вовлеченности в некий ритуал, где один участник задает вопросы, а другие могут (внутренне, разумеется) пытаться дать на эти вопросы ответ. То есть формируется диалог, задача которого – сломать обыденное представление об онтологическом статусе физического бытия человека, перевести «точку сборки» сознания с тела на духовную ипостась личности. Вспомним, что диалог с наводящими вопросами – знаменитый майевтический метод Сократа.

Есть у Кирьянова и тексты внешне совсем иного характера, например, посвященные проблемам физики, квантовой теории. Что интересно, это именно философские тексты, даже – в своем ключе – методологические, а собственно физика в них играет роль своеобразного «субстрата», на котором реализуются философско-диалектические идеи автора. Очевидна, например, оригинальность мысли в тексте, посвященном броуновскому движению частиц. Разумеется, это далеко от канонических представлений физиков о броуновском движении. Однако парадоксальность и неожиданность описания этого физического процесса через редукцию поведения множества частиц к движению одной-единственной частицы действует на сознание, ориентируя его на восприятие диалектики единого и множественного.

Будучи профессиональным математиком, логиком и топологом, автор этих текстов свободно оперирует сложными математическими понятиями, опять же парадоксальным образом погружая их в несвойственный им контекст. Например, понятие трансфинитных чисел становится основой анализа известного произведения Эдгара Аллана По «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима». Структура сюжета повести такова, что главный герой, отправившись в плавание на корабле, последовательно переживает целый ряд угрожающих его жизни событий, так, что его приключения вполне можно называть злоключениями. По мере развития сюжета злоключения усугубляются, продолжаясь долго, до бесконечности, но когда напряженность достигает максимума, изложение обрывается, а в эпилоге оказывается, что герой всё-таки остался жив, как бы «перескочив» через почти бесконечную последовательность смертельных ситуаций. Такой «скачок» через бесконечность – характеристика трансфинитного числа, отражающая структуру трансформирующей работы сознания с бесконечностью. Подметив и выразив в тексте эту аналогию, Евгений Кирьянов сумел прикоснуться к тайне бытийной трансформации человека и сказать о ней не привычным языком околорелигиозных стереотипов, а языком трансдисциплинарных аллюзий и парадоксов.

Эти тексты читать нелегко. И даже не столько из-за сложных «многоэтажных» предложений, из которых в основном они построены – это такое «блочное» строительство, своеобразная интеллектуальная технология, назначение которой в создании словесного каркаса для выражения и поддержки тонких, граничащих с невыразимым, «улетучивающихся» смыслов. Их нелегко читать главным образом из-за природы самих этих смыслов: они – деконструирующие, разбивающие броню стереотипного мышления, заставляющие мысль в буквальном смысле «зависать» в пространстве без опоры и поддержки. А в таком зависании и заключена экзистенциальная природа сознания – оно подвешено «ни на чем» над онтологической пропастью, и только свойственная повседневности «замыленность» взгляда спасает его от ужаса рефлексии и мучительной разорванности антиномиями. Первая, самая большая и полная из книг Кирьянова так и называется – «В поисках пристанища без опоры»4.

В книге «Манифестация знаков Абсолютного Присутствия» все перечисленные выше ипостаси личности автора совокупно работают на постановку и решение наиболее сложных онтологических вопросов. Что есть Бытие и действительно ли оно открывается человеку? Каким образом оно может открыться и как может быть воспринято человеком, живущим на грани сакрального и профанного бытийных уровней? Как об этом раскрытии Бытия повествуется в базовых мифах «материнских» культур человечества – библейской культуры Откровения и мифе об Эдипе? И в чём их общность? Как возникают сущие и в каком отношении они находятся к Единому как истоку существования? Что такое материя как референт соответствующей философской категории? Реальна ли она? Что такое Пустота и как она соотносится с бесчисленными формами сущих? Есть ли Ничто и как оно соотносится с Бытием? Как можно интерпретировать физико-астрономическую теорию Большого Взрыва в контексте метафизики падения единого во множественность? В конечном счете – как существует то, что мы физически наблюдаем, и каковы корни и основы его существования за пределами того, что способны воспринимать не только наши ощущения, но и само наше сознание, которое вовсе не безгранично по своим возможностям, поскольку несет на себе онтологические ограничения нашей природы сущих? И благодаря каким тонким онтологическим интуициям и предчувствиям, обращаясь внутрь себя, может человеческое сознание осмыслить свою неодинокость в мире существования, по каким знакам оно может распознать Абсолютное Присутствие в себе и рядом с собой, хотя даже эти координаты – «в себе» и «рядом» – в контексте этих рассуждений условны?

Евгений Кирьянов в своих текстах проделывает огромную, сложную, многогранную работу, не только помогая сознанию читателя хоть как-то выйти из-под влияния мыслительных стереотипов, но и пытаясь чуть приподнять броню онтологических ограничений, наложенных на него самой структурой вписанности человека в мир. Человеческое сознание принципиально не готово к таким попыткам, уходит в сопротивление. Особенно это так происходит с современным человеком, сформированным эпохой модерна и тем более постмодерна, опустившими на его сознание плотную завесу профанного мировосприятия и изолировавшего его от реалий сакрального. Находясь в этом культурном континууме гигантской трагической утраты, современный человек не осознает ее в этом качестве, и даже напротив – воспринимает ее как достижение. Это «спящее» сознание нуждается в пробуждении, возвращении ему подлинного бытийного достояния, которое оно потеряло. В чем-то усилия по возвращению бытия созвучны идеям М. Хайдеггера, писавшего о его утрате.

Определить жанровую принадлежность этих книг тоже сложно. Собственно, Кирьянов создает новый жанр на стыке метафизики, математики, квантового мышления и литературы. У этого жанра пока нет своих законов. Скорее всего, их и не будет, уж слишком индивидуален стиль мышления и изложения, присущий автору.

Несмотря на трудности чтения и восприятия, тексты Кирьянова читать стоит. Не вмещаясь в рамки известных жанров, не будучи ни философией в привычном смысле слова, ни наукой, ни даже литературой, эти тексты много дают осилившему их читателю в плане освоения экзистенциальной «изнанки» философского запроса к бытию. Философская терминология, привычная по безжизненным заформализованным конструкциям учебников, узкопрофессиональным текстам академических статей и монографий, обретает наполнение, живой пульс. Формируется внутренняя потребность и заинтересованность в этой проблематике, углубляется понимание, уходят шлаки стереотипов и может даже возникнуть любовь к этому трудному знанию о человеческом бытии в мире. Именно та любовь к мудрости, которая и есть философия. Такую любовь едва ли способны пробудить у читателя академические тексты – они пишутся сейчас специалистами для специалистов. Популярные книги пишутся для массового читателя. А тексты Евгения Кирьянова адресуются редкому читателю, тому, в ком теплится живое пламя тяги к истине, тому, кто слышит зов бытия и откликается, резонируя с ним.

В. Н. Нечипуренко,доктор философских наук, профессор.И. Н. Полонская,доктор философских наук.ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ

Нас интересует то универсальное, что лежит в основе общности наиболее фатальных событий в исполнении человеческой судьбы и их причин. И вспомним вновь об Эдипе и о священных событиях, описанных в Книге Бытия.

Царю Лайю оракул предсказал, что его сын, Эдип, убьёт его и, женившись на своей матери, царице Иокасте, займёт вместо него царский трон.

Аврааму и его роду таинственный голос обещал сделать Авраама и его потомков единственным избранным любимым Богом народом. Живой источник таинственного голоса позиционировал себя как Бога. Это было эксклюзивное откровение Бога Единственного Истинного. Аврааму обетование откровения было благословением за его особенную праведность, и именно он мог вместить в своё сознание весть о Боге Едином. Но даже и он мог поклоняться вновь обретённому Богу в предстоянии только перед Образом Единого Бога. Но даже и в этом Авраам должен был следовать форме поклонения Богу в таком образе, который наиболее близок к поклонению именно в духе единобожия.

В Книге Бытия сказано, что сотворил Бог человека по своему Образу и Подобию. И такое положение человека было усвоенным им в его безгрешности в священном мире. Этот факт был главным для понимания человеком, кто именно есть его Бог и кто есть он сам.

Важно понять, что слова, которые Моисей услышал из Неопалимой Купины, означают и то, что Бог утверждается в сознании человека в качестве того, кто прежде всего есть. Это ответ на все вопросы о том, кто это, где Он, каков Он. В этом открывается его сущность миру. Слова «Я есть» выражают всё содержание возможного для верующего вмещения в своё сознание совокупного религиозного предчувствия Его Присутствия. Эти слова означают и то, кто есть Бог и, тем самым, являются его истинным именем. И чем больше человек опознаёт открывающегося Бога как такового в качестве того, кто «Я ЕСТЬ», тем глубже проникает его вера в тайну Божественного Присутствия.

Но это невозможно осуществить иначе, чем опознав Его, открывшегося так, в акте отождествления себя с ним в меру того, что человек есть Образ Бога. То есть «Аз есмь» познавалось человеком как Образом Бога и его подобием. Мы оставим пока за пределами рассмотрения вопрос о том, возможен или нет монотеизм такой, что верующий полностью утрачивает потребность в посредничестве символического образа Бога для полноты реализации своего религиозного чувства. Но мы оставим в качестве такого посредника именно осознание себя прежде всего в качестве причастности Бытию вместе с мотивированностью в стяжании этой причастности во всё большей полноте и интенсивности.

Но невозможно избежать ответа человеком себе, кто именно в нём позиционируется как тот, кто есть.

Мы можем предполагать, что из сказанного следует тот факт, что определённый таким образом в своём принципиальном сакраментальном качестве человек определён именно как таковой в неограниченности перспектив своей онтологической полноты, но ему надлежит видеть себя как человека, осознав себя принципиально выразителем именно человеческой природы. То есть, он знает, что он есть человек, но ещё не знает, а только предчувствует, что это такое. И это для него актуальная проблема. Ведь он ограничен в произволе своей интуиции о природе человеческого – присущего ему – предчувствия, что он есть образ и подобие Бога. И особенность его предзнания определяется особенностями его религиозного и метафизического опыта в мире, куда он когда-то вошёл.

Авраам в своей праведности предчувствовал глубокую связь своей ещё не вполне разгаданной и осознанной природы с сакраментальным фактом прообразного единения человека с Богом, и это единение распространялось на переживание тождественности между всеми, кто принадлежал народу, избранному Богом. Таким образом, все события, имевшие общую метафизическую основу, могли быть отнесены в своей тождественности к общей прообразности и в мире сакральных отношений рассматриваться как одно и то же событие, имеющее отношение к одному и тому же человеку. Но даже и праведник живёт и в профанном мире на его границе с сакральным. И по этой причине возникает принципиальная трудность, связанная с попыткой раскрыть содержание священного, используя возможности профанного видения отношений в мире профанации. Живя на границе миров, человек в осознании своей прообразной связи с Богом совершает инверсию в понятиях. В его умозрении совершается подмена понятий. Подчиняясь экспансии профанного представления о священном, человек рефлектирует на себя как на носителя прообразности бытия. В этом случае он присваивает себе право формировать, в частности, версию и о том, кто он есть, и версию о своих богах. Это приводит к перенесению картины событий сакрального мира в плоскость рассмотрения причинно-следственных связей мира профанного. В случаях явления Бога библейским патриархам это проявлялось в том, что они не опознавались в тождественности событийного единства; слышимые слова откровения Бога воспринимались как внутренний разговор с двойником, а ожидаемый видимый образ представлялся как собственный инвертированный двойник. Как собственное отражение. И в профанном мире так оно и есть. Но в профанном мире отсутствует потенциал метафизических и религиозных реалий, которые могли бы позволить человеку предугадать главенство действия принципов сакрального. И это касалось не только человека с профанной духовно-душевной фактурой, но и одухотворённого праведника. И потому проникновение сознания в реалии мира священного требовало активного инициирующего посредничества агента из мира сакрального.

В этом есть общность между сообщением Эдипу оракулом о роковой неизбежности совершения им фатального действия и библейскими откровениями патриархам Израиля. Важно и то, что в обоих случаях ставился вопрос и о том, что есть человек. В трагедии Софокла разрешается этот вопрос в ответе Эдипа на загадку таинственного существа – Сфинкса.

Если загадку Сфинкса интерпретировать как часть логики, то она необратима. То есть — наоборот неверно. Тот, кто утром ходил на четырёх ногах, — не обязательно есть человек. Это человек ходит так. Но не наоборот. Но роль всякой загадки состоит в том, что она обращает сравнение и отождествляет сравниваемое в условии и его отгадке. И отгадавший её принимает тем самым версию, что это так. Причём инициирующая этот потенциал предпосылка находится в самой фактуре всякой загадки. Это всегда параллельно сопровождающая логику гносеологическая альтернатива.

И это значит, что загадка есть предложение осознанного выбора. А разгадывающий её стоит перед выбором из многих возможных альтернативных вариантов. Он должен сделать правильный выбор. Но одного правильного выбора нет.

Таким способом передвигающееся существо и есть человек «по правильному определению». Сказав, что это человек, Эдип сделал постфактум выбор правильный.

Можно утверждать, что в явлении Сфинкса Эдипу была предложена богами персонификация принципа человеческой сущности. И Эдипу предлагалось осмыслить это фантастическое чудовищное существо как представление о границах человеческой персонификации.

Мир Авраама и его народа сохранял на себе печать присутствия образа сакральности, который устанавливал единство в отождествлении поколений в магическом времени. Так, сын являл собою образ своего отца.

Аврааму Бог послал искушение убить своего сына, Исаака, который был единственным наследником обещанного Богом избранничества. Лайю боги внушили убить младенца Эдипа в пустынном месте, как и Исаака. Нет сомнений в том, что и Лай скорбел, принимая решение об убийстве своего сына, но делал это, следуя неизбежности.

И то, и другое суть жертвоприношение, значение которого состоит в символическом исключении нетождественности отца и сына в профанном мире. И это имело непосредственное отношение к последующим трагическим событиям.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Е. Кирьянов. В поисках пристанища без опоры. М., Энигма. 2016.

2

Ал-Халладж. Тавасин. Та-Син безначальности и запутанности. М., Номос. 2010.

3

См. «Послание о птицах» Али Абу Ибн Сины; «Логика птиц» Аттара.

4

Е. Кирьянов. В поисках пристанища без опоры. М., Энигма, 2016.