Что скрывает правда

– Тогда зачем…

– Директор просил лично вас. Его зовут Хилари Рейнольдс. Ну, где-нибудь ёкнуло?

Ёкнуло, но отзвук давний. Конференция пару лет назад?

– Я поискал его в «Гугле», – говорит Куинн, – он какой-то крутой юрист по правам человека.

Я был прав – та самая конференция…

– Его только что назначили в ту парламентскую консультативную группу по пожизненному заключению. Ну, вы знаете, в ту группу, где сидит Боб О’Дуайер.

Этого достаточно: Роберт О’Дуайер – главный констебль. Но спасибо Куинну, что выяснил это, а не налетел на меня с новостью, как Одинокий рейнджер[10].

– Ясно. Мне нужно отвезти домой родственников жены. Я буду примерно через час.

* * *

Колледж Эдит Ланселев – ЭЛ для студентов – расположен на четырнадцати акрах парковой территории, простирающейся между улицами Банбери и Вудсток. Недалеко от центра города, если судить с точки зрения обычной географии, но по отношению к микровселенной, которой является Оксфордский университет, это, по сути, Монголия. Колледж формировался более тридцати лет, однако был основан как образовательное учреждение для молодых женщин в Викторианскую эпоху одной старой девой, которая просто не принимала «нет» в качестве ответа, и назван в честь патронессы стоявшего поблизости женского монастыря Годстоу. Патронесса жила в двенадцатом веке и была такой же энергичной и несговорчивой, как и викторианская старая дева. За более чем сто лет в ЭЛ накопился впечатляющий список выпускников, включающий несколько поколений женщин, которые обладали точно таким же упорством и стойкостью. Среди них была и мать детектива-констебля Асанти, но знать об этом Куинну было не положено. Сейчас эта дама управляет компанией из списка FTSE-100[11]; правда, количество выпускниц, занимающихся тем же самым, можно пересчитать по пальцам одной руки. Удаленность ЭЛ от центра города с его искушениями являлась преимуществом в глазах бескомпромиссной основательницы, в наши дни это недостаток. Когда в университете проводят дни открытых дверей, руководству колледжа приходится рисовать мелом стрелки на тротуаре, чтобы заманить старшеклассников так далеко на север. С другой стороны, у колледжа есть одно неоспоримое преимущество: здесь почти всегда можно припарковаться. Мейзи находит место прямо напротив проходной и выключает двигатель. Куинн несколько мгновений сидит неподвижно, глядя на ворота.

– Одна девочка с моего курса в Берли-Эбби училась здесь.

Куинн поворачивает голову:

– Да?

Мейзи кивает:

– Она говорила, что здесь все нормально, только не чувствуется, что это Оксфорд. В том смысле, что там парни и все такое, а здесь все как в школе-интернате для девочек.

Куинн опять смотрит на колледж. У главного входа стоит группа молодежи. Они держат в руках папки и бутылки с водой, на шеях у них висят карточки с именами, так что это наверняка ученики летней школы, а не студенты. В любом случае выглядят они радостными. Улыбаются, с уверенностью смотрят в будущее. Группа идеально сбалансирована по расе и полу. С ними получился бы отличный снимок для брошюры с рекламой колледжа.

– Мне подождать, когда приедут твои коллеги?

Куинн снова поворачивается к ней:

– Не, не надо. Эв живет всего в десяти минутах отсюда. Меня удивляет, что ее еще здесь нет. – Он открывает дверцу. – Увидимся в квартире. Если зависну тут надолго, я тебе позвоню.

– Ладно, до встречи.

Мейзи заводит двигатель и стартует, с визгом покрышек поворачивая на развязку. Куинн улыбается, несмотря на то что ему жаль драгоценные покрышки. У этой девчонки есть яйца: она водит почти так же быстро, как он.

…Он переходит дорогу, а на место, которое только что освободила Мейзи, заезжает «Мини» Эверетт. Куинн предполагал, что она пройдет пешком от своей квартиры в Саммертауне, но, вероятно, была не дома. Он редко видит ее в нерабочее время, поэтому ее наряд вызывает у него удивление. Чем бы там она ни занималась, для этого дела, похоже, требовалась юбка.

– Очень элегантно, – говорит Эверетт, подходя к нему и указывая на слаксы и розовую рубашку. – Надеюсь, ты произвел нужное впечатление.

Куинн мог бы и обидеться, однако решает улыбнуться.

– Убил наповал. Они уже едят у меня с руки.

Она поправляет ремешок сумки на плече:

– Так в чем тут дело?

– Какой-то «инцидент». Так как это работа не для экстренной помощи, я предполагаю, что никто не умер. Вудз говорит, что звонил сам директор. Отказался что-либо уточнять и твердил, что хочет говорить с Фаули.

– Значит, что-то серьезное.

Куинн кивает:

– Босс уже едет. Нам с тобой остается только гадать.

У Эв есть кое-какие предположения, но она решает пока попридержать их.

Куинн заходит в проходную, Эв ждет снаружи. Ему не надо, чтобы она держала его за руку, особенно если он позиционирует себя в качестве детектива-сержанта, замещающего высокое начальство. К этому моменту группа у ворот рассеялась и двор пуст. На тротуаре рассыпаны блестки и конфетти – остатки от выпускного. Эв чувствует жар асфальта через тонкие сандалии.

– В общем, так, – говорит Куинн, возвращаясь. – Они сказали, что кабинет Рейнольдса на втором этаже. Направо по коридору и вверх по лестнице. Нас встретит его личный помощник.

* * *

Внутри на удивление прохладно, но что-то в паркете и в звуке шагов наводит Эв на мысль о дезинфицирующем средстве и обязательных хоккейных клюшках. Коридор наверху намного просторнее, и в нем уже маячит личный помощник. Вид у нее слегка раздраженный. У Эв складывается впечатление, что эта женщина точно, до секунды, знает, за какое время они должны были пройти расстояние и что они безнадежно опаздывают.

– У профессора Рейнольдса важный звонок; присядьте, пожалуйста, он скоро освободится.

Личный помощник возвращается к своему письменному столу. Стулья для посетителей выглядят так же, как те, что стоят в ИВС, и это непривлекательное зрелище. Что до Куинна, то он, кажется, не может стоять спокойно – следующие пять минут разглядывает фотографии педсостава в рамках. Наконец на столе у личного помощника пищит интерком, и женщина встает.

– Прошу сюда.

…Кабинет производит впечатление – во всяком случае, своими размерами. Стеновые панели, окна, выходящие в сад, снова фотографии в рамках, на этот раз предыдущих директоров. Все они женщины. В отличие от человека, идущего им навстречу с протянутой рукой.

– Я Хилари Рейнольдс, а вы, должно быть, детектив-сержант Куинн?

Эв видит, как Куинн открывает рот, чтобы ответить, но Рейнольдс уже движется дальше.

– Детектив-констебль Эверетт? Прошу, присаживайтесь.

– Итак, – говорит Куинн после секундного молчания, – вы хотели нас видеть.

Рейнольдс хмурится:

– Вам не кажется, что нам стоило бы подождать детектива-инспектора Фаули?

Куинн едва заметно ерзает на стуле:

– Он сказал, чтобы начинали без него. Сегодня выходной; вы же сами знаете, какое сейчас движение, туристы…

Рейнольдс садится и складывает перед собой руки домиком.

– Вся ситуация чрезвычайно деликатная.

Куинн кивает:

– Мы понимаем, сэр, но пока не узнаем, в чем дело…

Эв косится на него, затем переводит взгляд на Рейнольдса.

– Если это поможет, я прошла обучение по борьбе с сексуальными преступлениями.

Рейнольдс поворачивается к ней. Ничего не говорит, но по его лицу она видит, что попала в цель.

Он откашливается:

– Да, детектив-констебль Эверетт, вы правильно угадали. Проблема действительно такого рода.

Эверетт достает свою записную книжку. Пусть Куинн играет роль взрослого дяди, но кто-то же должен выполнять тяжелую работу.

– Возможно, я смогу записать какие-то детали? Как я понимаю, никто не нуждается в срочной медицинской помощи?

Рейнольдс быстро и резко мотает головой.

– Нет, ничего такого.

Куинн на своем стуле сдвигается чуть-чуть вперед; он явно чувствует, что надо перехватить инициативу.

– Вам, как руководителю колледжа, была подана официальная жалоба?

Рейнольдс кивает:

– Соответствующее внутреннее разбирательство будет обязательно запущено, как того требуют университетские правила, но я решил, что обстоятельства дают право на немедленное обращение к гражданским властям.

Звучит так обтекаемо, будто эту фразу «копипейстнули» из учебника по политике равенства и разнообразия. Рейнольдс старается прикрыть свой зад, это точно.

– Ясно, – говорит Куинн. – Возможно, вы все же ознакомите нас с «проблемой» так, как понимаете ее вы. Вы сказали моему коллеге в Сент-Олдейте, что дело касается кого-то из ваших студентов, так?

Рейнольдс принимается теребить что-то на столе.

– Студента последнего курса. Он один из лучших. Был переведен сюда из Кардиффа в начале осеннего триместра. – Директор смотрит на Эв и указывает на ее записи. – Другими словами, в октябре.

«Вот уж спасибочки, – думает она. – И правда, откуда отребью вроде меня знать такое?»

– А кто еще причастен?

Рейнольдс мрачнеет:

– Боюсь, другая сторона – один из профессорско-преподавательского состава колледжа.

Это не вызывает удивления. У Эв точно нет, причем не только потому, что она проходила обучение по борьбе с сексуальными преступлениями.

– Ясно, – говорит Куинн, который вот-вот потеряет терпение, если они продолжат ходить вокруг да около. – Возможно, было бы проще, если б мы напрямую поговорили с причастными сторонами?

* * *

– Тебе подлить еще вина?

Эрика Сомер поднимает голову, щурясь на яркое солнце. Она сидит на террасе дома Джайлса Сомареса. Три рыбацких домика, прилепившись друг к другу, образуют длинное приземистое строение с побеленными стенами, отполированными каменными полами и окнами, выходящими на Саутгемптон-Уотер. В доме прохладно и легко дышится, но здесь, снаружи, солнце палит нещадно. Хорошо хоть, что поднялся легкий ветерок; в устье реки, среди танкеров, идущих к нефтеперерабатывающему заводу, под напором ветра клонятся четыре или пять маленьких яхточек. Сомер никогда не ходила под парусом и никогда не мечтала об этом, но у нее вдруг возникает настоятельное желание оказаться там, в открытом море, самой по себе. Чтобы не было никого, о ком стоило бы думать, кому надо было бы отвечать на вопросы. Просто быть в полной власти течения и яркого голубого воздуха. Это всего лишь мгновенный порыв, и вслед за ним приходит укол раскаяния. Она должна бы быть благодарной за то, что находится здесь – в этом замечательном доме, с Джайлсом, который вложил столько усилий в эти выходные и не портит их ей, каждые пять минут рассказывая о своих «подвигах», как это сделали бы другие парни. Он купил ее любимое вино, расставил цветы в спальне, повесил свежие полотенца в душе. День был прекрасный, а потом был замечательный обед. В буквальном смысле. Рассыпчатый белый сыр, золотистая, посыпанная розмарином и солью фокачча, спелый инжир, прошутто, кубики темно-оранжевого желе из айвы – стол просто просился на фото для #foodporn[12].

Эрика качает головой: ее бокал, в который Джайлс подлил вина более получаса назад, почти полон.

Он сдвигает очки на лоб, чтобы посмотреть ей в глаза.

– Все в порядке?

Она быстро кивает, тянется за бокалом.

– Да, все отлично; просто чувствовала себя немного не в своей тарелке, вот и все.

Он садится рядом с ней:

– Мы не обязаны сегодня никуда идти, если тебе не хочется. Но в прошлый раз, когда мы были здесь, ты сказала…

– Нет, – перебивает Эрика. – Я хочу пойти. Пожалуйста, перестань суетиться.

Она отводит взгляд, смотрит на воду, на чаек, на качающиеся лодки. На что угодно, лишь бы не видеть боль и недоумение в его глазах.

* * *

Адам Фаули

7 июля 2018 года

15:17

Хилари Рейнольдс – не первое должностное лицо, с которым мне приходится сталкиваться по работе. Директора, ректоры, начальники… подчиненные им учреждения могут различаться, но они все приобрели идеальный лоск; ту самоуверенность, которая приходит с обедами за отдельным столом в студенческой столовой, с полностью укомплектованным штатом обслуги и с огромными возможностями поступать по-своему. Рейнольдс ничем не отличается; во всяком случае, на первый взгляд. Мне хватает мгновения, чтобы понять, как много тревоги скопилось в этом помещении. И кто ее излучает.

Он в дальнем углу, привалился к оконной скамье. Ему, вероятно, двадцать два – двадцать три года; бледная кожа, рыжеватые волосы, обесцвеченные на концах. На одном предплечье темная татуировка: что-то остроконечное и зловещее, как венецианская маска. Он выше меня и шире в плечах. У него фигура спортсмена; я бы сказал, что он играет в регби, если б меня спросили.

– Инспектор Фаули, – говорил Рейнольдс, легонько кашляя. – Я благодарен, что вы смогли присоединиться к нам. Это Калеб Морган. Он с математического факультета, работает над алгеброй линейно сжатых объектов для крупномасштабного машинного обучения.

Снисходительно и неинформативно; я вынужден отдать должное Рейнольдсу – что касается несущественной информации, у него это получилось мастерски.

Вероятно, Куинн чувствует мое раздражение, потому что быстро вступает в разговор:

– Поступило заявление о сексуальном насилии, босс.

Я удивленно смотрю на него. В какие игры он играет, черт побери? Это работа полиции сто один[13] – сначала собираются факты, и только потом начинается общение с преступником. Я имею в виду, все факты.

– Что тут происходит? Тебе не кажется, что следует сначала поговорить с жертвой?

Куинн краснеет:

– Кажется, он и есть жертва.

Я поворачиваюсь и смотрю на Моргана. Взгляд его бледно-голубых глаз прикован к моему лицу, и я чувствую, как тоже краснею. Приглядевшись, вижу багрово-красную отметину на его шее. И пусть это идет вразрез со всеми вызубренными правилами, со всем, что нам вдалбливают в последнее время, но я не могу не думать… этот парень ростом шесть футов и два дюйма, с мощной конституцией защитника наверняка мог бы и защитить себя…

– Итак, – говорит Рейнольдс, глядя сначала на Куинна, потом на меня, – теперь, когда мы все выяснили, вы, я полагаю, захотите побеседовать с профессором Фишер?

Эв бросает на меня быстрый взгляд:

– Профессор Фишер – руководитель мистера Моргана…

Рейнольдс обрывает ее.

– Я бы, конечно, предпочел, чтобы вы проводили беседу вне территории колледжа, особенно если учесть, что инцидент имел место не здесь. Профессор Фишер проживает по адресу Монмут-хаус, Сент-Люк-стрит, – говорит он, откидываясь на спинку кресла. – Сегодня суббота, так что вы наверняка застанете ее дома.

Ее?

Обидчик Моргана – женщина?

* * *

Алекс Фаули прощается со своей сестрой. На то, чтобы запихнуть в машину собаку и мальчишек – причем собаку запихивать было проще, – ушло полчаса. Джерри уже сидит за рулем, и ему не терпится выехать до того, как кто-то из сыновей решит в третий раз сбегать в туалет.

Нелл обнимает сестру и крепко прижимает к себе.

– Ты ведь скажешь, если тебе что-нибудь понадобится, да?

– Со мной все хорошо, честное слово. Адам просто прелесть.

Нелл отстраняется:

– Ты в том смысле, когда не рвется на работу в свой выходной?

– Он не виноват. Работа такая.

Нелл морщится:

– Ты мне не рассказывай… я знаю его почти столько же, сколько ты.

На улице раздается громкий стук – парочка скейтбордистов, пользуясь уклоном дороги, пытается на скорости опробовать какие-то трюки. Нелл видит, что сестра вздрагивает, но всячески хочет скрыть это.

– Это же просто мальчишки, которые слоняются без дела, а у тебя самая настоящая паранойя. Этот тип – Пэрри, – его просто не подпустят к тебе. Ты же знаешь это, правда?

Алекс выдавливает из себя улыбку:

– Это все нервы.

Из машины высовывается Джерри:

– Ты идешь?

Нелл быстрым движением сжимает руку сестры.

– Помни о том, что я сказала, ладно? Если тебе что-то понадобится – в смысле что угодно, – сразу звони мне.

Алекс кивает, и Нелл садится в машину. Алекс еще некоторое время стоит на месте, обхватив себя руками. Скейтбордисты продолжают кататься, делая флипы и спины[14] на спуске, но Алекс на них не смотрит. Она смотрит за них, сквозь них, на белый минивэн, припаркованный чуть дальше по улице. На водительском месте сидит мужчина в бейсболке, натянутой на глаза.

Не важно, сколько раз ей говорили, что Гэвин Пэрри окажется за много миль от нее, что его будут строго контролировать с помощью электронного браслета, она все равно видит его на каждом углу, в каждом минивэне, в каждом затененном и полуприкрытом лице.

Потому что он знает. И однажды – возможно, не сегодня, возможно, не на этой неделе, или не в этом месяце, или не в этом году, – но все равно однажды найдет ее и заставит заплатить за то, что она сделала.

На улице тридцатиградусная жара. Алекс вдруг зябко ежится, ее кожу покрывает холодный пот.

* * *

[АЙВИ ПЭРРИ]

«Привет, Гэв, это мама. Хотела, чтобы ты знал: я получила твое сообщение насчет слушаний. Мы тут все болеем за тебя, мальчик мой, а Джослин со своей командой изо всех сил старается помочь тебе. Увидимся на следующей неделе».

[ЗВУК ОКОНЧАНИЯ ТЕЛЕФОННОГО СОЕДИНЕНИЯ]

[ДЖОСЛИН]

Меня зовут Джослин Найсмит, и я тот самый человек, о котором идет речь в этой аудиозаписи. Голос, что вы слышали, принадлежит миссис Айви Пэрри. Айви семьдесят шесть лет, она живет в Ковентри, и вы только что слышали голосовое сообщение, оставленное ею своему сыну. Она не могла позвонить ему напрямую, потому что он находился в тюрьме, в «Уондзворте»[15], если быть точнее. Отбывал пожизненное заключение за преступление, которого, как он всегда утверждал, не совершал.

Аудиозапись была сделана в апреле две тысячи восемнадцатого года, незадолго до того, как Гэвин Пэрри предстал перед комиссией по условно-досрочному освобождению. Благодаря работе, проделанной моей командой, и при поддержке адвоката Гэвина долгая битва за справедливость была наконец-то выиграна, и в мае этого года он вновь оказался на свободе.

В этой серии подкастов рассказывается история Гэвина. Как он был осужден, что «Всей правде» удалось выяснить о том, как было проведено расследование, и почему мы считаем, что истинный преступник все еще на свободе.

Я Джослин Найсмит, и я являюсь сооснователем «Всей правды», некоммерческой организации, которая борется за предотвращение ошибок в судопроизводстве. Это «Восстановление справедливости, серия 3: Придорожный Насильник освобожден?».

Глава первая: Пролог

[МУЗЫКАЛЬНАЯ ТЕМА – КАВЕР-ВЕРСИЯ ААРОНА НЕВИЛЛА «Я ОБРЕТУ СВОБОДУ» (БОБ ДИЛАН)]

В одинокой толпе со мною стоитЧеловек, что клянется, что он невиновен.Я слышу, как он постоянно кричит,Утверждая, что его осудили обманом.Я вижу яркий свет,Он льется с запада к востоку.Еще чуть-чуть, еще чуть-чуть,И я обрету свободу.

[ДЖОСЛИН]

Боб Дилан написал эту песню в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, в год рождения Гэвина Пэрри. Он был вторым из троих братьев Пэрри, между старшим Нилом и младшим Робертом (которого в семье звали Бобби). Его мать подрабатывала укладчицей товара в местном супермаркете, а отец, Вернон, работал на заводе на окраине Оксфорда, в Коули, – в те времена там находился автозавод «Бритиш Лейланд». Семья жила в маленьком блокированном таунхаусе рядом с Коули-роуд, и трое мальчишек ходили сначала в местную начальную школу, а потом в среднюю школу «Темпл-Грин».

Кен Уорин был классным руководителем Гэвина, когда мальчик поступил в «Темпл-Грин».

[КЕН УОРИНГ]

Он был немного сорвиголова, от этого никуда не деться. Постоянно участвовал в потасовках. Но я никогда не считал его плохим. У него были сложности с чтением, но, оглядываясь назад, подозреваю, что у него, возможно, была дислексия. Только тогда мы, естественно, не умели оценивать подобные вещи, да и помощи нам получить было неоткуда. Дети вроде него часто превращались в нарушителей дисциплины лишь потому, что у них были проблемы с успеваемостью. Зато он был очень рукастым, я это помню, – всегда получал хорошие оценки по труду, где работали с деревом и металлом. Я предполагал, что он пойдет по стопам отца и будет работать в автопроме. Ведь именно так и поступили большинство наших учеников.

[ДЖОСЛИН]

К тысяча девятьсот восемьдесят четвертому году семья переехала в Манчестер. Вернона Пэрри уволили из Коули, но ему удалось найти работу на заводе по сборке грузовых автомобилей на севере. Этот переезд произошел в неподходящее время для Гэвина, у которого, как мы слышали, были проблемы с учебой. Переход в новый класс стал для него слишком большим испытанием, и летом Гэвин бросил школу, не получив никакого образования.

Следующие два года он менял одну работу за другой: занимался уборкой офисов, водил мини-такси, иногда помогал своему брату Бобби, который к тому времени работал помощником штукатура. Запомните это – позже данный аспект будет очень важен.

Примерно в это время Гэвин познакомился с девушкой, которая впоследствии стала его женой. Сандре Пауэлл было шестнадцать, и на фотографиях в семейном альбоме мы видим типичного жизнерадостного подростка восьмидесятых: широкие плечи, увеличенные подплечниками, открытая улыбка и пышные волосы. На самом деле очень пышные.

[САНДРА]

Знаю-знаю, но в то время мы все делали «перманент». Мне его делала мама дома, на кухне.

[ШЕЛЕСТ ПЕРЕВОРАЧИВАЕМОЙ СТРАНИЦЫ]

Даже не помню, когда я в последний раз смотрела на них. И мне не верится, что я все это носила – взгляните на эти гамаши… о чем мы только думали?

[ДЖОСЛИН]

Это Сандра. Как вы можете определить по ее голосу, в ней еще что-то осталось от той веселой, дерзкой девчонки, хотя прошедшие годы принесли ей немало потерь. Сейчас она живет в Шотландии под своей девичьей фамилией (позже мы узнаем, почему она отказалась от фамилии мужа), однако продолжает поддерживать контакт с Гэвином и всегда твердо верила в его невиновность. Но мы забегаем вперед. Вернемся в восемьдесят шестой.

[САНДРА]

[ШЕЛЕСТ ПЕРЕВОРАЧИВАЕМОЙ СТРАНИЦЫ]

Ой, а вот эта мне ужасно нравится – на ней мы с Гэвом в Блэкбуле, – там мы провели пару недель после того, как начали встречаться.

[ДЖОСЛИН]

Это очаровательное фото, причем не только потому, что оба едят сахарную вату. С робкой улыбкой на лице и стрижкой маллет[16] Гэвин немного похож на Дэвида Кэссиди[17]. Сандра позирует перед фотоаппаратом и, хотя она на два года младше, выглядит более искушенной и кажется старше. По словам Сандры, эта фотография – точное отражение начала их взаимоотношений.

[САНДРА]

Гэвину потребовалось много времени, чтобы привыкнуть к Манчестеру. Ведь в Коули остались все его друзья, и я думаю, он тосковал по ним. У него не ладились отношения с отцом, поэтому, мне кажется, он чувствовал себя одиноким. Знаю точно: я была его первой настоящей девушкой. В то время у него было мало уверенности в себе – он так долго не решался пригласить меня на свидание, что я стала думать, что неинтересна ему.

[ДЖОСЛИН]

Едва начавшись, их отношения стали развиваться очень быстро. Спустя три месяца Сандра была уже беременна, и к концу того года они стали родителями очаровательной девчушки по имени Дон.

[ДОН МАКЛИН]

Какие мои первые воспоминания о папе? Наверное, как он учит меня кататься на велосипеде; мне тогда было лет шесть.

[ДЖОСЛИН]

Это Дон. Сейчас она квалифицированный косметолог, замужем, имеет двоих детей и живет в Стерлинге.

[ДОН]

На день рождения мне подарили велосипед. Я помню, в тот день лило как из ведра – вы же знаете, что такое Манчестер, – но папа мок под дождем, пока я ездила туда-сюда. Правда, он не всегда был такой терпеливый. Помню, он ненавидел иметь дело с документами и заполнять всякие бланки – с местной управой, с соцслужбами или со школой общалась мама. Думаю, папа настороженно относился к людям из подобных организаций. Людям, облеченным властью. Он говорил, что они так и думают, как бы облапошить тебя. И давайте честно признаем, что ведь он был прав, не так ли?

[ДЖОСЛИН]

В следующие десять лет у Сандры и Гэвина родились двое детей. Сандра работала парикмахером, а Гэвин перебивался случайными заработками, так что с деньгами было туго и семья не могла прожить без социальных пособий. Через какое-то время все эти проблемы стали сказываться.

[ДОН]