Без Границ

Девушка чертила мелом ровный круг на полу, в нем такой же ровный пентакль. В интернете были найдены все планетарные символы. Печать Харона была на листочке в книге. Свечей в доме было полно.

Как только все было готово, Вика принялась читать заклинание у каждого угла. Когда она закончила читать последние строчки, стоя на северо-западном углу, на ее кровати появился мужчина. Он смотрел в пол. На его лице было одно сплошное разочарование.

Вика вздрогнула от неожиданности, увидев его на своего кровати. Мужчина молчал. Виктория неотрывно смотрела на него. Ей не нравилось выражение его лица, но ей очень нравилось ощущение, которое она испытывала в самые первые секунды, когда появился демон.

– Харон… – прошептала она.

Внезапно окно открылось от неожиданного порыва сумасшедшего ветра. Свеча затухала одна за другой. Свет померцал и вовсе исчез. Листы с ксерокопиями взвились вверх, закручиваясь в бесподобном вихре. Ручки, карандаши, кисти, мелкие предметы, все завертелось под натиском безумного ветра, треплющего рыжие волосы, бесконечно бросая их в глаза.

Виктория нервничала. Ей было страшно. Разбушевавшаяся стихия в ее собственной квартире довольно сильно напугала девушку.

– Харон! – чуть громче позвала она, пытаясь убрать с лица пряди разлетающихся волос.

Гул ветра не прекращался. Мужчина все так же сидел с жесточайшим разочарованием на лице и смотрел в пол, на начерченную пентаграмму. Он не обращал внимания на перепуганную девушку.

– Харон. Пожалуйста…. – слезы паники покатились из глаз.

Страх спровоцировал почти что истерику. Девушку уже трясло. В комнате не было света, лишь луна слабо отбрасывала свои лучи на печальное лицо демона.

Услышав «пожалуйста», Харон, наконец, поднял взгляд и резко встал. Непогода вовсе не собиралась утихомириваться. Ветер только усиливался, бумага летала, света все не было или он изредка мерцал вспышками.

– Что ты делаешь? – спросил он замогильным голосом и заглянул ей в глаза.

В тот момент Виктория поняла, что такое бояться на самом деле. В глазах демона горел огонь, самый настоящий, пылающий огонь, языки которого, казалось, вот-вот вырвутся и сожгут все к чертям собачьим. Его руки, держащие девушку за плечи, были мертвенно-холодные. Ей-богу, айсберг в океане излучает больше тепла, чем тело демона в тот момент. Его губы были бледно-сине-фиолетового цвета, сжатые так сильно, что превратились в тонкую нить, которая вот-вот порвется.

– Что ты делаешь? – повторил он свой вопрос, сильнее сжимая хрупкие плечи.

Виктория неотрывно смотрела на пылающий огонь в глазах демона, боясь отвести взгляд.

– Я… – заикаясь произнесла она.

– Ты. – Голос демона прогремел уже почти возле ее уха.

– Я хотела увидеть тебя. – Наконец, соврала Вика и закрыла глаза.

Харон усмехнулся, но не выпустил из рук девушку.

– Увидеть? – переспросил он. – И я должен в это поверить? Человеческое дитя… переполненное древними пороками… Ты лжешь!

Потихоньку непогода в доме начала успокаиваться. Бешенные альбомные листы, все мятые, местами подранные, начали опускаться мягким листопадом вниз; ветер стих; но света все еще не было.

– Я-я-я…

– Ты дрожишь… – Демон убрал растрепавшиеся волосы за ухо.

– Ты напугал меня, – всхлипнув, ответила Вика, пытаясь расслабиться в объятиях божественной красоты.

– Ты хочешь привязать меня?

Проигнорировав претензию девушки, Харон вновь уставился ей в глаза, требуя ответа. Вика отвернулась и вздохнула, пытаясь утихомирить животный страх, копошащийся в недрах души и сознания.

– Нет…то есть, да… Харон, я не знаю, что сказать…

– Правду. Вы знаете, что такое правда? Это то, что у тебя вот здесь. – Демон прикоснулся к ее груди. – А вот тут, – он положил палец ей на висок, – ложь…

Виктория молчала, боясь даже смотреть в глаза мужчине. Он все еще держал ее за плечи, молчаливо требуя ответа за свои действия. Но его не было.

– Хорошо. Ты хотела привязать меня. – Утвердил Харон. – Разве я не говорил, что это невозможно? Разве я не предупреждал о том, что это плохая идея?

Он подтащил к себе девчонку, впиваясь в ее глаза. Свирепость в его взгляде стихла, но пламя все еще горело. Демон все еще злился.

– Прошу тебя…прекрати. Я хотела тебя привязать, потому что твое лицо не выходит из головы! Потому что твои руки, сжимающие мою талию…Я не могу забыть эти ощущения. Голос…Господи, твой голос. Я схожу с ума каждый раз, когда слышу его! Поэтому я хотела привязать тебя! Мне мало одной ночи с тобой…мало.

Вика рыдала, открывая свое истинное лицо, обнажая свои желания, позволяя демону утонуть в океане ее перворожденных чувств.

– Ты хотела быть со мной, как девушка с парнем? – невозмутимо переспросил демон.

Вика кивнула в ответ, пытаясь успокоиться.

– Это невозможно. Для меня все люди равны и плата для всех одинакова. Ты не можешь со мной торговаться. Условия были установлены и, наверное, только Люцифер вправе что-либо изменить.

– Одна ночь – это мало. – Настойчиво повторила Виктория. – Я хочу взять все, не только секс.

– Прости. – Харон улыбнулся и опустился на кровать.

Он расстегнул рубашку и бросил загадочный взгляд на девушку. Она, онемевшая, смотрела на его тело. Мужчина погладил простыню, призывая девушку жестом лечь рядом. Вика, словно в наркотическом экстазе, смотрела лишь на обнаженный торс, на движение его глаз, рук, приподнятый уголок губ. Ее дыхание участилось, сердце колотилось сильнее и сильнее.

– Что со мной? – едва слышно спросила она, заставляя себя отвернуться от Харона.

В следующую секунду он вскочил, скинул с себя рубашку и девушка вновь оказалась в его умопомрачительных объятиях, медленно и коварно теряя рассудок.

– Это называется похоть, детка. Мой любимый порок, – шептал Харон, – одна ночь, одна жизнь. Соглашайся…

Нежные руки, бархатистые губы, слова, мягкие объятия, поцелуи…

– Послушай, – не открывая глаз, произнесла Виктория. – Нет. Это неправильная сделка.

Харон отшатнулся от нее и строгость, появившаяся на его лице, заставила девушку вновь нервничать.

– Неправильная сделка? – удивленно переспросил он.

Раздражающийся демон не верил своим ушам. Он словно начал расти на глазах, сзади него чуть ли дым не шел, лицо багровело. Девушка впадала в отчаяние.

– Я могу убить тебя. Просто так. Прямо сейчас. И тогда ты вообще ничего не получишь! Чувствуешь, как ноги наливаются цементом? Чувствуешь, как он мгновенно застывает, лишая тебя движений? Еще две минуты и он закроет твои легкие, наполнив их затвердевающим бетоном… Две минуты.

Сердце колотилось как сумасшедшее от страха. Страшно, когда внезапно осознаешь, что с каждой следующей секундой твое тело перестает реагировать на нервные импульсы, как ноги тяжелеют и перестают ощущать, и ты вот-вот провалишься вниз. В это время твое лицо и страдание на нем сжирает зловещий взгляд существа, вылезшего из преисподни.

– Минута… Теперь живот. – Демон неотрывно смотрел на девушку. – Я так устал от твоих игр. Приди, уйди, хорошая сделка, плохая сделка. Ты что, серафима во мне увидела, дитя человеческое? Как смеешь ты, отпрыск, отрывать меня от моих дел? Торговаться со мной?

Просто страх уже не мог описать переживания девушки. Это была агония страха и отчаяния. Демон даже не прикасался к ней, а внутри творился настоящий ад. Ком в горле мешал издать хоть какой-то звук, а мысли о пощаде бесконечно вертелись в голове.

Внезапно все прекратилось. Исчезла тяжесть, тонны цемента покинули тело, агония стихла. Но злость Харона явно не отступала. Он молча смотрел на хватающую воздух девушку. Она плакала от обиды и бессилия, от невозможности заполучить то, что чересчур хотело сердце.

– Господи, прости… – Виктория опустилась на колени, закрыла руками лицо и погрузилась в истерику. – Что я делаю? Господи, прошу тебя… Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое…

Она читала молитву, упиваясь слезами, уткнувшись любом в пол. Харон молча смотрел на сумасшедшую картину, затем присел на корточки и взял девушку за руку.

– Отче наш? Серьезно? – строго переспросил он. – Ты что, правда думаешь, что это сработает?

– Я в агонии, – рыдала девушка. – Мои чувства к тебе…Я предаю Бога! Раз существуешь ты, значит существует и Он! Я хочу, чтобы Он убрал тебя из моей головы! Я больше не хочу думать о тебе, я больше не хочу видеть тебя. Я больше не хочу, чтобы ты прикасался ко мне… Но я не могу справиться со своими желаниями… Бог поможет мне!

– Бог? – Харон смотрел на Викторию добрыми глазами, но с какой-то неправдоподобной ухмылкой. – Виктория, – он поцеловал ее, прижимая к себе, – я запрещаю тебе вызывать меня. Я запрещаю тебе делать, даже пытаться делать на меня какое-либо магическое воздействие. Я запрещаю тебе даже думать обо мне, до тех пор, пока ты не будешь готова отдать то, что я прошу… или мне придется убить тебя.

Харон не переставал целовать плачущую девушку, ее слезы, ее губы и щеки. Она же слушала его запреты, понимала, что с каждой секундой, с каждым его словом ей становится все хуже и хуже.

– Прощай. – Прошептал демон.

Виктория открыла зареванные глаза: она была одна. Внезапно ее словно током прошибло. Уже был рассвет, в комнате бардак, как после торнадо с землетрясением, на полу пентакль, воск от свечей и сами свечи, кругом разбросаны кучи листов… Вика сидела на полу, продолжая рыдать.

Был ли прав Харон? Была ли это похоть или проявлялись зачатки любви к чему-то запретному? Любви к существу, которое, по-хорошему, ее не заслуживает. Может, желание и страсть слились воедино с влюбленностью? Этот мужчина… Он был слишком обаятелен, слишком красив и притягателен, чтобы быть правдой. Сердце влюбилось в идеальную оболочку, в то время как разум бесконечно долго шептал об истинной сущности. Он просто насмехался над ней. Ты и многотысячелетний демон? Любовь? Ты кем себя возомнила, дорогуша?

Реальность. Добро пожаловать назад. Сколько в мире людей умоляют Всевышнего столкнуть их с реальностью? Показать, что на самом деле творится в мире? Виктория умоляла Бога отвести ее грешную душу от ошибки, в которой погрязло ее сердце. Но Он не слышал ее. Возможно, потому что она слишком тихо просила и вовсе не хотела той самой реальности. Неопределенность смущает умы, не привнося стабильности.

Плача, вытирая слезы, ненавидя себя, Виктория мыла пол, уничтожая следы своего шабаша. Огарки свечи она убирала по шкафам, складывала бумаги. С разбитым сердцем, под ласкающие землю лучи, Виктория легла спать. И вновь пустота. Нет снов, нет видений. Безжизненность….

13 июня 2013 (четверг)

Вокруг носились бледные студенты-однокурсники, шептались, трясли шпаргалками, молились. Выпускной экзамен по философии.

Виктория сидела у кабинета с книгой, ответами по билетам, тщетно читая все то, что должна была читать в течение пяти лет. Еще немного тезисов, еще немного о философах, еще две странички.

– Ну как успехи? – к ней подошел Игорь, сокурсник.

– А, не спрашивай. – Отмахнулась Вика. – Вообще ничего не знаю. Если каким-то чудом сдам, то это и вправду будет чудо. Ты? Все выучил?

– Частично. Но думаю, что-нибудь наплету. Это же философия! – он улыбнулся. – После экзамена намечается вечеринка в честь удачной сдачи…

– Удачной сдачи? – усмехнулась Вика. – Мы еще даже не в кабинете.

– Не будь такой пессимисткой. Все сдадут! Ты тоже!

– Надеюсь, ты имеешь дар предсказания… Что там насчет вечеринки?

– Короче, на Сокольниках есть кофешка. Сдаем философию и вместе едем туда.

– Скидываемся?

– Нет. Каждый за себя, ну или как решите с подружками. Есть же те, кто не пьет, чего они будут скидываться-то?

– Тоже верно! – Виктория улыбнулась. – Хорошо, если я переживу гос, то я с вами.

Парень ласково похлопал девушку по плечу и оставил ее в одиночестве.

– Драхе, ты чего здесь сидишь? – из неоткуда появился староста, – Филиппыч тебя вызывает. Давай бегом!

Виктория схватила свои тетрадки и учебники и помчалась в аудиторию.

В класс запустили пять человек. Вика подошла к столу, зарегистрировала свой билет и, не глядя на вопросы, отправилась за парту.

Первый вопрос: Схоластика. Основные тезисы. Представители. И второй вопрос: Философия марксизма.

Вика закрыла глаза. Первый вопрос был не так страшен, как она думала. В голове прокрутилось пара стартовых предложений, а дальше можно что-то рассказать.

А вот со вторым вопросом явно возникли проблемы: не успела она дочитать до философии XIX века.

Сев за стол к экзаменаторам, Вика без труда ответила на первый вопрос. А дальше началось что-то невероятное.

– Марксизм… – протянула Виктория, все больше и больше понимая, что на вечеринке праздновать ей будет нечего.

– Да, Вик, марксизм. Давай начнем с того, что ты дашь полное определение марксизма.

– Марксизм – это… – девушка нахмурилась.

Единственная мысль, слова, которые крутились у нее в голове – что делать? В таких ситуациях молчать нельзя. Никогда. Лишь слова, красивые слова, умело расставленные и подобранные, в состоянии получить всеобщее одобрение. Молчание – плохой знак, который не понимают обе стороны, участвующие в разговоре.

– Марксизм… – уже с явной долей отчаяния протянула Виктория, опуская глаза, которые вот-вот зарыдают от безысходности.

– Вика, ты готова дать ответ? – спустя две минуты спросил экзаменатор.

Девушка посмотрела на сидящего рядом мужчину. Филипп Филиппыч. Профессор философии, умело и интересно преподающий свой предмет, сидел просто в шоке. Ему было стыдно за своих студентов. Потратить столько времени и сил на то, чтобы выдать всю историю и картину философии и увидеть на экзамене лица, прогруженные в прострацию!

Викторию тоже постепенно начинала мучить совесть. Ведь у нее было время подготовиться и она готовилась, пока не встретила его.

А что она скажет матери? Что мать ей скажет? Какой позор и унижение! У нее ведь не было даже шпаргалок!

Внезапно Вика услышала отчетливый шепот: «философское, экономическое и политическое учение. Основатель Карл Маркс и Фридрих Энгельс».

Вика обернулась. Все студенты были заняты своими билетами и подготовкой к ним, феерический провал Виктории Драхе им был не интересен. Но тогда кто шептал ей ответ?

Девушка вновь уставилась на экзаменаторов и, словно завороженная, повторила то, что ей прошептали.

– Хорошо. Общая характеристика марксизма.

Вика опустила глаза и заметила, как у Филиппыча безмолвно шевелятся губы, а из них идет отчетливый шепот: «…политическая экономия капитализма, исторический материализм, научный коммунизм. Центр философии – концепция развития отчуждения человека от продуктов собственного труда…»

Вика смотрела на губы профессора и вообще ничего не понимала. Шепот, которым он говорил, был, конечно, шепотом, но громким. Уж человек, сидящий рядом с Филиппычем, точно бы услышал и увидел, что рядом с ним происходит.

– Профессор, Вы ничего сейчас не говорили? – неожиданно спросила Виктория.

– Я просил тебя дать общую характеристику марксизма. Филипп Филиппыч молча сидит и ждет, когда последует ответ.

Экзаменатор говорил, а Виктория уже видела, как из его рта вырывается общая характеристика марксизма! Прямо в унисон с его объявлениями! Одновременно!

– Какого черта? – еле слышно спросила Вика сама себя, поправляя волосы.

– Прощу прощения? Драхе, все нормально? На тебе лица нет. – Тихо спросил Филиппыч. – Бледная, в поту… Тебя отпустить к медсестре?

– Нет, – прошептала она в ответ, не отрывая взгляда от шепчущих губ экзаменатора о концепциях марксизма. – Я продолжу.

Дрожащим голосом, Виктория пересказала все, что говорил экзаменатор, получила четверку и в полу-бреду, постоянно оглядываясь, вышла из аудитории.

– Ну как? Сдала? – на нее набросили сокурсники.

Никого не слушая, ни с кем не разговаривая, Вика прошла вперед по коридору. В туалете она умылась холодной водой, стараясь смыть напавшее безумие. Она все еще не могла поверить, что-то, что она видела, было взаправду. Да и как в такое поверить? А с другой стороны – как не верить? Не зная ничего, Вика сдала государственный экзамен по философии, потому что экзаменатор сам рассказал весь билет? Какой бред!

Поток холодной воды. Бодрящая свежесть. Виктория все равно отказывалась верить в то, что произошло. Это уже слишком. Такого не бывает.

Минут через пятнадцать она все-таки вышла из туалета, натянув дурацкую улыбку. Ей пришлось много говорить, рассказывая, как проходил экзамен, как сильно ей повезло, что она вспомнила все, что нужно, что профессора совсем не злые. Вика пыталась успокоить сокурсников, вселить в них надежду, что все будет хорошо, что все сдадут.

– Вика, ты сдала? – в телефоне звучал взволнованный голос Ольги Владимировны.

– Да, мам, на четыре. Не переживай.

– Ну слава богу. Когда домой?

– Вечером. Может ночью. Пойдем с одногруппниками в кафе.

– Хорошо. Постарайся все-таки пораньше, ладно?

– Мам! – укоризненная нотка прозвучала в голосе. – Я не маленькая!

– Да, конечно, не маленькая. Но и не взрослая. Так что давай, повнимательнее. Вика, слышишь?

Виктория злобно смотрела в потолок, держала телефон чуть подальше от уха, дабы не слушать лекцию.

– Все, мам, хорошо. Я поняла. Давай. Пока.

– Вика, я тебе еще…

Мама начала что-то говорить, но девушка уже повесила трубку. Ей совсем не хотелось слушать никаких нравоучений. Просто после того, как Виктория увидела, как профессор рассказывает ей билет и этого никто не слышит кроме нее, ей захотелось немного расслабиться. Неважно в какой компании, неважно с кем. Главное не одной и уж тем более не дома.

После сдачи экзамена студенты отправились в запланированное заведение в Сокольниках. Молодежь весело галдела, хвастаясь своими достижениями и обзывая удачу дурными словами, рассказывая о том, кто как сдавал.

Оказывается, комиссия была очень строгой. Главный экзаменатор из министерства был почти что психом. Он валил всех, потешаясь. Если бы не Филиппыч, всех бы не аттестовал. Но и ему досталось – представитель министерства насмехался над ним и над его плохо обученными выпускниками. Так что, если Виктория еще старалась думать, что Филиппыч сам все рассказал, то экзаменатор вряд ли бы так стал поступать.

Жуткие, шепчущие губы; пустой, белесый взгляд; бледнеющая кожа – обезображенное безразличьем лицо не выходило у нее из памяти.

Все отмечали успешную сдачу, а Виктория занималась медитацией, доказывая себе, что подсознание спроецировало воспоминания в виде шепчущего профессора.

После пары-тройки бокалов девушка, наконец, стала расслабляться, забываться. Если это было сумасшествие, то и черт с ним, все равно ты уже бессилен что-либо сделать. Если вдруг заболевает разум, то это все. Просто будучи выпившим, легче осознать и смериться со своей безнадежностью, чем когда голова трезва. Девушке было проще, когда ее обнимал однокурсник, хохоча с ней в один голос. Ей было проще смотреть на его лицо, не представляя лицо Харона. И безусловно, ей было проще отвечать на его поцелуи, потому что в них не было ни грамма того, что было в поцелуях демона.

Как только Виктория почувствовала, что жалкие обнимашки с бренным человеческим телом мужского пола ей начали надоедать, не приносить никакого удовольствия, она незаметно вышла из кофе.

Впереди – метро и сделав пару шагов на встречу подземному царству мрамора и гранита, Вика остановилась. Позади нее огромный парк обидчиво смотрел в спину. Свежая, молодая листва, жмущиеся на лавках студенты и влюбленные, пьянчуги, смиренно укладывающиеся спать под шелест крон на прогревающейся земле. Фонари, искусно привносящие атмосферу сказки из Питера Пена, стояли вдоль аккуратно сделанных дорожек.

Не задумываясь, Виктория направилась в парк, сама не понимая, зачем. Единственное, что она понимала, что от спящих деревьев тянулся невозможный запах приключений. И девушка пошла по запаху…пока не споткнулась и не завалилась в кусты.

Дальше пустота. Ничего нет перед глазами. Нет даже понимая, открыты они или нет. Прохлада, ненавязчиво ласкающая тело. Сон, не сон; явь, не явь. Ничего не понятно. Стесненное сознание, пляшущее в алкогольном делирии. Оно занятно. Ему некогда следить за реальностью. Время также мчится, позабыв рассудок. Время радуется: никто на него не смотрит! Шорох… Еще один. Разум устал. Он хочет вернуться в реальность, но все попытки тщетны. Резкое движение. Вспышка перед глазами… Боль. Сильная. Хочется плакать. Разум все еще пытается постигнуть бытие вне подсознания, вспоминая хитрое сознание.

Чьи-то руки. Теплые. Сильные. Невесомость. Вот, что значит парить над землей. Легкий ветерок… Начало пути.

Виктория открыла глаза. Тьма. Ничего не понятно, где и кто. Девушка попробовала пошевелить руками, ногами: все работает. Боль! Вот она! На верхнем веке левого глаза. Вика похлопала глазами и, действительно, боль никуда не делась, а лишь усиливалась.

– Ты наткнулась на сучок…в кустах. – Внезапный тихий голос немного привел Вику в себя.

С перепугу она подскочила и тут же свалилась на пол… это был не ее пол. Темнота все еще не разглашала тайны, а Виктория настойчиво щупала мелкий ворс под собой.

– Где я? – едва слышно спросила она, садясь на колени, безрезультатно вглядываясь в ночную тьму.

В ответ прозвучала тишина. Вика вертела головой как филин, всматриваясь вперед. Она аккуратно встала на ноги и неуверенно, словно годовалый малыш, сделала шаг вперед.

– Эй! – позвала она, идя словно зомби, вытянула вперед руку. – Кто здесь?

Сознание постепенно возвращалось в реальность, тут же волоча с собой отнекивающийся страх. Он уже обессилил – ежедневно таскаться к этой девушке.

– Уже забыла?

Вновь руки… те же самые, сильные и теплые, нежно обхватили ее ладони, придерживая девушку, чтобы темнота не заставила ее упасть.

– Харон.

Виктория не знала, что ощущать: страх; блаженство; может легкий испуг? Наслаждение? Она терялась в чувствах.

– Это правда ты? – испуганно переспросила она, отстраняясь от рук. – Где я?

– Ну скажем, у меня дома. Разве ты не рада этому?

– У тебя? Дома? Сколько времени? Господи… мать убьет меня! – Виктория озиралась по сторонам.

Хоть глаза давно уже привыкли к темноте, все равно, кроме черного силуэта ничего не было видно. Ни мебели, ни просветов от уличных фонарей сквозь шторы. Окон словно вообще не существовало.

– Я позвонил ей, сказал, что ты приедешь утром или днем…

– Ты… Что сделал? Замечательно! – Виктория подошла к Харону, пытаясь строгим взглядом посмотреть на его лицо. – И как мне теперь объясняться, что за мужчина ей звонил? Как тебя представить? Демон?! Демон Харон? Просто Харон? Инкуб? Или просто, что Виктория – чокнутая?!

– Ты отчитываешь меня? – Харон искренне удивился.

У него был бархатный голос, шелковистый, но интонация, с которой он говорил, слега пугала.

Он щелкнул пальцами и бра, неуклюже разбросанные по стенкам, загорелись томным, бледным светом, лишь едва наполняя комнату слабым свечением. Вика отшатнулась. Она никак не ожидала увидеть Харона в таком виде: расстегнутая, выпущенная из брюк рубашка, белоснежного цвета, слепящая глаза, туфли, аккуратно причесанные волосы, едва заметная щетина, черные глаза, наполненные возмущением и искренним недоумеваем.

– Нет. – Быстро ответила девушка, кутаясь в кофту. – Нет. Я просто интересуюсь, что мне дальше делать. И … что именно ты сказал моей маме?

Вика замолчала, неотрывно таращась на расстегнутую рубашку. Демон едва заметно улыбнулся едва и неспешно начал застегивать пуговицы. Вспыхнувшие, красные щеки девушки слегка развеселили его.

– И все? – спросил он, пытаясь застегнуть пуговицу на животе.

– Что все?

– Разве это все, что ты хочешь знать?

– Нет. – Виктория внезапно стала строгой. – Я хочу знать, что ты тут делаешь? Или что я тут делаю, если ты запретил мне вызывать тебя?

– Ты ответила на свой вопрос: я запретил тебе! Но мне никто не запрещал появляться по своему желанию и усмотрению. Абсолютно случайно я узрел твое тело в ночных дебрях и, будучи уверенным, рано или поздно я все-таки получу от тебя то, что хочу, я решил, так сказать, спасти твое тело. Я сделал это. Что касается твоей матери, то – Харон заговорил таким же голосом, как Виктория, – мам, не переживай, все нормально, остаюсь у Васьки, завтра приеду.

Виктория, открыв рот, смотрела на него, в очередной раз не понимая, как он это делает. Его голос звучал идентично ее.

– И она тебе поверила? Мама моя, я имею в виду? – Вика удивленно хлопала глазами.

– Конечно… Кстати, зачем вы отчитываетесь, когда вернетесь? Во сколько и с кем? – спросил Харон, наконец, справившись с пуговицами. – До чего неудобная штука…

– Что значит зачем? Она моя мама, нервничает, переживает, вдруг, что случится со мной… – попыталась объяснить Вика.