Туз червей

Я прислоняюсь к стулу в нескольких метрах от них и, наблюдая за игрой, потягиваю напиток. В отличие от меня, этот мужчина не робеет под взглядами соперников. Наоборот: он неотрывно смотрит на них своими ледяными глазами, пока они не начинают по очереди играть. Словно бросает им вызов: попробуйте меня обвинить.

Внезапно, будто почувствовав мое пристальное внимание, его облачные глаза поднимаются и встречаются с моими. Mamma Mia. Я сдерживаю дрожь при виде его властного взгляда, но своего не отвожу. Вместо этого я одариваю его лукавой полуулыбкой, как бы показывая, что он не столь неуловим, как ему казалось. И тут же понимаю: он знает. Он знает, что я знаю.

Проходит всего две секунды, прежде чем его взгляд, до сих пор расчетливый и бесстрастный, сменяется заговорщическим подмигиванием. Поверить в это не могу. Хватает же наглости! Он хоть понимает, чем ему грозит жульничество в подобном месте?

– Флеш, – объявляет он, переворачивая свои карты. Бесспорно, он одержал блестящую победу. Он с невероятным достоинством неспешно собирает фишки, и никто не говорит ему ни слова. Никто не арестовывает его за мошенничество. Ненавижу себя за подобные мысли, но мне становится любопытно. Жульничество в казино – дело серьезное. Для этого нужна отменная пара – и я говорю не о картах.

Я прикусываю себя за щеку, разглядывая его средней длины волосы, зачесанные набок и элегантно спадающие на лоб. Все тело сигналит мне: от этого человека веет ОПАСНОСТЬЮ.

Но, разумеется, это лишь усиливает мое желание нырнуть в это с головой. Вот почему я колеблюсь лишь отчасти, когда он откидывается на стул и снова с искушающим выражением лица смотрит на меня:

– Партейку?

Глава 2. Май. Макао, Китай. ЛЕВИЙ

Бывают моменты, подобные этому, когда я жалею, что не вижу мир в красках, как это могут простые смертные.

Не сказал бы, что мне этого не хватает. Как может не хватать чего-то, чего у тебя никогда не было? Я родился с мыслью, что я нормальный. Что я вижу вещи так же, как и все остальные. Лишь когда мне было три года, моя мама поняла, что со мной было что-то не так.

Она постоянно говорила, что мой любимый свитер был синего цвета, но не сочетался с моими коричневыми штанами. Я этого не понимал. В моих глазах они были одинакового цвета. Как и все остальное. Или же почти все: одни вещи были очень темными, а другие – очень светлыми.

Разумеется, мой отец решил, что я вру. Что мне хотелось внимания, как и всем детям моего возраста. Только через год ввиду школы мама настояла на том, чтобы отвести меня к врачу.

Оказалось, что у этого есть название: ахроматопсия. Я не вижу цвета – и точка. Мне сказали, что мое видение окружающего мира – это спектр оттенков серого. Думаю, это действительно так. Не могу с уверенностью утверждать.

Какое-то время было трудно, но потихоньку я с этим свыкся. С таким типом инвалидности можно жить вполне нормальной жизнью, и я тому доказательство. Я пришел к тому, что не жалею о своем отличии. Я с этим смирился.

Но сегодня, когда мой взгляд томно скользит по этой кошкоподобной богине, я отмечаю, как сильно колет мое сердце. Я бы все отдал, чтобы увидеть ее во всем великолепии. Чтобы увидеть ее по-настоящему.

У нее темные короткие волосы, вероятно, черные или каштановые, такого же цвета, как и ее пронзительные глаза, очерченные длинной линией подводки. Ее кожа прозрачная, гладкая и, должно быть, шелковая на ощупь. Мне не удается понять, какого цвета ее полные губы. Розовые? Персиковые?

На ней шелковые брюки с высокой талией, а под ними – белый кружевной корсет, что навевает порочнейшие из мыслей. Ее взгляд, почти целиком скрытый за челкой, пристально изучает меня. Он говорит: «Я знаю, что ты только что сделал». Если бы Томас был здесь, он бы наверняка окинул меня убийственным взглядом. Он ненавидит, когда я жульничаю. Мне это тоже не нравится, но вечер стал смертельно скучным.

Я жульничаю лишь тогда, когда мне скучно.

Она меня сдаст? Больше никто не видел, что я сделал: это было слишком быстро и неуловимо. Никто, кроме нее. Как?

Когда крупье уже собирается начать новую партию, я осмеливаюсь взглянуть на девушку с кошачьими глазами. Она не сдвинулась ни на миллиметр. И все так же безотрывно и заинтригованно на меня смотрит. Чем дольше я ее разглядываю, тем красивее она становится. Я чувствую странную, утробную потребность узнать, как она играет, – назовем это профессиональным изъяном. Томас говорит, что в этом моя проблема – в моей порой чрезвычайной одержимости вещами или людьми, что разжигают мое любопытство.

Я поигрываю зажатыми между пальцев фишками и бросаю в ее сторону на уверенном английском:

– Партейку?

Она не показывает эмоций. Я терпеливо жду, пока она раздумывает.

– Учитывая ваши методы, не уверена, что вы достаточно хороши, – отвечает она с чарующим акцентом. – Не обижайтесь, но мне нравятся достойные игроки. Я слишком быстро теряю интерес; это один из моих худших недостатков.

Ее слова вызывают у меня усмешку. Какой наглый ротик. Она не из робких, это точно. И это привлекает лишь сильнее. Нам, русским, нравятся женщины, которые знают, чего хотят.

Я поднимаю перед собой руки и торжественно обещаю:

– Я буду хорошо себя вести. Я умею подстраиваться под соперника.

Она довольно быстро принимает решение и просто присаживается напротив меня, задрав подбородок. Человек, который не умеет отказываться от вызовов; как раз в моем вкусе. Я молча исследую каждое ее движение. Она понимает это, но, в отличие от остальных, мой взгляд ее, кажется, не беспокоит. Несколько секунд я разглядываю ее фишки, подсчитывая их стоимость.

Сумма приличная…

Должно быть, она хорошо играет. Одной вероятности оказывается достаточно, чтобы кровь в венах побежала еще быстрее. Мы молчим, когда нам раздают карты. Мне выпадают две восьмерки, одна червовая и одна пиковая. Не прямо-таки восторг, но свое дело сделает.

Я пристально наблюдаю за ней, исключительно за ней, пытаясь понять, какая у нее рука. Блефует ли она? Она играет молча или болтает, чтобы отвлечь своих противников? Пользуется ли она своим очарованием? Или, как я, предпочитает устрашать остальных ледяным взглядом?

Что бы там ни было, она категорически отказывается обращать на меня внимание. По какой-то причине это вот-вот сведет меня с ума. Она боится, что я выведу ее из равновесия, или поняла, что то, что она меня избегает, нервирует меня?

Незнакомка первой делает ставку. Она выглядит уверенной, но это не значит, что у нее хорошая рука. Я быстро обдумываю ситуацию и, особо не колеблясь, уравниваю ставку. В конце концов, я здесь для игры.

Три первые карты на столе, так называемый флоп, – это четверка треф, шестерка пик и восьмерка бубен. Я стараюсь не показывать своего удовлетворения, но в этот раз она поднимает на меня глаза. Будто услышав мои мысли.

Я не отвожу взгляд, равнодушно упираясь подбородком в кулак. Какое-то время мы с ней боремся, а затем на ее лице появляется некое подобие улыбки. Черт.

– Вы, должно быть, считаете себя хорошим лжецом, – вдруг говорит она.

Ей все известно. Не знаю как, и этого достаточно, чтобы лишить меня всякого спокойствия, но ей удалось разглядеть то, что скрывалось под моей маской. Как? Это невозможно. Это просто совпадение. Она не могла понять, что я доволен картами, лишь взглянув на меня. Никто не может.

Не тушуясь, я делаю глоток лимонной водки и отвечаю:

– Поистине так.

Ее взгляд скользит по моей руке, быть может, слишком крепко обхватившей стакан, и снова улыбается.

– Если бы это действительно было так, вы бы знали, что недостаточно контролировать одно только лицо. Оно может быть сколь угодно бесстрастным, но если вы будете слишком беспечны, ваше тело из раза в раз будет вас предавать.

В глубине души я позволяю себе весело улыбнуться. Она права. Я сглупил. Я знаю об этом. Язык тела говорит не меньше, чем выражение лица. Я стараюсь за этим следить, но это сложнее, чем кажется.

Следующие две карты – пятерка червей и девятка треф. На данный момент у меня очень хорошие шансы выиграть банк. Остальные игроки уже вышли из игры. Остались только мы с ней.

Если ей действительно известно, какие у меня карты, ей было бы лучше спасовать. Я пытался разгадать ее, но все это время она совершенно не поддавалась. Словно самый настоящий сейф. Я вместе со всеми остальными жду ее решения, когда она вдруг поворачивается ко мне.

– Как вы думаете, что я собираюсь сделать?

Я задумываюсь и честно отвечаю:

– На вашем месте я бы спасовал.

Она задумчиво кивает и слегка наклоняется вперед. Я не опускаю взгляда на ее скрещенные руки и продолжаю с вызовом смотреть ей в глаза. На ее щеку опадает одинокая ресница. Я сдерживаюсь, чтобы не сдуть ее.

– Я собираюсь выиграть эту партию, – непринужденно заявляет она. – Согласна, учитывая уже выложенные в центре карты, вряд ли моя рука лучше вашей. Но вы кое-что упускаете.

И на этой ноте она делает ставку. Несмотря на свое замешательство, я ее уравниваю. Она первая вскрывает свои карты.

Шестерка треф и семерка бубен.

– Стрит.

Твою мать. Она пристально смотрит на меня, оценивая мою реакцию. Должно быть, я злюсь. В конце концов, она только что в пух и прах меня разбила меня, профессионального игрока в покер! Через несколько недель мне суждено выиграть мировой турнир, а эта ниоткуда взявшаяся девушка дает мне понять, что я недостаточно хорош!

Шестью годами ранее моя гордыня меня бы погубила.

Сегодня же мою грудь наполняет нечто другое. Восхитительное ощущение адреналина. Любопытство, что переросло в сладкое возбуждение. Я испытывал нечто подобное, лишь играя против Тито: чувство уважения и зависти.

– Еще раз.

Кажется, ее не удивляет моя просьба. Я вижу, как она колеблется, а затем кивает, доставая свои фишки.

– Хорошо. Даю вам последнюю попытку понять, что именно позволило мне выиграть. Глядите в оба.

О, именно так я и собирался поступить. Глядеть в оба, и только на нее, ни на кого другого. Меня раздражает не столько то, что она меня обыграла; такое случается. Хоть я и высокоуровневый игрок, в покере по-прежнему многое решает случай.

С другой стороны, я умею читать людей. Я никогда не ошибаюсь, просто потому, что мое шестое чувство непогрешимо. Вот только оказывается, что это не так, и она только что это доказала. Что же я пропустил?

На этот раз у меня туз и король червей.

Это хорошая рука. Я слежу за своим лицом и языком тела, когда крупье выкладывает на стол флоп: бубновых девятку и валета и трефовую даму.

Тут есть где разойтись. К сожалению, незнакомке я уделяю внимания больше, чем собственной игре. Мне хочется понять, что она имела в виду под «вы кое-что упускаете». И она не облегчает мне эту задачу.

Когда наступает ее очередь, она медлит. Чересчур медлит. О чем она так напряженно думает? Ее взгляд блуждает, замирает в центре ладони, а затем она вдруг уверенно ставит на все, что у нее есть.

– All in.

Ва-банк? Серьезно? Ее решение сбивает меня с толку. О чем она думает? Если ей потребовалось столько времени, чтобы сделать ставку, то рука у нее так себе. Уверенные в легкой победе люди не колеблются. Но зачем же тогда идти ва-банк?

А может, она сделала это специально, чтобы породить во мне сомнения.

Вот только я сильно в этом сомневаюсь.

Она озорно ко мне оборачивается. У нее чертовски прекрасная улыбка. Столь же ужасающа, что и соблазнительна.

– Ну так что? Уже поняли или еще нет?

– Я совершенно точно понял, что недооценивал вас.

Ее щека вздрагивает от веселья, и она скрещивает свои длинные ноги. Третий игрок пасует, сверля нас взглядом. Полагаю, на его вкус мы слишком болтливы.

– Если вам станет легче, – добавляет она кристально чистым голосом, – думаю, вы победите.

Однако ее это, кажется, совсем не беспокоит. Это странно. Люди не идут ва-банк, если думают, что проиграют. Она мухлюет? Быть не может. Наверняка она мной манипулирует и делает это весьма успешно.

Я по-прежнему не показываю своего раздражения, решив вместо этого явить спокойное выражение лица.

– С чего вы это взяли? Вы не знаете ни моей руки, ни будущих карт.

– Это легко вывести из большинства, если немного подумать. Я бы сказала, что у вас примерно… пятидесятидвухпроцентный шанс выиграть банк.

– И это все?

– Этого достаточно.

Действительно. Какая странная девушка.

– Зачем ставить на все, если шансы победить составляют всего сорок восемь процентов?

– Скорее сорок пять, – поправляет она. – Если учитывать сплит. Отвечая на ваш вопрос: игра еще не окончена. Я доверяюсь или судьбе, или науке – той, что первая ответит на мои молитвы.

Или судьбе, или науке. Я хмурю брови и, в последний раз окинув взглядом свои карты, тоже иду ва-банк. Я ни за что не сделаю фолд. Признаюсь, я умираю от желания увидеть, к чему это приведет. Я даже почти хочу, чтобы она победила!

Крупье вскрывает червовую восьмерку. Отличные для меня новости. И снова: с такими картами у меня все шансы выиграть. Я осмеливаюсь взглянуть в ее сторону, но она не меняется в лице.

– Ну так? Сколько у меня процентов теперь? – шучу я, пока крупье готовится раскрыть следующую карту.

Она не торопится с ответом, скрещивая на столе руки.

– Я бы сказала… где-то семьдесят три?

Я удивленно поднимаю бровь.

– Это много. Все еще думаете, что победите?

– А почему нет? – загадочно улыбается она.

Вдруг я замечаю, как она, не отрывая от меня глаз, незаметно приподнимает свои карты. Я неосознанно опускаю взгляд. Она намеренно показывает мне свою колоду, причем у всех на виду!

Бубновые туз и двойка.

Да что с ней не так? Я снова заинтригованно ее разглядываю, продумывая все возможные комбинации и сценарии, в которых она выйдет победительницей.

– Для этого понадобится чудо.

Она ограничивается пожатием плеч. Мы замолкаем и снова концентрируемся на центре стола. Мое сердцебиение учащается, когда крупье подхватывает долгожданную карту и переворачивает ее, открывая миру…

Двойку треф.

Мое сердце гулко падает куда-то вниз, пока я пытаюсь это осознать. Поверить не могу. Она победила. Действительно победила. Благодаря одной только последней карте ее шансы на победу превратились из двадцати семи процентов в сто.

Она только что забрала весь банк с треклятым стритом – и вот опять. Вот уж поистине чудо.

Не в силах сдержаться, я с удивлением и восхищением смотрю на нее. В ответ она лишь одаривает меня дразнящей, победной улыбкой, скидывая все фишки в свой клатч.

Я искренне поздравляю ее и спокойно спрашиваю:

– Как вы узнали?

Я здесь бессилен. Я хочу, чтобы она объяснила мне то, что, скорее всего, будет терзать меня всю ночь. Сперва она колеблется, но все же сдается:

– Я не знала наверняка. В таком невозможно быть уверенным. Назовем это… предчувствием.

Я отказываюсь в это верить. Вот уже второй раз она так со мной поступает. Из-за нее я теперь на мели. Она невероятна. Мне хочется попросить ее подождать, пока я сниму еще денег, в надежде играть с ней еще и еще, пока не закончится ночь, но она закрывает свою сумку и говорит:

– Благодарю за туфли.

– Прошу прощения?

– Куплю их завтра на ваши деньги.

Я весело усмехаюсь, засовывая руки в карманы брюк. Если бы только здесь был Томас! Вне всяких сомнений, он бы ее возненавидел, но я бы с этого хорошенько посмеялся.

Я оглядываю ее нынешние черные классические туфли на шпильках. Или, может, они синие? Коричневые? Не могу сказать точно. Странно, но мне нравится, что она повеселится на мои деньги. Она этого заслуживает. Меня поимели, как новичка, а такое происходит не каждый день.

– Надеюсь, вы купите пару подороже, – говорю я.

– Только такие я и покупаю.

Она встает, разглаживая свои шелковые брюки. Я делаю то же, собираясь предложить ей остаться и, быть может, даже выпить, но нас прерывают двое мужчин в костюмах. Я сразу же узнаю сотрудников службы безопасности. Они подходят к ней и вежливо с ней заговаривают.

Кажется, их внезапное появление ее не смущает, тем более когда она заявляет, что не говорит по-мандарински. Один из них делает шаг вперед и с серьезным взглядом повторяет на ломаном английском:

– Я вынужден попросить вас покинуть помещение.

Я хмурюсь. Она устало спрашивает причину. Словно подобное происходит с ней не впервые.

– Мы наслышаны о вас, мисс Альфьери. Здесь, в Venetian, подобная тактика неприемлема.

Я вновь обращаю на нее все свое внимание, скрывая удивление. Он что, пытается сказать, что она обманщица? Да к тому же известная не в одном заведении! Мысленно я смеюсь, а мое уважение к ней становится лишь больше.

– Ах, все понятно… Мы с вами, значится, сделаны из одного теста.

Она прожигает меня взглядом, параллельно отвечая этим махинам:

– Подсчет карт не является жульничеством. Насколько мне известно, закон этого не запрещает. Не моя вина, что я умная.

Ее ответ застигает меня врасплох. Она… считает карты? Я в замешательстве смотрю на нее в свете этой новой информации. Подсчет карт действительно не запрещен. Всего лишь очень сильно не одобряется. Мало кому по силам подобный трюк, тем более в покере. Разумеется, каждый уважающий себя игрок пытается высчитать свои шансы на победу. Но существуют экземпляры вроде этой девушки, которые являются исключением. Нужно быть настоящим математическим гением, чтобы превратить это умение в подобное оружие.

– Я повторюсь: здесь подобный метод неприемлем. Я вынужден сопроводить вас к выходу.

Она закатывает глаза и говорит, что может дойти и сама. Она подмигивает мне так же, как подмигнул ей ранее я. Мне хочется помешать им, что-то сказать, неважно что, лишь бы она продолжила играть.

Но один из мужчин выходит следом за ней из комнаты, и вскоре момент оказывается утерян. Постукивая каблуками по полу, она исчезает за роскошными дверями.

Мне тоже нужно уходить. Мне все равно больше нечего ставить. Нужно рассказать о случившемся Томасу… Видит бог, я давал себе все шансы на то, что обыграю в этом году.

Я пообещал себе. Я ни за что не проиграю.

Но, возможно… возможно, мне нужна дополнительная помощь. Секретное оружие. План Б.

Мастерский ход.

– Извините! – обращаюсь я к оставшемуся позади сотруднику, когда в голове начинает потихоньку расцветать безумная идея. – Как, вы сказали, ее зовут?

Глава 3. Май. Макао, Китай. РОЗА

Мама продолжает присылать мне сообщения и умолять вернуться домой. Она наверняка думает, что я провожу все дни напролет в казино, проматывая деньги, которых у меня нет, – и это не совсем неправда.

Вот что творит зависимость. Даже понимая, что пора остановиться, даже когда на твоем банковском счете – ноль, ты всегда находишь способ продолжить играть.

Потому что думаешь: «В следующий раз точно повезет». И иногда и правда везет. Один раз из трехсот. Это и без того опасно, а для меня – еще больше.

Потому что я не просто среднестатистический рядовой игрок. Я знаю, что в какой-то момент снова выиграю, и одна эта мысль внушает мне достаточно самонадеянности, чтобы продолжать тратить безумные суммы. Отсюда и мои долги.

Их могли бы оплатить родители, но я отказываюсь от них зависеть. Я разберусь с этим сама, как и всегда.

– Я хочу вот эти, – наконец говорю я, указывая на пару золотистых туфель.

Продавщица понимает английский и поэтому кивает, жестом приказывая своим коллегам этим заняться. Лучше бы мне было не тратить деньги столь неоправданным образом, да еще и на такие ненужные мелочи: в связи с тем что я много путешествую, вся моя жизнь должна умещаться в один чемодан. Единственное, что я непременно храню и подо что всегда оставляю место, – это мои кисти и тюбики с красками. Страсть, которую мне трудно оставить позади.

В остальном же я обычно обдумываю свои покупки, хотя в последнее время я словно с катушек слетела. Да и, черт возьми, эти туфли просто божественны! Покупая их, я вношу вклад в экономику страны, верно?

Я безо всяких проблем расплачиваюсь и выхожу из магазина с огромным пакетом в руках. Прикурив сигарету палладиевой зажигалкой – это подарок отца на восемнадцатилетие, – я уже собираюсь вернуться в «Кафе де Пари Монте-Карло», когда кое-что вдруг привлекает мое внимание.

Вау.

Мне это не снится. Мой взгляд падает на великолепный девятисотсильный Ford Mustang Lithium цвета металлик. Просто конфетка. Ради него я даже останавливаюсь, взглядом скользя по его кузову… а затем и по мужчине, прислонившемуся к его задней двери и сунувшему руки в карманы брюк.

Бесстрастное лицо.

Пристальный, настойчивый взгляд.

– Пора ли мне звонить в полицию?

В его защиту игрок в покер с прошлой ночи не ведет и глазом. Он слегка наклоняет голову набок, не отрывая глаз от моих. Вопреки моим вчерашним словам, его нелегко прочитать. Он прекрасно владеет своей мимикой, и меня это раздражает.

Таким человеком гораздо сложнее манипулировать.

– Это вы мне скажите. Надо ли вас спасать… Роза?

Я прищуриваюсь. У меня тут же возникают два вопроса. Во-первых, откуда он узнал мое имя? И, во-вторых, как он меня нашел, да еще так быстро? Он хочет вернуть свои деньги? Поздно, от них уже почти ничего не осталось.

– Те самые туфли, я полагаю, – добавляет он, бросив взгляд на мой пакет.

Я улыбаюсь, изображая некое легкомыслие.

– Я верна своим словам.

– Исключительно высокое качество, его-то я обычно и ищу в людях.

Я недоверчиво приподнимаю бровь. К чему он клонит? Я спрашиваю, чего он от меня хочет и простое ли это совпадение, хоть я в этом и сомневаюсь. Он отвечает не сразу, концентрируясь на моей сигарете, которой я продолжаю затягиваться.

Наконец его взгляд снова встречается с моим, будто он отвлекся лишь на секунду.

– Вчера вы уехали в спешке.

– Правильнее будет сказать, что меня «выгнали».

Он слегка улыбается этим словам. Это длится всего полсекунды. Что-то стучит в стекло машины со стороны водителя, и я только сейчас замечаю, что он не один. Сквозь тонированное стекло проглядывает силуэт мужчины. Незнакомец не ведет и глазом, хотя я знаю, что он все слышал.

– К сожалению, не могу задержаться надолго. Мисс Альфьери, я пришел, чтобы предложить вам сделку. Вы, случаем, не ищете работу?

Еще как. Тем не менее я ничего не отвечаю. Я внимательно наблюдаю за ним, настроенная весьма скептически. У меня плохое предчувствие. В прошлом слишком много богатых и влиятельных мужчин задавали мне этот вопрос, только чтобы следом лишь попытаться меня раздеть. Больше я эту ошибку не повторю.

– А что, вам нужны сотрудники?

– Не совсем, но вы – то, что я называю исключением. Вы мне нравитесь.

Бинго. Решимости, с которой он это сказал, оказывается достаточно, чтобы вызвать у меня дрожь. Должна признать, после вчерашнего я бы никогда так о нем не подумала. Мое разочарование реально, но мимолетно. Я одариваю его ледяной улыбкой, уже готовясь развернуться и уйти.

– Прошу прощения, но я не проститутка.

Я знаю, что мы сейчас в Городе Грехов, экономика которого в основном строится на азартных играх и продаже секс-услуг, но все-таки. Это утомительно.

Кажется, он понимает, что я что-то перепутала, поскольку достает одну руку из кармана, жестом показывая, что я ошиблась.

– Думаю, произошло какое-то недоразумение. Вы нравитесь мне не в этом смысле, – заявляет он. – Скажем, скорее, мне нравятся ваши… умения.

Я не знаю, как на это реагировать. Я недоверчиво выпускаю еще одно большое кольцо сигаретного дыма.

– Это какие-то фетишистские фантазии, типа как у почитателей ступней? – спрашиваю я, а затем добавляю: – Не осуждаю.

У него вырывается еще одна сокрушительная улыбка. Будь я чуть слабее, уже бы сидела у него на коленях на заднем сиденье его красивой машины. Но я храню верность Карлотте.

– Уверен, у вас прекрасные ступни, но нет, у меня другие пороки.

– Например?

Пауза. Мой пристальный взгляд встречается с его, подстрекая на откровенность. В конце концов он легко, будто ничего не стыдясь, отвечает:

– Меня возбуждают деньги и власть.

Я чуть было не смеюсь ему в ответ. Возможно, мы с ним действительно одного поля ягоды.

– Разве не всех нас?

Улыбка на его бледном, непреклонном лице становится шире, как будто мой ответ пришелся ему по вкусу. Он отталкивается от машины, и я, пользуясь возможностью, оглядываю его с ног до головы. На нем тонкий джемпер, заправленный в кремового цвета брюки с высокой талией. Он выглядит стильно и элегантно. Улыбка делает его опасным, словно заклинатель змей, – наверняка она разбила множество сердец; но его взгляд… Боже, его взгляд…

Это взгляд самого Сатаны.

Разумеется, от этого он нравится мне еще больше.