Сделка с джинном

Я взлетела по парадной лестнице, бросилась налево – к своим покоям. Дверь в спальню открыта: здесь меня уже искали. Я кинула взгляд на полку, покрылась мурашками от ужаса, когда поняла, что бархатная подушечка, где прежде лежал браслет, пуста, а потом вспомнила, что сама зашвырнула его под кровать.

– Испугалась, малышка, – бархатным голосом произнес Адриан. – Не бойся. Жене не следует бояться мужа.

Он, думая, что загнал меня в мышеловку, встал у дверей.

Я упала на четвереньки и поползла к кровати, не обращая внимания на смех Адриана. Зашарила по полу, чувствуя лишь пустоту. По лицу катились злые слезы. Если браслет отлетел к стене, я ни за что его не найду.

Когда я уже почти сдалась, ладонь почувствовала холод металла. Я защелкнула браслет на запястье и вскочила на ноги.

– Появись! – заорала я.

Джинн возник так же стремительно, как прежде исчез. Будто шагнул из пустоты. В полутьме он казался еще более страшным и потусторонним созданием. В глазах вокруг черной радужки билось алое пламя. Узоры на халате светились золотом.

Адриан издал странный давящийся звук. Однако джинн смотрел только на меня. И в этом взгляде было столько ненависти!..

– Мы договорились! – прогрохотал его голос. – Договорились, что ты больше никогда меня не призовешь!

Объяснять не было времени. Да какой смысл объясняться с врагом? Он просто был меньшим злом, обязанным выполнять мои желания.

– Я желаю! – крикнула я.

И джинн замолчал, сжав кулаки.

– Я желаю! Спрячь меня так, чтобы никто не нашел!

11

– Да будет так! – глухо произнес джинн.

И мир погрузился во тьму.

Когда проходишь через арку телепорта, ты словно ныряешь в ледяное молоко – все вокруг становится белым и таким холодным, что, кажется, еще чуть-чуть – и превратишься в сосульку.

Сейчас же было чувство, будто во всем мире выключили свет, даже свет звезд и луны. И выключили все звуки, я словно оглохла и ослепла: я успела испугаться, что джинн так вывернул мое желание, что я теперь навеки останусь калекой. Калекой, с которой Адриан сделает все, что посчитает нужным.

Но очень скоро темнота потихоньку начала рассеиваться. Из сумрака выступили угрюмые кирпичные стены, покрытые плесенью. Сквозь крошечные оконца под потолком проникал свет ночных фонарей. На полу валялись полуистлевшие тряпки и гнилая солома. Чуть слышно капала вода.

Я стояла босая на холодном полу, наряженная вместо платья в длинную домотканую рубаху, подпоясанная веревочкой: так ходили самые бедные селянки. Дрожа в ознобе, я испуганно оглядывалась.

Джинн высился в тени, у стены, и молчал. Было страшно смотреть на его темную фигуру, на пламя в его глазах. Наверное, будь его воля, он бы меня сразу убил.

«Нельзя показывать испуг, – подумала я. – Он раб браслета, он мой раб и обязан слушаться. В любом случае помощи ждать больше неоткуда».

– Где мы? – спросила я, все время стараясь помнить, что я его хозяйка и не должна трястись от ужаса. – Куда ты меня притащил?

Джинн слегка поклонился, но этот поклон выглядел изощренным издевательством.

– Спрятал, как было велено.

Ясно, прямого ответа я от него не дождусь: этот гад будет только посмеиваться и изворачиваться.

Я начала обходить каморку вдоль стен и заметила дверь, сколоченную из грубых досок. Изнутри на двери не обнаружилось ручки – вот так-так!

– Эй, – тихонько позвала я, припадая к замочной скважине. – Кто-нибудь!

В коридоре слышались шаги. Мне не могло померещиться! Я осторожно постучала, но ответа так и не дождалась. Тогда я заколотила изо всех сил.

– Эй! Откройте!

Повернулся ключ, и дверь распахнулась так резко, что я едва не врезалась головой в живот неприятного субъекта, и тут же шарахнулась назад. Дядька приподнял фонарь за медную ручку, поднес к самому моему лицу, ослепив светом. Сначала я разглядела неопрятную бороду, которая топорщилась во все стороны, и только потом – мундир тюремщика.

– Не шалить! – рявкнул тюремщик.

И хотя я не делала никаких попыток сопротивляться или бежать, схватил меня за плечо и хорошенько тряханул. У меня клацнули зубы.

– Простите… – прошептала я. – Можно вас спросить?

Наверное, понадобилось бы что-то посерьезнее вонючей тюремной камеры и грубого окрика, чтобы вытеснить из моей головы правила хорошего тона… Тюремщик опешил. Поднял фонарь над головой, чтобы рассмотреть меня внимательнее.

– Тьфу ты, я уж подумал, высокородную какую сюда впихнули. Чего тебе, девка?

Я не знала, как задать вопрос. Зачем-то оглянулась на джинна, слившегося с тенями. Охранник его будто не замечал. Может, джинна вижу только я?

– Где я? Что со мной будет?

– Знамо где! В городской тюрьме. А будет с тобой, девка, великое счастье. Освобождение твоей грешной души. Повесят тебя завтра на рассвете.

– За что? – крикнула я.

Дружелюбие тут же слетело с тюремщика, он мрачно выпятил челюсть и окинул меня тяжелым взглядом.

– Видать, есть за что! Сама знать должна. Может, ребеночка сваво притравила или мужа прикокошила. В этой камере у нас надолго не задерживаются. Вечером привезли, утром – лети, птичка, на свободу.

Я онемела от ужаса, а тюремщик, решив, что разговаривать со мной больше не о чем, грохнул дверью.

Выходит, смерти не избежать. У джинна отлично получилось вывернуть мое желание наизнанку. А чего я ожидала от олицетворения самого коварства?

Он так и стоял не сходя с места, и мне чудилась усмешка на его губах.

– Доволен? – прошептала я.

Он не ответил. А я так устала от всего, что у меня не осталось сил на отчаяние и злость. Утром все закончится, вот и хорошо.

Я отыскала кусок тряпки почище, опустилась на него, обняла колени и принялась раскачиваться из стороны в сторону, чтобы хоть немного согреться. «Папа… Мама… Патрик… Папа… Мама… Патрик…» Вот и все мысли, которые метались туда-сюда в моей пустой голове.

Патрик, Патрик… Ты так старался меня спасти! Кто же знал, что злобное существо, выползшее, возможно, из самой преисподней, нас переиграет.

Патрик. Хоть бы раз тебя увидеть. Обнять.

Я замерла, покосилась на джинна. Я понимала, что это глупо и опасно, но если все равно скоро конец, какая разница?

– Иди сюда, – приказала я, поднимаясь на ноги: колени тряслись, но я держалась. – Ближе. Я хочу тебя видеть.

Джинн шагнул из тени в неяркий круг света, оставленный фонарем. Смотрел с презрением, как на пыль.

– Я желаю, – прошептала я и закричала, пронзенная внезапной надеждой: – Верни мне родителей! Верни мне Патрика!

– Невозможно, – бесстрастно ответил джинн. – Мертвых не воскресить.

В глубине души я знала это, но боль была такой сильной, что я не хотела отступать.

– Я желаю! Я хочу видеть Патрика!

– Да будет так.

На том месте, где только что стоял джинн, появился мой брат. Живой, настоящий! Совсем такой, каким я видела его час назад. В нарядном сюртуке, с веселой улыбкой. Он привычным жестом сунул левую руку в карман, и рука была не ранена. И сам он был невредим!

– Патрик!

Я бросилась к нему, обняла крепко-крепко, положила голову на грудь.

– Патрик…

По моим щекам катились слезы. Я знала, кого обнимаю на самом деле… От Патрика никогда раньше не пахло специями и пряностями.

Он вдруг застонал. На груди разверзлась глубокая рана, сюртук на моих глазах пропитывался кровью. Я шарахнулась, зажимая рот рукой.

Патрик смотрел на меня мертвыми глазами и улыбался.

Вернее, улыбался джинн, очень довольный тем, что нашел еще один способ меня помучить.

Я раньше никогда не падала в обморок, а сейчас словно провалилась в бездонную яму. И, теряя сознание, очень надеялась, что больше не очнусь.

12

Солнце припекало босые ноги, ласково гладило лучами по щекам. Я не сразу вспомнила, где нахожусь, и блаженствовала в дреме. Сегодня день моего совершеннолетия. Вечером придут гости, я в первый раз надену взрослое платье, и все станут смотреть на меня по-новому. Надарят подарков! Самым первым, конечно, придет поздравить Патрик…

Патрик! Ужас вчерашнего вечера хлынул в душу мутным потоком.

Я распахнула глаза. Кошмар наяву продолжался. Меня окружали изъеденные временем и влагой стены, мрачные даже в утреннем свете. Я лежала, закутавшись в грязные тряпки – одежду, оставленную предыдущими смертниками.

Не шевелясь, потихоньку огляделась. Где эта лживая тварь? Он не мог спрятаться в браслет, потому что я не приказала ему убираться. Значит, все еще здесь, замер каменным изваянием и пялится на меня огненным взглядом. Удивительно, что дырок на мне не прожег, пока я валялась без сознания!

Я так ясно представила его злобную физиономию и сжатые в кулаки руки, что картина, которая предстала перед глазами, когда я наконец увидела джинна, заставила меня несколько раз быстро моргнуть.

Джинн сидел, поджав под себя скрещенные ноги, в квадрате солнечного света, падающего из узкого оконца. В его глазах больше не плясали языки пламени, это были обычные глаза, разве что чуть темнее привычных карих. Он выглядел как… человек! Молодой мужчина, разве что чуть старше Патрика. Ничего потустороннего и жуткого в его облике я не видела, просто парень, выходец из южных земель – смуглый, черноволосый. Джинн вертел в пальцах соломинку, золотившуюся в лучах солнца, и разглядывал ее с таким любопытством, будто сто лет не видел ничего интереснее. Вот он поднес ее к носу и понюхал.

Безобидный облик джинна сбил меня с толку, слова «Я желаю, чтобы ты вернулся в заточение!» замерли на губах. Я приподнялась на локте и сказала:

– Ты на самом деле хочешь моей смерти?

Глупый вопрос, я знаю. Легче мне станет, когда я получу в ответ «Да»? Или я надеялась услышать другое?

Взгляд черных глаз ожег, как горячие угли.

– Мне не дозволено желать чего-либо, – бесстрастно, по своему обыкновению, сказал он, помолчал и добавил: – Но, если бы меня спросили, чего я желаю, я бы ответил: «Забвения».

Теперь он смотрел на браслет, все еще надетый на мою руку и спрятанный широким рукавом рубахи. Я села и приподняла ткань, снова, как в первый раз, изучая вместилище джинна. Странная работа, варварская и будто сделанная впопыхах. Бабочка эта оплавленная… Почему бабочка?

– Ты думаешь… – медленно произнесла я, – что меня казнят, снимут браслет с моего тела, переплавят в металл и больше никто не сможет тебя призвать?

По сузившимся глазам джинна я поняла, что угадала верно.

– Тюремщики народ простой и не побрезгуют поживиться вещью, снятой с покойника, это правда, – продолжила я, осторожно подбирая слова. – Наверняка они решат, что я его украла. И все же кому-то из них может прийти в голову мысль, что это необычный браслет. Достаточно показать его любому ювелиру, и станет ясно, что вещица стоит целое состояние. А коллекционеры вроде герцога Алдона готовы душу отдать за подобный артефакт. Говорят, он не слишком-то боится джиннов. Раба перстня он постоянно вызывает. Видно, есть у него какие-то способы договориться… Хочешь стать частью его выставки? Тогда никакого покоя и никакого забвения!

Джинн не перебивал, внимательно слушал и молча меня рассматривал.

Понять бы, что там делается, в его темной потусторонней голове!

– А я могу предложить тебе забвение! – вкрадчиво сказала я. – Потом, когда все будет закончено…

– Когда все будет закончено? – повторил он с вопросительной интонацией. – Это когда же, маленькая дрянная лгунья?

Слова злобного чудовища вроде бы не должны были меня ранить, а ведь, поди ж ты, ранили!

– Я не лгунья! – прошипела я.

– Вы все лжецы. Все ваше племя.

Так, ладно. Представления не имею, о чем он, просто пропущу мимо ушей.

За окнами началась перекличка, залаяла собака. Который сейчас час? Тюремщик сказал, что казнь состоится утром, а значит, у меня почти не осталось времени.

– Все будет закончено, когда я отомщу графу Дейтону и Адриану, – выпалила я, только в этот миг сообразив, что на самом деле желаю этого всей душой.

– Ты? – усмехнулся джинн. – Слабая, жалкая, пустая…

С сухим щелчком он переломил пополам соломинку, которую держал в руках, с таким видом, будто представлял при этом мою шею.

Я зачем-то вспомнила слова Патрика: «Ты слишком уж покорная дочь, Виви». Я действительно всегда была послушной девочкой, совсем не бойцом. Вероятно, милосерднее со стороны джинна будет позволить тюремщикам придушить меня.

Но упрямство и злость, которых я от себя вовсе не ожидала, поднялись со дна души.

– Я отомщу! – крикнула я. – Или умру!

Джинн презрительно дернул уголком рта. И надолго замолчал.

Я с волнением прислушивалась к звукам проснувшейся тюрьмы. Потянуло дымком и запахом пригоревшей каши. Интересно, меня хотя бы покормят перед казнью? Желудок тоскливо сжался. Вряд ли кто-то станет тратить провизию на смертницу.

– Герцог Алдон призывает своего раба? – спросил джинн. – Чего он от него хочет?

Неожиданный вопрос, но я почувствовала, что могу зацепиться за эту ниточку. Хотя и не знала, куда она меня приведет.

– Я не знаю. Правда. Я только слышала, что раб перстня – девушка.

Джинн сжал губы и раскрошил в кулаке многострадальную соломинку.

– Я хочу заключить с тобой сделку.

– Сделку? – пробормотала я, совершенно сбитая с толку, не зная, радоваться ли, бояться или это новое коварство.

– Да. Ты соберешь все артефакты, где заключены джинны. О скольких ты знаешь?

Я перечислила все, что смогла вспомнить: медный кувшин в Академии магии, перстень у герцога Алдона, алмазный венец в королевской сокровищнице.

Но невозможно было представить, что я доберусь хотя бы до кувшина, не говоря уже о венце в охраняемой сокровищнице. Это было примерно так же реально, как достать луну с неба: никакой надежды на успех.

– Как это поможет мне отомстить?

Джинн снова усмехнулся краешком губ. Как ему только удается эта насмешливая и одновременно брезгливая ухмылка? «Ты пыль, – говорила она. – Лживое никчемное существо…»

– Я предлагаю нечто лучше, чем месть.

Джинн наклонился ко мне, и я невольно подалась вперед, ловя каждое слово.

– Мертвых не воскресить, – произнес он.

Глаза защипало от слез, я едва удержалась, чтобы не залепить ему пощечину. Он издевался. Снова!

Но джинн еще не закончил.

– И моих сил недостаточно, чтобы повернуть время вспять. Недостаточно сил двух, трех магов. Но если нас будет четверо – все возможно.

Он откачнулся назад и со скучающим видом сложил руки на коленях.

Меня же после этих слов будто молния пронзила. Надежда, яркая, как солнце, заполнила светом черную пустоту, со вчерашнего дня угнездившуюся в душе.

– Нет… – ахнула я.

– Воля твоя.

– Нет! Я не о том! Я просто поверить не могу. Я согласна! Согласна! На все согласна!

– Это еще не все. Ты дашь мне право после заката солнца дотрагиваться до тебя так, как я хочу и где хочу.

Необычное условие заставило кожу покрыться мурашками.

– Зачем?

– Считай, что это моя прихоть. Вы так долго испытывали на нас свою власть. Настал мой черед.

– Хочешь подчинять меня? Владеть мной? – выдохнула я, содрогаясь от страшных предчувствий.

Джинн кивнул.

Решусь ли я на такую сделку? Решусь! Я готова пройти через огонь, лишь бы вернуть родителей и любимого брата.

– Я согласна! Все?

– Нет, не все. Когда я выполню свою часть сделки, ты даруешь мне забвение.

– С огромным удовольствием! – ядовито процедила я. – Теперь все?

– Теперь все, – с неменьшей язвительностью в голосе ответил он. – Почти. Ты знаешь, что нужно сделать.

Со скрежетом повернулся ключ в замке, дверь отворилась. В тесную камеру зашли два кряжистых тюремщика, без лишних слов подхватили меня под оба локтя, приподняв в воздух, так что ноги оторвались от земли, и потащили вон.

На джинна они не обратили ни малейшего внимания – наверное, я права: его вижу только я.

– Эй! – заорала я, оглядываясь на негодяя, который и не пытался мне помочь, просто шел следом. – Спаси!

– А ну молчать! – рявкнул тюремщик. – Не рыпайся, самой же легче будет!

Верно, у них тут все годами отработано: смертника без лишних разговоров – а чего с ними беседы вести? – хватали под белы рученьки и волокли на казнь.

Я вертела головой, оглядываясь на джинна, и в конце концов схлопотала подзатыльник, от которого зашумело в ушах, а желание вертеться повыветрилось.

Но как же так? Ведь мы заключили сделку!

13

Меня вытащили в тесный двор тюрьмы, окруженный неприветливыми высокими стенами. Прямо здесь была оборудована виселица для мелких сошек вроде меня. Показательные казни на площади устраивали матерым преступникам, клятвоотступникам и опасным колдунам, а кому интересны бедные селянки?

Тюремщики опустили меня на землю, на шершавую, слипшуюся комьями сухую грязь. Один остался рядом, придерживая за шиворот, другой, позевывая, направился к виселице, где под надзором других палачей переминался с ноги на ногу грязный мужичонка. Он был пьян до такой степени, что то и дело норовил присесть на корточки, а то и прилечь. Он благодушно жмурился от яркого солнца и улыбался злобным рожам охранников.

Мимо меня прошла баба с ведром помоев, вылила их в яму у стены. Безразлично покосилась на меня: казней она повидала столько, что они давно перестали трогать ее сердце.

В дальнем конце площадки мужчины в мундирах городской стражи тренировались с копьями. Все они обращали на меня внимания не больше, чем на деревянный чурбан, стоящий под петлей.

Неужели вот так и закончится моя жизнь? В этом отвратительном месте! Вонь помоев, грубые хари, безразличные лица и ни травинки, ни листочка – взгляду не за что зацепиться напоследок.

Я взяла пример с пьяного мужичонки и подняла лицо, подставляя его солнцу. Посмотрела сквозь прищуренные веки вверх, будто со дна колодца. Синее небо, птица бьет крыльями, словно торопится быстрее перелететь это гиблое место… Ничего, скоро я тоже буду свободна!

Опустила взгляд и увидела джинна. Он переместился из-за спины и встал под виселицей, пристально на меня глядя. А ты гори в преисподней, лживое создание!

Петля была только одна – вешать нас будут по очереди. Мужичонку водрузили на чурбан и придерживали с двух сторон, чтобы не свалился. Третий тюремщик накидывал на голову преступника петлю, а пьянчужка добросовестно ему помогал, тыкаясь головой в веревку, как бычок, но все время промахивался.

Зрелище было одновременно и потешное, и грустное – но я смотрела, чтобы не видеть безжалостную тварь. Джинн, никем не замеченный, передвинулся ближе, заслоняя обзор. Шевельнул губами. Раз, другой…

Я зло зыркнула: «Ты уже прекратишь издеваться? Дай умереть спокойно!»

Он не прекращал и произносил как будто одно и то же слово. Я прищурилась. Джинн дает мне подсказку? Какую?

В камере нам не дали договорить. Джинн сказал: «Ты знаешь, что нужно сделать». Я чего-то не сказала, а без этого сделка не заключена? Но что?

– Тебя никто не видит и не слышит! – буркнула я вслух. – Почему нельзя сказать прямо?

Тюремщик огрел меня ладонью по спине.

– Молчать!

Другие, занятые делом и уже изрядно вспотевшие, но так и не пристроившие голову мужичка в петлю, только яростно покосились. Один процедил: «Блаженная».

Джинн усмехнулся. Ясно, он специально тянул время, наслаждаясь моим страхом и растерянностью. Он медленно приблизился: вот он на расстоянии нескольких шагов, вот – вытянутой руки, и наконец наклонился к самому моему лицу.

– Желай, глупенькая зайчишка. Желай.

Так вот оно! Как я не подумала! Без моего желания, выраженного словом, сделка не состоится.

– Я желаю… – тихо произнесла я. – Я желаю заключить сделку с джинном.

– Да будет так!

И в тот же миг джинн исчез. Я вытаращила глаза: ничего себе, сколько можно водить меня за нос!

Но моя оторопь длилась недолго. В закрытые ворота тюрьмы, окованные железом, затарабанили. Запела труба. Зычный голос, в котором я, однако, сразу опознала голос исчадия преисподней, крикнул:

– Открывайте, именем короля!

Тюремщики переглянулись, засуетились. Бросили пьянчужку, который благополучно сполз с чурбана на землю и засопел, свернувшись калачиком.

Стражники распахнули ворота, и в грязный дворик влетел изящный вороной конь с всадником. Заплясал, гарцуя и выбивая копытами комочки земли. Всадник в мундире королевского глашатая, в алом плаще с гербом дома Корнуолла с перекрещенными пиками и василиском, отпустил поводья, вынул из поясной сумки свиток и выпрямился в седле.

Я хлопала глазами. Всадник был смугл, темноглаз, и, хотя островерхая шапочка скрывала волосы, жгуче-черная прядь выбилась за ухом. Джинн! Да только никто, кроме меня, этого не знал.

Джинн окинул властным взглядом притихших стражников и принялся зачитывать приказ:

– Внимайте повелению Его Королевского Величества. Сего дня, двадцать пятого числа, месяца Урожайника, года шестьсот сорок пятого приказываю даровать жизнь сим смертникам в честь выздоровления двоюродной тетушки внучатого брата короля. Да будут благословенны ее дни!

Стражники переглядывались и почесывали в затылках. Я, знающая назубок все династические ветви королевского дома, мысленно посмеялась над мифической тетушкой, которой просто не существовало в природе. Но приказ короля есть приказ короля.

– Да будут благословенны ее дни! – хором повторили все.

Нас с пьянчужкой выдворили за ворота и захлопнули за спиной тяжелые створки. Бедолага, который так и не понял, как близок был к смерти, мирно завалился досыпать в ближайшую канаву.

Гордый всадник на лихом жеребце пронесся мимо, а я и рта не успела открыть, чтобы остановить джинна. Но браслет по-прежнему охватывал запястье, значит, ничего не стоит вернуть беглеца на место.

Я просто пошла вперед. По тесным грязным улочкам, вдоль стен домов, стараясь не смотреть на людей и не привлекать к себе внимания. Подумаешь, бредет какая-то худосочная замарашка.

Я никогда не бывала в этой части столицы. Когда мы с семьей приезжали в Форанг, я видела лишь широкие проспекты, дорогие рестораны, уют и роскошь. Сейчас я оказалась на задворках, где прямо под ногами валялся мусор, стены домов были в потеках помоев. Бедно одетые женщины смотрели измученно, а мужчины чаще раздраженно. Но взгляды некоторых липли ко мне, будто я была облита медом, – похотливые, мерзкие. Для этих мужчин я была доступным и лакомым кусочком. Я опускала голову и ускоряла шаг.

Где же этот гад?

Неожиданно сбоку ко мне пристроился парень и пошел рядом. Я шарахнулась в сторону, в переулок. Он догнал, надвинулся, заставляя отступить к стене. Пискнув, я схватилась за браслет.

– Желаю, чтобы ты стоял рядом! – крикнула я.

– Я и так рядом, – сообщил парень.

Только сейчас я рассмотрела, что это мой джинн, который снова изменил одежду. Мундир глашатая сменился кожаной стеганкой, надетой поверх холщовой рубахи. На поясе висел короткий меч в ножнах. Типичная одежда воина-наемника. Длинные черные волосы он перетянул веревочкой в хвост, но некоторые непослушные пряди все же выбивались.

Я прижала ладонь к груди, усмиряя колотившееся сердце. Судя по довольной ухмылке, джинн наслаждался моим испугом.

– Мне тоже нужна другая одежда! – распорядилась я.

Пусть помнит свое место! Он мой раб и должен слушаться.

– Хм…

– Желаю! Желаю другую одежду! – Я тут же спохватилась, что с коварного создания станется нарядить меня в тонкий пеньюар – чем не одежда? – Платье горожанки. Туфли. Все как полагается.

Мое веление было исполнено. А то, что платье оказалось заношенным и заштопанным на локтях, а туфли немилосердно жали, – так эти тонкости мы не обговаривали.

14

На перекрестке стоял мальчишка в зеленом берете и зеленой накидке. Я сразу узнала ученика корпуса вестников при дворце. Они должны обходить город по утрам и разносить новости, а самые лучшие ученики становятся королевскими глашатаями.

Мальчишка застыл, надменно задрав нос, и ждал, пока вокруг него соберется толпа. Он вынул из поясной сумочки алый кристалл и делал вид, что не замечает жадных взглядов: алый цвет означал, что будут произнесены важные новости.

Устремилась к вестнику и я.

– Неужто налоги опять подняли? – недовольно спросил горожанин.

– Да что ты сразу о плохом-то! – оборвала его женщина. – Может, наш милостивый король праздник какой затеял? Сейчас и объявление будет!

– Ага, праздник! Праздник обдирания липок! – буркнул мужчина.

Но в это время кристалл на ладони мальчишки засветился. Все притихли, я же едва подавила вскрик: в воздухе над кристаллом появилось полупрозрачное изображение, знакомое мне с детства, – отец на парадном портрете, висевшем в гостиной, рядом с портретами моих предков.

– Его величество милостивый король Карл II с прискорбием сообщает о чудовищном злодеянии. Сегодня ночью разбойничья шайка проникла в имение Лунная Роза, принадлежащее графу Киллиану Роджеру Августу Арчеру…