Руны на броне

– Василию Гавриловичу Тимохину предлагается признать за Артёмом Большовым право давать интервью, кому пожелается, и отозвать вызов.

– Нет! – не менее торжественно воскликнул породистый боярин. – Я желаю подтвердить, что мои слова о дружбе с князем не пустой звук!

– Тогда выбирайте пистолеты! – сказал Григорий Васильевич, открывая футляр. – Клянусь, что Артём с ними не знаком. Вызванный выбирает первый.

Я взял верхний револьвер, а Тимохин нижний.

– Тут я должен предложить вам поклониться камню, – виноватым тоном молвил ректор. – Но коли вы оба православные…

Высокий боярин глянул на Перунов камень насмешливо, а я внимательно прищурился на этого холёного, избалованного, капризного барина. Я принял христианство из человеколюбия, чтобы не резать людям ничего. Но этот Василий Гаврилович меня просто злит!

Для него исход нашей встречи уже решён, иного он себе не представляет. И вот Перунов камень один, как оплёванный и преданный. Мною преданный. Пусть я христианин и не должен кланяться богам, из чувства странного противоречия я сказал:

– Я не собираюсь в священники или монахи, – и, отвесив камню поклон, проговорил. – Дай мне победу, Перун, а я обещаю тебе кровь врага.

Высокий Тимохин тихонько засмеялся дребезжащим смехом, качая породистым лицом, а я сбросил шинель в снег и, не оглянувшись, побрёл на позицию.

– Да, расходитесь, – проговорил второй секундант.

Блин, снега по колено! Кто здесь убирает?! Эти шажки придётся удваивать. Немного для себя притоптал целину.

– Дистанция, оборачивайтесь! – крикнул уже из-за камня Владимир Петрович. – Начали!

Снял револьвер с предохранителя и обернулся. Иду потихоньку по своей тропинке. Тимохин остался в пальто, но ему точно проще с его длинными ногами. Смешно он пытается прыгать, подняв руку с пистолетом…

Семьдесят метров. Сначала пуля обожгла щёку, и лишь мгновенье спустя услышал:

– Бах! Бах!

Не, я не понял! Почему я не почувствовал угрозы?! Слабый фон враждебности и никаких всплесков! Я исподлобья уставился на Тимохина. Вот он смешно прыгает, тоже скачком с тропинки долой…

– Бах! Бах!

Пули где-то просвистели в стороне, но никакого всплеска агрессии! Ладно, паниковать рано и вообще спешить некуда. С этим придётся что-то делать. Стоим на месте и притаптываем снег, визуально контролируя противника.

Всего пятьдесят метров. Василий Гаврилович тоже решил остановиться, пытается получше прицелиться. А вот хрена тебе, сука с породистой мордой!

– Бах! – это уже я стреляю и прыжком возвращаюсь на тропу.

Не попал, конечно, но это членистоногое смешно прыгнуло в сторону и:

– Бах! Бах! – тоже мимо летят пули, но близко.

Этот Василий Гаврилович умеет стрелять! Ну, тем веселее! Спокойно шагаю к нему по тропе. Он изумлённо приподнимает бровь, прыгаю в сторону.

– Бах! – стреляет Тимохин.

Его удивление и прицеливание почти неотличимы, я успел это понять. И нас разделяет только сорок метров. Ага, бровь снова полезла вверх, с кувырком покидаю тропу. Блин, шапка слетела!

– Бах! – гремит его выстрел, и где-то пролетела пуля.

Восьмая. Я спокойно иду к нему, хоть и щипает уши.

– Эй! – кричит он капризно. – Остановите поединок, у меня кончились патроны!

Я просто приближаюсь весь в снегу и с розовеющими на морозе ушами.

– Но послушайте! – воскликнул он весело. – Вы ведь не убьёте вот так приличного человека!

А сам в шапке! И в пальто! Он ясно различает моё лицо и понимает – этот убьёт. Боярин Тимохин растерянно оглянулся на охрану, но они сейчас ему не помощники. Авдей с Мухаммедом точно проследят.

Десять метров, я останавливаюсь и холодно ему улыбаюсь. Он резко разворачивается и прыгает…

– Бах!

Падает породистым лицом в снег с пулей в спине. Пытается ко мне обернуться и хрипло стонет:

– Нет! Не надо!

Я неспешно приближаюсь с застывшей улыбкой и розовыми, но местами краснеющими ушами. Останавливаюсь и направляю ему в голову пистолет.

– Не надо! – прохрипел боярин Тимохин, уткнувшись породистым лицом в рукав пальто.

– Бах, – добиваю его в висок с трёх метров.

Отворачиваюсь от него. Блин, уши-то как мороз хватает! Но надо стоять с грозным величаем, ждать одного Авдея. Мухаммед вынул «Парабеллум» и стоит с ректором. Просто так.

Авдей неспешно бредёт через снег с моей шинелькой. Нагнулся за шапкой. Наконец, подошёл, проговорив:

– Пока только шапку надень, а то уши вон красные, – и протянул мне головной убор, засунув одну руку под полу пальто. Отстегнул наощупь ножны с пояса и, подавая мне, договорил. – А с шинелью не спеши.

Я, поспешно нахлобучив шапку, беру ножны и нож. Наклоняюсь над Тимохиным и расстёгиваю ворот – нужно освободить шею…

Стоп! Что это у него за шнурок? Снимаю с него кругляш из кости с изображением солнца и рун. Вот это на себе носил православный?

– По древнему обычаю все его магические амулеты, что найдёшь на нём, отныне твои, – сказал Авдей.

Тогда «солнышко» пока в карманчик, переходим к неприятному. Где тут шейка его бывшего владельца?

* * *

Закончив встречу, вернулись домой. Я принял душ и надел кадетскую повседневку, заботливо приготовленную Миланьей. Только трофейный амулет переложил в нагрудный карманчик и вышел в гостиную, как ни в чём не бывало.

Катерина встретила меня долгим грустным взглядом, её подружки смотрели без выражения, как и их коллеги Авдей и Мухаммед. Миланья крестилась, грустно вздыхая. Я прошёл в кресло и сказал девушкам:

– Я опять живой. Можете съесть по паре бутербродов.

– Мы не хотим, – неприязненно ответила Надя.

– Я пойду тогда, помолюсь за всех… – проговорила Миланья, перекрестилась и ушла.

А Катя вдруг встала, подошла ко мне, наклонилась и провела пальцем по щеке. Кожу неприятно защипало. Она повернулась к подружкам и сухо сказала:

– Быстро сюда аптечку.

Клава подорвалась к шкафу и через минуту стояла возле Кати с открытой коробкой, а Надя из неё вытащила бутылёк, говоря задумчиво:

– Сначала перекисью?

– Угу, – сказала Катерина, взяв у неё флакончик и сворачивая пробку.

Надя тем временем отщипнула ваты…

– Туда смотри! – грубо молвила Катя, указав пальцем на Мухаммеда.

Я уставился на него и дальше ничего толком не видел. Чем-то провели по щеке, собрали ватой лишнюю влагу. Потом приложили бинтик с мазью и приклеили пластырем. Оно сразу зачесалось.

– Не трогай! – приказала Катерина.

Она и Надя сели на диванчик, а Клава сначала поставила аптечку на место.

– Шрамы украшают парней, – сказал Авдей.

– Только не на роже, – возразила Клава, усаживаясь.

– Тогда переходим ко второму вопросу, – проговорил я, вставая, и вынул из кармашка амулет. Подошёл к Кате и показал его на ладони. – Ты знаешь, что это такое?

Девчата подскочили и обступили нас, глядя на «Солнышко». Катерина на него посмотрела и подняла на меня странно весёлые глаза.

– Где ты его взял? – спросила она тихонько.

– Снял с мёртвого врага, – сказал я сухо.

– С шеи, – уточнила она и воскликнула вдруг. – Но ты же христианин!

– И что? – сказал я дерзко. – Боярину уже было всё равно, а Перуну приятно! И амулет ведь нашёлся.

– Он как-то работал? – спросила Надя. – Ты почувствовал в схватке что-то необычное?

Я перевёл на неё взгляд и ответил:

– Похоже на мистику, но я не ощущал всплесков агрессии.

– Значит, работал, – мрачно проговорила Клава.

Катя грустно вздохнула и уточнила:

– Тебя уже называли чудовищем?

– Ты обзывала зверёнышем, – напомнил я сварливо.

Она кивнула и взяла кругляш с ладони. Поднесла к глазам, бормоча:

– А теперь ты подрос… и становишься зверем. Интересные какие руны! Занятный амулетик…

Я выдержал приличную паузу и спросил:

– Он мне может что-нибудь дать?

– Только для общего развития, – проговорила Катя, рассматривая руны. – Такие амулеты создаются особыми магами лишь для конкретного человека…

Она протянула мне «солнышко» и улыбнулась:

– Зато ты начал коллекцию трофеев. Убери его в шкафчик.

Я взял амулет и, сунув в карман, проговорил:

– И это всё, что ты скажешь?

– Я же не особый маг! – ответила она с вызовом. – Сама узнала в Европе, там за такие штучки платят огромные деньжищи! – Катя хмыкнула и сказала. – Правда, Андрей думает, что это шарлатанство. Но вот же амулет, который работал… если это не свойство его бывшего хозяина.

– Хорошо, с этим разобрались, – молвил я. – Для политинформации почти не осталось времени. Сразу пойдём в зал?

– Пожалуй, да, – сказала Катерина.

* * *

На физкультуре занялся именно физкультурой. Тотемный транс ведь совсем не решение всех проблем. Он усиливает, ускоряет то, что уже нужно иметь. И сам транс мне не даёт и пятой части сверху, его тоже требуется развивать.

Вот для развития транса обычные условия не очень подходят. Ну, свалюсь я в схватке в тотем, выиграю один раз, а потом? Против меня четверо опытных воинов-рысей, способных звереть и выходить из зверства, будто мерцают. Они усиливаются и ускоряются почти вдвое, в полтора раза точно.

Я просто должен быть сильнее и быстрее их всегда. И это для меня против парней около тридцати, тем более против девочек, вполне реально. То есть я довожу их до транса, лечу на пол и говорю себе, что мне не хватило в этот раз самую малость. Надо ещё поработать над собой.

А самому входить в транс я с недавних пор себе запрещаю, и это уже вторая часть тренировки. Я обязан сохранять трезвость рассудка в любом замесе, я могу себя контролировать. Непроизвольных провалов в тотем у меня просто не должно быть.

В общем, скоро сказка сказывается, а в самой сказке всё равно интересней, даже когда не всё получается. Часик физкультуры прошёл ярко и ко всеобщей пользе. Сходили мы в душ и переоделись. Приходим в гостиную, а там Мирзоев в военном, только без погон, читает журнальчик.

Мы учтиво с Русланом Ибрагимовичем поздоровались и расселись в диваны и кресла. Катя спросила, как он доехал, а Мирзоев со свойственной ему иронией поведал о состоянии зимних дорог. Не всё у нас гладко. Кое-где слишком гладко, а порой и скользко. Однако на поезде замнач по тылу невместно, лучше погибнуть героем.

В разгар его захватывающего рассказа пришла Миланья и позвала всех к столу. Договорил Мирзоев уже по дороге в столовую, да пока рассаживались. Однако уже на первом блюде разговоры утихли и до десерта не возобновлялись.

После обеда я попросил Авдея и Мухаммеда развлечь Надю и Клаву в гостиной, а сам провёл Катю и Мирзоева в кабинет. Руслан Ибрагимович уселся в кресло для гостей, жену я усадил на место босса, а сам примостился на краешке стола.

Мирзоев положил перед собой папку и принялся докладывать, по одному передавая мне документы на подпись. Начал он, конечно, с рутины – сколько, чего получено, да сколько и когда продано, а так же где и почему потеряно.

Я кивал, просматривая бумаги, подписывал и, возвращая Мирзоеву, ждал главного, ради чего он приехал лично. Практически без паузы он перешёл к проблеме. Майор Бирюков и часть общественности считают, что дружина совершенно не умеет воевать зимой.

Попытки исправить положение вызывают ропот у другой части общественности и даже у обстрелянных солдат, так с этим нужно что-то делать. Или Бирюкова урезонить, или как-то успокаивать бойцов. Сам Мирзоев в этом не понимает, вот и поехал спросить моё решение.

Я потянулся чесать щёку, но под строгим Катиным взглядом отдёрнул руку и задумчиво проговорил:

– А все ведь считают, что за нас воюет сам генерал Мороз…

Мирзоев и Катя на меня удивлённо уставились. Ага, ещё не считают. Это немцы придумали под Москвой и Сталинградом и на весь свет распространили, а до тех событий русские и не ведали…

Стоп! А Финская компания? Тысячи обмороженных, внезапные нападения лыжников, расстрелы командиров перед строем солдат! Тогда-то русские и учились воевать зимой. Как у нас водится, на своих ошибках.

Я посмотрел на Катерину и сказал:

– Срочно поговори с Сергеем. Епархия должна снова направить в Корпус съёмочную группу. Киношники снимут, как мы окапываемся в мёрзлой земле, поговорят с техниками, чего им стоит оживить на нашем морозце «британцев». Пусть пообщаются с пацанами об их лыжной прогулке…

– То есть ты против войны зимой? – уточнила Катя.

– Я так «за», что вызову на дуэль любого! – процедил я.

– А! – чему-то обрадовалась она. – Тогда одного сюжета мало. Это же целая тема, зимняя война!

Мирзоев пошелестел бумагой и протянул мне документ со словами:

– Тогда это подпиши.

Я просмотрел короткую записку:

«Поддерживаю решения майора Бирюкова».

Подумал и дописал:

– Даже считаю недостаточными. Приказываю усилить, – и подписался.

Руслан Ибрагимович убрал бумажку в папку и продолжил ровным тоном:

– На усмирение бунтов ждём тебя лично. С этим пока всё, переходим к твоим любимым танкам. Ко мне самолётом прибыл человек из Харькова и сообщил, что родной Совет Обороны принял «Рысь-1» на вооружение. Только это просто неформальное одобрение дружинам на их покупку и выражение готовности Совета приобрести танки для ополчения на общих основаниях. В мирное время, конечно. Но есть для мирного времени и вторая серия. Выражается она в том, что за права на «Рысь-1» Совет предложил разработчикам… – Мирзоев на чистом листе нарисовал полмиллиона. – Продав права, харьковчане, конечно, поставят нам оговоренное количество машин. Но по остаточному принципу, Совет забирает первым. И больше контрактов никаких не будет.

– Что предлагает тот человек? – спросил я ровным тоном.

– Они готовы обозлить против себя Совет, – ответил Мирзоев. – Если ты к той сумме дорисуешь нолик.

Я задумался. Это же сейчас практически предел моих возможностей. И не встану ли я поперёк перевооружения Гардарики? Я же смогу производство новых танков оплачивать только с продажи, … ну, Епархия, может, подкинет, если будут новые земли. А Совет имеет намного больше возможностей…

Я повернулся к Кате и спросил:

– Идут люди в Православный фонд?

Она кивнула с серьёзным видом и сказала строго:

– Ты теперь просто должен найти эти деньги. Знаешь, что случится, если Совет купит права?

Я с интересом на неё посмотрел, и Катя сказала:

– А к тебе придёт человек из Совета и назначит плату, что ты будешь отстёгивать за каждую машину. Ему лично будешь отстёгивать! Или совсем не увидишь танков – их заберёт Совет.

– Можно предложить уральцам, – осторожно сказал Мирзоев. – За права и технологию они расплатятся танками. Их уже неплохо берут в дружинах, а будут брать и в Совете. Есть способы на него надавить…

Это стало решающим аргументом.

– Берём права, – решительно сказал я. – И поговори с тем харьковчанином, чтоб они подумали над установкой у себя наших улучшений. Это должно удешевить процесс.

– Несомненно, удешевит, и развяжет нашим мастерам руки для дальнейшего! – радостно воскликнул Руслан Ибрагимович, вынимая из папки документ. – На-ка это подпиши…

Я подписал купчую на пять миллионов рублей. Мирзоев аккуратно уложил её в папку и сказал, поднимаясь из кресла:

– На этом у меня всё. Если у вас нет вопросов… – он ласково меня с Катей оглядел и молвил. – Тогда счастливо.

– Пока, – сказали мы хором.

* * *

Миланья проводила господина Мирзоева и вернулась доложить, что звонили из гордумы, дабы утрясти кое-какие формальности. Мы легко собрались и поехали сразу на двух «Волгах». Только для безопасности на новенькой машине Надя повезла Клаву, а Катя сидела между мной и Авдеем в старой.

Супостату же в голову не придёт, что боярин с женой едет в небронированной «Волге»! Тем более обе тонированные и чёрные, различаются только номерами!

Ну, раз я сказал, что для безопасности, значит, для безопасности. Охранники приняли без комментариев, а Катерина неизвестно чему скромно улыбнулась, чего я, конечно, со строгим лицом не заметил.

На охраняемой парковке Надю и Клаву оставили слушать радио и следить за машинами, в гордуму пошли традиционным составом. На первом этаже я представился, и нас сразу проводили в отдельное помещение.

Усадили в кресла, дали кофе и показали бумаги на господина Тимохина. Я просмотрел документы и тихо пророс в казённое кресло. Эта ныне дохлая сволочь за день да дуэли продала мне, то есть Православному фонду все свои земли несельскохозяйственного назначения. Эта дохлая нынче сволочь продала бы и сельскохозяйственного, да не берём пока.

Заплатил я за земли английские деньги, и их заберут законные наследники, пусть лишённые боярства и дружины. А если бы дохлой сволочью стал я, этот длинный и пафосный перец поимел бы с меня, и бабки, и земли свои обратно.

Ага, дружбу он хотел князю подтвердить. Проигрался, наверно, в хлам или просто довыпендривался до банкротства. Как всё-таки неприятно разочаровываться в человеческом благородстве!

С каменным лицом я первым делом принял новую дружину на баланс. Вообще это фигня пехотная, только бойцам от меня всё равно положено выходное пособие, даже если я откажусь от части в пользу Совета Обороны. А так они, кроме пособия, ещё и лиха хлебнут напоследок в новой дружине.

Вдруг да кто-нибудь там окажется дельным. У них на складах какое-то имущество, у самих винтовки и другое оружие. Плюс землю дружина занимала, и договор с городком, где она стоит, автоматом переходит ко мне. Бирюков и Мирзоев разберутся.

Вторым же делом я с Катей отобрал самые вкусные сельские земли. Служащий гордумы быстренько оформил бумаги, я их подписал, и клерк при нас на счётах подбил налог и за оформление. Я снова подписал платёжный документ, и нас в гордуме заверили, что очень были рады и попросили почаще заходить.

Ну, точно прочитали статейку князя. Вся Гардарика познакомилась. В связи с этим Катя сказала, что я должен со всеми сходить в храм – она же со мной ездила в думу. Спорить с ней я так и не научился, просто кивнул.

Хорошо ещё, что обедню мы пропустили, а для вечерней службы было рано. Поставили свечки и просто помолились. И я только прочитал «Отче наш» перед иконой. Не люблю тотемный транс в людном месте, и я ж теперь христианин официально. Пусть и не очень хороший, ну, какой есть.

В продолжение искупления моих тяжких грехов Катя потащила всю компанию в библиотеку. Милые тётки-библиотекари вручили толстую подшивку немецкой газеты, ручку с тетрадью, а Катерина велела просмотреть статьи Кристофера Фирцайтера. Я подавил вздох и приступил.

Просидели до семи, и это стоило мне нервов. Я и не думал, что такие скоты и русофобы, как этот Фирцайтер, существуют на свете. И откуда Катя знает его имя? Хотя для неё неудивительно.

В общем, преодолел я первое желание спалить библиотеку, потом второе смотаться в Германию и забить Кристофера ботинками насмерть, и на третьем опусе герра пытался понять его логику.

Уже на пятом стал догадываться, что логики там отродясь не лежало, для Криса русские просто отвратительнейшие из животных, но всё равно продолжил. Ну, не верилось как-то, что европеец может быть настолько тупым!

Катерине даже пришлось отбирать у меня эту муть и говорить, что время уже. В тетрадке я нарисовал только виселицу и Кристофера, каким себе представлял – омерзительно уродливым, лысым и в очках.

Катя посмотрела рисунок и сказала, что для начала нормально, через неделю продолжим. Мы вышли из библиотеки, уселись в «Волги» и поехали. Домой прибыли незадолго до ужина.

После вкусной еды настроение моё немного улучшилось, и я не пожелал портить его обсуждением прочитанного. Так и сказал всем, что хочу это просто забыть, и повёл Катерину к себе в кабинет. Задали на выходной всё-таки прилично – полтора часа она вникала, а я решал и аккуратно записывал.

Зато в спальне случилось то, что я ждал всю неделю! Я вошёл в тотемный транс! Э…

То есть в тотем я входил на неделе, только без Кати. А тут решил попробовать это с тотемом. И знаете, я стал понимать, что имели в виду близнецы. Катя так стонала! Ну и мне оно открылось с неожиданного ракурса. Я бы сказал, во всей полноте…

Бедные люди! Бедный я! Мне ж раньше и десятой доли не доставалось! Даже с порабощением самой нежной, самой любимой девочки…

Глава 3

В новый понедельник Авдей с Мухаммедом попросили меня вести себя хорошо и пожелали отличных оценок. Я сказал:

– Спасибо, – вылез из машины и направился к КПП.

Поздоровался с другими ребятами в короткой очереди, потом показал военным удостоверение личности и предписание на отпуск, после чего они меня отметили и допустили на охраняемую территорию.

Бодрым кадетским шагом я направился в учебный корпус. Повесил в раздевалке шинель с шапкой и прошёл на политинформацию. Прозвенел звонок. Рослый инструктор в военной форме и с военной причёской прошёл на место и первым делом с нами поздоровался. Вторым же устроил перекличку, все пришли вовремя.

– Большов, – сказал военный. – Тебя для беседы вызывает ректор. Сумку забирай, это надолго.

– Так точно, – ответил я, откозыряв, прихватил баул и строевым шагом покинул аудиторию.

В коридоре, конечно, сменил аллюр, но, тем не менее, быстро добежал до ректората. У дверей привёл дыхание в норму, постучался и вошёл.

– А! – кивнула строгая секретарь. – Здравствуй, Артём! Сумку вон на диване оставь и входи, ректор тебя ждёт.

– Здравствуйте, – сказал я в ответ, оставил сумку, где велели, и подошёл к начальственной двери.

Рефлекторно одёрнул китель, коротко стукнул и сразу вошёл. С порога отдаю честь и отчётливо докладываю:

– Кадет Большов по твоему приказанию явился!

– Здравствуй, Артём, – сказал генерал-лейтенант. – Проходи, садись.

Я прошёл к креслу, сел с прямой спиной на самый краешек и молвил:

– Здравствуй, Григорий Васильевич.

Ректор на меня серьёзно посмотрел и начал разговор:

– Я читаю «Московский еженедельник». Заявление князя сулит тебе множество дуэлей. И в каждой тебя могут убить.

Он сделал паузу, строго глядя на меня, и я почувствовал себя неловко. Опустив глаза в стол, сказал ему угрюмо:

– Не я это придумал. Просто так получилось.

– Вообще, если ты проиграешь на дуэли, всем будет грустно, – наставительно проговорил ректор. – Но это ничего, по сути, не изменит. Ты поднял знамя, ему не дадут упасть.

Я вскинул на него удивлённые глаза, и он, позволив себе грустную улыбку, продолжил:

– Да Катя твоя займётся, деваться ей некуда. Ты уже немало вложил в оружие и продолжаешь вкладывать. Это она унаследует. Земли от Епархии отойдут Москве, да и пожалуйста – заплатите долги и забирайте. Англичане дают деньги лишь под гарантии. Главное, ты создал общественную силу, что не желает просто ждать успеха или неуспеха всех этих переговорщиков. Эта сила и Церковь найдут других бояр. Ты, Артёмка, уже стал символом…

– Лестно, конечно, – ответил я, покраснев. – Только очень жить хочется.

– Вот о том и пойдёт у нас речь, – выставил Григорий Васильевич палец для назидательности. – Среди училищ идёт негласное соревнование по дуэлям. Лидерство в этом вопросе приносит внимание, а оно спонсорскую помощь. Благодаря тебе мы уже первые среди кадетских корпусов и вошли в лигу взрослых. Мы очень хотим, чтобы ты продержался подольше!

– А я-то как хочу! – невольно вырвалось у меня.

– Другого твоего отношения я и не ждал, – важно изрёк Григорий Васильевич. – Ты по собственному желанию переходишь на индивидуальную подготовку. Заявление о желании подпишешь у секретаря. Отныне все часы самоподготовки с тобой будут работать наши маги…

– Не могу я в те часы, – мрачно молвил я. – Со мной рыси занимаются.

– Близнецы?! Из твоей дружины?! – обрадовался ректор. – И как успехи?

– Вхожу в транс в бою, – проворчал я нехотя.

– Ещё один рысь! – воскликнул генерал-лейтенант. – А мне не докладывали!

– Да какой там рысь, – потупился я, не желая подставлять рыжих. – Потому ещё и не доложили.

– Занимайтесь дальше, – сказал Григорий Васильевич. – Тогда ты моим приказом освобождаешься от политинформации. Тебя информировать, только портить – продолжай любить берёзки.

– Слушаю любить берёзки! – приложив ладонь к виску, подскочил я.

– Да ты садись, – благодушно проговорил ректор. – К сути мы только подошли.

Я присел на краешек, напряжённо глядя на высокого старика в генеральской форме.

– Так я говорил о спонсорской помощи, – вкрадчиво начал Григорий Васильевич. – Приказ мой о твоём освобождении от политики не совсем законный и должен иметь веские основания. Маги с тобой будут работать без платы. А ты уже оплатил всех выпускников, и они тренируются на каких-то британских танках…

– Разреши телефон, Григорий Васильевич, – решительно попросил я.

– Валяй, – пододвинул ко мне аппарат генерал-лейтенант.

Я снял трубку и накрутил свой номер. Через три гудка трубку взяла Миланья и сказала добрым голосом: