Между Навью и Явью. Семя зла

– Сачу? – крикнул Волшан.

На таком расстоянии он прекрасно чуял, что всадник не вооружён и пахнет только дымом, кумысом и лошадьми.

– Я – Сачу. А ты кто? – прокричал в ответ пастух, явно опасаясь подъехать ближе.

– Я привёз тебе кое-что от Тэмира11.

Смеян говорил, что кое-кто из степняков знает его под этим именем, как и Сачу.

– Покажи! – Всё ещё не решаясь приблизиться, крикнул парень.

Волшан вздохнул, но снял с шеи шнурок с лепестком и поднял над головой. Тот заблестел в лучах закатного солнца, будто и впрямь был золотым. Или – был?

Низенькая лошадь степняка, бодро перебирая ногами-столбиками, рысью припустила к Волшану.

– Друг Тэмира – желанный гость для Сачу, – заявил тот, подъехав чуть не вплотную.

Ильк покосился на его лошадку и фыркнул. Волшану показалось, что презрительно.

– Темир хочет, чтобы я тебя в кагал Чобан проводил? – удивился Сачу, когда оборотень рассказал о цели своего появления. – Это далеко, знаешь?

Он щурился и качал головой, совсем не радуясь просьбе Смеяна.

– Я заплачу. Серебром заплачу, когда приедем, – попытался изменить настроение парня Волшан.

– Ты не из моего народа, пёстрая голова. Кто ты? Рус? – внезапно спросил Сачу.

– Нет, не рус, – отрёкся Волшан, скрепя сердце, – я – как ты.

От Смеяна он знал, что Сачу родился среди печенегов от угнанной в полон девушки из русичей. И, хотя внешне паренёк пошёл в отцовскую породу, кровь своё дело сделала – он исправно служил Смеяну в торговых и иных делах, когда у того была потреба.

– А какого ты рода? – не спешил униматься Сачу.

– Пусть тебя это не беспокоит, лучше скажи, сколько времени нужно, чтобы добраться до кагала?

Сачу задумался, морща лоб и нос, и принялся считать, шевеля полными губами. При этом он выставил оба кулака перед собой и по очереди разогнул семь грязных пальцев.

– Столько дней, – показал он Волшану. – Может, ещё один, если никого плохого не встретим.

Восемь дней пути Волшана не смутили, он даже подумал, что парнишка ошибся на день-другой.

– Хорошо. Возвращайся, пока тебя не хватились, соберись в путь. На рассвете буду ждать тебя здесь. О «плохих» расскажешь по дороге.

Сачу появился вовремя. Волшан уже успел натянуть одежду и перепоясаться. Решив до рассвета накормить зверя, чтобы быть готовым к неожиданностям, он поохотился. Ильк покосился на рыжего конька, когда тот пристроился рядом, но и только. Солнце вставало слева, а значит они двигались на юг, далеко огибая становище племени Ор Ат.

Первый день пути не принёс никаких неожиданностей. Давая передышку коням, Волшан и Сачу останавливались, чтобы пожевать сухого козьего сыра, который взял в дорогу степняк, а потом просто двигались дальше по однообразной волнистой равнине.

К вечеру Сачу вывел их к небольшой лощине, на дне которой прятался ручей.

– Здесь будем спать, – заявил он, спешиваясь.

Волшан не стал спорить, ведь парень лучше знал эту степь. К тому же коней нужно было напоить. Прислушавшись, он не учуял вокруг никакой опасности и снял седло со спины Илька. Стреноживать, как это сделал Сачу со своим конём, он его не стал. Знал, что Ильк никуда не денется.

В тёплых сумерках над травой летел треск насекомых, в сырой лощине заквакала неведомо как оказавшаяся там лягушка, всхрапывали кони, шлёпали хвостами по крупам, отгоняя мошек.

– Ты не сказал, что за «плохих» людей мы можем встретить, Сачу? – спросил Волшан.

Он подложил седло под голову и устраивался поудобнее.

– Разных, – сонно отозвался Сачу, – люди из чужого племени, не Чобан и не Чор. Могут забрать коней. Могут убить.

– А сейчас мы на чьей земле?

– Завтра будет земля Чор, но они стали как мы, Чобан. Вместе. Хакан Бору собирает народ, он – Великий хакан, – пробормотал Сачу и засопел.

Волшан уставился в густо-синий бархат ночного неба. «Хакан Бору» – повторил он мысленно. Тот молодой хан, о котором говорил Смеян. Отметина деда Славко налилась несильным жаром. Сачу только что подтвердил правоту опасений купца. Из того, что видел Волшан за последнее время, выходило, что опасения эти не напрасны. Перед глазами встал разоренный хутор. Земли русские были совсем не готовы к объединению орды. За мыслями он не заметил, как провалился в короткий и чуткий сон.

Разбудило его острое чувство опасности. Волшан открыл глаза и сел. Вокруг стояла умиротворяющая тишина, даже птицы ещё молчали. Он посмотрел на Сачу – тот спал, запрокинув голову и тихо посапывая, но что-то было не так. Волшан пригляделся и похолодел – свернувшись в несколько колец, на груди его провожатого лежал аспид. Тёмный узор чётко выделялся на более светлом теле. «Только не шевелись!» – мысленно взмолился Волшан, обращаясь к незадачливому парню, и медленно потянулся к спящей змее, пытаясь углядеть в клубке колец плоскую голову. Яд такой большой змеи непременно лишит жизни, и Волшану совсем не хотелось рисковать. Гадина пригрелась и дремала, но могла быть быстрее молнии, если её испугать. От разглядывания в сумерках резких заломов узора у него зарябило в глазах, но голову увидеть удалось. Волшан ухватил и сжал её, сдёргивая с груди Сачу. Змея, длиной чуть не в его рост, очнулась и принялась извиваться, стараясь зацепиться хвостом за руку. Холодное тело оказалось сильным и билось за свою жизнь с яростью. С зубов раскрытого рта капал яд. Прямо за спиной Волшана захрапел Ильк, гулко топоча копытами. Оборотень развернулся. Конь раздувал ноздри и лупил передней ногой в землю.

– Давай, – прохрипел Волшан.

Стряхнув уцепившийся за запястье хвост гадины, он бросил её оземь. Ильк взвился в воздух и тяжело припечатал плоскую голову копытом. Тело судорожно дёрнулось, свернулось и развернулось, и, наконец, распласталось по земле длинной безжизненной лентой.

– Спасибо, – Волшан огладил горячую шею коня. Ильк сердито фыркнул в ответ.

– Ты спас мне жизнь, Шан. Теперь ты стал мне, как брат, – тихо прозвучало за спиной.

– Хорошо, что ты остался жив, – пожал плечами Волшан, – что бы я делал без тебя в землях Чор?

Жизнь давно научила его, что надеяться на преданность степняков не стоит. Несмотря на жестокость, в чём-то они были совсем как дети. Легко давали клятвы и так же легко их забывали.

Проехать половину степи и не встретить печенегов было немыслимо. Через день они наткнулись на большое стадо овец, которое охраняли несколько верховых. По счастью Сачу быстро нашёл с ними общий язык. Недолго думая, он галопом помчался навстречу ближайшему всаднику и о чём-то с ним потолковал.

– Это Чор из рода Зимней травы. Мы торгуем и спорим из-за пастбищ. – коротко отчитался парнишка, когда вернулся. – Всё хорошо, можно ехать спокойно. За двойным холмом, в дне пути, видели отряд чужаков, но здесь их нет.

За землями Чор снова начались земли Чобан, но, как утверждал Сачу, теперь это были дружеские земли.

– Ай, Шан, хочешь, скажу что-то? – он пристроился рядом с Волшаном, и его рыжий конёк то припускал торопливой рысью, то отставал, пытаясь двигаться рядом с Ильком.

– Ну? – покосился на парня Волшан.

– Никакой ты не печенег. Конь у тебя – ах, какой конь! А ездить не умеешь. Кто в степи не умеет ездить на лошади, скажи? Никто.

Волшан нахмурился. Ему-то казалось, что он успел притерпеться к жёсткому седлу и давно перестал испытывать неудобства, сидя верхом на Ильке. То, что на взгляд степняка он был плохим наездником, не радовало.

– И что? – буркнул он в ответ.

– Ничего. Думаю, просто. Зачем, думаю, Шану такой конь, если он и ехать нормально не может? Зачем, думаю, Сачу столько серебра? Куда он его спрячет? Не нужно серебра, отдай мне коня своего, и даже забери моего, Шан. Хорошая мена!

Волшан расхохотался, заставив Илька вздрогнуть от неожиданности.

– А я гадал, чем ты Смеяну приглянулся! – сквозь смех выдавил он. – А ты – купец! «Хорошая мена»!

Волшан снова рассмеялся. Сачу же обиженно надулся, совсем по-детски.

– В Степи нет «купец», – так же, мешая русский и родной языки, ответил он. – В Степи умеют делать хорошие мены. Я – умею. Давай договоримся, Шан?

– Да ты шутишь? – посерьёзнел Волшан. – Ильк тебе голову откусит, не успеешь прокатиться.

– Я не буду скакать на таком замечательном жеребце, Шан. Я отведу его в табун к кобылицам, и через год у меня будет много таких, как Ильк!

– Точно купец! – искренне восхитился Волшан. – Нет, не выйдет. Ильк с тобой не пойдёт, Сачу. Не обижайся. Он – мой друг.

– Конечно, – быстро согласился Сачу. – Бал, – он потрепал своего рыжего конька по гриве, – тоже мой друг. Но он – лошадь. Не человек. Менять, дарить, даже съесть коня не стыдно.

– Нет договора, Сачу. Оставь это. Илька я не отдам, – отрезал Волшан.

Дальше ехали молча.

– Завтра днём увидим кагал, – заявил Сачу, когда они устраивались на ночёвку.

У Волшана ныла спина от целой седьмицы, проведённой в седле, и он был в мрачном настроении. Хотелось выпрямиться, растянувшись на жёсткой земле и ни о чём не думать.

Не дождавшись его ответа, Сачу продолжил:

– Будут сторожевые отряды. Говоришь ты хорошо, но похоже на то, как говорят на севере, поэтому лучше молчи, если не спросят. А спросят, скажи, что ты из Кухей. Я слышал, что они отправили искинчи к нашему хакану, хотят мира.

– Хорошо, – проворчал Волшан. – Я понял. Кухей.

– Они к шапкам волчьи хвосты пришивают, но хвост же может потеряться? – зевнув, предположил Сачу и свернулся калачиком, готовясь уснуть.

У него это получалось легко – только что говорил и вот уже громко засопел.

Волшан подождал немного и со вздохом поднялся на ноги. Когда он приедет в кагал, зверь должен быть сыт. Да и волчий хвост раздобыть не мешает, раз уж он теперь «кухей».

Утром Сача изумлённо вытаращился на обрубок рыжеватого волчьего хвоста, который Волшан привязал к заострённой верхушке своего тягиляя кожаным шнурком так аккуратно, что даже дырка, которую пришлось проделать для этого в шапке, была незаметна.

– Шан, сейчас ты похож на настоящего печенега, – восхитился Сачу, цокнув языком. – И ехать верхом получается уже намного лучше.

Ободрённый похвалой, Волшан свистнул Ильку, и тот примчался на зов, сбивая метелки с поредевшей здесь, на юге, травы.

***

Ильбег хан отправился в главный шатёр кагала, а Караман, даже не стряхнув пыль с сапог, заявился к ата-каму. Высокий и тощий стражник преградил ему путь у входа.

– Кто ты? Ата-кам отдыхает и никого не ждёт.

Караман вздохнул. Кам, который не принимает родичей – что может быть удивительней?

– Сообщи Бычин каму, что пришёл Караман кам из рода ОрАт.

Стражник не посмел возразить и нырнул за полог входа.

– Входи, кам, – пригласил он, вернувшись.

Караман и сам был не молод, но Бычин-кам оказался действительно старым. Редкие побелевшие космы слиплись от пота. На макушке их почти не осталось, и она просвечивала бледной кожей. Слезящиеся глаза прятались в складках обвисших век. Он грузно восседал среди подушек и валиков, набитых конским волосом. Несмотря на жару, в очаге пылал огонь.

– Что понадобилось каму из далёкого рода? – сварливо поинтересовался старик, не предлагая сесть.

– Я пришёл, чтобы сказать, – мягко ответил Караман, – что почтенный Бычин должен уйти.

– Уйти? Куда? – не сразу понял ата-кам.

Он сощурился, силясь разглядеть неожиданного гостя сквозь мелькающие языки пламени.

– Племени давно нужен новый ата-кам, почтенный Бычин. Ты слишком устал, и это плохо. Я, Караман-кам, пришёл, чтобы занять твоё место.

– Что? Кто ты такой, Караман? Пыль, под подошвами моих сапог! – Взвился старик.

Его голова затряслась, от гнева задрожали губы. От гнева и страха. Но Караман не почувствовал жалости. Его цель была больше, чем неудачливый старик, стоящий на пути.

– Я – тот, кто нужен хакану Бору. Тот, кто нужен всему племени Чобан и народу Великой Степи, – уверенно ответил Караман.

Он так и остался стоять у входа, не желая нарушать традиций.

– Мне жаль, что ты не способен этого понять, Бычин-кам. Ты наделал достаточно ошибок, и, если завтра созвать совет, то изберут меня, ты же знаешь это? У тебя было время уступить. Оно и сейчас ещё есть.

– Как ты смеешь? Чок!12 Я – ата-кам племени! Я служил трем хаканам, – зашипел Бычин. Из беззубого рта полетели брызги слюны.

– И племя ценило это, – уважительно кивнул Караман, но даже не подумал согнуться, – теперь мой черёд. Прими это. Или прими позор.

– Прочь! Я прямо сейчас пойду к хакану. Он снесёт тебе голову… – Бычин завозился среди подушек, пытаясь подняться.

– Ни один хакан не станет убивать кама, и ты это знаешь. Хочешь убить меня? Сделай это сам!

Караман со вздохом склонил голову и покинул негостеприимный шатёр ата-кама, думая о том, что на его месте выбрал бы первое, и, однажды, несомненно совершит именно такой выбор. А пока ему предстояло сразиться с Бычином один на один, используя те силы, которыми наделил их Создатель Земли и Неба. Не сомневаясь в своей победе, Караман отправил верного роду искинчи к Еке, с просьбой организовать совет всех кам племени.

Восемь ночей, пока гонцы созывали остальных кам, Караман провёл в ожидании смерти. Нет, он не боялся. Отправиться в Тенгри и остаться там навсегда рано или поздно предстоит каждому, но к чему торопиться, если сделано так мало? Ему поднесли отраву – он выпил смертельный напиток, улыбаясь. Пусть ата-кам стар, но такого бессилия Караман не ожидал. Результатом стала всего лишь чёрная рвота, которую слизал тощий пёс за шатром, да издох тут же. К нему подослали убийцу в ночи, с тонким, как змеиное жало ромейским клинком – из мрака шатра Караман наслал на него духа падучей, и долго смотрел, как тот корчится, захлёбываясь пеной изо рта, прямо у входа. У старика-кама вовсе не осталось силы, если он решился на подобные поступки. Отогнав духа прочь коротким заклинанием, что теперь почти не стоило ему усилий, Караман склонился над едва способным дышать убийцей и прошептал:

– Ты встанешь, вернёшься к тому, кто послал тебя, и передашь слово в слово: ала13 избавиться от меня, пока я жив, ведь у тебя нет силы, чтобы прогнать меня, когда умерев, я вернусь к тебе духом мести!

Больше Карамана никто не побеспокоил. Бычин легко мог навсегда отправиться в Тенгри в любую из предыдущих ночей – каждый кам знал нужные снадобья – но даже такой долгой жизни ему оказалось мало. Старый ата-кам не был глупцом, просто его время закончилось, а он не пожелал с этим согласиться. Теперь же Бычину предстояло вкусить позор смещения, и Караман не знал, что могло быть хуже. Завтра Еке, добрый и недалёкий, повернёт голоса остальных кам в его пользу – верный роду искинчи уже вернулся и доложил, что послание передано в точности.

Конечно, хакан Бору знал, что камы сместили Бычина и избрали нового ата-кам, и это ему не слишком понравилось, но сколько бы власти не имел над племенем хакан, дела духов и их проводников его не касались. Когда ему сообщили, что совет завершился и камы разъезжаются по своим станам, Бору велел пригласить нового ата-кама в свой шатёр.

– Так ты и есть тот кам, который призван советом служить и защищать племя? – Хакан Бору оглядел Карамана с головы до носков запылённых сапог.

К его удивлению, гость оказался не слишком стар, поджар телом и невысок. К своему хакану явился в скромной одежде, в какую носят в пути, а не в той, что обычно отличает кам – увешанной таинственными амулетами, перьями и сухими костями животных и птиц.

Караман почтительно склонился.

– Подойди, сядь. Расскажи, кто тебя надоумил решиться на такое?

– Великий хакан, мои учителя – мудрые духи и Тенгир дин. Только его советы имеют для меня цену.

– И что же поведал тебе Тенгир дин? – равнодушно спросил Бору. Было заметно, что ответ Карамана его не впечатлил.

– Все мы во власти Тенгри хотим того или нет. Все отправимся туда в конце пути. Но здесь, на земле, бежим друг друга, льём кровь родичей так же легко, как кровь врагов, словно дикие собаки, не знающие хозяина. И враги радуются нашим распрям, видя, как легко мы сами помогаем им в победах, – начал Караман, наблюдая за тем, как хакан всё больше хмурится с каждым словом. – Мы – как разжатые пальцы руки, нас рубят и ломают по одному и однажды искалечат навсегда. Тенгир горюет. Он разочарован слабостью своего народа. Где, спрашивает он меня, тот хакан, что соберёт мою руку в грозный кулак, бьющий врага, подчиняющий чужие народы и земли великой славе степного народа? Если бы я мог, ответил бы Создателю Земли и Неба, что знаю такого хакана. Он молод и полон сил. Он жаждет славы и уже познал горечь поражения, познал, чтобы никогда не допустить его в будущих сражениях. Ему вверяются многие роды, а вверятся и многие племена. За тысячами придут тысячи тысяч. Минглиг воинов, готовых ради него на всё. Вся Великая Степь дрогнет и двинется на врага. И не будет ей преград на земле… Враг захлебнётся в крови, его жёны станут сбивать нам кумыс, его дети – пасти наш скот, его пастбища заполнят наши овцы и кони, его реки станут нести воды только для нас. Те народы, чьи земли не подойдут нам, будут платить золотом и железом только затем, чтобы оставить их нетронутыми… Так ответил бы я Создателю. Но этот хакан слушал не меня, а другого кама. Возможно, Тенгир задаёт ему другие вопросы, подумал я. Или ата-кам их неправильно понимает? Вот и приехал, чтобы спросить самого Бычин.

– Странные речи слышат мои уши, Караман-кам, – недобро прищурился молодой хакан. – Ты рассуждаешь, как воин.

– А разве кам – не воин, мой хакан? – Караман поднял голову, выдержав тяжелый, испытующий взгляд Бору. – Я встречаю врага так же часто, как ты. Моё оружие – не острая сабля, и сражаюсь я не с людьми, а со злыми духами, но я такой же воин, как же иначе? Не будучи воином врага не одолеть. Потому и речи мои такие.

Бору хмыкнул. Недоверие и растущий гнев во взгляде сменились любопытством. Караман позволил себе мягкую улыбку. Он знал, что уже победил, но торопиться не следовало.

– И в чём же, по-твоему, ошибался ата-кам Бычин? – подался вперёд Бору.

Вопрос был с подковыркой, но Караман был к нему готов.

– Нет ошибки без условий, хакан Бору. Уважаемый Бычин давал верные советы для кама малого племени, желающего всего-навсего сохранить людей и не дать им умереть от голода на клочке земли. Но для племени, способного стать чем-то большим, объединить под рукой сильного хакана весь народ Великой Степи, советы ата-кама были ошибочными. Всё зависит от взгляда на вещи – я верю, что ты избран для великой цели, ата-кам же всего лишь мечтал о спокойствии. В спокойствии тоже есть свои радости. Если ты готов ими довольствоваться, тогда ошибаюсь я. Если нет – ошибался почтенный Бычин. Но я вижу твою душу в одном твоём взгляде, Великий Хакан, и так же вижу, что не ошибся.

Узкие, длинные, по-женски красивые глаза молодого хакана блестели. Караман много раз видел такой блеск. Его вызывала жажда обладания. Хакан Бору увидел картину будущего, нарисованного Караманом, и она никогда его не отпустит. Тенгир, Хозяин Земли и Неба, не мог ошибаться – так же, как избрал он Карамана, избрал и Бору. Хакан жаждал славы, а Караман явился, чтобы помочь в этом.

Неудачная охота

Проклятых печенегов оказалось слишком много! Главный стан племени был больше похож на целый город шатров и кибиток. Город, готовый в любой момент сняться с места и смертоносным валом покатиться туда, куда укажет его предводитель. Да, пока Волшан добирался до кагала Бору, узнал, что к тому примкнули два других племени, но подобного увидеть никак не ожидал. Сачу был удивлён не меньше и, чувствовалось, искренне.

– Ну вот, Сачу, ты свою часть уговора выполнил. Незачем идти со мной дальше, – Волшан спешился в тени большого шатра на окраине кагала и, придерживая Илька, вложил в грязную ладонь степняка обещанную плату.

В светлых глазах полукровки мелькнули одновременно разочарование и облегчение. Что и говорить, в этом путешествии парнишка сильно рисковал.

– Ты знаешь, где меня найти, Шан, и всегда будешь желанным гостем в моём скромном шатре, – сказал он, с тоской оглянулся на Илька, поправил замурзанный тягиляй и споро потянул своего рыжего прочь от Волшана, мигом исчезнув в громкоголосой сутолоке печенежского стана.

Волшан тоже натянул шапку поглубже, на самые брови.

– Ну что, Ильк, приехали мы. Теперь бы в этой толчее разобраться, – прошептал коню во влажную шею.

Конь негромко всхрапнул. С головы до ног покрытый рыжей пылью, потемневшей на отпотевших боках и шее, он совсем не выглядел каким-то особенным. Не выглядел странно и сам Волшан – негустая чёрная бородка укрывала нижнюю половину лица, остальное пряталось под тягиляем. Одежда тоже никак не выделяла его среди степняков, да к тому же они и сами тут были меж собой перемешаны. А уж носить чужую личину Волшан давно привык и чувствовал себя вполне уверенно.

Хаос, в котором на первый взгляд жил кагал, на деле был весьма упорядочен. И подобраться к шатру хакана Волшану не удалось, разве что обернуться зверем прямо в сердце печенежского племени и глупо подохнуть от сотни копий и стрел. Хакана охраняли днём и ночью, что говорило о его осторожности и наличии ума. Как-никак, вновь примкнувшие к племени сородичи были такими же воинственными, как и его собственные люди. И воев вокруг было слишком много. До ночи прослонявшись по огромному кагалу, с наступлением сумерек он подсел к одному из костров у гостевого шатра. Здесь говорили на разных наречиях, и он был таким же чужаком, как и собравшиеся у огня.

Степняки прославляли Бору-хана. Обсуждали грядущее. Делились былыми успехами и новостями из своих земель. Волшан делал вид, что дремлет, опустив голову.

– По первому свету хакан Бору собирается на охоту, – неожиданно сказал кто-то. – Наш хан едет с ним, и мой старший брат тоже!

– Хакан Бору молод и полон сил! Охота – хорошее дело! А наш хан давно не охотится, бережёт силы для походов, – с завистливым вздохом заметил другой степняк.

Волшан едва удержался от довольной улыбки. Удача снова была на его стороне.

Охота – занятие увлекательное, особенно, если добычей не являешься ты сам. Матёрый бык никакого удовольствия от охоты не получал. Ему не повезло оказаться между двух огней – загонщиков с одной стороны и притаившегося Волшана, которого он чуял и инстинктивно опасался даже больше людей – с другой. Он пытался выбраться из западни, бросаясь то в одну, то в другую сторону, но тут же с гневным рёвом поворачивал обратно, незаметно для себя двигаясь к намеченной загонщиками цели – маленькому отряду хакана Бору. Зная горячий нрав своего предводителя, никто из его сопровождающих вперёд не рвался, и, когда хакан услышал наконец рёв бегущего на него быка и пустил своего коня в резвый галоп, остальные коней придержали, уступая хакану радость победы над зверем.

Вот только появления Волшана никто не предусмотрел. Громадный зверь выскочил словно из ниоткуда, и гнедой под хаканом взвился на дыбы. Губы всадника упрямо сжались, на напряжённом лице резко обозначились квадратные скулы. Конь ещё размахивал передними ногами в воздухе, а хакан, развернувшись в седле, уже натянул тетиву. И отпустил. Был бы Волшан обычным волком, тут бы его жизнь и закончилась.

Отдав должное бесстрашию печенежского предводителя, Волшан вильнул в траве, пропуская стрелу в половине ладони от левого бока, развернулся и прыгнул снова. Хакан рванул поводья, раздирая рот обезумевшего от страха коня железом, и умудрился повернуть, готовясь к новому выстрелу. Зверь сшибся с конём в прыжке, лишь вскользь деранув всадника когтями. Оба – конь и всадник – рухнули на землю, а Волшан перелетел через них и оказался нос к носу с подбежавшим туда же быком, впавшим в предсмертную ярость. Тот опустил громадные рога и, трубя, попёр на Волшана, будто таран в крепостные ворота. Волшан отскочил, и бык сходу подцепил лошадиный бок, застрял в рёбрах рогами, поволок лошадь по земле, протоптавшись по хакану, который, истекая кровью, пытался отползти в сторону. От близкого топота копыт задрожала земля. Запели тонкие стелы, разрезая воздух над степью, злым шмелём прогудело рядом с Волшаном копьё, отправленное в полёт кем-то из степняков.

Не зная, чем завершилась его собственная охота, оборотень огромными прыжками унёсся в степь.

По тому, какой гул и суматоха стояли в кагале, вернувшийся Волшан понял, что даром его утренняя вылазка в степь не прошла. Однако узнать что-то определённое оказалось не так-то просто. По огромному стану летели самые невероятные слухи. Взбудораженные печенеги будто озверели – тут и там ругались и сцеплялись друг с другом… Волшан двинулся к центру кагала, туда, где находилось жилище самого хакана. Возбуждённого царящей вокруг суматохой Илька, непрерывно прядающего ушами и вскидывающего голову, он вёл в поводу.

Пространство перед белым шатром хакана заполняла разноликая толпа взволнованно галдящих степняков. Волшан уловил несколько разных наречий, но они не слишком отличались, а смысл был один: хакана на охоте ранил какой-то зверь. Степняки переспрашивали друг друга – «Хакан умирает? Он жив? Что теперь будет?» Близко к шатру было не подобраться – его окружал частокол ощерившихся копий и натянутых луков в руках мрачных и молчаливых печенежских воев. Волшан протолкнулся вперёд, насколько было возможно, прижимаясь к плечу Илька, который действовал, как таран, храпя и щелкая зубами на недовольные окрики. Впрочем, другие пробовали пробиться поближе даже верхом… Паника расходилась по толпе волнами во все стороны, и возвращалась обратно в виде невероятно искажённых слухов.