Смерть заберет с собой осень

– Тогда вы не можете быть настоящим.

– Почему же? – Он продолжал смотреть куда угодно, но только не на меня, словно я был пустым местом. – Я умею ходить, говорить и думать. Как утверждал Декарт, если ты, конечно, знаешь, кто это: «Я мыслю – следовательно, я существую».

– Декарт лишь философ, а не все философские изречения – истина.

– Ну разумеется. Познать природу бытия невозможно.

Он грустно улыбнулся, поворачиваясь ко мне. Вместе мы выглядели невероятно нелепо: я пытался скрыться и утонуть в своей тонкой одежде, он же шёл так, словно вокруг не царила яростная метель, а светило тёплое летнее солнце, ласкавшее кожу. Было в этом парне без имени что-то настораживающее и противоестественное, но я не мог понять, что именно.

– Тогда скажи мне, – он закусил нижнюю губу, – кто из всех философов тебе ближе?

– Зачем?

На самом деле я пытался оттянуть время, чтобы перебрать их в своей голове и вспомнить, кто какие направления представлял, потому как курс философии остался в предыдущем семестре. Почему-то ужасно не хотелось ударить в грязь лицом. Чисто из принципа.

– Просто удовлетвори мой интерес.

В голове всплыл только один человек, который буквально требовал, чтобы из всего длинного списка я выбрал именно его. Мы были похожи: оба считали, что человеческое существование абсурдно, и вместе с тем каждодневно ощущали дыхание смерти в затылок, что и заставляло из раза в раз прокручивать назойливые и порой огорчающие мысли, точно заевшую пластинку:

– Камю.

Мы свернули с главной дороги. Я просто хотел проверить, что он начнёт делать, когда шумный поток людей останется где-то позади. Всё ещё не верил, что он просто взял ответственность за мою жизнь на тот краткий отрезок времени, что мы шли от станции к моему дому. Мы всё углублялись в узкие и порой тёмные закоулки, где он с лёгкостью мог бы ударить меня по голове и сбежать, но незнакомец продолжал обдумывать мой ответ, смотря только вперёд.

Холодный белый свет от ближайшего фонаря скользнул по его бледному лицу, придавая ему ещё бо́льшую неестественность. Парень усмехнулся и, склонив голову набок, прошептал:

– Какая ирония!

Я смутился и не нашёл в себе силы возразить. В этом он был несомненно прав.

– Камю, если я не ошибаюсь, был против самоубийства, потому что это наиболее лёгкий вариант из всех.

– Да. – Я с трудом разлепил губы. Голос мой звучал сипло и немного надломленно. – Это больше похоже на смирение, где нет бунта.

– «Таким образом, я извлекаю из абсурда три следствия: мой бунт, мою свободу и мою страсть. Посредством одной только работы ума я обращаю в правило жизни то, что было приглашением к смерти, и отвергаю самоубийство», – процитировал он Камю, и отчего-то меня передёрнуло, словно кто-то закинул мне за воротник льдинку.

Миновав ещё один узкий проулок, мы вышли ко второму входу в мой жилой комплекс: высотка ひ-образной формы возвышалась на фоне всех остальных домов в округе, и только офисные здания вдалеке могли бы с ней посоревноваться; всю территорию окружал высокий забор, из-за которого выглядывали пёстрые деревья, чьи листья ещё не успели опасть и эстетично контрастировали с шапками снега. С этой стороны был вход через парк, но никто, кроме жильцов, не мог сюда пройти. Я надеялся, что и этот странный парень наконец отстанет.

– Мы пришли. – Я даже не пытался скрыть раздражение в голосе. – Теперь вы оставите меня в покое?

Он задумчиво всматривался в брусчатую дорожку, ведущую к самой многоэтажке, и взгляд его сделался до того печальным, будто он сошёл с полотна Верне: уставший и скованный, как и Мазепа, он мчался туда, куда я не мог попасть, всё дальше и дальше, за грань человеческого понимания, гонимый чем-то извне. Эта мысль остро проблеснула в моём сознании, прежде чем мы успели расстаться, и от подобного сравнения мне сделалось дурно.

– Ещё увидимся. – Парень устало прикрыл глаза. Его губы тронула слабая улыбка.

Он нагнулся ко мне, точно хотел что-то сказать, выдать тайну, а затем сделал два шага назад и растворился в снежном вихре, рассыпавшись на множество искрящихся снежинок, уносимых ветром куда-то меж проводов, натянутых над головой.

Глава 2

Проснулся я в полутьме собственной небольшой комнаты. Шторы были задёрнуты, но со стороны кровати была видна узкая полоска серого света. Однако даже уличный снежный мрак казался невыносимо ярким пятном на контрасте с тем, что было вокруг.

Я приподнялся на локтях, сонно глядя на приоткрытую дверцу шкафа, из которой торчал рукав свитера. Вчера я небрежно закинул его туда и завалился спать, потому что окончательно уверился в том, что приставший ко мне на улице парень был не просто фантазией, а самой настоящей галлюцинацией, вызванной тем, что я смешал кучу таблеток с алкоголем.

По крайней мере, другой вариант я и не думал рассматривать.

Не успел я надеть очки, как рука машинально потянулась к горке из пластинок с таблетками. Удручённо заставил себя повернуть голову, чтобы найти нужную.

– Печень, желудок, та-а-ак, сердце, да блин, – бормотал себе под нос я. – А какую мне пить сегодня? Посмотрим…

Моя щитовидная железа сожрала сама себя, оставив вместо себя пустоту и пожизненную потребность в таблетках. Конечно, по сравнению со всем остальным это была полнейшая ерунда, но я искренне устал быть прикованным к горсти медикаментов, без которых моя жизнь уже давно бы оборвалась.

Я взял две пластинки и стал высматривать, в какой из них осталось больше таблеток. Врач сказал чередовать дозировку гормонов, потому что ни одна из тех, что продавались, не подходила мне в изначальном виде: либо мои показатели, судя по анализам, быстро падали, либо, наоборот, повышались. Всё это существенно усложняло моё ежедневное пробуждение, потому что спросонья вспоминать, какая доза мне необходима, – сложно, муторно и скучно. Порой я вообще забывал, принял ли нужные таблетки. В моей жизни их было настолько много, что за ордой детей в младшей школе уследить и того легче.

– Эта так эта. – Выбрал ту, где было на одну больше.

Выдавил из упаковки небольшую, размером с булавочную головку, таблетку себе на ладонь и закинул её в рот, зажимая меж зубов. Свободной рукой потянулся к стакану с водой и одним небольшим глотком запил её. Дальше настал черёд сахара. Глюкометр лежал с краю в чёрном чехле. Для этого уже пришлось подняться чуть повыше, чтобы усесться поудобнее, прислонившись спиной к прохладной стене. Раскрыл чехол у себя на коленях, ловко откупорил крышку баночки с тестами и, подхватив одну из них, вставил её в сам глюкометр. Экран того загорелся, и пока он прогружался, я бездумно крутил прокалыватель, выбирая, какой из пальцев проколю сегодня: все они были усыпаны множеством маленьких тёмных точек, оставленных иглами. Несколько дней назад неудачно проколол мизинец, и на том расплылся небольшой синяк, который противно темнел, точно я какой-то прокажённый.

В коридоре слышались шаги. Вероятно, мама ещё не ушла на работу, хотя сегодня была её смена. Она работала менеджером в комбини, чтобы хоть чем-то занять свои будни. Домохозяйкой она никогда быть не хотела, но и работать на полную ставку – тоже. Особенно после того, как я заболел. Считала, что всегда должна быть рядом, и опекала, точно мне не двадцать, а десять. Это утомляло.

Глюкометр загрузился. Я приставил прокалыватель к безымянному пальцу и, щёлкнув, убрал его обратно в чехол. Надавил на кожу рядом с проколом, из которого с трудом выступила багровая капля крови.

Каждый день одно и то же. Рутинная обязанность, которая не доставляла мне ничего, кроме неудобств и боли – незначительной, поскольку за столько лет привыкаешь. Порой я представлял, что однажды кровь в моём теле иссякнет. Разумеется, это было не больше, чем фантазия, вызванная усталостью и скукой, но иногда такой исход казался вполне реальным. Тогда во мне не осталось бы ничего. Только пустота. Да и сам я, скорее всего, к тому моменту уже исчез бы.

Прислонил палец к тесту, и тот быстро вобрал в себя немного моей крови. Вскоре на экране загорелись цифры. В целом приемлемые, особенно учитывая, что вчера я позволил себе лишнего.

Откинул голову, глупо рассматривая пустой потолок. Вылезать из тёплой кровати не хотелось, но через несколько часов я пообещал встретиться с несколькими однокашниками, чтобы помочь им подтянуть английский к грядущим экзаменам, а затем меня ждал ученик – пока мама подрабатывала в комбини, я обучал других языкам. Деньги были не самыми большими, но этого хватало, чтобы я не просил их у родителей. Те и так тратили на моё лечение в разы больше, чем на обучение в университете. Просить их о том, чтобы они покупали мне ещё и всякую ерунду вроде манги и одежды или давали на развлечения, было бы низко.

Резким движением скинул с себя одеяло и быстро юркнул в мягкие тапочки. Просыпаться с каждым днём было всё сложнее, а заставлять себя вылезти из постели – и подавно.

В коридоре было темно. Из кухни доносились шум телевизора и звон посуды, и, как мне показалось, мама не заметила, что я проснулся. Постарался насладиться теми несколькими минутами спокойствия, которые я себе обеспечил столь тихим подъёмом, и бесшумно прошёл в ванную, заперев за собой дверь.

Отшатнулся от неё, задевая запястьем чей-то халат, и прижался поясницей к прохладной раковине. Голова неимоверно кружилась и раскалывалась, точно в меня пытались вдолбить длинный гвоздь. Я устало запустил руку в волосы, вжимаясь со всей силы пальцами в кожу головы, чтобы затмить ту боль новой и заставить разум отвлечься.

Где-то через минуту меня отпустило.

Нарочито медленно развернулся, вглядываясь в своё изнурённое отражение в зеркале. Я был тощим, болезненно-бледным и с большими синяками под глазами. Сетка сосудов в правом глазу лопнула, и тот покраснел со стороны, что была ближе к виску. На носу, помимо уродливой россыпи веснушек, напоминавшей мне грязь, с вечера осталась вмятинка от очков. Выглядел я как никогда паршиво.

Неторопливо умылся и всё с той же черепашьей скоростью выполз на кухню.

– Доброе утро. – Я зевнул, прикрывая рот рукой.

– Доброе утро. – Мама склонила голову, пристально всматриваясь в моё лицо с таким видом, будто я что-то от неё скрывал. – Какой сахар?

– Нормальный. – Я только отмахнулся, подходя к холодильнику. – Позавтракаю йогуртом.

– Йогурт не еда, – осуждающе выдохнула она. – Я приготовила омлет с тостами, отцу очень понравилось, хочу заметить.

Её тон не терпел возражений, и, усадив меня за стол, она поставила передо мной тарелку с омлетом, тостом и сырыми овощами, попутно вырывая из моих рук питьевой йогурт и убирая его обратно в холодильник. Села рядом, увеличивая громкость телевизора. Там как раз крутили новости, и диктор на фоне заснеженной улицы говорила что-то про неутихающую метель.

– Несколько станций перекрыли. – Мама подпёрла голову рукой. – Уж не знаю, как обстоят дела на дорогах. Надеюсь, твой отец успел на работу вовремя.

– От нас до центра тоже? – Я поковырял палочками омлет, но есть не хотелось совершенно. – Я сегодня встречаюсь с ребятами из университета, а потом у меня ученик.

– Не знаю, но расписание многих поездов изменили. – Она пожала плечами, пока тянулась к корзинке с таблетками, стоявшей на столе. Бегло прочитала названия нескольких и, найдя нужные, выдавила несколько рядом с моей тарелкой, чтобы я не забыл выпить их во время еды. – Ешь давай.

Но вместо того, чтобы начать завтракать, я полез в телефон – сверяться с новым расписанием поездов. И впрямь, вместо привычных сорока минут ехать нужно было чуть дольше. Это в корне меняло всё, и выходить стоило пораньше, чтобы ненароком не опоздать.

– А ты?..

– Я на машине поеду, наверное… – Мама поморщилась, заправляя прядь шелковистых волос за ухо. Она предпочитала быть пассажиром, а не водителем, несмотря на то что отец подарил ей машину пару лет назад. Та в основном безвылазно стояла на парковке, но продавать её отец отказывался. – Кстати, вчера так и не довелось с тобой поговорить. – Она отложила пульт и придвинула к себе чашку с зелёным чаем. – Как там Асахи и Мэй?

Неуютно поёрзал на стуле. Уже совсем позабыл о старшем брате и его жене после всего, что произошло после.

– Нормально, – выдавил я. – Вроде бы без изменений.

– Хм-м, – задумчиво протянула она, поджимая губы. – А Мэй-тян там не… это?..

– О чём ты?

– Ну-у-у… – Она удивлённо вскинула брови. – Ну это!

– Я не понимаю. – Пришёл мой черёд недоумённо морщиться.

– Дети, внуки там. – Мама помахала рукой, пытаясь состроить невинную гримасу. – Они уже так долго вместе, дом купили, у Асахи работа хорошая, может быть, и о детях подумали…

– Может, и подумали, но явно не додумали, – фыркнул я. – Живот её был плоским, и никаких признаков беременности я не заметил.

– Ой, да ну тебя! – Мама потрепала меня по голове, допивая свой чай. – Мне пора. Не забудь про таблетки. – Она чмокнула меня в макушку и, закинув кружку в раковину, выбежала в коридор. – Иттекимас[3].

– Иттерасяй[4].

Быстро собравшись, она ушла, не забыв перед самым выходом ещё раз напомнить мне про лекарства. Я остался один на прогретой кухне, залитой тёплым светом от лампы, в компании корреспондента и дикой метели, что готова была похоронить под собой весь Токио.

* * *

Мы договаривались встретиться в университетской библиотеке. Та работала круглосуточно семь дней в неделю и была идеальным местом для занятий: просторная, светлая, с бесчисленным множеством книжных стеллажей, удобных письменных столов, стоящих друг от друга на достаточном расстоянии, чтобы никому не мешать; вдоль окон располагалась компьютерная зона, а на втором этаже – кафетерий, где были удобные мягкие диванчики, которые практически всегда были заняты – нами в том числе.

Нас было немного. Всего четверо, включая меня, и почти все так или иначе друг с другом знакомы, поскольку у нас частенько совпадали курсы. Не то чтобы у меня было много друзей (скорее наоборот), но я не чувствовал себя неловко, пускай и предпочитал больше слушать, чем говорить, если речь касалась не учёбы.

– Что-о-о? – картинно удивилась Иномэ-сан, откусывая кусочек от большого печенья с шоколадной крошкой.

– На английском, пожалуйста. – Ивасаки-кун отрицательно покачал головой, давая понять, что не будет отвечать, пока она не перестанет говорить на японском.

Иномэ-сан простонала. Потом закусила нижнюю губу, мило надув румяные щёчки, и с лёгкой улыбкой произнесла:

– Что-о-о?

– Так уже гораздо лучше, – усмехнулся он. Одной рукой он потянулся к стаканчику со своим кофе, а другой к тетрадке, где мы несколько минут назад расписывали теорию. – Но Ямада-сенсей[5] действительно хочет сделать меня своим ассистентом.

– Ужас, меня окружают одни умники! – Иномэ-сан рассмеялась, откидываясь на спинку дивана. – Вот ты, Ивасаки-кун, станешь ассистентом, а там и до преподавания рукой подать; Хагивара-кун… – От звука своей фамилии я встрепенулся. – Он хочет взять ещё один язык… Какой это уже по счёту? И ведь всё понимает – вот это талант! Одни мы с тобой, Сугияма-кун, бестолочи.

– Э-э-э, ну-у-у… – Сугияма-кун нервно почесал затылок, смахивая с глаз чёрную чёлку. У него было очень туго с разговорным языком, поэтому он предпочитал отмалчиваться. – Зато ты, Иномэ-сан, хорошо говоришь… не то что я.

Она поёрзала на месте. В отличие от меня или Сугиямы-куна, Иномэ-сан с трудом могла сидеть на месте и ничего не делать – она любила говорить без умолку, но это была вполне себе успокаивающая болтовня, потому что в большинстве своём не несла в себе ничего важного. В её словах никогда не было скрытого подтекста, состоящего из жалости к собеседнику, которые я отчётливо слышал от своих родственников, видевших во мне живой труп. Именно поэтому их компания меня не раздражала, но и сближаться я не решался, ведь тогда бы они узнали, что у меня не только сахарный диабет, но и куча всего ещё, что потихоньку убивало меня изнутри. Тогда они взглянули бы на меня по-другому – так же, как это делали родители, брат со своей женой и многочисленные медсёстры с врачами, которых я встречал в больницах.

– Я? Да по сравнению с Хагиварой-куном я бестолковый ребёнок! Когда у меня недавно американец спросил дорогу, я растерялась и убежала, потому что все слова в голове перемешались и я не могла выдавить из себя ни звука. Такой стыд! – Она спрятала лицо в ладонях, и я заметил, что шея её покрылась розоватыми пятнами. – Вот ты, Хагивара-кун, какие языки знаешь?

– Гм… – Я подавился воздухом оттого, что все взгляды вновь были устремлены на меня. – Английский, корейский, немного испанский и думаю в новом семестре начать русский…

– Русский? – Ивасаки-кун удивлённо вскинул ухоженные брови. – Он же такой сложный… Ни иероглифов, ни латиницы – совершенно другая письменность, да и к тому же он один из самых сложных в изучении! Ты явно сошёл с ума, Хагивара-кун!

– А я видел видео, – неуверенно начал Сугияма-кун, и щёки залила краска, – где включали русские песни – очень интересно, но ничего не понятно. Говорят ужасно быстро и просто та-та-та ба-ба-ба. Набор… м-м-м… звуков. Очень страшных звуков.

– О-о-о, а ещё я знаю, что там очень много ругательств, ха-ха!

– А я слышала, что Акутагава Рюноскэ был очень вдохновлён русскими писателями! Достоевским там, гм-м, Гоголем… остальных не знаю, блин…

– Я когда-то начинал читать Достоевского… Умереть можно было, не в обиду ему, конечно же. – Ивасаки-кун тряхнул головой; с лица его не сходила широченная улыбка. – Зато их девушки просто вау! Когда-то…

– Ивасаки-кун! – Иномэ-сан состроила недовольную гримасу и шутливо пихнула того в плечо. – Некультурно рассказывать о своих романтических похождениях в присутствии другой девушки!

– Ладно-ладно, молчу. – Он рассмеялся, но сам подмигнул нам с Сугиямой, явно на что-то намекая.

Ни у меня, ни у Сугиямы, насколько я знал, отношений ни разу не было, поэтому я точно не знал, о чём нам хотел рассказать Ивасаки-кун: о том, что они милые, весёлые или хороши в постели? Эта тайна останется покрытой мраком, но не сказать, что меня это сильно печалило, – девушки и отношения меня волновали не больше, чем беременность жены брата, например. Было бы, возможно, прикольно, но и без этого я жил вполне себе спокойно… если это можно назвать спокойствием.

Я вновь залез в телефон – посмотреть время. С учеником мы должны были встретиться на этой же станции в торговом центре, до которого мне было ехать пару остановок на автобусе. Залез в приложение, которое их отслеживало, и быстренько начал искать свой – тот как раз должен был приехать через пятнадцать минут.

Убрав телефон в карман, я начал собирать тетрадки.

– Уже уходишь? – поинтересовалась Иномэ-сан, грустно вздыхая.

– Угу. – Я кивнул, неуклюже запихивая свои немногочисленные пожитки в рюкзак. – А то опоздаю на работу.

– Надо будет ещё всем вместе позаниматься! – воскликнула она, а Ивасаки с Сугиямой поддержали её бодрыми кивками. – Из тебя вышел отличный учитель, Хагивара-кун, спасибо.

– Да, спасибо, – вторили ей Ивасаки и Сугияма в унисон.

– Не стоит. – Мне было неловко принимать их похвалу, но очень даже приятно. – До встречи, пока!

И не дожидаясь их ответа, я помчал на выход.

* * *

Внутри меня всё скрутило от нервного напряжения – так бывало каждый раз, когда я встречался с новым учеником. Не то чтобы я был очень застенчив, но новые знакомства давались мне нелегко. Всё, что я о нём знал, – он был мужчиной.

До этого я в основном обучал детей или школьников. С ними мне всегда удавалось быстро наладить контакт, и я намного меньше боялся перед ними оплошать. Казалось, что взрослые, которых я учил, смотрели на меня с нескрываемым осуждением, словно мои методы преподавания были настолько плохи, что это замечали даже люди, не знающие язык. Уж не знаю, действительно ли я был так ужасен и глуп или нет, но они довольно быстро переставали приходить на занятия, поэтому сейчас у меня было всего три постоянных ученика: старшеклассница Накаяма (она всё время краснела и боялась смотреть на меня), ещё один старшеклассник Икэда (английский давался ему невероятно тяжело, но на последних экзаменах он смог набрать достаточно баллов, и на радостях его мама разрыдалась – мне было неловко слушать от неё эту историю и слова благодарности) и младшеклассник Сора-кун (он был очень способным и, как мне порой казалось, понимал язык гораздо лучше Икэды, что было довольно забавно, учитывая их разницу в возрасте).

А вот чего стоило ожидать от сегодняшнего занятия, я не знал.

Поэтому пришёл за полчаса до назначенной встречи, успел занять отличный столик около окна, достал небольшой ноутбук, где был план сегодняшнего занятия, а сам начал готовиться к своим экзаменам, но мысли разбредались, поэтому бо́льшую часть времени я бездумно постукивал ручкой по тетрадке, всё время вспоминая слова Иномэ-сан: «Из тебя вышел отличный учитель, Хагивара-кун». Это вселяло крохотную надежду, что всё действительно так.

– Привет, – простодушно произнёс кто-то, отодвигая стул и усаживаясь напротив. – Ведь так говорят, да?

– Верно-вер…

Я оборвал свою речь на полуслове, когда таки оторвался от своих мыслей и записей и взглянул на своего нового ученика. В нём я сразу признал вчерашнего парня-без-имени, которого я окончательно счёл за плод своего разыгравшегося и захмелевшего воображения. Но сейчас я был уверен в том, что последняя банка пива осталась нетронутой, сахар в пределах нормы, а это значило лишь то, что болезнь начала пожирать мой мозг – иначе как объяснить его присутствие?

Он с небольшим интересом рассматривал высокие потолки, украшенные к Рождеству огоньками, и выглядел таким же холодным и сдержанным, как и вчера вечером.

– Это безумие! – не выдержал я, сгребая свои вещи обратно в рюкзак. – Всё ясно: я скоро умру… Хорошо, без проблем, раз так – значит, так!

Парень перестал рассматривать всё вокруг, и его хищный взгляд зацепился за меня. Он не проронил больше ни слова, и весь его облик источал невероятную уверенность, точно одной своей мыслью он мог подчинить кого угодно, и меня в том числе. Прямо как тех полицейских, которых мы встретили на станции.

– Куда же вы, сенсей? – Уголки его губ поплыли вверх.

– Куда подальше… – мой голос дрогнул, – к врачам, в могилу… Я не знаю, но вас не существует, а я не обучаю тех, кого не существует…

Я мямлил до тех пор, пока не подумал, как видят меня остальные. Если незнакомец и впрямь проекция моего умирающего мозга, то, должно быть, я разговаривал сам с собой. Это меня ужасно смутило, потому я поспешил заткнуться и игнорировать его.

– Я заплачу в два раза больше, – не унимался он.

– Что толку мне от воображаемых денег? – шепотом отозвался я, вскакивая со своего места и обходя его стороной. Так, чтобы он не смог схватить и остановить меня, как сделал это в поезде.

Но он невозмутимо поднялся следом и, буркнув что-то вроде «Какой упрямый», пошёл за мной. Я попытался петлять меж столиков, то и дело извиняясь на ходу, но парня, преследовавшего меня, это всё нисколько не смущало. Он держался от меня на расстоянии, но и не отставал, смахивая при этом на хищника, загоняющего дичь. Быть в роли жертвы мне определённо не нравилось.

В какой-то момент он умудрился незаметно обогнать меня и перекрыть мой незатейливый путь к отступлению, но вместо того, чтобы броситься на меня или схватить и утащить прочь, он потянулся к внутреннему карману своего пальто и выудил из него небольшой чёрный кошелёк. А затем демонстративно помахал им около своего бледного лица, как бы говоря: «Смотри».

И я смотрел.

Внимательно, не отводя взгляд и с такой настороженностью, что каждая мышца в моём теле была напряжена до предела.

– Извините, – обратился он к двум девушкам за столиком неподалёку. Те взглянули на него с нескрываемым удивлением. – Могу ли я вас чем-нибудь угостить?

И улыбнулся. До того естественно и обезоруживающе, что я даже не удивился, когда их щёки налились румянцем и, немного смутившись, они согласились.

– Хорошо. – Он тряхнул головой и мигом оказался подле меня. Подхватил под руку и потащил в сторону какой-то кофейни. – Разве они могли согласиться, будь я ненастоящим? Можно, пожалуйста, два вот этих, которые со взбитыми сливками и мармеладом? – Последнее было адресовано баристе в коричневом фартуке с их фирменной эмблемой.

Он протянул ей деньги, она ему – чек и поспешила начать выполнять заказ. Я наблюдал за всем с необъятной пустотой в глазах, мыслях и душе. Всё происходящее было очень несмешной шуткой, и единственное, чего я хотел, – так это проснуться.